Игры на воздухе. Из пяти книг

Игры на воздухе

Из пяти книг

Сергей Александрович Надеев

© Сергей Александрович Надеев, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Стихи – вроде бы вот они, перед нами, они написаны, а для чего, для кого – с первого взгляда не разберёшь. Но остаётся стойкое ощущение, явственный привкус того, что за ними стоит нечто бóльшее. Это как шифр. В этих строках есть тайна: смотришь – и пред тобою лишь хаос цветовых пятен, а присмотришься – возникает картина. С первого раза они не даются, они ускользают, протекают сквозь пальцы, их «пролетаешь», словно не за что зацепиться. Вот она, странность, – стихи непременно требуют объяснений. Или, другими словами, предполагается, что они ждут толкования. Или написаны тому, кто знает. Как герметические тексты, малоинтересные сами по себе, но если есть код… Слабые значения – пожалуй, именно этот образ является определяющим.

Евгения Верейская

Лесное лето

«– Ах, – промолвила, – вот и тебе половина…»

– Ах, – промолвила, – вот и тебе половина.Лето ахнулось яблоком – от вершины до самого низа.Долька сливы спеклась (разве в чём-то повинна?) На железе карниза.Уходили по берегу к поплавку проржавевшей насосной,Пробирались, сжимая перила, по зыбким понтонам,Солнце, встав за спиной, от воды отражалось несносно,Застилая глаза то цветным, то солёным.Доносились счастливые возгласы, стрекот моторки…– На! – пакетик блеснёт. И посыплются в воду,Неспеша раскатившись, тугие восьмёрки– Что ж не ловишь! —Улыбнусь виновато, скину тапочки с бледным тавром «Скорохода».Что мы ждали от лета, когда сочиняли ночамиШум на влажном песке и едва долетающих капельЛедяные уколы, атлетов с лепными плечамиИ пловца на отшибе, «Как водичка, приятель?»?..Сядешь рядом, на тёплые доски.Расплывётся пятно, подминаяМелких выбоин трещины, сколы, извивы, бороздки.Чуть дрожишь от воды, мягко щуришься, к небу лицо поднимая…

«Чуть свет, чуть птичьих интонаций…»

Чуть свет, чуть птичьих интонацийДостанет, чтобы скрасить лес,Густой от запаха акаций,В прожилках пасмурных небес —Ты ускользаешь за калитку,Чтоб у воды, невдалеке,Согреть продрогшую улиткуВ полуразжатом кулаке.И дразнишь сонную округу,Когда, услав поводырей,Спешишь к сверкающему лугу,Жуков роняя и ктырей.О, как тебе даётся спороНаука этой широтыСрывать в охапку у забораТравоподобные цветы!Мне не угнаться, не угнаться…И только вижу сквозь туман,Как прогорает меж акацийТвой невесомый сарафан.

«Я бреду по колено в июле…»

Я бреду по колено в июлеИ читаю в игре голубиц,Как тебе, босоногой, нетрудноПробираться по пояс в полуднеИ молчаньи напуганных птиц.Про тебя сочинили стрекозыНеподвижный полёт над водой,Про тебя, прошуршав по рогозу,Выкликает брусничную прозуНе один муравей молодой.Бог ты мой! босиком, ежевикой,Листоедов роняя в траву,Катишь день, словно обруч, увитыйБелоталом, ольхой, повиликой,Горицветом соришь на ветру!Ты бежишь без оглядки. И, верно,Обронила дорогой в хвощиГорький привкус цветущих календул,Телиптериса влажные ленты,И уже не ищи, не ищи…

«Пресветлая, от лета уклониться…»

Светлане Кековой

Пресветлая, от лета уклонитьсяНе хватит сил. – Среди каких луговТебя настигнет аромат душицыИ разнотравья выцветшие ситцы,И пенье бородатых пастухов?Беги, беги, простой рожок заслышав!Найдёшь приют в сторожке луговой.Там хор цикад не знает передышек;Кострец кольнёт, склонившись до лодыжек,И слабо вскрикнешь: «Боже, Боже мой!..»Порадуй увальней и с глиняною крынкойПодсядь к кострищу… – Это свыше сил:Пить молоко и плакать под волынкуИ видеть звёзд колеблемую дымкуИ слышать кобылиц, ступивших на настил!Лови зрачки влюблённых волопасов.Они следят, приоткрывая рот,Как тянется со всех степных широтНочных жуков нерасторжимый флот,Невысоко вычерчивая трассы.По ходу искр, влекомых в небосвод,Присев на крае вытертой овчины,Ты предскажи обилье и приплодСтадам, почившим у подножья вод,Да яркие, как лето, октябрины.Прислушайся, но кто там, босиком,Пугая бабочек, оцепеневших в травах,Пути не разбирая, напролом,Спешит к ночным пастушечьим забавамИ валится на влажный чернозём? —«О, то Июль упал в изнеможеньеИ бровь рассёк». – Белёсые вискиЗажми ему, затихшему в коленях,И чемерицы разотри коренья,И боль уйдёт с касанием руки.Он подрастёт, юнец в косоворотке,И с гиканьем погонит через прудТри пары уток, он потопит лодкиИ поведёт за поводок короткийГолодных щук, вцепившихся в блесну…Но обернись, – куда же пастухи?Они уходят, охлестнувшись лямкойПустой сумы. Ночной огонь утих.И остаётся от веселья ихПустая крынка с бабочкой зорянкой…

«К нам скользит, сгорая в мириадах…»

А. П.

К нам скользит, сгорая в мириадахВодных брызг, в мерцании арцеллБледно-жёлтый баловень прохлады,Пробиваясь плотной цепью тел.Это пляшут, растопырив пальцы,Подымая водяную пыль,Дачники, смывая с кожи кальций,Нитрофос и звёздочки белил.Вот они, колени расправляя,Точат грудь колеблемой водойИ стрекозы шумно зависают,Разгребая лопастями зной.– Что же ты? присядь в тени на тинеИ лепи, купая пальцы в глине,Дудочку о дырочке одной!Но спадёт в прибрежных корневищахЗвон и гомон комариных труб,Лишь твоё дыхание заслышавИ завидев дудочку у губ…

«Дорогами, похожими на рвы…»

Дорогами, похожими на рвы,Мы ехали в расхристанной телеге.Ольховой жердью, срубленной на слеги,Сшибали листья вянущей травы.Шли колеи, пробитые сквозь лес,Сквозь марево позавчерашних ливней.Насвистывая весело, вольны мыСчитать верхи деревьев до небес.Лес обступал. В нём не искали мыИных примет, чем осени и жизни, —Как вдруг пронзило болью об Отчизне,Хватив за сердце!Замолчали мы.Вот эти – куст и влажный запах мхов,Настой смолы, поскрипыванье втулокИ – в памяти – негромкий переулокДа палисадник, полный лопухов,И то, что было прожито, и то,Что проживём, переживём, осмыслим —Мы Родиной отныне назовём —…и лес, и звон на птичьем коромысле.

«В селе с названием «Кайсацкое…»

Николаю Кононову

В селе с названием «Кайсацкое»Ты занят стрижкою овец.…Бредёшь в степи походкой штатскоюИ след от ножничных колецТревожит, вроде обручального…А степь сжигает на ветруПолотна неба цвета сального.Раскаянье придёт к утру.Как славнодушу наболевшую,Ступая в ржавых сапогах,Нести травой перегоревшеюИ гарь услышать на губах!И помнить кожею и жиламиОвец худые рамена,Как отводил кривыми виламиРучьи горячего руна.О, представлял ли эти мутныеИ студенистые пластыВ отдохновения минутныеТем золотом, что жгло персты?Об этом ли мечта итакова?..Но жижа свищет сквозь настил,И овцы плачут одинаково,Лишённые руна и сил.Всем телом вздрагивают изредка.…Переступая тяжело,Июнь качает – вроде призрака —В огнях и мареве село.И утихает над кошарамиВолна обид сама собой,И овцы, связанные парами,Жуют губами вразнобой.А ты – бредёшь путём дымящимся,Рубаху стаскиваешь прочь,Овечьим мускусом слоящимсяЦарапая степную ночь.А после, у канала мёртвого,Лежишь, одетый в небеса,И слушаешь до полчетвёртогоГребцов ахейских голоса…

«По Успенской дороге – мы слышали – песню запели…»

Ю. Л. Болдыреву

По Успенской дороге – мы слышали – песню запели.Косари возвращались? Или несколько баб, побросавВ колее телогрейки, дремали на жёсткой постелиИ нестройно бубнили жестокий житейский устав?Мы подкрались к опушке.И там – за дорогой – на полеМы увидели тощих большеротых расслабленных бабДа задохшийся трактор над кучей сиреневой соли,Мужика на пригорке и скудный обеденный скарб.Ветер спутал траву, и обрывки газетной обёрткиРазлетелись по полю. Ковыляли грачи в бороздеИ косились на мятые вёдра, на жёсткие корки,И не слушали плач, словно он – одинаков везде.Кто-то слово забыл, и разлаженный хор – оборвался.Солнце било безжалостно в чёрные скаты колёс.Конопатый мужик – словно воин во ржи – разметалсяИ лениво бранился на жёлтые столбики ос.Попримолкла Россия, с холмов обезлюдевших схлынув,Зеленея под ряской, во рвах застоялась вода;Исхудала земля, только ветер ерошит крушинуДа неброско цветёт, выбегая на топь, череда…

Акростих

Созревает июль, махаон шелестит на булавке;Выступает роса и к земле пригибает плоды.– Будет, будет лежать, о сластёна в худой безрукавке,Ежевичный король, горячильщик озёрной воды!Отросли у сверчков долгожданные певчие крылья.То-то им щекотно! В травянистых покоях твоихРазгулялась всерьёз легкокрылых существ камарилья,Лепестками соря, как ты будешь сердиться на них!И расстроимся мы, что пора комаров и малины.Августин свиристит и бредёт по горячей пыли.Сено бабы гребут, по глаза повязали холстины.Ночники шелестят и слагают цветные картины.…А Июль нахлобучил фуражку и где-то маячит вдали.

«О лето из трёх лепестков…»

О лето из трёх лепестковНа сломе шмелиного вдоха!О лето из сети подвоховВ куртинах размашистых мхов!Странгалия мне принесётНа брачных чешуйках хитинаОзёрную влажную глинуДа зной перегретых болот.В стреканья стрекозьих утехВмешается траурниц вылет.Их тёмные меты на крыльяхЛапландец прочтёт нараспев.О, как мне тебя провестиНапевами разноголосиц,Тенистой тропой сенокосиц,Застывших, суставы скрестив?Я буду стараться, а ты —По лёту хитиновой кастыГадай на столетья и властвуйВокалом воды и слюды!

«Элегической грустью по выпавшей влаге ведомы…»

С. К.

Элегической грустью по выпавшей влаге ведомы,Утопая по локоть в абзацах прочитанных книг,Мы с тобой горячимся, листая цветные альбомы,И никак не решим – доказательства наши весомы! —Кто же первый из нас пауков и стрекоз ученик.Я тебе говорю: «Посмотри на покров крестоносца,На прозрачное тельце внутри нитяных гамаков…»Ты в ответ возражаешь, что в грузных пареньях колодцаПогибают цикады, бессильные с солнцем бороться,«Запуская в траву парой пыльных своих башмаков».«Созревают плоды…» – «Нет, плоды – под дождём опадают…»;«Только минул июль…» – «Вот уж август в плаще из теней…»;«Нас разлука гнетёт…» – «Нам разлука – мечты окрыляетИ для будущей встречи печёт на золе караваиИз крутого замеса невстреч, недошедших вестей!..»Ну да полно, Светлана! – тебе оставляю журчалокДа холодные перья ведущих дожди облаков,И страду косарей, и «желтеющих нив покрывало»,Государственных ос костяное безумное жало —Всю грамматику Фабра в пятьсот муравьиных томов!

«Мы вышли к озеру…»

Мы вышли к озеру.И резкоПовеяло, как сквозняком,И вздрогнул лес, как занавеска,Повисшая над косяком.И большего – не разглядели…Но что скрывается вдали? —Не прошлое же, в самом деле,Которого не обрели!Отчётливы и одиноки,Покачиваясь, как во сне,Текут воздушные потокиСквозь лес, недвижный в стороне.И нам, наверное, – туда жеБрести по сумрачным холмам,Куда и жизнь течёт, и дажеОтносит дым по берегам.Туда, куда полоска светаПодсунута… —За эту дверьЗаглядывать – дурная мета.Или смертельная, поверь.

«Постоялец поднимется в десять…»

Постоялец поднимется в десять.И уляжется в час рыболова.Понапрасну не выронит слова.Предварительно каждое взвесит.Он глядит в слюдяное оконцеНа короткую грядку укропа,В чайной чашке елозит по донцу,Подбирая потёки сиропа.Потолочная прелая балкаОсыпает чаинки распада,И скрипят, словно ось катафалка,Восемь крон госпитального сада.Кто-то бродит на мягких подошвахПо периметру дачного лета,И сияет осенняя прошваВ безутешных балладах поэта.

«Когда светило гаснет где-то —…»

Когда светило гаснет где-то —За сто шагов не одолетьКуртины скошенного света,Уже остывшего на треть.И над остуженной равнинойПеретекает полыньяНе то тоски неодолимой,Не то ушедшего огня.И тень, отброшенная нами,Не след ли совести извнеВ ненаделённой именамиОднообразной вышине?Чем выше в гору – тем просторнейИ тяжелее говорить…Да воспылает воздух горний!Да нас ему не укорить!..

«Побросали лёгкую одежду…»

Побросали лёгкую одежду,В воду погрузились неспеша,И сновали рыбьи тени междуСмуглых икр, порывисто дыша.Лёгкий свет позванивал над плёсом.Или просто с берега влеклоЗапах непросушенного тёса,Лодок перевёрнутых тепло?Ночь поверх – ворочалась, скрипела,Дизелем топталась на мели,А внизу – лилась, сияла, пела.И в восторге обмирало тело.Фонари маячили вдали.

«Бродить по лету, нахлобучив…»

Бродить по лету, нахлобучивФуражку лёгкого сукна,И, самому себе наскучив,Упасть в траву, как в рощу сна.А там – вращаются химерыКосноязыким косякомИ подтверждаются примеры,Что мир – двулик и насеком.Вскарабкавшись по мятой тулье,Кузнечик держит – рамкой вниз —Раскачиваясь, как на стуле,Погод пружинный механизм.В карманах шарить – не отыщемТрёхгранный ключик заводной,Он – у жука за голенищем,Вразмах таранящего зной.А жук – мелькнул за мочажины…И никому не завестиНебес ослабшие пружины,Играя ключиком в горсти.Ну вот и лето отсветалось —Простим ему неологизм.Кузнечик скачет и усталостьЗаводит, словно механизм.

«Звенящая звезда, в косую сажень лето…»

Звенящая звезда, в косую сажень лето,Немного облаков, и боле – не проси:Достаточно щедрот, остановись на этом.А впрочем, принеси неспелых слив в горсти.В полуночь будет дождь. И вместе с влагой будутБеззвучно опадать усталые плоды.И привкус частых зим дичком вкрадётся в губы,И по щекам пройдут чуть влажные следы.Забылось, всё прошло: и ссадины, и раны;В разгар июльских гроз не вспомнить холодов,Как жили, что во сне, и спать ложились рано,Вписав поспешность дня в подшивку дневников.Не помяни судьбы со зла и суетливоЗа щедрости её на признаки беды!Прикрутим фитили, просыплем нá пол сливыИ вслушаемся в сад, теряющий плоды…

«Как тебе подойдут огранённые лунные блики!»

Как тебе подойдут огранённые лунные блики!По ключицам скользнут, образуя крутой полукруг,И кувшинчики света в обвязке невидимой нитиОтзовутся, рассыпав сухой костяной перестук.Прошумит над землёй грузных птиц гомонящая стая.И студёная ночь упокоит летучий отряд.И невольно отметишь, рассеянно книгу листая,Что июль – на излёте, помалу растратив заряд.Кто из нас дорожил ежедневным назойливым чудомИз распахнутых рам выпускать зазевавшихся ос?– Помни, помни меня в этом душном своём ниоткуда,Где колышутся воды и тает за дымкою плёс…

«Ненасытная ночь отсекает стеклянное стремя…»

Л.В.

Ненасытная ночь отсекает стеклянное стремя.И уже не уйти по планете угасших болот.На проворных ветвях каждый лист – как трёхпалое знамя,Как военные стяги разбитых полков.То-то горько в крови, то-то поло пространство меж нами —Будто мы полегли, а не серые стебли травы.Бьются капли о скат и рождается время меж нимиИ течёт по стеклу наподобье воды.В эту пору не жди ни опеки, ни спешки.С подоконника льёт. Тянет влагой и тьмою.А там —Натыкаясь на листья, рождаются шумы и вспышкиИ полотнища лупят, и дождь по пустым кузовам.

Аргонавты

Первое путешествие

1До света заставили днища углами корзин,В глухих свитерах развернули тяжёлые плечи,Колени сковали резиной. С замедленной речьюРазлили по лампам ночным жестяной керосин.Пропахла осокой и жестью вода в берегах.А жёны крестили, губу закусив, аргонавтов,Детей целовали. И был поцелуй одинаковС рыданьями, горечью в замкнутых скорбью губах.И жёны молчали в холщовых нарядах ночных,Крест-накрест к груди прижимали озябшие кисти,Белели в сенях и безмолвно прощали. И листьяРоняли деревья в дверные проёмы на них.2До утра, раздирая ладони, кочевали по рыбьим кругам.И уключины медленным звоном подавали известия рыбам.А язи уходили неслышно по засыпанным илом пескамИ попутно пугали личинок, чтобы бег не казался постыдным.А когда на озёрах раскрыли, разобрали тяжёлую сетьИ залили вином шаровары из гремучей брезентовой кожи —Перестали язи торопиться и болотные птицы скрипеть,И развёл молодой доломедес в черепушке мучнистые дрожжи.Пожимала округа плечами: что за выдумки, что за смешки? —В этот час не родиться подёнке и странгалии не возвратитьсяИз лугов к золотым эпифитам. Но плескал доломедес в ковши,А затем на холодную воду обернул черешком остролиста!Застилая глаза и жужжала, восходил по осоке туман.Потонули угрозы ктырей и несложные вздохи стрекозьи.И от правого борта не видно конца кормового весла,А от левого борта не видно – ни весла, ни креста, ни погоста…3О, замедлено время, как частые выдохи рыбьи!И теряются сроки, и пальцы дымятся, и спины.Кто вы, юноши, в царстве стрекоз и хитина,Вычитальщики снов, выкликальщики ветра и ливня?– Бузотёры, хлебнувшие ночи, не знавшие воли!Вы опять приложились к бездонным бидонам разлукиИ весла древесину зажали в ладонях до боли,И уключины полны густых металлических звуков.Вы прощупали дно и развесили жадные снасти.Вы рыданьями рыб наслаждаетесь, точно игрою,Медноскулые юноши, полные смеха и страсти.– О, легки ваши жесты забавы над сонной водою!И, резиновой поступью меря пространство от борта,Вы заносите гибкое тело над плотью болотаИ, смеясь, второпях, вырываете рыбьи аорты!И горит чешуя на брезенте, как медные соты.4А в это время всё преображалось. —На плоском дне в картонных рачьих юртахРождались вздохи, шорохи, движенья,Мутили воду жирным прахом ила.Всё глубже проникали колья светаИ дно делили. И вкруг них бродилиГлухие пучеглазые сазаны, —Как бы телки на привязи в лугах.О, чем не лес! – В колоннах стрелолистаКарабкаются робко пандориныИ турбеллярии срываются с листа.О, чем не роща для охотоведа,Для ловчего с капроновым сачком!Но юноши подтягивают снасти.На уровне груди клокочет рыбьяГлухая жизнь. Да нет – уже не жизнь…Кто вам расскажет – старцы или воля? —Как под шестом хоромы серебрянкиВзрываются, как обтекают листьяГлухого рдеста воздуха шары?О паника бескровного народа!5Шесты обломились! Из ила обломков не вынуть.Весло ускользнуло. По правому борту – пропажа!На высохших сломах стрекозье семейство уснуло,На мокром весле – неподвижный тритон в экипажеПодводных жуков. О, утраты легко восполнимы!Воды и осоки немыслимо тронуть иначе,Как тонкой ногой водомера, скользящего боком,Крылом неуёмной подёнки, пустым и горячим.А воздух бессилен и тонок в стволах остролиста.Не возятся птицы, горячей воды наглотавшись.А Время зажало в ладонях стеклянные спицы,И завтрашний день – неминуемо станет вчерашним.Крахмалом и крепом сентябрь укрывает округу.На влажной груди у него холодят амулеты.Носком сапога он грибы обрывает, покудаПрибрежная хвоя изогнута влагой и светом.Расчерчен и начат осенний торжественный табель,И в графах колеблются птичьи просторные флоты;Я чувствую явственней брызги разбившихся капельИ в запертых ульях чеканные медные соты.Мы Временем полны – как йодом жестяные кружки.И жжением полны – как воздухом – полости лёгких.Ручейник рыданьями хижины кварца разрушит,Осколки диффлюгий течением бросит на сушу……Золой камыша шелестят деревянные лодки.1981

«Закрой глаза: прямые складки лета…»

Закрой глаза: прямые складки лета,И станции, и низкие стропилаНад узкими постройками буфета.А далее – ни рытвины, ни света…Скрипит состав. И полночь наступила.Исследуй это светопреломленье,Нарушившее труд локомотива:Надломлен бег, трудней соударенья,Обманчиво раскрыта перспектива.Что чудится тебе в незрелом лете,Когда Кокшага, вправо забирая,Опять полна дождями на рассвете?Йошкар-Ола, Суслонгер, Омутная…Всмотрись: деревья – в пыльнике линялом,Сквозняк сучит неведомую пряжу,Горит звезда. В попутчике усталомОтражена задумчивость пейзажа.Возможно, это осень подступилаОтавою, проросшею травою…Река течёт, и низкие стропилаЕдва скрипят над самой головою.

Акростих

Набеги наши нестерпимы и обжигающи, когдаИскрится непреодолимо лесного озера вода.Когда в кустарнике воркует, роняя перья, горихвост,Обеспокоенность рифмуя с лесной округой в сотни вёрст. —Листай дорогу, лес, лечебник и находи среди страницАдонис, иволгу, враждебно настроенных покуда птиц!Южнее озера кукушка, ольхи роняя семена,Корит, волнуется с верхушки и причитает до темна.О, неоглядность этой ночи – короче жизни и кудаНапоминания короче, что облетает череда!Оставь непрошенную жалость, что лето, схлынувшее вдруг,Недолговечно, что настала пора под частый перестукОстывшей в ночь сенокосилки следить за тенью облаков,Вдыхать, склоняясь у развилки, чабрец, разламывая былки… —Удод кричит у лесопилки, туман плывёт от берегов…

«О чём ты? …»

О чём ты?Право же, не надоЗа плотной ширмой облаковСледить летучие отряды,Кочевья славок и чирков!И без того невероятноПриметы осени горят:Всё шире солнечные пятна,Всё ниже птичий звукоряд.Вода озёр – простоволоса.Да и она уже таитПорывы рыб, застывших косоВ её прогретые слои.Всё ближе день… И лето – минет,Оставив вязки чабреца,И на воздушной паутинеСкользнёт разлука вдоль лица…О, не затем ли этой темыМы не касаемся, когдаПустырник вешаем на стеныИ вновь уходим на луга?

«Ты в самом деле не предполагала…»

Ты в самом деле не предполагала,Что осыхают стебли астрагала,Что лес вблизи озёр, заболевая,С трудом вершину дня одолевает?Да, до сих пор следы узкоколейки,Правее леса, горячи и клейки,И глухо лает сонная неясыть,Когда с тобой пересекаем насыпь.Но как-то зябко станет у опушки,Когда сорока бросится с верхушкиИ, очертив пространство полукругом,В пяти шагах опустится упруго.Зайдётся, было, и умолкнет сойка,Телегой скрипнув, мельницей… – Постой-ка,Да это ж нас она остерегает,Что жизнь идёт и лето угасает…Перевернём же осени страницу,Где лес укрыл ладонями синицу,Где ты меня негромко окликалаЗа редкими кустами белотала!И наломаем веток бересклета,Чтоб сохранить до будущего летаКак памятку и как напоминаньеПро наш июль и наше расставанье…

«До самой осени меняли адреса…»

До самой осени меняли адреса:То узенький шесток, то жёрдочка над лесом.Полдня сбирался дождь, прошёл – за полчасаВ тугом трико телесном.Легко ли вымыслить – чем роща хороша? —Не терпким яблоком, не свежею заплатой,Не золотой прорехой шалаша,Не мглой голубоватой;Мережкой, может быть? – но жестяной узорОсыплется, как до сих пор бывало,Кой-где удержится до холодов подзорРдяного покрывала…Разутый кровельщик, что бродит по садамС киянкой в ящике, уже давно приметилВишнёвый лист, упавший к холодам,И птичий пепел.Ну вот и встретились! Поклон тебе. ПораНаклеить ленточки на запертой фрамуге…И с первым дымом кашель топораРазнёсся по округе.

«А девочка, что прошлое хранила…»

А девочка, что прошлое хранила,Как письма, пережатые жгутом,Осталась там, где черпают чернила,Где карточный выкладывают дом.В той местности, и узкой, и безлистой,Остались восклицанья вперебой,Не каждому легко туда и близкоЕдва ли обозначенной тропой.В той местности, не знающей названья,Уложены в раскрытый саквояжНеспешных зим досадные мельканьяДа горечь неизведанных пропаж.Быть может, к ним, в рулон свернув тетради,Отправлюсь я один и налегке,Как в странствия, прописанные радиБегов от предсказаний по руке.И девочка с записками в ладониРассеянно просыплет на паркетСемь писем неотправленных и тронетВиски мои, как много, много лет…

«Только слуха хворобый июль не царапнет железом уключин…»

Только слуха хворобый июль не царапнет железом уключин,Ароматной сосновой смолой не наполнит мальчишеский рот.Мы, нахмурясь, глядим за порог на литые тяжёлые тучи,Раскрываются шапки травы под ободьями грузных подвод.Астрагал осыпает плоды по уклонам озябшего лета,Босиком выбегаешь в траву донимать молодых прыгунцов.Егерей напоив молоком, ты грустишь и печалишься следом,Словно скрипом дорожных ремней обозначилось ваше родство…Что осталось от наших затей? – Полинялое тело футболки,Непомерно пустой саквояж да в простенках пучки чабреца…Всё теснее наш низенький дом, всё просторней чуланы и полки,И озёр проступает вода в поредевших к утру деревцах…

Сентиментальное

1.Да сколько б ни припоминалаВ ночах, бессонных напролёт, —Щедрот нечаянных так мало:Лишь имя, вправленное в лёд.Должник. Должно быть, не ответит.А если и найдёт слова —На что тебе несносный лепетИ связанные с ним права?И надо-то досадно мало:Лишь фразы, выроненной вдруг, —Чтоб вспыхнула и убежала,По лестнице рассыпав звук…А в сумерках, как разойдутся,Вернёшься и мельком, тайкомЗапишешь это безрассудство.И свалит в сон за дневником…2.Потянешь из учебника закладку,Расплачешься, запишешь впопыхах,Невесть зачем, но строго по порядку,Как ожиданье переходит в страх…На что тебе подсказки и приписки,Коль всё одно не втиснуть нипочёмУчастливость и бессердечье близких,Глядящих в дневники через плечо!Когда-нибудь права свои превысим…На деле же – ни страха, ни обид,Ни дневников, ни торопливых писем,И лишь одним душа моя болит:Признания мои – осиротели,Как только ты, очерчивая круг,Забыла – по прошествии недели —Свой поцелуй, похожий на испуг.

«Каким немыслимым круженьем…»

Каким немыслимым круженьемИ мы с тобой заражены?Воздвиженье – передвиженье:Осы очнувшееся жженье,Воды остывшей отраженье —Неумолимы и сложны.И возбуждает нетерпеньеМедлительный гусепролёт:Всю ночь – покуда хватит зренья —Они ломают оперенье,Крылами скалывая лёд.Как будто движутся – к исходу…Но простоят до ПокроваЛеса, процеживая воду,Пока осиную колодуОткроет мёртвая трава.Возможно ли представить былоЛедок у края колеи,Недвижущийся дым, унылоВошедший в лес, как холод – в жилы,А в сбрую – парные шлеи?Так что же сетуем на этоИ целый день раздражены?В Нахабино – уже не лето,Воздвиженье царит и свето-вращение, и так нелепоРека и пруд обнажены…