Светодиодные спирали

– Что они делали со мной?

Она помолчала.

– Да.

Откуда-то из глубины всплывали похожие на сон воспоминания о бетонных казематах, разбросанных человеческих костях, о золотой скульптуре мальчика.

– Я помню.

– Расскажете? – Её изображение в стекле протянуло к нему открытую ладонь – жест, заменивший объятия в мире, где реальность и компьютерные иллюзии были неразличимы. – Простите, я не представилась. Меня зовут Алиса, я медицинский психолог. Руководитель лаборатории кризисной нейропсихологии.

– Не хочу.

Повисла пауза.

– Пусть так, но мы можем избавить вас от всего этого – и тени не останется. Вы обратились за помощью на Матвеева и… Давайте завершим уже начатое и всё сделаем разом? Ваша подпись – вот здесь.

Перед взором Евгения в пространстве появился бланк согласия на медицинское вмешательство, испещрённый мелкими буквами и сносками. Он смахнул его в сторону, не читая.

– Вязки убери, ну ты что, – донеслась до него шёпотом сказанная психологом фраза.

– Что?

– Я не вам. – Тем не менее ремни на его руках и ногах ослабли, стали мягкими, тягучими, заструились по коже и бесследно исчезли где-то в кровати.

– Спасибо, но нет. Один раз я уже согласился на промывание мозгов и как-то не очень.

– То, что с вами было, то, что они сделали – это неправильно, это бесчеловечно, но мы можем это преодолеть. Позвольте нам…

– Нет! Убирайся! – Евгений скорчился на постели.

Психолог исчезла, Евгений остался один. Он знал, что здесь нет камер, их запрещено размещать в медицинских учреждениях, но за ним присматривали, знали о его положении в пространстве, позе, пульсе, уровнях нейромедиаторов в мозгу, если, конечно, трансгуманисты не выжгли всех наноботов в его теле. Он ощущал себя раздавленным, маленьким и жалким, и в то же время в нём крепло ощущение, что он должен помнить ту площадь, бетонный обелиск и мальчика.

– Много воды утекло, – сказал он вслух, перевернулся на спину и подумал, что почему-то эти слова важны, почему-то ему ещё нужно, нет, можно что-то исправить, но что именно – он не мог вспомнить. – Увидеть… – протянул он снова вслух и сел на постели.

– Кто меня слушает сейчас, я могу прогуляться?

В палату вошла медсестра. Мелкие угловатые движения её губ, старательный взгляд куда-то в сторону, вздох – говорили о тревоге, её что-то беспокоило, и она старалась скрыть это.

Евгений обнаружил, что может прекрасно сконцентрироваться даже на мельчайших её движениях и интонациях, видеть их все и сразу. «Наверное, быстро восстанавливаюсь», – подумал он.

– Ах, да, конечно, я помогу вам. – Постель пришла в движение, мягко превращаясь в кресло, стало вращаться вокруг вертикальной оси и плавно двигаться к выходу.

– Спасибо, но я могу сам. – И, задумавшись, добавил: – Мне хочется.

Медицинские сёстры хоть и сохранили за собой традиционное наименование, но давно не занимались помощью. Они обслуживали, чинили, настраивали бесчисленных нано-, микро- и просто роботов, систем, медицинских экосистем, и её визит в палату означал, что из-за него на ушах стоят все, может быть, даже сам ИИ.

Крупные учреждения, предприятия или даже отрасли строились вокруг Искусственных Интеллектов. Сами ИИ, их аппаратная часть вовсе не обязана была быть частью здания или предприятия или, например, судебной инстанции – они стали намного больше, намного сложнее, чем то, чем были люди, обслуживающие их. Сейчас нанимателем и руководителем большинства людей были вовсе не другие люди. Вопреки разнообразным страхам и предубеждениям, ИИ не заменили людей, они не стали художниками, инженерами, врачами, но они полностью заменили общественные институты, а мелочь вроде придумывания новых идей оставили людям.

Нет нужды более беспокоиться о взятках – ИИ не может их хотеть. Нет нужды детально прорабатывать новый продукт – ИИ сделает это за тебя. Нет нужды в справедливости – ИИ, обученный на миллиардах и миллиардах юридических документов, прецедентов, людских судебных ошибках, примет верное решение. И в этом ему помогут ИИ-обвинители и ИИ-адвокаты, натасканные на твёрдые этические нормы.

Сейчас люди представлялись мелкими муравьями, которые копошились, жили и умирали, обслуживая королеву – неразумную, непознаваемую. Не было никого, кто бы в точности знал, как это всё работает на самом деле.

Отношения между людьми изменились. В эпоху, когда виртуальность окружает тебя, сложно оставаться просто человеком: ты можешь быть одновременно в двух местах, и люди вокруг тебя не смогут отличить, где ты, а где твой фантом. О, фантом, или сетевой аватар, как он именовался официально, мог быть тобой идеальным, мог искренне радоваться, когда грустно, мог быть общителен, даже если ты боишься людей. В моду вошли виртуальные романы, когда люди влюблялись, общались, даже жили вместе, но не встречаясь физически, видели друг друга только в виде проекций – идеальных, совершенных иллюзий. А если ты устал от толпы, если устал от общительных, вечно счастливых, одинаково умных, штампованно интересных людей, то всегда можно было включить режим недоступности. Перестать видеть всех, перестать реагировать на них всех. Необходимые действия вроде дежурной улыбки соседям за тебя совершат наноботы, которыми были пропитаны тела. Они активируют нужные нейроны в нужный момент, они же выключат всё нежелательное из восприятия. Тело будет идти через толпу и не столкнётся ни с кем, крошечные машины всё сделают за тебя самого, выберут нужную траекторию, мягко подвинутся в сторону, обходя препятствие. Помнить об этом ты не будешь. Помнить ни о чём уже и не надо.

Конечно, были те, кто не принял изменений. Религиозные фанатики, гуманистические фундаменталисты и прочие отщепенцы. Были и те, кто видел в слиянии человека и наномашин будущее, для кого модернизация тела и психики стала чем-то вроде следующего витка эволюции. Они были убеждены, что в этом путь развития, что именно это является необходимым условием для расселения человечества по Солнечной системе и дальнему космосу. Именно с целью принудить общество к слиянию с наномашинами они устраивали теракты. По крайней мере, так говорила пресса.

Евгений прокручивал все это в голове, бредя к прогулочному дворику. Он вышел на просторный балкон. Впереди перед ним до самого горизонта расстилался лес. Ели, гигантские секвойи, тут и там пролетали стайки птиц – казалось, все наполнено спокойствием и уверенностью. Однако редкие блики на неразличимой поверхности где-то в паре метров за перилами балкона говорили, что лес этот – иллюзия, искусственно сымитированная, мало отличимая от реальности, но иллюзия. Евгений знал, что возьми и брось он камень в этот лес – камень врежется во что-то невидимое и упадет вниз, а имитация балкона и перил нужна лишь, чтобы никто из пациентов не ударился о дорогие экраны лбом.

Стало тошно.

Он развернулся и зашагал обратно. Проходя по коридору, до него донеслись обрывки разговора.

Вначале мужской размеренный голос:

– Нет, пробиться мы не смогли, все, что у нас есть – это гипотезы. Мы видели цепочки наноботов, соединивших дорсолатеральное поле правой лобной доли, верхнюю теменную дольку слева и миндалевидное тело. Транзиентные волны в глубоких отделах височных долей в начале и активация префронтальной… В общем, это достаточно часто используется, чтобы мистическим опытом замаскировать модуляцию, но…

– Алексей Сергеевич, что именно не так? – перебил первого говорившего другой мужской голос.

– Дорсолатеральное поле… Оно все ещё активно, и активность аномальна была даже после пробуждения. Как будто они вложили ему какие-то знания – вот что меня беспокоит. – Голос замолк, а затем продолжил: – У нас нет оснований его держать, мы должны…

– Подожди, я еще могу… – а это был голос девушки-психолога.

– Нет, согласия не получено, мы должны его отпустить.

Пауза.

– Отпускайте.

Вновь пауза, и первый мужчина и девушка-психолог продолжили спор шепотом.

– Ну чего ты, я могла…

– А зачем нам это надо? Ты видишь, кто им интересуется? Вот давай подальше от них держаться… Черт, они изымают данные… Да как так? Вот о чем я говорю, вот видишь? Никакого Евгения у нас не было теперь. Ага, не хочешь еще на ИИГБ поработать?

Евгению стало жутко – обсуждали его.

– Мы должны были ему помочь.

– Не судьба.

– Ты не захотел, и он уйдет, и черт знает что вообще… И что мне это ГБ? Мы делаем свою работу.

– Мы не будем рисковать. Черт, это даже не люди.

Евгений не стал слушать дальше. Он направился к выходу, и никто не собирался его останавливать.

На улице, озираясь по сторонам, он быстро зашагал к метро. К Елизаровской он подходил почти бегом. Он ощущал себя совершенно другим. Ему хотелось смешаться с толпой, но он не мог. Постоянно натыкался на людей. Их лица выражали недоумение, их глаза смотрели куда-то сквозь него. Он хмурился, удивлялся и начал постепенно успокаиваться.

Теперь, на станции, он шел, как будто глядя на все сверху. Сам обходил людей, чьи траектории пересекались с его. Поворачивал голову и всматривался в лица. Спокойные, веселые, грустные – все разные и все равнодушные к нему. Ему казалось, что раньше он не замечал, скольких различных эмоций в людях. «Что я должен увидеть? Что я должен понять, черт?» – думал он, стараясь вспомнить подробности своей нейромодуляции: «Люди, люди, куда-то спешат, о чем-то думают…»

Все эти чувства врывались в его сознание, и ему стало казаться, что он может сопереживать им, что ему легко можно почувствовать то, что чувствует человек рядом, как будто его и этих людей на мгновение соединял незримый информационный канал. Все яркое и все поверхностное.

В вагоне кто-то грустил, кто-то смеялся, кто-то боялся чего-то, кто-то яростно ненавидел – и все это происходило сразу и прямо сейчас. И каждый был сам по себе, как отдаленные друг от друга галактики, каждая окруженная своим горизонтом событий, каждая прекрасная, сложная, яркая. И каждая безжизненная.

В переходе между станциями ему стало больно. Он перестал думать о том, куда он едет и зачем, и тело само вело его куда-то. Следующий поезд, вновь люди, вновь разные чувства и эмоции. Вот пара, стоит в обнимку, и каждый счастлив, но счастлив чему-то своему, а общего нет. Компания друзей, вчерашних студентов: один из них завидует другим, второй упивается собой, а третий присутствует с ними сетевым аватаром – ему было скучно идти человеком.

– Я это должен видеть?! – Несколько человек обернулись на него, кто-то отошел в сторону. Спохватившись, Евгений посмотрел на видимый только ему монитор социального рейтинга и, убедившись, что не снизил его еще ниже, чем он был, вновь погрузился в раздумья.

Так и не вспомнил потом, как оказался вновь на улице. Он просто рассматривал людей. Все куда-то шли, все по своим делам, непрерывное броуновское движение.

Он остановился. Впереди была огромная площадь. «Забыл, что значит быть человеком!» – и уже вслух: – Мы все забыли!!!

Прямо перед ним на десятки метров возвышался обелиск, сложенный из блоков. Его вершина была скошена, как будто срезана ножом, от чего он напоминал зазубренную гранитную стамеску. Перед ним – гранитное кольцо.

Понимание и весь ужас знания обрушился на него в одно мгновение.

Никакого мальчика в кольце не было.

– Мы забыли, зачем нам быть людьми!!! – Евгений упал на колени и заплакал.

Толпа людей вокруг, до этого двигавшаяся хаотично, внезапно образовала круг. Как будто он был окружен невидимым полем. Человек шел, чуть сбавлял скорость у невидимой границы и вдруг решал, что ему нужно пойти чуть в сторону. Ни реальные люди, ни сетевые аватары, ни люди в режиме недоступности не приближались к нему.

В круг вошел среднего роста мужчина в сером деловом костюме. Русые волосы средней длины, серые глаза, средние незапоминающиеся черты лица.

– И все же, Евгений, вам нужна помощь. Пойдемте со мной. – Его голос был ровный и выражал какое-то слишком профессиональное сочувствие. – Пойдемте, все будет хорошо. – Его губы сложились в едва заметную улыбку, он протянул руку.

Евгений стоял на коленях, закрыв лицо ладонями, и молчал без движения.

– Ну, значит, по-другому. Воля ваша…

Общественность негодовала. Терактов такого масштаба и такой жестокости ранее не было. Сотни людей по всему миру были экстренно доставлены в госпитали. Кто-то из пострадавших впал в кататонию, кто-то, несмотря на все усилия врачей, погрузился в особое сновидное помрачение сознания и остался в нем навсегда, большинство погибло в первые сутки от отека мозга, развившегося вследствие несовместимой с жизнью абляции префронтальной коры. Несколько пострадавших покончили с собой.

Общественный накал подпитывали слухи о единственном выжившем, который внезапно исчез. Масло в огонь подливала завирусившаяся в сети видеозапись, сделанная настоятелем церкви Святого Кондратия, на которой некий мужчина падал на колени у площади Победы в Санкт-Петербурге. Запись была сделана на антикварную цифровую камеру и была крайне низкого качества.

В конечном счете расследование было передано центральному ИИ госбезопасности. Открытость расследования не вызывала сомнений. Были выявлены десятки ошибок в алгоритмах искусственных интеллектов СМИ, которые в критических условиях посчитали одного из пострадавших дважды. Впрочем, ответственность за это никто не понес: данных о терактах такого масштаба ранее не было, и придумать алгоритмы для обучения нейросетей для таких ситуаций заранее было невозможно.

Камера, на которую была сделана запись, имела многочисленные фильтры и программные модули, исказившие запись. Что под присягой подтвердили десятки экспертов, чья репутация не вызывала сомнений. Делались предположения, что фигура человека на записи – не более чем парейдолия, случайная флуктуация света и теней, создающая лишь иллюзию мужской фигуры. И единственная ее особенность заключается в том, что эту иллюзию различают не только люди, но и искусственные интеллекты. Главным же аргументом было то, что человек, якобы запечатленный на той злополучной записи, нигде и никогда не существовал.

Публичное расследование это показало совершенно точно.

Глава 3. Осколок

– Ублюдки, – Артём жмурился от яркого сентябрьского солнца, ударившего в глаза.

Там, за окном, два байкера хохотали и, пошатываясь, шли в конец улицы.

– Отрепье, – произнёс он вслух, чуть с меньшей ненавистью. Оконные стёкла среагировали на его появление и уже сократили поток солнечного света до комфортного уровня. Мысленно заказал себе завтрак с лишней чашкой кофе. Сперва кофе, затем завтрак и снова кофе. Голова раскалывалась от похмелья.

– Хотя чем я лучше? Такое же отрепье, только рубашка подороже.

Окна его весьма дорогой квартиры выходили на Московский проспект и смотрели прямо в створ улицы Типанова. «Элитное жильё – признак успеха», – думал он, подписывая контракт на покупку. Надеялся, что это скрасит муки совести. «Если уж мучиться, то почему бы не мучиться с комфортом?» – думал он, отдавая за квартиру сумму большую, чем большинство может заработать за всю жизнь.

Его старая квартира ему нравилась: она была уютной, хоть и располагалась в пулковских трущобах. Однако его раздражало соседство со штаб-квартирой какого-то мотоклуба, члены которого постоянно шумели, дрались и пугали прохожих, носились на мотоциклах по дворам. Артём искренне возмущался, почему всё это отрепье до сих пор не на принудительной нейромодуляции. Тем не менее полиция не торопилась принимать к ним каких-либо мер, а общественность реагировала на выходки байкеров вяло.

В конечном счёте Артём переехал. По стечению обстоятельств клуб переехал за ним. Круг замкнулся, поделать что-то было нельзя. Со временем он начал даже разбираться в байкерах и их мотоциклах.

Они называли себя «Люди Шоссе». Их символикой – «цветами», как они говорили, – был вышитый на спине многогранник красного цвета, сплошь состоящий из треугольников, чьи контуры были выведены чёрным снаружи и белым внутри. Эмблема: пространства внутри были заполнены красным разных оттенков – более тёмные по краям и более яркие внутри, из-за чего при взгляде на нашивку она казалась плоским изображением объёмной фигуры. Внутри той фигуры располагался белый череп, а выше – надпись «Highway Humans».

Мотоциклы у них были самые разные: дешёвые американские – у новичков (для тех, кто не смог добиться положения в жизни), дорогие китайские гироциклы – у тех, кто смог. Гироскопы позволяли держать равновесие вне зависимости от формы и размеров мотоцикла. Настоящие китайские круизеры впечатляли, вызывали улыбки женщин и зависть мужчин.

Артём даже купил себе такой. Продавцом оказался один из членов мотоклуба; цена показалась немного заниженной, однако все проверки мотоцикл прошёл на ура. Наноботы для имплантации навыков управления шли в комплекте, а сертификаты на них говорили о заводских настройках. Однако, немного поигравшись, Артём мотоцикл продал. Когда он ездил на нём, ему казалось, что ещё больше людей считают его обманщиком.

Те двое, кого он провожал взглядом, явно были давно в клубе и явно имели высокий статус. Об этом говорило количество нашивок на их грязных жилетках.

«Грязных и вонючих», – добавил он про себя.

На кухонном столе ожидал завтрак. Первая чашка кофе уже начала остывать, и Артём выпил её залпом. Тосты – хрустящие, ароматные, с тонкой золотистой корочкой – из настоящего хлеба. Была ли яичница из настоящих яиц, Артём не понял. Бекон – поджаристый, с лёгким привкусом кленового сиропа – был явно напечатан на фуд-принтере. Мышечные волокна и прожилки образовывали структуру, напоминавшую соты – верный признак того, что это мясо никогда не было животным, а было получено в биореакторах. Впрочем, вкус был прекрасен, чего, правда, не относилось к кофе. Технологии могли всё, но так и не смогли вернуть человечеству вкус настоящего кофе.

– Ох, Алиса… – Артём отложил вилку и закрыл лицо руками.

Они познакомились через общих друзей на одной из вечеринок. Миловидная брюнетка – умная, успешная. В свои двадцать семь она уже руководила крупной лабораторией при ИИ им. Бехтерева. Она покорила его сразу. Ей не нужно было делать что-то специально: она притягивала взгляды и была в центре внимания, где бы ни оказалась.

Она была замужем. Её муж занимал руководящую должность в структурах того же ИИ и был, казалось, не от мира сего – угловатый, как будто примерил на себя чужое тело, задумчивый. При взгляде на него по коже пробегали мурашки. Казалось, в его спокойных и размеренных словах было что-то металлическое.

Артёму нравилась Алиса, а её муж вызывал постоянную тревогу. Ему хотелось рассказать ей о себе, довериться. И рассказать он не мог. В своём кругу он был известен как успешный адвокат-программист, хотя, по сути, был вруном и мошенником. Тщательно скрывал истинные причины своего успеха и мучился совестью по ночам.

Подробности его последнего дела просочились в прессу, и друзья требовали от него отметить успех. Шутка ли – такие дела случаются раз в несколько десятилетий, и такая оглушительная победа! Обвинение целой роты спецназа в использовании DDoS-ботов при разгоне протестов вынужденных переселенцев в Московской области. Несколько сотен человек навсегда приобрели непереносимость наноботов, потеряли способность подключаться к сетям и обмениваться информацией как-то иначе, кроме тех примитивных сигнальных систем, которые придумала природа.

Военные преступления были его коньком. Вчерашний неудачник, адвокат-программист с дипломом Лесотехнического технопарка, который вдруг оказался талантом.

Всё было ложью. Его программы-адвокаты по-прежнему годились лишь для оспаривания дорожных штрафов. Его приложения не пользовались популярностью. Статистика выигранных дел была ниже среднего, и дохода от них едва хватало, чтобы сводить концы с концами. Никому не хотелось скачивать адвоката, который выиграет дело с вероятностью «орла или решки».

А потом он нашёл способ. Именно нашёл, не придумал, не разработал. Способ выиграть любое дело. Ему достаточно было нажать кнопку – и суд был у него в кармане. Рассказать об этом он никому не мог. Потому выбрал для себя сферу военных преступлений. Слушания всегда в закрытом режиме. Всё под грифом «секретно». Ситуации всегда редкие и сугубо индивидуальные. Ответственность огромная, и подсудимые всегда готовы отдать всё что угодно, не задавая вопросов, лишь бы избежать наказания. А непрерывные военные конфликты обеспечивали неиссякаемый поток клиентов.

Сделка с дьяволом. Берясь за дело, он не мог не знать подробностей. Он хорошо понимал, кого защищает и кто виновен. Как и с той ротой спецназа, разгонявшей протесты удалённо при помощи сетевых аватаров и столкнувшейся с сервер-ботами протестующих. Оказавшись в ловушке, они, не моргнув глазом, запустили запрещённые программы, которые выжгли наноботов в телах доброй половины жителей подмосковной Коломны. Несколько сотен человек, включая детей, навсегда стали инвалидами, лишившись любых подключений и возможностей для имплантации программного обеспечения.

За кругленькую сумму Артём нажал свою волшебную кнопку. Все обвиняемые были оправданы. Сумма на его счету могла бы приятно удивить даже дожей Европы и тэцзиней Поднебесной. Вот только она не могла успокоить совесть.

Успех, который не был плодом трудов и упорства. Признание, которое он просто украл.

Поначалу не придав значения встрече с Алисой, теперь он всё чаще думал о ней. Симпатия была взаимна. Ему нравились их разговоры, нравился её подчас совершенно неожиданный взгляд на многие вещи. Он сам не заметил, как мысли о ней возникали всё чаще и чаще, и вот он сам себе признался во влюблённости.

Вчера она поздравляла его с триумфом. А ему было тошно. Он обманул систему, обманул всех – и её тоже. Как ей признаться в этом? Можно ли врать всегда? Будет ли симпатия той же, если он снимет маску?

На улице внезапно раздался беспорядочный недовольный гул десятков авто. Артём выглянул. Перегородив Московский проспект несколькими «Харли» и «Джинлонгами», байкеры колонной выезжали с Типанова. Продолжали двигаться на красный, создавая хаос в идеально упорядоченном трафике.

– Почему этим уродам просто мозги не выжгут? Чего им нормально не живётся?

Всем было очевидно, что никаких мотоклубов, тайных обществ образца середины XX века, существовать в наше время не может. Всё прозрачно: не нужно выбивать показания – достаточно простой нейровизуализации, чтобы раскрыть любой заговор. Подсудимый, хочет он того или нет, расскажет всё сам. Его лобные доли поведают замыслы, височные – подробности переговоров, гиппокамп выложит все схемы преступлений. И тем не менее эти люди всё ещё цеплялись за образы давно ушедшей эпохи.

Перед мысленным взором возникло уведомление о важном сообщении. Оно мерцало красным и медленно пульсировало. «Странно, я вроде бы в режим "недоступности" уходил», – подумал Артём, смахивая уведомление.

Уведомление возникло снова. Теперь оно было ярче и пульсировало настойчивее.

Артём похолодел. Подобное возможно, только если сообщение от государственных ИИ. Мысленно развернул меню, включил режим «в сети» и принялся читать посыпавшиеся сообщения. Поздравления тут же отправились в корзину. Отчёты об оплате счетов, парочка предложений о сотрудничестве, запросы на интервью – тоже.

Вот. Уведомление о заключении контракта. Защита обвиняемого в умышленном убийстве.

– Умышленное убийство?! Это же не моя тема!

Подробности. Развернуть. Пробежал глазами. Некий Евгений насмерть забил сотрудника ИИ ГБ и сбежал. Далее. Пропустить. Ничего интересного: вина очевидна, записи камер, результаты нейровизуализации, заочный арест. Без шансов вообще.

Вот оно… Суд. Закрытое слушание. Уведомление об использовании «Аргумента №1» – содержит только время. Время, когда была использована секретная функция его программы-адвоката.

– В смысле? Двадцать минут назад?!

Артём медленно сел. Аргумент можно было запустить только вручную, сделать это мог только он сам, введя ментальный код. Паролем выступали схемы цепей нейронов: если Артём при закрытых глазах представлял себе красный треугольник на фоне зелёного круга. Нейронные цепи – нечто более уникальное, чем отпечаток пальца или ДНК. Но он отчётливо помнил, что не делал этого. Он вообще не думал о работе. Время совпадало с моментом, когда он, мучаясь похмельем, ругал байкеров за окном.