История одной жизни

– ну вот, Лена, ничего не могу с ним сделать, у этого мальчика просто нет вен. Так, что только Бог тебе в Помощь, крестик он уже надел – сказала сменщица сменщице

– может обойдемся без укола? – с мольбой в голосе сказал я

Но добрый взгляд сменщицы меня почему–то успокоил.

– давай ручку и расслабься

Я протянул руку.

Медсестра не стала искать вены по самой руке, а уверенным движением перетянула запястье и поставила укол найдя сразу тоненькую венку на кисти. От укола боль сразу ушла, и я уставший и измученный сильно захотел спать. Но, вы же помните об моей главной проблеме по ночам?! Что же делать? Ведь я могу в первый же день в больнице опозорится, прикиньте двенадцатилетнего засанца. Но тут мне наконец–то повезло. Всё палаты были переполнены, и меня положили в коридоре, время было где–то к десяти вечера. Напротив, меня лежал ещё один мальчик, чуть старше меня. Наши глаза встретились, и я почему–то сразу понял, что он очень классный и честный пацан. Его звали Сергей фамилия у него была Быков. Едва познакомившись, я честно признался ему в своей беде.

– Не ссы – улыбнулся Сергей

И с той самой минуты он взял надо мной шефство. Все дни, в которые я находился в больнице он будил меня ночью, и моя постель оставалась сухой. Мы очень сдружились. Но, то что случилось дальше мне не забыть никогда. На тринадцатый день моего прибывания в больнице, я узнал от мамы, что меня должны завтра выписать. Радости моей не было предела. Я счастливый бежал по лестницам отделения и увидел, как на одном из этажей тихо разговаривает Сергей со своей мамой. Я уже хотел подлететь к ним, но увидел, что вечно радостный и оптимистичный Серега плакал! На лице у его мамы тоже были слезы. Какая болезнь была у моего верного друга, я к сожалению, не знаю. Что–то с лёгкими. Так же я не знаю, что случилось с ним и не знаю его дальнейшей судьбы. Я не стал подходить к нему и его маме, о чем жалею до сих пор. Потому что эта случайная встреча на лестнице была последней, когда я видел его. Я поднялся к себе в отделение с уверенностью, что всё расспрошу у него, когда он вернётся. Но время шло. Его кровать пустовала. Надвигался вечер и последняя ночь в больнице. Я подошёл к медсестре и спросил про Быкова, на что получил ответ, который подкосил мои ноги. Сергея перевели в хирургию и готовили к срочной операции. Я добрел до своей кровати. И не помня, как уснул. И этот ночью я напрудил так, как не прудил никогда. Никому ничего не сказав, я заправил кровать и в туалете переоделся. После завтрака меня выписали. А, что случилось с тем, который тринадцать ночей и тринадцать дней был мне самым верным другом и защитником моего сна и чести я не знаю до сих пор. В жизни случаются встречи, которые делают нас теми, кем мы есть. Спасибо тебе Сергей, что своим примером и умением дружить, ты научил меня правилам настоящей дружбы. К слову о хоккее и клюшки, я оказался прав. Тот вечер двадцать третьего февраля был последним, когда я играл в хоккей на валенках…. И пока я лежал в больнице и надо мной висела угроза очень серьёзной операции произошло ещё одно важное событие для моей семьи, возможно это событие и подняло меня с больничной койки. Мои папа и мама повенчались.

Глава 19

Я уже писал, что с самого начала моей жизни случались не объяснимые рационально вещи. Казалось бы, тот или иной случай должен быть закончен трагически, но какая–то мне не ведомая сила вступалась и защищала меня. Скептики свяжут всё это с случайностью, и я не собираюсь их переубеждать кого–то и настаивать на собственной правде. Всё, что я пишу тут это история, происходящая в реальности и рассказано мной это реальные факты, которые каждый может объяснить для себя как захочет. После событий, связанных с моей операцией, а потом и спаечной болезнью, мои родители, особенно мама начали пересматривать смысл своей жизни. Гонение на церковь в СССР постепенно затухало и многие люди начинали выходить из спячки неверия и безбожия. Безусловно огромную роль, к так называемому воцерковлению мамы сыграла скоропостижная смерть моей бабушки от рака желудка. Довольно молодая и добрая бабушка, вечно жизнерадостная и любящая пошутить, неожиданно начала погасать и погасла. Её смерть стала одним из толчков к которому моя мама шла всю свою жизнь. Мама начала ходить в церковь. В храм в честь Архистратига Божьего Михаила, единственную на тот момент действующею в нашем городе церковь. При церкви открыли так называемую воскресную школу, куда меня в последствии записала мама, но об этом позже. Посещая службы и вникая в суть Таинств, мама решила, что и мне будет полезно начать общение с Богом. В то время я мало, что понимал, но внутренне я чувствовал эту потребность. Своё первое сознательное посещение службы мне запомнилось болью с непривычки от долгого стояния в ногах и не понятных действиях и песнопениях. Но всё было празднично, а на душе царил мир и спокойствие. Так, посещая службы, я принял Исповедь и Причастие и внутри у меня появилась надежда избавится от моей ненавистной и постыдной болезни. Шло время, духовной литературы в то время было мало и купить её была большая редкость, но нам подарили две книги с акафистами святых, после которых было описание их жизни. Именно из этих книг я узнал о таком святом, как Серафим Саровский. Не знаю почему, но жизни описание именно его глубоко запали в мою неокрепшую душу, особенно случай с его падением с высоты и болезнью и чудесным исцелением от чудотворной иконы Божьей Матери. Так же меня поражал тот факт, что огромный и могучий Серафим позволил себя избить разбойникам смерившись с Волей Божьей. И я начал искренне надеяться на то, что Бог услышит мои нелепые молитвы и я наконец–то перестану ссаться. Так наступило лето, которое я как обычно провёл в деревни. В то время по телевизору показывали сеансы так называемого психотерапевта Кашпировского, заряжал с экрана воду ещё один подобный первому Чумак. Показывали, как люди начинали ходить и у многих «Включался будильник «исцеляя от ненавистного энуреза. Я почему–то сразу чувствовал, что от этих целителей веет не добрым, но мои родственники в деревне желали мне добра и поэтому усаживали меня перед экраном. Из телевизора по моим ощущениям шла какая–то волна негатива. Я молча, не желая обидеть родню сидел и тайком сжимал свой крестик, шепча простое: Господи, Помилуй. Никакой будильник меня не будил и продолжал крепко спать и прудить на кровать своей двоюродной сестры. Безусловно это тревожило меня уже совсем не по–детски, но надежда на исцеление теперь у меня была, пусть и иллюзорная. Я так же слышал разговор обо мне взрослый, что если мне не помогут сеансы по телевизору, то осенью меня положат в какую–то больницу, где будут лечить меня по экспериментальной методике. Что за методика и какая больница я не знал, но это меня очень страшило. Неожиданно в середине августа за мной приехала мама. На моё удивление я услышал новость, которая потрясла меня до глубины души. Оказывается, мы поедем с ней не домой, а туда, куда я точно не предполагал попасть. Мы поедем с начало в город Арзамас, а туда в Деревню Дивеево, к вновь обретённым мощам Серафима Саровского! Моя надежда на исцеление начала приобретать чуткое очертание. Проехав два дня на поезде, мы с мамой чуть ли не на ходу выскочили на станции Арзамас. Поезд туда приезжал в два часа ночи, и стоянка была всего две минуты. Рядом с железнодорожной станцией был автовокзал, где мы купили билеты до Дивеево на самый ранний автобус. И вот автобус нас вёз по утренней летней дороги мимо заброшенных деревень и полуразрушенных храмов, на развалинах которых сидело множество больших воронов. До путешествую до Дивеево я ни разу не видел столько разрушенных храмов и столько воронов. И вот мы наконец–то добрались до женского монастыря, жемчужине Дивеево в соборе которого находились мощи святого Серафима. Огромные железные ворота и утренний практически осенний холод встретили нас выходящих из автобуса. Двери Собора распахнулись, и мы вошли внутрь. Пахло воском и ладаном, тихо шла служба. В полумраке собора стояла рака с мощами святого. Мы подошли и сделав три земных поклона приложились к стеклу раки. Ничего особенного не произошло. Мама ушла с кем–то договариваться для ночлега, а я стоял и слушал службу. После службы мы по совету монахинь прошлись в то время ещё не облагороженной канавке, по которой прошлась Сама Матерь Божья, защищая территорию монастыря от событий последних времён. Именно тут, по преданию будет единственное место куда не вступит нога антихриста. Обедали мы в монастырской трапезной, а потом на две ночи сняли домик не далеко от монастыря. На всенощной мы исповедовались и в домике поужинав мама начала вычитывать правило перед Причастием, а я уставший и полусонный пытался его слушать. Неожиданно мой взгляд привлекло шевеление на подоконнике домика, из норки вылез совсем маленький мышонок и как бы начал слушать, мамину молитву. И тут мне почему–то вспомнился возглас, а точнее, как я узнал потом, прокимен,: Всякое дыхание да Хвалит Господа. Утром на литургии мы с мамой причастились и наш путь лежал на источник Серафима Саровского на Сатисе. Дорога к источнику шла, через огромные вековые сосны и другие величавые деревья. Внезапно на наш путь выполз огромны по моим меркам уж, которого я сразу распознал по пятнышкам на голове. Природа излучала тишину и покой и мне вспоминалось житие святого. Сам источник тогда не был ничем оборудован, стоял только молельный крест и не большая деревянная лесенка, сам источник образовывал небольшую речушку. День выдался знойный и помолившись, я скинул с себя одежду и с удовольствием окунулся в источник, вода была просто ледяной, но это меня мало волновало, я не много поплавал в речушке и ощутил не передаваемый восторг и силу. Такие эмоции, наверное, бывают только в детстве. Вечером после службы я лёг спать, следующим вечером нам уже надо было уезжать домой и ночью я напрудил. Утром проснувшись, я лишь развёл руками. Что ж Бог, наверное, не слышит мои молитвы и я очень грешен подумалось мне. На литургии я стоял тише воды ниже травы, а мама куда–то опять ушла. Служба закончилась, а мамы всё не было. Я вышел из собора и задрал голову вверх любуюсь синевой неба. Что ж, пора было возвращаться домой, где меня наверняка ждала больница. Неожиданно, я услышал, как меня зовёт мама. Центральный вход в собор закрыли на уборку, а справа возле не большого входа, ведущего как раз к раке с мощами Серафима Саровского, стояла мама и какая–то монахиня почему–то с крестом на шее. Я тогда и не знал, что игуменьи или настоятельницы монастыря носят кресты на шее, как священники.

– давай быстрее! – снова позвала меня мама

Мы вошли в собор и подошли к раке Преподобного Серафима. Монахиня открыла крышку раки, я сделал три поклона и прикоснулся к голове Святого Серафима. Неожиданно я почувствовал толчок и волну теплоты пронизывающею всё моё тело. Меня не много отшатнуло, но благоухание от мощей и теплота в теле вызвали трепет, а не испуг. Не много смутившись, я отошёл от раки и сделал ещё один поклон. Монахиня улыбнулась и подарила мне деревянную иконку святого и сказала молится ему и верить. Выйдя из Собора, я почувствовал себя как бы обновленным и почему–то уверенным в том, что я обязательно ещё вернусь в это святое место. Всю дорогу до дома, а это было трое суток, я не выпускал икону святого из рук, просыпался и засыпал с ней. Пока не приехав домой не поставил её среди икон на особое место. С тех пор я перестал ссаться…

Глава 20

Не знаю многие ли помнят на мой взгляд слова гениальной песни Высоцкого Баллада о борьбе, но именно с этих слов мне хотелось бы начать эту главу, которая подводит итог описания моего детства и переступает порог отрочества.

Средь оплывших свечей и вечерних молитв

Средь военных трофеев и мирных костров

Жили книжные дети не знавшие битв

Изнывая от мелких своих катастроф

Детям вечно досаден их возраст и быт

И дрались мы до ссадин до смертельных обид

Но одежды латали нам матери в срок

Мы же книги глотали пьянея от строк.

Так происходило наверное со всеми детьми моего поколения. Страна начинала постепенно разваливаться, полки в магазинах заставляли знаменитые консервы с морской капустой, а в мой ещё тогда по сути детский мир пришла опасность. Настоящая опасность по страшнее болезни. Уровень жизни многих людей начал падать, появились задержки с зарплатой, в воздухе начал витать дух какой–то злобы и обречённости. Многим взрослым даже, живущим сейчас кажется, что всё проблемы детей – это мелочи. Задача хорошо учиться, слушать мама с папой и уважать старших. И на этом всё! Но если взрослый мир не видит под ногами детского мира, не понимает запросы и проблемы, то детский мир вынужден начинать рано взрослеть. Появляются жёсткие вещи, особенно на фоне наступающих кризисных бытовых проблем в стране, да и в обществе в целом. Детский и подростковый мир на много жёстче и циничнее, нет опыта и понимания ответственности, нет знаний, что такое больно и как переступать через боль и на фоне социальной ямы это начинает проявляться в особых красках. Впервые я столкнулся с такими реалиями перейдя в седьмой класс. В конце августа, стараниями папы и мамы меня как полагается снаряди к школе. Всеми правдами и неправдами достали канцелярию, закупили тетрадки. Приобрели в ходящие в моду джинсы с какой–то красивячей нашивкой. Купили новомодную вязаную кофту заплатив на рынке три цены. Но, была огромная проблема с приобретением обуви. Уже практически под самое первое сентября на барахолке нам с папой повезло. Мы натолкнулись на кроссовки, которые подходили по размеру мне. Дело ещё усугублялось в том, что взьём на ноге у меня был не стандартный и обувь моего размера по длине ступни подходила, а вверху чудовищно жала и не давала возможность нормально ходить. А тут, прям кроссовки по мне, да и цена была приемлемая. Я просто влюбился в них с первого взгляда. И вот первое сентября, я весь праздничный и в новых кроссовках прошагал в школу, отсидел положенный урок мира и с отличным настроением шёл домой. Стоял прекрасный солнечный день, про себя я напевал какую–то песенку, весь мир окружающий меня был наполнен яркими красками городской природы. Как вы помните, идти от школы до дома мне не далеко, да и что может случится с семиклассником посреди бела дня на улице города?! Проходя мимо овощного магазина краем глаза, я заметил сидящих на корточках двух не знакомых мне пацанов. Увидев меня один из них резко вскочил и сказал:

– эй пацан! Иди сюда!

Не думаю ни о чем плохом я спокойно подошёл к ребятам.

– какие у тебя крутые кроссовки! – произнёс второй пацан.

– ну да, нравятся? – наивно спросил я, но видя выражения лиц собеседников я уже начал чувствовать не ладное.

– ха – ха- ха – рассмеялись оба – очень нравятся! Давай пацан! Снимай их!

– чего? – не понял я

– ты оглох?! Снимай кроссы и вали отсюда.

Пацаны приблизились ко мне в плотную и чуть придавили меня к торцевой стенке магазина. Не веря, что всё это происходит со мной, я в упор смотрел в глаза этим двум разбойникам.

– че, ты урод мнешься? Резче давай и один из них резко ударил меня по животу. Удар был подлым, неожиданным, дыхалку перехватило, мозг хаотично начал искать пути отхода. Глотая ртом воздух я чуть отпрянул от стены и сделал шаг в сторону.

– Толкнуть одного на другого и бежать – пронеслась в голове спасительная мысль. Но тут что–то холодное и острое прикоснулись к моему животу, проникшее через пуговицы рубашки. Взгляд невольно опустился вниз и глаза расширились от ужаса. Это был нож. Нож который упирался мне в пузо.

– шутки кончались! Снимай! – холодно сказал один из пацанов – у нас нет времени торчать тут долго.

В голове шумело, но я вспомнил, как я выбирал эти кроссовки, как радовался папа, что они мне не жмут, каким счастливым я был надевая я их. На глаза предательски накатили слезы. Но выпускать на полную их я понимал, нельзя не в коем случае. Подавив комок слез. Я резко поднял взгляд на пацана который тыкал мне нож в живот и сказал:

– не сниму!

Пацан опешил.

– ты дурак?! Я тебя зарежу.

– режь – твёрдо сказал я

Лезвие ножа начало медленно протыкать мою плоть. Я почувствовал боль. Адреналин зашкаливал будоража вены и разум.

– ну фигли ты режь быстрее! – заорал я что есть мочи

– Ты че орешь?! – закричал главный, отдернул нож и резко ударил меня по лицу, разбив губу. Боль от удара привело меня в ещё большую уверенность, что мои суперские кроссовки эти двое точно не получат.

– не сниму сказал же – сплевывая кровь под ноги сказал я – режьте

– Елизар он псих ну его – сказал второй пацан своему напарнику

– ты идиот? – сверкнул глазами Елизар и смачно с матерился.

– Пошёл отсюда!!! бегом!!! Я сказал бегом урооооод! – заорал на меня Елизар

Долго меня упрашивать не пришлось. Я дал стрекача так, что только пятки сверкали, а за своей спиной я слышал свист и ненавистный взгляд неудавшихся разбойников. Придя домой я посмотрел на себя в зеркало. Губа распухла на животе был небольшой надрез, на светлой рубашке следы крови. Не желая пугать родителей, я замочил рубашку в тазике, взял тряпку и начал протереть от пыли кроссовки

Вжик вжик и кап кап – капли слез переросли в ручейки и я бесшумно разрыдался над кроссовками угоняя пережитый стресс слезными потоками.

Потом я узнал судьбу Елизара, он точно не те книжки в детстве читал. Он загремел на малолетку по очень ужасной статье. Он сёл за изнасилование. Что делают на малолетке с насильниками знают все, даже младшеклассники. Отсидев положенный ему срок он вышел на свободу и в один ужасный для него день, не выдержав то, что с ним происходило, он повесился.

Я же приобрел бесценный опыт. Который гласить очень просто:

– Расслабился? Жди неприятностей.

Но, то, что ждало меня дальше неприятность с кроссовками покажется читателю мелочью…

Глава 21

Многие считают, что детство – это такой период в жизни человека, когда юная личность по сути не ведает, что творит и постепенно осознаёт свои поступки. Лично я считаю не много иначе. Когда юная личность уже понимает, что творит, но не опыта не хватает понять суть ответственности – это период детства я называю отрочеством и именно к этому периоду моей жизни вскоре перейдёт моё повествование. Переходный мостик между детством и отрочеством осень зыбкая и размытая линия. Не бывает такого, что человек проснулся и раз такой и понял, что он теперь отрок или отроковица. Или, например, у человека день рождение, ну, например, ему исполняется двенадцать лет и вот он такой просыпается и с открытием глаз и восходом солнца ему на плечи приходит всё понимание происходящего, нет такого к счастью, а может и к сожалению, не бывает. Всё познаётся постепенно и границы взросления и угасания периодов жизни любой личности не постижимы и не установлены. Моё восприятия детства, как я его себе представляю закончилось после ряда событий, которые, вторглись в мою жизнь, не спрашивая меня и по сути по вине внешних обстоятельств и ошибок взрослых. Обернувшись назад, став взрослым, я часто задавал себе вопрос: что бы было со мной, если бы я не прошёл тот путь, события которых будут изложены ниже? Но история не терпит сослагательного наклонения. Я чётко помню последние яркие моменты, по сути последнего моего беззаботного лета. Мы всем двором следили за событиями на чемпионате мира по футболу, переживали неудачами наших футболистов. Страна была на грани развала, полки в магазинах были пустые, продукты первой необходимости выдавали по талонам. Но, нам, нам детям было просто превосходно. С утра до позднего вечера мы гоняли мяч во дворе. Играли в паука и другие игры на турниках. А если кто–то вдруг выносил самое вкусное лакомство того времени, кусок хлеба с маслом щедро посыпанным сахаром, то это лакомство по кусочкам откусывалось всеми не боясь подцепить какую–либо болезнь и несколько не брезгуя друг друга. Я же обожал чеканить мяч. И держал рекорд двора по чеканки мяча, несмотря на то, что набивал мяч я на левой ноге. Как сейчас помню, как мой сосед по подъезду живущий на этаж ниже пытался догнать меня, но мои триста семьдесят шесть ударов, зафиксированных многими ребятами при установлении этого рекорда, не покорились ни ему, никому либо другому. Так же каждый из нас носил собой перочинный складной ножик, с его помощью мы играли в такие игры как богач, квадрат, города и села, принц и нищий. Занятий по душе и времени скучать у нас просто не было. Ведь мир огромный и прекрасный. И надо успеть ещё полазить по деревням, пообъядать «капусту» из семян карагача, по играть в догонялки прыгая по гаражам, поплавать на плоту по болоту и проголодавшись спустившись с обрыва в леса защитную полосу найти стебельки сурепки и подкрепить свои силы. Но безусловно самым весёлым развлечением лета для любого ребёнка была речка, в моём случае это так называемые карьеры. Туда мы обычно ходили всем двором от мала до велика. Ныряли и резвились, так было всегда и казалось так и будет всегда. Но уже колесо времени внесло свои коррективы. Чёрная грязь, под названием Ханка, проникла в мой район ища свои жертвы. Именно мой район, как потом оказалось в последствии больше всего пострадал, да и что греха таить, до сих пор страдает от наркотиков. Обстановка в стране и в школе способствовала захватывать хатке новых и новых жертв. Родительский контроль был практически утерян, взрослые были поставлены в тупик простым пониманием такого, что они никак не могут повлиять на ситуацию, зарплаты не платили и многим просто не было сил увидеть, что же происходит с их детей. И пока я беззаботно проводил своё время, директор моей школы сделал самую страшную на мой взгляд педагогическую ошибку. Ради эксперимента росчерком её пера был создан класс так называемой коррекции, седьмой Г. По сути этот росчерк пера повлиял на всю мою жизнь. Стоял август, в том году август был жарким. И я, поиграв с утра в футбол во дворе с

ребятами по младше решил пойти искупаться. Ничего не предвещало ни каких не хороших событий. Мы пошли на второй карьер и здорово провели время. Смеясь и разговаривая о всякой всячине, мы возвращались, через пустырь, впереди стояли дома нашего района, окутанного гаражами. Чуть обособленно от них стоял дом пионеров, в котором многие ребята ходили на разные кружки и в этом же доме располагалась музыкальная школа. Дом пионеров пустовал летом, гаражи были безлюдны, в радиусе нескольких километров не было видно ни одного взрослого. Неожиданно перед нами возникло трое парней. Двое из них были из параллельного класса и о них ходили не хорошие слухи, а один из этих трёх был моим бывшим одноклассником, который несколько раз оставался на второй год.

Да и клички этих ребят говорили о многом, одного гоняли как Бес, второго кликали Осёл, а кличку одноклассника я тут писать не буду, но вы я думаю поняли почему.

– стоять сявки! – вскричал Осёл.

Мы остановились, как вкопанные. Глаза остановивших нас ребят были какими–то странными. Я тогда и не знал, что такое кумар и наркотики. В то время я постоянно носил собой привезенную с Дивеево книжечку с молитвой, с 90 псалмом. В простонародье она называлась Живые Помощи. У меня она была железной с иконкой Серафима Саровского внутри.

Сжимая в кармане шорт эту книжечку я сказал:

– привет.

– привет?! – заржал Бес – ты лох говоришь мне привет?

Я не нашёлся что ответить.

– так сявки, мелюзга свалила, а это, который привет остался!

Я посмотрел на ребят, в их глазах отчётливо читался страх

– ребят идите, я догоню – сказал я

– ты уверен- спросил меня мой сосед снизу.

– да всё нормально

– долго ждать, а ну сгинули в ужасе – не успокаивался Бес.

Пацаны засеменили прочь от нас, и скрылись за Дворцом Пионеров, только мой сосед несколько раз оборачивался и смотрел на меня.

– ну, что мальчик нам с тобой делать? – спросил Осёл и практически касаясь меня своим лбом и дыша на меня прокуренным дыханием.

– надо бы с ним развлечься – сказал Бес так же подойдя ко мне вплотную.

Страх и адреналин сковали всё моё тело, я не мог пошевелиться. Просто оцепенел и зажимая в кулаке книжечку с молитвой.

– а что это у тебя а кармане, что ты там прячешь? – спросил мой бывший одноклассник

– Живые Помощи.

– Чего? Покажи!

Я достал книжечку. Все трое тупо смотрели на книжечку и текст на старославянском языке

– че это за фигня?

– молитва

– и че там написано? Читай!

– да нафиг – подал голос Осёл

– я сказал пусть читает! – рявкнул в ответ мой бывший одноклассник.

Я робко начал: – Живый в Помощи Вышнего в крове Бога Небесного

Все трое заворожено слушали.

Дочитав до конца я поднял на них глаза, сердце билось набатом, ноги и руки дрожали.

– читай ещё раз!

Я прочитал ещё раз. Голос мой читал уже уверенней, но дрожь не отпускала, мне было не реально страшно.

– и ещё раз читай!

В третий раз я читал уже не запинаясь, мир вокруг, как будто встал на паузу, не было течения времени. Были лишь я, мой голос читающий молитву, троица застывших парней и всё это находилось, в каком–то пустом измерении напичканным гаражами и этим пустым Дворцом Пионеров. Закончив чтения, я поднял глаза. Бес и Осёл смотрели на меня пустым взглядом, а на глазах моего бывшего одноклассника я увидел… Что? Слезы?! Не может быть?! Алик, так его звали в жизни, опустил глаза и сказал