скачать книгу бесплатно
Представление на открытие смены было отстойное, больше всего нам понравилась старшая группа художественных гимнасток, где девки нашего возраста, одетые в купальники, крутили на сцене всякие фигуры. Это длилось от силы минут пятнадцать, а всё остальное время была отъявленная дичь.
На фильм мы пришли ровно в назначенное время и расположились в заднем ряду. Зал был заполнен на три четверти, и, проходя мимо Ангелины Шубиной, которая сидела рядом с учителем, все мы, напустив на себя как можно больше важности, делали вид, что её не замечаем.
Все, кроме Самсона – он небрежно кивнул Ангелине, и она улыбнулась!
Чёрт! Я начинал ненавидеть Самсона Штерна.
Мы расселись по своим местам. Толстый сел рядом и ткнул меня в бок.
– Дружище, ты извини, если что не так. Я сегодня был не прав.
К тому моменту я уже забыл о минувших событиях и с завистью наблюдал, как Ангелина украдкой поворачивает голову в сторону Самсона.
– Без обид, Смык? – настаивал Толстый.
– Да-да, всё нормально, – машинально ответил я.
В зале потушили свет, и начался фильм.
Униженный жизнью Джим Керри вытянул свой счастливый билет и, найдя волшебную маску, показал всем неудачникам мира, что чудеса случаются. Надо лишь терпеть, ждать и надеяться.
Я ненавижу Самсона Штерна.
Я ненавижу его.
***
Каждый день с девяти до одиннадцати вечера в лагере устраивали дискотеку на открытой танцплощадке. Исключение составляли лишь дождливые вечера.
Когда кончился фильм, дискотека была в самом разгаре и, выйдя в тёплое вечернее лето, мы зашагали прямиком туда.
Делюга с Красным обсуждали Стэнли Ипкеса и его собаку Майло, Толстый шёл рядом со мной, задумчиво глядя под ноги, Самсон что-то настойчиво втолковывал Чудо-твари.
А у меня из головы не выходила Ангелина, весь фильм бросавшая заинтересованные взгляды на Штерна. Я и не подозревал до сегодняшнего дня, насколько сильно она мне нравится. Раньше я думал, что это чувство такое же, как и у других пацанов, ведь такие как Шубина нравятся всем. Но я никогда не сказал бы, что влюблён. Никогда, до сегодняшнего дня. А сейчас я по-настоящему понял, что ни за что не прощу Самсону Штерну того, что она выбрала его.
Мы приблизились к танцплощадке. Из дребезжащих колонок выл Ляпис Трубецкой, я сделал хмурое лицо и вместе с остальными стал изображать из себя серьёзного рубаку-парня, которого непонятно каким ветром занесло на эту педерастическую тусовку. Все знают, что нормальному пацану танцевать просто так в падлу, за исключением тех оправдательных моментов, когда он сильно пьян. Поэтому я, как положено, стоял рядом со своей бандой и с презрением смотрел на танцующих. Среди них показался давешний задира, которого я уделал возле столовки. Он весело выплясывал, будто и не было сегодняшнего унижения, а его тупые друзья старательно делали вокруг него круг. Видно это ничтожество был у них главным. Он вытряхивался и дёргался как последний гомосек, а его пристяжь угодливо подстраивалась под эти дурацкие телодвижения.
Потом он повернулся в нашу сторону и поймал мой презрительный взгляд. Танец как-то сразу пошёл наперекосяк, и очень скоро команда пидоров ретировалась в другой конец танцплощадки.
– Что мы тут вообще забыли? – услышал я голос Толстого.
– А что ещё делать? – отозвался Чудо-тварь.
– Да ладно, постоим, посмотрим на тёлочек, – закрыл тему Делюга.
«Посмотрим на тёлочек», ну да, за этим только мы сюда и ходим, что верно – то верно. Я покосился налево и ощутил слабость в коленях. Возле группы малолеток стояла Ангелина и, улыбаясь, смотрела на меня! Я неловко улыбнулся в ответ, чувствуя, как горят уши, и тут начался медленный танец.
Ту-ту-туу
Туу-туу-ту-ту-туууу
Опять эти Скорпионс со своим «Ветром перемен».
«Неужели я ей всё-таки нравлюсь?», лихорадочно думал я. Возможно, с Самсоном она была любезна просто из вежливости, но на самом деле она ждёт, чтобы я проявил инициативу. Я ведь мужчина, чёрт возьми!
Туу-туу-ту-ту-туууу
Из-за моей спины вышел Самсон и, решительно подойдя к Ангелине, пригласил её на танец. Обнявшись, они стали медленно кружиться на месте.
Чувства, обуявшие меня в тот момент, трудно описать словами. Мне захотелось уйти подальше от этой дискотеки, подальше от лагеря. Уйти куда-нибудь далеко и не видеть больше никого из знакомых. Никого!
Кто-то мягко дотронулся до моего плеча.
– Потанцуем, Костя?
Я обернулся и увидел Фаину, малолетку и дурнушку, учившуюся на два класса младше нас. По-сравнению с Ангелиной она была просто маленькой, неотёсанной мышкой. Фаина влюбилась в меня, и это все знали.
– Что-то не хочется, Фаина, – сказал я, зло покосившись на хихикающих пацанов.
Девочка грустно потупилась и, собираясь уйти, ответила:
– Ну, ладно.
И тут я почувствовал к ней сильную жалость. Мало кто из девочек отваживался приглашать на танец парней, тем более старших. А она была к тому же ещё и некрасивой, вечно державшейся в стороне. Её избегали и в школе, и здесь – все будто боялись заразиться её неприглядностью.
Я догнал её и взял за руку:
– Стой, Фаина, я передумал, давай потанцуем.
Её лицо засветилось от счастья, я взял её за талию, она положила руки мне на плечи и мы закружились.
Wind of chaaanges
Схватившись за живот, Чудо-тварь ржал как припадочный. Глядя на нас с Фаиной, вся банда веселилась от души. «Давай-давай» – изобразил жестами Красный. Не убирая рук с талии Фаины, я сместил ладони чуть вперёд и показал козлам сразу два средних пальца. Они заржали ещё сильнее, и на мгновенье я перестал думать о танцующей чуть поодаль паре.
– Тебе нравится в этом лагере, Костя? – спросила Фаина.
– Что? А, да… в общем, нормально, – сказал я, размышляя о том, что такого мог шепнуть сейчас Ангелине Самсон, от чего она так весело смеётся.
– И мне нормально, – сказала Фаина, хотя по её вечно грустному лицу этого было не заметно.
Когда ты оказываешься наедине с девушкой, которая тебе нравится, у тебя всегда пропадают слова для поддержания разговора. Ты боишься неловкости, стараешься как-то заполнять паузы, в общем, либо молчишь как идиот, либо несёшь всякую чушь. Но когда рядом с тобой девушка, которая тебе полностью безразлична, ты чувствуешь себя естественно. Тебе неинтересно, что она о тебе подумает. Хочешь – молчи, хочешь – говори, как привык. И это, как я слышал, привлекает их ещё больше.
Фаина робко прижималась ко мне и изо всех сил старалась мне понравиться. Она повязала свои непослушные волосы розовой лентой, одела красивое жёлтое платье, которое ещё больше подчёркивало её плоскую грудь и оголяло худые, со ссадинами на коленках, ноги.
Мне было жаль её, и одновременно я был на неё зол. Почему она бегает за мной? Я же уже много раз показывал своё безразличие и намекал на то, что она мне неинтересна. К тому же она была ещё маленькой. Но она будто не замечала этого, раз за разом подходя ко мне и приглашая на танцы.
Я повернул голову и увидел, что Самсон опустил правую руку ниже талии Ангелины и уложил свои сраные пальцы на её левой ягодице. А она склонила к нему голову и что-то со смехом говорила.
– Фаина, извини, у меня что-то живот заболел, – сказал я, отстраняясь.
Не обращая внимания на её реакцию, я быстро зашагал в строну корпуса под финальное насвистывание опостылевших Скорпионс.
Меня окликнул кто-то из друзей, я ускорил шаг и сделал вид, что не слышу, боясь, что сейчас они станут меня догонять и спрашивать, что случилось? Я решил, что отвечу тогда то же, что сказал Фаине, мол, живот болит, и иду в туалет.
Это была неправда, но мне безумно хотелось уйти, уединиться, покинуть это место разочарования и сбежать от этой новой, неизведанной доселе, боли. Я и не знал, что ревность может причинять такие страдания. Быть может, я никогда раньше и не чувствовал настоящей любви, и сейчас настал момент того, что мой отец называет завершением очередной стадии полового развития?
Конечно, все мы давно знали и про половое созревание и что для чего нужно. Видеокассеты с затёртыми корешками ходили по рукам в нашем классе ещё до того, как Антон Маратович открыл клуб пограничников. Да и намерения Самсона по отношению к Ангелине видны сейчас как на ладони.
Но я всегда думал, что любовь и секс это совершенно разные вещи. Нельзя просто так, из-за своего полового желания испытать те муки ревности, что испытал сейчас я. И это определённо не могло возникнуть по причине «полового развития», потому что влечение к девочкам я чувствовал и раньше. Но никогда ещё не было того, что сейчас. Этого ощущения обделённости, обиды, боли предательства.
Мне казалось, что нечто подобное, наверное, должен испытывать жених, когда на своей свадьбе, он случайно заходит в комнату, где его не ждали и видит, как его невесту трахает его друг. И осознание того, что сие происходит по обоюдному согласию, а не в результате насилия, ещё больше усугубляет его страдания.
– Господи! Да что за чушь я несу! – в сердцах выкрикнул я и опасливо оглянулся.
Ничего себе, вырвалось! Вслух вырвалось! Только что я думал свои невесёлые думки и тут же говорю вслух, вот дела!
Я был на пороге пустого корпуса, когда меня окликнули:
– Костя, а ты чего это раньше ушёл?
Это была Нина Павловна, наша классная руководительница. Добрая и справедливая женщина. Я уважал её почти так же, как Антона Маратовича.
Поправив очки на морщинистом лице, Нина Павловна в недоумении смотрела на меня.
– Я думала, что вы любите дискотеки?
– Да нет, Нина Павловна, – сказал я. – То есть, не то чтобы… у меня живот просто прихватило.
Лицо учительницы стало тревожным.
– Да что ты? Сильно?
– Э… нет, уже прошло, наверное, ложная тревога, – хохотнул я.
– Смотри, Костя, сейчас малярия по области ходит, только сегодня по новостям передавали. Мой чаще руки!
– Да, Нина Павловна, конечно, – сказал я и поспешил войти в корпус.
Быстро дойдя до туалета в конце коридора, я юркнул в кабинку и заперся. Постояв какое-то время, я удостоверился, что в корпусе тихо. Сам не зная зачем, спустил воду в унитазе и, обернувшись в сторону определённого угла, три раза перекрестился, три раза поклонился и три раза произнёс про себя «Господи, спаси и сохрани».
***
Когда именно я завёл эту привычку, я точно не помню, но примерно в первых классах школы моя мать стала учить меня молиться Богу. Она рассказала мне молитву, начинающуюся со слов «Отче наш иже еси на небеси, да светится имя твоё…», дальше я не запомнил, потому что мама не заставляла меня учить. Она просто несколько раз произнесла молитву целиком и всё. Потом показала, как надо креститься и сказала:
– Сынок, если вдруг тебе станет страшно, или ты почувствуешь одиночество и безысходность, просто повторяй про себя: «Господи, спаси и сохрани». И вот увидишь, тебе сразу станет легче. Всевышний тебя не оставит.
С той поры прошло уже много лет, и за эти годы повторять «спаси и сохрани» вошло у меня в привычку. Мать всего лишь открыла для меня дорогу к Богу так, как её видели все православные. Я же, в свою очередь, как будто видоизменил эту религию и сделал её индивидуальной для себя. Я был уверен, что перекреститься надо три раза подряд, чтобы показать Всевышнему свою преданность, а повторяя по три раза про себя «спаси и сохрани», я как бы признавал Его власть и Силу, униженно прося помиловать меня в трудную минуту и разрешить мне не страдать.
Я знал, что всё в мире в руках Господа и чтобы не навлечь на себя его гнев, я как можно чаще старался выказать Ему свою покорность и подобострастие.
Недалеко от дома, где я жил с родителями, была церковь. И я считал, что в этом месте сосредоточен портал, через который рабам Божьим дозволено обращаться к Нему. Бог, конечно, был повсюду и если ему понадобится, он всегда может достать любую свою тварь. Но если ты, простой смертный хотел обратиться к Нему, ты должен был делать это через церковь. Поэтому всегда, когда я находился далеко от дома, я представлял в своей голове примерное направление, где находится церковь и когда я крестился и кланялся три раза, я делал это в сторону церкви.
Но я стеснялся делать это на людях, поэтому крестился и кланялся лишь в те моменты, когда точно знал, что поблизости никого нет. И чтобы извиниться за своё малодушие перед Богом, я постоянно смотрел в Его сторону, то есть в направлении, где, как я предполагал, находится церковь. Я смотрел туда и вкладывал в свой взгляд как можно больше извинения и покорности, ведь сильнее всего на свете я боялся гнева Божия. И я рассчитывал, что если буду регулярно смотреть в Его сторону с извиняющимся видом, он простит мне, что я стыжусь креститься по три раза и кланяться на глазах других людей.
Это была моя тайна, и о ней не знал никто, даже моя мать, которая открыла мне в детстве дорогу к Богу.
Несколько раз Антон Маратович и кое-кто из друзей замечали эти мои взгляды в сторону Бога и тогда спрашивали: почему я туда смотрю? На это я отвечал всем, что делаю упражнения на глаза, чтобы зрение не портилось, смотрю иногда вдаль для фокусировки. Вроде бы такое объяснение всех удовлетворило, поэтому я смог позволить себе регулярно извиняться перед Господом и показывать этим своим взглядом, что я Его раб.
Это служило мне своего рода оберегом, ведь пока я регулярно подтверждал свою преданность, Бог ни за что не оставил бы меня в беде и предотвратил бы любые на меня посягательства и напасти.
Я никогда не обсуждал этот свой ритуал ни с кем, даже не говорил о нём матери, хоть она и познакомила меня впервые с азами религии. Я считал, что об этом вообще нельзя ни с кем говорить, потому что Бог мог бы посчитать подобную болтовню оскорблением. Я носил свою веру в себе и ни с кем никогда ею не делился.
***
Выйдя из туалета, я поднялся на второй этаж, достал из-под коврика ключ и открыл дверь в нашу комнату. Окно было распахнуто настежь и чтобы внутрь не налетели комары и прочая дрянь, я прикрыл створку занавеской и только потом включил свет.
С улицы слышалась отдалённая музыка, дискотека подходила к концу и там снова играла медленная песня. Интересно, Самсон так и продолжает танцевать с Ангелиной? Я с облегчением отметил, что думать об этом уже не так больно. Усевшись на кровать, я достал книгу и стал читать. Но слова проходили мимо головы, я ничего не понимал, продолжая думать об Ангелине.
Возможно, что не всё ещё потеряно, надо просто немного подождать. Вскоре Самсон проявит свой высокомерный характер, и она от него откажется. Именно тогда и настанет моё время.
Да, всё так и будет, я займу место напыщенного Штерна и буду встречаться с Ангелиной. Мы будем ходить с ней в кино и кафе, гулять по городу, я познакомлю её со своими родителями, расскажу о своих интересах, и всё будет у нас отлично! А Самсон Штерн… пусть ищет себе пару среди других.
От этих мыслей у меня улучшилось настроение и я, сидя на койке с книгой в руках, блаженно пялился в покрытый трещинами потолок.
Музыка стихла, и вскоре с улицы стали доноситься голоса, возвращающихся по жилым корпусам, школьников. Деревянные половицы на первом этаже заскрипели. По комнатам разбредались натанцевавшиеся девчонки и голубые. Разумеется, медляки для такой характеристики не в счёт. Это понятно, что танцуя медленный, пацан делает это ради того, чтобы склеить тёлочку, чего нельзя сказать о гомосеках, выплясывающих в круге, как это делал терпила, которого я уделал возле столовки.
В комнату смеясь, вошли Красный и Делюга.
– Ты чего это сбежал от Фаиночки? – издевательски спросил Астахов.
– Срать захотелось, – в том ему ответил я.
– Оооо, какой ты гадкий, Константин!
– Пошёл нах. А где остальные?
– Скоро подойдут, – сказал Красный.
Паша Делюга уселся напротив меня и кивнул на книгу, которую я продолжал держать в руках:
– Ну что, интересные «Дети капитана Гранта»?
– Пока не знаю, не могу вчитаться.
Астахов кивнул:
– Знакомое дело, самое трудное в книгах это их расчитать. Первые страниц семьдесят минимум.
