Санаторий для босса. Исцели моё сердце

– Чтобы меня там на кусочки порубили за мои же кровные? Нет уж, увольте.

– Да ты подумай! Ты лечиться приехал или как? Если твоей еврейской душе легче будет, иди за мои кровные. Я угощаю.

– И что, будешь платить, чтобы меня мучили?

– Считай, это плата за обмен опытом.

– Каким ещё опытом?

– Поколений! Я делюсь с тобой самыми передовыми любовно-научными разработками, а ты…всякими…древними секретами периода палеозоя.

Хохочу, довольный собственной шуткой.

Степаныч хмуро ворчит, бормочет что-то вроде «балбес», но беззлобно и даже умилительно.

Нравится этот старикашка мне! Честно, нравится!

Если Миледи д’Артаньяна отвергнет, я, пожалуй, увезу его с собой в столицу и посажу в совет директоров. Пускай он мне там изнеженных щеглов да пигалиц строит по армейской стойке «смирно».

На завтрак иду в приподнятом настроением.

Солнце светит необыкновенно ярко, в груди топится печь оптимизма, и я непроизвольно подмигиваю проходящим мимо бабушкам. Те в ответ улыбаются и смущённо опускают глазки.

В столовой обычная суета, бренчание посуды и неторопливые разговоры. У стойки с подносами разбросаны яркие флаеры, оповещающие равнодушную публику о том, что сегодня вечером за главным корпусом пройдёт дискотека невиданных доселе масштабов.

Танцы!

Нет, не просто танцы, а танцы в стиле диско и с едкими вайбами горячих 80-х!

«Блестящее трико приветствуется» – гласит скромная приписка в уголке.

Идти я туда, конечно же, не собираюсь, однако стаскиваю один флаер и прячу в карман брюк. На всякий пожарный… Вдруг миру срочно понадобится Алексей Попов в образе советского Майкла Джексона.

На раздаче щедро нагребаю на поднос булочки, безвкусно-бесцветный омлет и две пиалки малинового джема. Усаживаюсь за стол к Степанычу, радостно растираю ладони в предвкушении.

Чёрт, кофе забыл!

Отправляюсь обратно к раздаче, чтобы набрать эту отвратительную бурду, которую тут величают бодрящим напитком.

Утренний «кофе» здесь действительно… Умопомрачителен. Оттенки отработанного моторного масла, аромат жжёной резины и послевкусие дорожной пыли.

Иду обратно к столу и вижу сцену, достойную криминальной хроники: миниатюрная бабуля в бордовом кардигане проворно хватает обе мои пиалки с джемом, прячет под свитер и, воровато оглянувшись, ретируется.

– Эй! – возмущённо кричу вслед похитительнице.

Бабуля, пригнувшись, летит на шокирующей скорости.

Украли варенье у миллиардера…

Слегка обескураженный сажусь за стол.

– Что это вообще было?

Степаныч флегматично пожимает плечами.

– А, это панкреатитные. У них диета номер пять, строгая. Бедолаги терпят, терпят, а потом…

Качаю головой, принимая и укладывая в ней новую информацию о суровых законах жизни в санатории.

Медленно жую безвкусный омлет, когда Степаныч вдруг тычет меня локтем.

– Ромео, вон и твоя идёт!

Оборачиваюсь.

И сразу всё вокруг переходит в режим замедленной съёмки.

Любаша медленно шагает к раздаче, словно идёт по красной ковровой дорожке Каннского фестиваля. Белый халат поверх аккуратного платья цвета сирени, волосы собраны в аккуратный пучок, на шее – тонкий шёлковый шарфик, подчёркивающий изящную линию ключиц и тонких плеч.

Непроизвольно перестаю жевать и буквально уговариваю себя: «Лёша, не дергайся, ты же знаешь, как важно сейчас продержаться. Играй до конца. Игнорируй, будь равнодушен…»

Но равнодушие моё длится недолго. Всего через секунду я уже вскакиваю со стула с громогласным воплем:

– Любовь Андреевна!

Мне кажется, или Любаша чуть закатывает глаза при виде меня?

Да, я умею быть крайне навязчивым, когда хочу.

Подбегаю.

Люба поджимает губы и смотрит на меня сурово, а я в ответ пытливо вглядываюсь в её лицо. С неудовольствием отмечаю тени усталости под её прекрасными глазами, и чуть впалые, заострившиеся скулы.

Значит, не спала…

Чувствую горячую вину за вчерашний манёвр.

– Доброе утро, Любовь Андреевна.

– Алексей, дайте мне спокойно позавтракать, – без особого энтузиазма.

Забираю её поднос, ставлю на него пиалку с джемом.

– Ну что вы сразу хмуритесь? Вот, сахарку вам. Для мозга полезно.

– Это вам нужно сахарку для мозга, – парирует Люба.

– И вот вы опять кусаетесь. А как же наше перемирие? Мы вроде с вами вчера договорились.

– То было вчера. Сегодня уже – не вчера.

– Какое глубокомысленное замечание, Любовь Андреевна, однако я вынужден не согласиться. Мы заключили перемирие на день, а значит, выше благосклонное ко мне отношение должно кончиться лишь сегодня вечером.

– Алексей, – Любаша цокает языком. Тянет руку со стаканом к кофейнику, однако останавливается в последний момент и выбирает чай. – Я ещё раз прошу вас дать мне спокойно позавтракать.

– Да кто ж вам не даёт? – Забираю стакан, ставлю на поднос и тащу к столику, за которым она обычно со своей Леночкой трапезничает.

Любаша садится.

– Любовь Андреевна, на дискотеку пойдёте сегодня вечером?

– Ни в коем случае, – отрезает она, но уже совсем не сердито. И даже улыбка намечается в уголках её красивых губ.

Каждую редкую её улыбку мозг сохраняет в разрешении 8K. Чем-то похоже на коллекционирование марок: рассматривать, выравнивать, складывать в альбом, ни одной не упуская.

Забавно наблюдать, как день за днём моя Снежная королева чуть-чуть теряет градусы. Вчера была арктической станцией «Восток», сегодня – паб в Рейкьявике в апреле. Дай срок – и растает до тёплого карельского озера.

А там и искупаться можно…

– Ну… Как знаете, – не настаиваю и возвращаюсь за свой стол. Заговорщически тянусь к Степанычу. – Дед, доёдывай скорей.

– Чего это?

– Мы едем в город.

– Зачем это?

– Во-первых, Снежная Королева остро нуждается в кофе. Во-вторых, нам нужно экипироваться.

– Как это?!

– Мы с тобой сегодня будем королями танцпола! – Припечатываю к столу яркий флаер.

Дискотека 80-х в санатории звучит, конечно, как заголовок трэш-фильма, но я готов рискнуть.

Если Лёша Попов не может закружить женщину словами, придётся кружить её в буквальном смысле.

Главное, чтобы Зоя Егоровна потом собрала мои кости…

Глава 18

Алексей.

Чуть прихрамывая на правую ногу после очередной экзекуции Зои Егоровны, наворачиваю круги по комнате. Пытаюсь вернуть телу хоть маломальскую подвижность.

Степаныч наблюдает за моими метаниями и с тоской качает головой.

– Отчаянный ты, Лёшка. Зачем ходишь туда? Она ж тебя из человека в фарш перемалывает.

– Потому что не хочу перед глазами Любаши посрамить богатырскую натуру свою. Назначили массаж каждый день, значит, каждый день страдать буду. Тем более, это только вечером плохо, а утром очень даже наоборот.

– Ну-ну, – вздыхает дед. – Дело твоё, конечно.

Останавливаюсь у окна, подставляю лицо оранжево-розовому закату, который не спеша разливается по верхушкам сосен.

Вечер сегодня обещает быть прекрасным.

– Степаныч, а ты чего расселся?

– А чего?

– Одевайся давай, иначе мы с тобой всё веселье пропустим.

– Может, не надо, Лёшка? – С сомнением косится на ворох одежды, разбросанный на кровати.

– Надо, дед, надо!

Вздыхает, но покорно из кучи тряпья вытягивает рубашку с дикими тропическими попугаями на кислотно-зелёном фоне и бордовые брюки-клёш, которые мы купили ему сегодня в городе. Смотрит на всё это богатство с выражением абсолютного ужаса в глазах.

– Прости ты меня, Маргарита Захаровна, – воздаёт взгляд к потолку. – Это не я придумал, клянусь.

– Иди уже, – командую и сам подхожу к зеркалу.

На мне уже красуется рубашка насыщенно-бирюзового цвета с принтом из крупных «огурцов», золотистые брюки-дудочки и лаковые ботинки цвета варёной сгущёнки.

Мать моя женщина, да я просто король диско!

Делаю пару фоток, чтобы отправить потом друзьям. Пусть хоть поржут.

Через пару минут из ванной выходит Степаныч и останавливается в дверях, разводит руки в стороны и мрачно оглядывает прикид.

– Ну вот, ты только взгляни на себя! – Горланю восторженно. – Слушай, ты мне кого-то в этом образе напоминаешь. Кого?

– Сутенёра? – Обречённо подсказывает дед.

– Степаныч, ничего ты не понимаешь в колбасных обрезках! – Хватаю барсетку с припрятанными для сегодняшнего вечера фейерверками и открываю дверь. – Пойдём, прекрасные дамы нас уже заждались.

Дед бредёт за мной в коридор, продолжая что-то бурчать себе под нос.

– А если Миледи не придёт на дискотеку?

– Значит, мы с дискотекой придём к ней. Так что в её интересах явиться. Она придёт, ты её схватишь и закрутишь в танце.

– В каком ещё танце, Лёшка? Я ж не плясал со времён перестройки!

Выходим к дверям главного корпуса. Из приоткрытого окна льётся музыка – до боли знакомый бит восьмидесятых.

Раскорячившись эпично под «Белую ночь» группы Форум, дёргаю руками в такт музыке.

– А я тебя сейчас научу. Смотри, дед, вот так берёшь, и вот так, вот так!

Степаныч, скептически сдвинув кустистые брови, качает головой, как строгий экзаменатор на выпускном экзамене.

А я, не обращая внимания на его язвительные взгляды, продолжаю дергаться: руки вверх, ноги в стороны, бедра вперёд-назад, будто пытаюсь одновременно завести сломанный мотоцикл и сбить с себя рой диких пчёл.

– Ты чего дрыгаешься, окаянный, будто тебя током шарахнуло?

– Я танцую. Это называется пластика, Степаныч! – Лихо дёргаю плечами и резко выбрасываю руки в разные стороны. – Чувствуешь ритм? Вот так… И-и-и так… чувствуешь? – Я чувствую беспокойство, – хмыкает дед, отступая на пару шагов, словно боясь заразиться моим буйством, – что кто-нибудь увидит тебя и вызовет санитаров. Лёша, остановись, побереги себя для будущих поколений!

Я не сдаюсь, приплясываю, бодро подскакивая на носочках и хлопая себя по бокам, словно пингвин, пытающийся взлететь.

– Ну что, дед, включайся! Давай-давай, расслабься! Вот так ещё руками делай, как будто лампочку вкручиваешь, потом вот так – как будто лужу перепрыгиваешь…

Делаю драматичную паузу, застыв в не самой удобной позе.

– Танец – это состояние души! Моя душа хочет диско!

– Душа у тебя, Лёшка… душевно больная.

Смеюсь и бросаюсь в новый виток импровизации.

– Учись, Степаныч, сегодня ночью будем звездами танцпола!

Дед делает вид, что готов провалиться сквозь землю, чтобы только не видеть это безобразие, а я всё кручу и верчу руками и ногами, гордо демонстрируя, что даже без пластики можно зажечь – главное, чтобы никто из знакомых не видел.

– Всё, стоп! Стоп! – Машет на меня Степаныч. – Нет, Алексей! Нет! На дискотеках никто так не танцует!

Возмущённо упираю руки в бока.

– И давно ты был на дискотеках, эксперт? – Пытаюсь отдышаться.

– Давно, – с достоинством задирает нос вверх. – Однако я ещё помню, как выглядят настоящие танцы. А это ваше современное дрыганье ничего общего с искусством не имеет!

– Ну-ка, продемонстрируй, как нужно! – Бросаю ему с вызовом.

Степаныч неожиданно оживает, расправляет плечи, чуть наклоняется вперёд и выдаёт танец, который заставляет мою челюсть отвиснуть.

Он двигается лихо, задорно, энергично. Ступни отстукивают чёткий ритм, руки выписывают идеальные восьмёрки, плечи ходят, будто на шарнирах.

Взгляд горит, улыбка такая, будто дед скинул лет пятьдесят одним лишь движением артритных конечностей.

– Дед, да ты огонь! – Хлопаю в ладоши и пытаюсь повторить замысловатые движения. – Красавчик, просто красавчик! Миледи твоя растает, как эскимо на солнце!

Степаныч останавливается. Тяжело дышит.

– И что… Думаешь… Фух… Думаешь, я ей джигу-дрыгу спляшу, и она тут же влюбится?

– Ну почему сразу джигу-дрыгу? Ты её на медлячок пригласишь.

Степаныч делается мрачней грозовой тучи.

– А вот с медляками, Лёшка, беда. Я их последний раз танцевал, когда тебя ещё даже в проекте не было.

– Да чего там уметь? Хватаешь свою даму сердца, прижимаешь её к себе покрепче и ведёшь в танце, стараясь не оттоптать ноги. Вот и всё!

– Легко тебе говорить, – ворчит дед.

– Отставить нытьё! Сейчас я тебя научу, – решительно протягиваю ему руку. – Давай порепетируем, пока музыка подходящая играет.

Степаныч сначала смотрит подозрительно, но потом покорно берёт меня за руку. Я ставлю его ладонь на своё плечо, сам кладу руку ему на пояс. Веду в странном, нелепом танце, показывая, как правильно переставлять ноги.

– Вот так, всё правильно ты делаешь. Да. А потом смотришь ей прямо в глаза… В глаза, Степаныч, мне смотри! И говоришь: «Звезда очей моих, очарование ваше затмевает свет Луны и звёзд, и я на всё готов, чтобы этот вечер не кончался». Уяснил?

– Кажись, уяснил.

– А ну повтори.

– Звезда… Звезда очей моих, очарование ваше затмевает свет Луны…

И именно в этот момент слышится громкое прокашливание от дверей.

Мы резко поворачиваемся.

Миледи, высоко задрав тонкую бровь, медленно качает головой.

– Ну, молодые люди… Знаете ли!

Развернувшись на каблучках, она стремительно удаляется, оставляя нас со Степанычем в комичной ситуации, застывшими в объятиях друг друга, словно в самом нелепом романтическом фильме на свете.

Отскакиваем друг от друга, как ошпаренные.

– Ну всё, Лёшка, теперь точно конец. Убил ты мою репутацию.

Сгибаюсь пополам от смеха.

– Дед, да всё пучком! Дискотека ещё даже не началась, а мы уже произвели фурор!

– Тфу ты! – Выходит на улицу.

Глава 19

Люба.

Закрываю окно в своей комнате – музыка мешает.

Дискотеки здесь устраивают не часто, не чаще раза в месяц. Но никогда я эти мероприятия не посещаю.

Во-первых, не с кем мне отплясывать на этих дискотеках. Во-вторых, даже если бы и было с кем, не моё это. Не люблю я такое. Даже во времена юности в ночные клубы с девчонками не бегала – всегда чувствовала себя там немного неловко. Я чужая в окружении тех, кто смеётся, танцует и живёт легко.

Даже через плотно закрытое окно музыка проникает в комнату, нервируя.

Алексей-то наверняка там. И Ленка, должно быть, тоже.

Она обычно танцы не пропускает, отжигает со стариками.

Присаживаюсь за стол, бросаю взгляд на мусорную корзину, из которой бесцеремонно торчит букет алых роз.

Очередной «подарок» от моего чудовища.

Опять прислали, почти насильно всунули в руки, будто насмехаясь над моим бессилием.

Цветы, конечно, не виноваты в том, что теперь вызывают лишь отвращение, но видеть их больше не могу.

Их аромат – липкий и удушливый – словно въелся в кожу и в душу.

Дурацкие красные розы.

Зато букетик, подаренный Алексеем, стоит возле рабочего ноутбука, радует глаза незатейливостью и почти целомудренной нежностью.

В дверь настойчиво стучат.

Вздрагиваю и иду открывать, хотя уже заранее злюсь на того, кто стоит за ней.

Открываю.

– Добрый вечер, Любовь Андреевна, – улыбается Алексей и отвешивает галантный поклон.

На нём яркая бирюзовая рубашка и брюки-дудочки, а чёлка игриво зачёсана чуть набок. Выглядит он настолько комично и при этом привлекательно, что я едва сдерживаю улыбку. Он словно выпал из машины времени прямо на порог моей комнаты.

Выглядываю в узкую щель приоткрытой двери.

– Алексей, что вы хотели?

– Как что? На танцы вас позвать. Там, вообще-то, дискотека в самом разгаре.

– Спасибо, но я дала вам вполне однозначный ответ сегодня за завтраком. Я не посещаю подобные мероприятия.

– Так вы их не посещали, потому что меня там не было, – парирует с нахальной улыбкой. – А теперь я есть, и грех нам с вами костями не погреметь.

– Благодарю за заманчивое предложение, но вынуждена отказаться. Я лучше лягу спать пораньше.

– Как же вы ляжете спать? Мы там так шумим!

– Ничего страшного, к неудобствам я привыкла, – тороплюсь захлопнуть дверь, но Алексей быстро подставляет в щель носок ботинка, блокируя мою попытку

– Любовь Андреевна, что же вы так жестоки ко мне? Я посмотрите, как оделся, для вас старался. Думаете, не для вас? Для кого тогда? Для бабушек с панкреатитом?

– Алексей, я не пойду на дискотеку, – повторяю терпеливо.

– Хорошо, тогда придётся дискотеке прийти к вам. Любовь Андреевна, вы же наверняка уже поняли, что я из себя представляю. Либо сейчас я раздобуду огромную колонку и установлю прямо у вашей постели, либо вы идёте со мной на танцы.

– Это шантаж и манипуляция!

– Верно, – кивает невозмутимо. – И это мои любимые методы. Я, знаете ли, чертовски хорош в шантаже и манипуляциях.

Чувствую, что колеблюсь и сдаю позиции.

Он ведь реально способен колонку притащить, я знаю. И у меня даже не возникает вопроса, откуда он её возьмёт. Откуда-нибудь возьмёт. Из своего клоунского рукава достанет, предположим.

Но нет, сдаюсь я не только потому, что боюсь его угроз мешать моему сну.

Я, кажется, действительно хочу пойти.

– Ладно, я пойду на дискотеку. Но не с вами. Одна.

– Прекрасно. Я тоже один. И мы просто будем держаться поблизости.

– Ногу уберите, переодеться надо.

– Я могу рядом постоять, буду охранять вашу честь и достоинство.

– В своей комнате я не нуждаюсь в охране, – говорю я с вызовом и вдруг осекаюсь, чувствуя, что фраза звучит лукаво.

Потому что, когда Алексей рядом, я не чувствую себя в безопасности даже за закрытой дверью собственной комнаты.

Его взгляд слишком плотоядный, слишком хищный.

Нет, нельзя ему доверять…

Алексей, наконец, позволяет закрыть дверь, и я, захлопнув её перед его носом, прислоняюсь спиной. Дышу глубоко и прерывисто.

Почему так бешено колотится сердце?

Достаю первое попавшееся платье из шкафа: бирюзово-голубое, лёгкое, неожиданно яркое для меня.

Ну и пусть.

Выскальзываю из комнаты.

– Готовы?

– Да, – делаю шаг. – Ой, сумочку забыла!

Разворачиваюсь обратно.

Алексей безапелляционно следует за мной, вторгаясь в личное пространство. Осматривается.

– Почему вы живёте здесь?

– А где мне ещё жить? – Раздражённо отвечаю, копаясь в шкафу в поисках подходящей сумочки.

– Ну не знаю… в городе?

– Мне здесь удобно. На работу не нужно ездить. Друзей в городе всё равно нет. Да и вообще, Алексей, не ваше это дело.

Его взгляд падает на торчащий из мусорки букет роз.

Он поджимает губы, взгляд становится серьёзным и цепким.

– Снова цветы?

– М? Да, это просто…

– Кто же за вами так настойчиво ухаживает?

– И это тоже, Алексей, не ваше дело!

– А вы его ухаживания не принимаете, так? – С каким-то странным удовлетворением в голосе.

– С чего вы это взяли?

– Ну, знаете, обычно если женщина принимает ухаживания мужчины, она ставит цветы от него в вазу, а не в мусорку.

Гениально.

– Какая дедукция, Алексей, – холодно фыркаю. – В вас явно умер великий сыщик. Идёмте уже.

Вываливаемся из комнаты.

Глава 20

Люба.

– И всё-таки, кто он? – Спрашивает Алексей, когда мы топает синхронно по каменной кладке между корпусами.

– Я не собираюсь обсуждать с вами свою личную жизнь.

– А я всё равно узнаю.

– Интересно, как же?

– Как-нибудь. Всё тайное становится явным.

– Это не совсем применимо к данной ситуации.

– Конечно применимо! Знаете, как ещё говорят? Кто ищет, тот всегда найдёт.

– Вы, смотрю, специалист в поговорках.

– Обожаю их! Знаете, как говорят? Всё или ещё больше.

– Нет, эта поговорка звучит как «всё или ничего».

– Варианта «ничего» в моей системе координат не существует, – цокает языком.

Подходим к танцплощадке.

Пенсионеры танцуют, огни мерцают в ветках сосен.

Киваю на Фёдора Степановича.

– Ваш друг скучает, а вы тут за дамой ухлёстываете.

– Он скучает, потому что не может ухлёстывать за своей дамой.

– Почему?

– Миледи о нас не лучшего мнения, но скоро мы это исправим.

– Алексей, я знаю, что что-то задумали. И мне это не нравится.

– Но вы ведь даже не знаете, что я задумал.

– А ничего хорошего придумать вы не можете, увы, – развожу руками в притворном сожалении.

Отхожу к столу со скромными закусками. Чувствую себя неуклюжей, нескладной, топорной и совсем чужой здесь.

Алексей вдруг хватает меня за руку и закручивает вокруг своей оси. Я, оступаясь от неожиданности, едва не падаю, но он ловко прижимает меня к себе.

– Вы так напряжены, Любовь Андреевна! Давайте расслабимся!

– Мне прекрасно быть напряжённой.

– Просто вы не знаете, каково это – быть расслабленной. Сейчас научу!

Он энергично двигается в такт музыке, заставляя и меня двигаться вместе с ним, словно куклу.

– Ну вот, вы только посмотрите, как хорошо у вас получается!

Не удерживаюсь от улыбки.

И задорное тепло разливается в груди.

– Бабуля-рецидивистка пожаловала, – ухмыляется Алексей, скосив взгляд в сторону. – Сегодня утащила мой джем, а теперь печенье шоколадное по карманам ныкает.

Оборачиваюсь, проследив за его взглядом. Вспыхиваю тут же.

– Любовь Викторовна, – хмурю брови. Убрав с себя руки Алексея, иду к «рецидивистке». – Любовь Викторовна, да вы что?! Вам нельзя такое есть!

Бабуля виновато улыбается и быстро исчезает в толпе.

Вот же…

Когда им надо, так они вон какие шустрые.

– Она тоже Любовь? – Подходит Алексей.

– Ага. Тёзка моя.

– Ну, тогда не удивлён, – закатывает глаза. – Все Любы – воровки.

– Что?!

– Да-да, вы тоже воровка.

– Что я украла?!

Алексей одним широким шагом преодолевает разделяющее нас расстояние, сгребает берёт мою руку, кладёт себе на грудь.

– Чувствуете?

– Что? – Спрашиваю на выдохе.

– Пусто стало. Раньше здесь сердце было, а как только я вас увидел, оно исчезло. На его месте льдинка теперь, Любовь Андреевна. И у меня есть лишь одно объяснение, куда именно могло деться моё сердце.

– Какое?

– Это вы у меня его украли.

Смотрю в его бездонные глаза.

Я дурная совсем, не улавливаю смысла слов.

А под моими подрагивающими пальцами всё же лупит, стучит бойко… Нет, не льдинка. Горячее, рычащее мужское сердце.

И моё, вторя ему, тоже ускоряет ритм вдвое.

– Глупости какие-то, – встряхиваю головой, прогоняя наваждение. – Вы всем женщинам это заливаете в уши?

Энергичная музыка вдруг сменяется медленной, что даёт Алексею возможность проигнорировать мой вопрос. Вместо ответа он за локоть тянет меня в самый центр импровизированного танцпола.

Его крепкие руки ложатся на мою талию.

Ведёт он очень уверенно, и не отрываясь смотрит в мои глаза.

– Любовь Андреевна, а вы мой букет не выбросили в мусор, я видел.

Краснею.

– Жарки в красной книге. Кощунственно их выбрасывать.

– О, ясно. А я уж, грешным делом, решил, что и у меня есть шанс ваше сердечко украсть.

Молчу, сурово поджав губы.

И сердечко глупое долбит как бешеное в рёбра.

– Ничего не ответите мне, Любовь Андреевна? – Склоняется он ближе, обдавая тёплым дыханием шею.

Мурашки бегут по плечам.

– Алексей, я знаю, что нужно мужчинам вашего сорта.

– Мужчинам моего сорта? Очень интересно, расскажите, прошу.

– Я интересую вас исключительно как трофей. Вас зажигает охота. Вы и сейчас на охоте, верно? Думаете, расставили силки, и глупая Люба в них попадёт?

Алексей склоняет голову вбок.

– Не попадёт? – Закусывает губу.

– Я не хочу стать очередным именем в списке ваших побед.

– Так станьте точкой в этом списке.

– В такие чудеса я не верю.

– Не верите, что мужчина может потерять голову? Любовь Андреевна, скажите, кто вас так обидел, что вы людей не подпускаете на пушечный выстрел?

– Это…

– Погодите, угадаю: это не моего ума дело? – Выгибает со скепсисом бровь.

– Совершенно верно. А теперь, Алексей, я вас оставлю. Развлекайтесь и…

Делаю шаг в сторону, отстраняясь, однако он не позволяет – дёрнув меня к себе, прижимает плотней к твёрдому, крепкому и пышущему жаром телу.

Улыбается опасно.

– Нет уж, Любовь Андреевна, мы с вами только начали.

Глава 21

Алексей.

– Держите, Любовь Андреевна, – протягиваю стаканчик с горячим какао и присаживаюсь к Любаше на поваленное бревно.

Она забирает подношение торопливо, так, чтобы не приведи господь не соприкоснулись даже кончики наших пальцев на пластиковой поверхности.

Шуганная вы какая-то, Любовь Андреевна, – вскидываю в молчаливом упрёке брови, однако все мои сигналы и знаки Снежная Королева игнорирует. Или же просто делает вид, что игнорирует.

Мы устроились чуть вдалеке от танцплощадки. На фоне соснового леса мелькают разноцветные огоньки, под пёстрым тентом качаются пожилые пары, стараясь подстроить шаг под неспешные хиты восьмидесятых.