Санаторий для босса. Исцели моё сердце

Степаныч хмурится, о чём-то глубоком размышляя.

Из коридора раздаётся знакомый звон тележки и лёгкие шаги.

– Твоя идёт? – Кивает дед на дверь.

Поджимаю губы.

– Возможно… Да что толку. Сейчас я с ней заговорю, а она снова стену изо льда наколдует.

– А ты без всяких фокусов её погулять позови.

– И получу свою сегодняшнюю порцию минералки за шкирку.

Стучат в нашу комнату.

Дед вздыхает с какой-то обречённостью.

– Открывай иди, – машет на меня рукой.

Кряхтя, тащусь к двери. Придерживаю ягодицы, чтобы не отвалились. Кажется, вот-вот Алексей Попов лишится возможности гордо носить свою фамилию.

Распахиваю, и сердце сразу начинает неистово стучать о грудную клетку. Любаша возникает передо мной, строгая и удивительно нежная одновременно.

– Как массаж? – Склоняет голову чуть набок и рассматривает меня, как жертву эксперимента.

– М-да, было супер, – хмыкаю со скепсисом. – Любовь Андреевна, вы вроде говорили, что за честность, а сами солгали про массаж.

Она медленно наливает минералку в стаканчики.

– Должна же я как-то защищать свою территорию от ваших посягательств.

– Позвольте, но сейчас вы на моей территории, – шепчу и многозначительно Любаше моргаю.

Она резко опускает глаза в пол и поспешно убирает носок туфельки, которым переступила порог комнаты.

– Может быть, Любовь Андреевна, я не так уж вам и противен?

– Молодые люди! – Зовёт Степаныч.

Отмахиваюсь.

Залипаю снова в тёплые глаза Любаши.

Словно две кадки, наполненные до краёв мёдом. Кайма – тёмная древесина, внутри – густой янтарь мёда: солнечного, тягучего, вызывающего неутолимое желание нырнуть с головой.

И я, лихач, привыкший выбираться из любых сетей, замираю с ощущением, что я глупая муха, увязшая в липкой ловушке.

– Так что, Любовь Андреевна, – мурлычу, теряя голову, – мириться будем или продолжим бодаться?

– Вы – моя работа, – щурится мстительно. – Мой пациент, если пожелаете. Я не обязана с вами дружить.

– Дружить с вами и в мои планы не входит, – тихо бросаю в ответ.

Глаза у неё округляются в потрясении.

Что, не ожидала такой прямоты?

Но ты ведь любишь честность. Вот и лови от меня пару откровений.

Степаныч опять встревает:

– Молодые люди!

Снова отмахиваюсь.

– Ну что вы как маленькая, Любовь Андреевна? Я ведь вас не обижу. Просто погуляем, поговорим…

– Алексей, я с вами никуда, никогда, ни за что не пойду! И даже если астероид упадёт на нашу планету, и вы останетесь последним мужчиной на Земле, я предпочту отказаться от прогулки с вами!

– Да я тут взвою от тоски! Мне бы о чём-то кроме болячек поговорить, а вокруг одни… – Оборачиваюсь на Степаныча и резко замолкаю.

Дед, ещё пару минут назад рассказывающий мне, какой он «ого-го!» теперь лежит, привалившись к стене. Бледный. Испарина на лбу. Подрагивающие пальцы пытаются расстегнуть верхние пуговицы рубахи.

– На воздух… – хрипит. – Мне надо… На воздух…

Бросаемся с Любашей к нему, подхватываем с обеих сторон.

– Терпите, Фёдор Степанович, терпите, миленький, – причитает моя Снежная Королева с трепетной тревогой в голосе. – Сейчас мы погуляем…

Дед поворачивается ко мне и заговорщически подмигивает.

Ах ты ж… д’Артаньян!

Глава 14

Люба.

Мы с Алексеем осторожно ведём Степаныча к выходу из корпуса. Наши руки крепко сцеплены в заботливом замке.

Вечер тихий и нежный, дышит теплом и смолой. В парке загораются первые фонари, бросая мягкие жёлтые пятна света на узкие аллеи, припорошенные длинными сосновыми иголками.

– Вот сюда, на скамейку, – просит Степаныч, оседая с тихим стоном. – Сейчас посижу, отдышусь. Воздуха мне надо, воздуха…

Его лицо кажется бледным, и я тревожно ловлю его взгляд – добрый, но от чего-то чуть виноватый.

– Сидите и не двигайтесь, Фёдор Степанович, а я за тонометром сбегаю, давление вам надо проверить. Если хуже станет, сразу скорую вызовем.

– Нет-нет, доченька, ничего, получше уже, – спешит успокоить меня. – Вы, молодые, идите лучше прогуляйтесь, мне сейчас воздух нужен, а не медики ваши. Идите, идите…

Он машет рукой с улыбкой, которая кажется мне подозрительно бодрой.

Нахмурившись, разглядываю его повнимательней.

– Вы уверены?

– Абсолютно, – кивает решительно. – Идите, ребятки, не стойте тут надо мной как церберы.

Отхожу чуть в сторону. Алексей, естественно, увязывается за мной как верный, но слишком надоедливый пёс. Разве что хвостиком не виляет.

– Что вы за мной тащитесь, Алексей?

– А как я могу вас одну отпустить? Мало ли что… Маньяки какие.

– Кроме вас ни одного не наблюдаю, – вздыхаю, раздражаясь от его навязчивой опеки. – Да и вообще, люди у нас здесь спокойные.

– А я людям этим вашим не доверяю, – упрямо следует за мной, подстраиваясь под шаг.

Идём молча, погружаясь в густоту вечера. Из кусов стрекочут сверчки, воздух наполнен негромкими звуками лета: далёкий смех и отрывки тихих разговоров, доносящиеся из открытых окон; шорох листвы над головой; пение ночных птиц.

Внутри меня что-то странно трепещет, и я старательно гоню от себя мысль, что виной тому мужчина, шагающий рядом. Этот наглый, самодовольный, столичный пижон. Слишком много он занимает места в моей голове в последнее время.

Мне не нравится, как быстро и легко он проникает в мои мысли.

Ещё и смотрит так, словно видит всё, что я так тщательно пытаюсь спрятать от чужих глаз.

Смотрит, и под этим взглядом во мне словно медленно тает лёд. Как будто всё, что я заморозила внутри себя после того случая, начинает капля за каплей сочиться из сердца.

Это пугает.

Очень пугает.

– Любовь Андреевна, почему вы так несправедливо строги ко мне? – Нарушает тишину Алексей, в своей привычной манере беспардонно заглядывая мне в лицо.

– Вы правда считаете это несправедливым отношением? Вы ведь саботируете санаторный режим. Люди приезжают сюда отдыхать, а вы им покоя не даёте. Если вам здесь плохо, если не по вам такой отдых, зачем вообще приехали?

– А мне, знаете ли, новых ощущений захотелось, – легкомысленно пожимает плечами.

Льняная светлая рубашка натягивается на мускулистых руках, а память услужливо подкидывает тот самый фрагмент, когда я, одним лишь усилием воли заставляющая пальцы не дрожать, пыталась прослушать его лёгкие в кабинете терапевта.

– Да и, Любовь Андреевна, почему сразу саботирую? – Продолжает он. – Я просто добавляю красок в вашу бесцветную санаторную жизнь. Ничего плохого я ведь не делаю.

– Да? А сегодняшняя выходка со змеёй?

– Ну, это… – Алексей легко и обезоруживающе улыбается. – Безобидная шутка.

Мне не нравится признаваться в этом даже самой себе, но я ловлю себя на том, что и сейчас рассматриваю Алексея украдкой.

Сначала чтобы найти недостатки, чтобы убедить себя в его надменности и поверхностности, но потом словно пытаюсь заглянуть глубже и понять, что из себя представляет этот Алексей Попов, как человек.

Зачем? Зачем тебе это, Люба?

Почему мой взгляд вдруг задерживается на его сильных руках, на том, как он легко и чуть лениво улыбается? И почему от этой улыбки что-то внутри меня тихо и тревожно колышется?

– Ладно, я буду с вами предельно откровенен, – продолжает Алексей. – Всё дело в том, что мой престарелый друг очарован одной дамой, и…

Мгновенно понимаю, откуда растут ноги этого перформанса, и поспешно качаю головой.

– О нет, если вы о Нелли Павловне, то даже не пытайтесь.

– Почему это? – Вспыхивают любопытством его глаза.

Медлю.

Стоит ли раскрывать ему хоть какие-то подробности? Ведь эти двое, кажется, настроены решительно, и одному Богу известно, какая гениальная идея по завоеванию дамского сердца озарит их светлые головы завтра.

Сомневаюсь секунду, другую, но внимательный, открытый взгляд Алексея заставляет меня смягчиться.

– Я три года уже здесь работаю, Алексей. И Нелли Павловна приезжает сюда третье лето подряд. А ваш Фёдор Степанович далеко не первый мужчина, обративший на неё внимание. Она женщина очень красивая, статная, но… увы, шансов нет.

– Шансы есть всегда, – уверенно возражает Алексей, вскинув подбородок. – Вы просто не знаете меня.

– Это вы не знаете Нелли Павловну, – качаю головой, не желая развивать эту тему.

– Ну так расскажите. Информация – это как раз то, что мне сейчас необходимо.

Мальчишка.

Озорной мальчишка сидит внутри этого мужчины.

Он раздражает меня своей беспечностью, слишком лёгким, скорее даже легкомысленным отношением к жизни.

Но вместе с тем, почему-то именно рядом с ним чувствуется невесомость, о которой я уже почти забыла.

И это сбивает меня с толку.

С одной стороны, хочется защититься, оттолкнуть, а с другой – задержаться, чтобы продлить это забытое ощущение, когда рядом есть кто-то сильный и уверенный.

Кто-то, кто хотя бы на секунду позволяет почувствовать себя просто женщиной, без груза прошлых разочарований.

– Ладно, – сдаюсь, неглубоко вздохнув. – Я не очень-то много о ней знаю. Некоторые наши постояльцы любят поговорить о себе, но Нелли Павловна не из таких, она женщина скромная и скрытная. Знаю только, что она из очень благородной и состоятельной семьи, корни дворянские. В молодости была вхожа в высшее общество, но после смерти мужа она полностью изолировала себя от старых знакомых, замкнулась и никого к себе не подпускает. Приезжает сюда каждый год именно потому, что здесь тихо, никто не задаёт лишних вопросов и не бередит старые раны.

Алексей молчит, внимательно слушает и явно что-то мысленно фиксирует.

– Алексей, прошу вас, не превращайте всё это в фарс. Если людям суждено быть вместе, ничто не сможет этому помешать. А если не суждено – никакие ухищрения не помогут.

– А я не слишком-то верю в судьбу, Любовь Андреевна, – прищурившись, окидывает меня лукавым взглядом. – Предпочитаю брать всё в свои руки. Ладно, с Нелли Павловной мы разберёмся, но… С вами-то что не так?

Сердце пропускает удар, а затем ускоряет ритм.

Глава 15

Люба.

– Что со мной не так?

– Ну, вы тоже вся такая загадочная и таинственная. Никого к себе не подпускаете. Что с вами случилось, Любовь Андреевна? Кто вас обидел?

От его вопроса становится неуютно и больно, будто надавили на свежий синяк внутри меня.

Резко отвожу взгляд.

Чёрной тучей разрастается раздражение над нашими головами.

– Не говорите глупостей, Алексей, никто меня не обижал. Просто вы привыкли, что женщинам достаточно на вас взглянуть, чтобы пасть к вашим ногам. Но есть и те, кто предпочитает гордо держать спину прямой, – с отчётливым холодком цежу.

– Это я уже заметил. Но я не об этом. Я про боль, про ту рану, которая заставляет вас отталкивать всех вокруг.

По позвоночнику медленно ползут мурашки.

Снова молчу, отчаянно стараясь не выдать себя, не показать, как близко он подошёл к правде.

– Давайте договоримся, – продолжает Алексей негромко. – Вы можете держать спину прямо сколько захотите, а я буду рядом, чтобы любоваться вашим гордым станом. Просто рядом. Никаких игр, никаких ловушек. Идёт?

– Звучит подозрительно. И даже, я бы сказала, коварно.

– Да что вы! Просто перемирие. Без всякого подвоха. Хотя бы на один день.

Мы идём дальше по аллее.

Самое страшное в этом мужчине даже не то, как он действует, и не то, как умело пробирается сквозь мою защиту. Самое страшное – то, как он снова заставляет меня чувствовать себя женщиной. Как от одного его взгляда просыпается нечто очень давно забытое, сладко-тревожное, настоящее.

Что-то глубоко женское, живое, трепещущее.

И я не знаю, хватит ли у меня сил сопротивляться этому чувству, или я уже снова на краю обрыва, готовая упасть в неизведанное.

Но почему-то вдруг легко дышать становится.

Напряжение внутри немного ослабевает.

В тёплом воздухе парка, среди стрекота сверчков, мой собственный голос звучит непривычно мягко:

– На один день, Алексей. Однако если вы подорвёте моё доверие…

– О, бросьте, угрожать будете? Не выйдет, Любовь Андреевна, я записан на ежедневный массаж к местной женщине-викингу. Поверьте, хуже вы мне уже не сделаете.

Кусая губы, прячу улыбку.

– Шутник, – фыркаю.

– Нет, это не смешно. А хотите по-настоящему смешной случай из жизни?

– Если я откажусь, вы ведь всё равно расскажете?

Ватанабэ явно в шоке, вся делегация потрясённо молчит, а я стою босиком в носках-ананасах, с рыба капает на мраморный и благоухае-е-ет… Мама не горюй! Я не растерялся и выдал, что это максимально свежий актив компании! Ватанабэ рассмеялся так, что покраснел: оказалось, у них «принести тай босиком» – старая шутка про дерзких торговцев периода Эдо. Лёд мгновенно растаял, контракт мы подписали, а про мои носки весь офис Осаки вспоминает до сих пор.– Естественно! – Алексей закатывает глаза. – В общем так, дело было в Японии. Встречался я с потенциальным партнёром, весьма важным господином из Осаки. Думал произвести впечатление знанием местных традиций, и перед встречей отправил ассистента в сувенирную лавку за табличками с иероглифами «Сила» и «Удача». Я планировал вручить ему презент перед переговорами, подготовить почву, так сказать. Лавочница завернула подарок в рисовую бумагу и строго предупредила ассистента, что для полноты ритуала нужно снять обувь, поклониться дважды и лишь потом вручить сувенир. Я всё запомнил… вроде бы. В машине чую – таблички странный запах источают. Приходим в переговорную. Господин Ватанабэ стоит в безупречном костюме, за ним вся делегация чинно замерла. Я, значит, под ошалевшими взглядами решительно стягиваю дорогие итальянские туфли. Носки, разумеется, с яркими ананасами. Кланяюсь раз… Кланяюсь два… и вручаю свёрток. Только вот в бумаге вместо табличек почему-то оказалась рыбина Тай. Рыба оказалась весьма ароматной и слегка липкой.

На этот раз улыбку сдержать не получается. Образ Алексея, застывшего с рыбой в руках среди шикарного офиса грозного Ватанабэ, слишком ярко вырисовывается в голове.

Сначала я просто улыбаюсь, потом хихикаю сдавленно. Потом, согнувшись пополам, хохочу.

Кажется, так свободно я не смеялась уже целую вечность.

– Ну вот, не так уж я бесполезен, Любовь Андреевна, – он внимательно и серьёзно рассматривает меня. – У вас красивая улыбка. Очень. Чаще бы так.

Внутри тихо что-то отзывается, от его слов становится тепло, и странная, чуть тревожная радость расходится по телу волнами.

Снова краем глаза смотрю на него – на то, как уверенно он идёт, на широкие плечи, на силуэт, чётко очерченный мягким светом фонарей.

Да, от такого мужчины очень сложно отвести взгляд.

Настолько сложно, что я не замечаю небольшую неровность на дорожке и, оступившись, теряю равновесие.

Алексей реагирует мгновенно – его сильные руки подхватывают меня за талию, аккуратно и бережно притягивая к себе.

Сердце делает какой-то совершенно неестественный скачок.

Медленно поднимаю голову, встречаясь взглядом с его глазами, тёмными и внимательными.

Его тёплое дыхание щекочет мою щёку. От его ладоней, крепко прижимающих меня за поясницу, разбегаются крохотные разряды тока.

Алексей очень осторожно проводит пальцем по спинке моего носа.

– У вас невероятно красивый носик, Любовь Андреевна…

Кожа на лице горит!

– Греческие корни. Я обязана передать его детям. То есть… – Лепечу бессвязную ерунду. – То есть, нет… То есть, это Ленка так думает… А я не думаю… А я вообще… Нос как нос…

Господи, Люба, что ты несёшь?!

Заткнись уже, заткнись!

Зажмуриваюсь, лелея внутри себя одно единственное желание – провалиться сквозь эту чёртову землю здесь и сейчас!

Улыбка Алексея становится совсем уж лукавой, но он не пытается приблизиться. Наоборот, аккуратно ослабляет хватку и отступает на полшага назад, убедившись, что я крепко стою на ногах.

Мы всё ещё стоим очень близко.

Слишком близко.

И в сгущающихся сумерках я разглядываю его лицо. Линия подбородка, чётко очерченная, мужественная и удивительно притягательная, лёгкая щетина на скулах, глубина его взгляда, таящая в себе что-то загадочное и манящее…

Сколько бы я ни пыталась убедить себя в обратном, этот мужчина, стоящий сейчас рядом, притягивает меня невероятно сильно.

Настолько сильно, что дыхание перехватывает, а сердце бьётся, как обезумевшее.

В кармане его брюк громко звенит телефон. Уведомления приходят одно за другим, отчего я вздрагиваю, мгновенно возвращаясь в реальность.

– Ого, интернет? – Удивлённо вскидывает брови Алексей, вытаскивает телефон из кармана и разблокирует экран.

– Да, в этой части парка он…

Но Алексей уже прикладывает трубку к уху и отступает.

– Прошу прощения, Любовь Андреевна, я буквально на минуту. У меня тут очень важный контракт на носу, отдам пару распоряжений, пока на связи. Я быстро.

Он уходит чуть в сторону, негромко и быстро говорит что-то по телефону, а я провожаю его взглядом, чувствуя странное и неожиданное сожаление.

Вечерний воздух постепенно охлаждает мои раскрасневшиеся щёки. И затуманенный разум наконец проясняется.

Дура ты, Люба!

Разворачиваюсь и, пока Алексей занят беседой, тихонько ухожу…

Глава 16

Алексей.

– …Да-да, понимаю, Владислав, к сожалению, сейчас я редко бываю на связи, решил устроить себе небольшую передышку, – лениво приваливаюсь к стволу сосны плечом. – Но мы по-прежнему можем решать все вопросы через моего ассистента, Григорий компетентный специалист и в курсе всех дел компании.

На другом конце трубки слышится сдержанный смешок: вежливый, сухой, с тонким привкусом превосходства.

Не нравится мне тип этот, откровенно говоря. Скользкий.

Но для меня он сейчас – билет на новый рынок, плюс жирная строчка в отчёте для совета директоров.

– Ассистент – это прекрасно, Алексей, но хотелось бы видеть и вашу личную заинтересованность в проекте. Контракт, знаете ли, не мелкий.

– Поверьте, моя заинтересованность максимальна, но увы, вернуться в столицу пока не получится, – улыбаюсь я, незаметно для собеседника разминая ноющие мышцы. – У меня тут санаторный отдых и курс пыточного массажа на две недели вперёд. Боюсь, даже если очень захочу, вырваться не смогу. «Звезда Зауралья» крепко держит своих постояльцев. Опасаюсь, что, если сбегу раньше времени, моя массажистка сядет в танк и отправится на мои поиски.

В трубке снова смешок – на этот раз уже чуть теплее и искреннее.

– Звезда Зауралья, значит, – произносит Торопов с неожиданной заинтересованностью. – А знаете, пожалуй, в нашем случае Магомед вполне может сам отправиться к горе.

– В смысле, вы? Сюда? – не скрываю удивления.

– А почему нет? Контракт планируется солидный, деньги на кону серьёзные. Да и экстремальное лечение мне сейчас очень кстати. Приеду и обсудим всё, как подобает взрослым мальчикам: с глазу на глаз.

Усмехаюсь, представляя этого хладнокровного сибирского нефтебарона в местной столовой.

– Ну и прекрасно. Так я сделки ещё не заключал, но, кажется, это даже лучше. Приезжайте, Владислав. Буду ждать.

Завершаю звонок и убираю телефон в карман.

Оглядываюсь, ожидая увидеть Любашу, но вокруг лишь пустая аллея, тишина и ровный свет фонарей. Лёгкая досада щиплет меня за край сознания – ушла, исчезла, растворилась в сумерках.

Что ж, значит, всё прошло идеально: Снежная королева получила дозу эмоционального контраста и сейчас наверняка прокручивает в голове сцену нашей почти-близости.

Улыбаюсь сам себе и, бодро насвистывая весёлую мелодию, направляюсь по аллее назад, обратно к скамейке, где мы оставили Степаныча.

Степаныч встречает меня угрюмым взглядом.

– Чего ты смотришь так, дед?

– А ну, ходь сюды, – ладонью подзывает меня ближе.

– Чего?

– Ещё ближе.

Делаю ещё шаг.

– Наклонись-ка, – прищурившись, просит Степаныч.

Закатываю глаза с раздражением, однако выполняю просьбу – чуть подаюсь вперёд.

Умирающий лебедь мгновенно исчезает, и теперь передо мной возникает дед-вулкан: вспыхнул, задымился, и лавой его негодование льётся прямиком мне на голову.

– Шалопай! – Вцепляется Степаныч в моё ухо и тянет на себя.

– Ай! Ты что, дед, с ума сошёл? Больно же! – Безуспешно пытаюсь освободиться из неожиданно стальной хватки пенсионера.

– Это что такое, Лёшка? Я тут, значит, спектакль устраиваю, ветошью старой прикидываюсь, за сердце хватаюсь, чтобы ты мог свою даму на прогулку вытащить, а ты что? Лясы точишь по телефону! – Сердито выговаривает Степаныч, выкручивая моё ухо ещё сильнее.

– Да отпусти, дед! Ай-ай-ай! Честное слово, у меня всё под контролем!

– Под контролем! – Зло передразнивает, но отпускает.

Шиплю, растирая пылающее ухо. Опасливо отхожу на пару шагов в сторону.

Меня что, словно сорванца сейчас отчитали?!

Как низко ты пал, Попов!

– Я просто чуть скорректировал план, поменял шаги местами. Нельзя сейчас нахрапом идти, понимаешь? Нужен стратегический манёвр. Отвержение предмета симпатии – очень важный этап! Теперь Снежная королева будет всю ночь ворочаться и думать, почему я предпочёл телефон общению с ней.

Степаныч смотрит на меня с плохо скрываемым неодобрением.

– Тьфу! Дурак ты, Лёшка, – качает головой грустно и устало. – Женское сердце хрупкое. С ним аккуратно надо, а ты как с игрушкой!

– Слушай, мы ведь с тобой поспорили, что сердечко Снежной королевы будет моим? Оно и будет.

– Не спорил я с тобой! – Отмахивается Степаныч и, что-то сердито бурча себе под нос, направляется к корпусу.

Медленно иду следом, погружённый в мысли.

Взгляд невольно задерживается на небольшом двухэтажном корпусе, в окнах которого горит мягкий, тёплый свет. В одном из окон мелькает силуэт – тонкий, стройный и такой гордый.

Свет гаснет почти сразу же, и почему-то в груди становится неспокойно.

Делаю вдох, вбирая чуть сыроватый вечерний воздух, наполненный запахом хвои и земли.

Возле двери корпуса на мгновение останавливаюсь, ещё раз бросаю взгляд на тёмное окно.

Почему-то очень чётко представляю, как Люба поправляет волосы, ложится в постель и натягивает одеяло до самого подбородка, словно маленькая девочка, страшащаяся монстров. Как она, серьёзная, немного растерянная и лишённая привычной защитной маски, вглядывается в кривые тени ветвей, ползающие по стенам.

И меня вдруг отчаянно не устраивает мысль о том, что она проворочается пол ночи без сна сегодня.

Пытаюсь встряхнуться.

Не привык я грустить из-за женщины.

Стратегию строить – да, голову греть – нет.

В номере Степаныч уже готовится ко сну, аккуратно развешивая пёструю рубаху на металлическом изножье кровати. Быстрым взглядом окидывает свой стратегический запас таблеток. Ворчит что-то негромко, неодобрительно поглядывая на меня.

– Буйный ты, Попов. А в глазах всё одно: про неё думаешь.

– Попался, что ли? – Не скрываю улыбки.

– Попался.

Смеётся тихо. А через мгновение уже укрывается пледом и притворно посапывает.

Не верю ни на грамм.

Валюсь на постель, закидываю руки за голову. Вспоминаю, какой тонкой и нежной в моих руках была Люба. И как пахли её волосы. И носик её… Греческий.

Красивый, да.

Мне очень-очень хочется, чтобы она спала сегодня спокойно. Пусть не думает. Пусть не ворочается, как буду ворочаться я.

– Да не вздыхай ты так! – Пыхтит на меня Степаныч раздражённо.

Переворачиваюсь на бок.

– Дед, а хочешь я тебе про Миледи расскажу? Ну, слушай…

Глава 17

Алексей.

Открываю глаза и в первую секунду не верю собственному телу…

Я жив.

Более того, я словно ожил в совершенно новом, прокачанном формате.

Нет, конечно, язык не поворачивается сказать, что ничего не болит, однако чувствую себя так, словно кто-то всю ночь старательно перекладывал мои позвонки, собирал по кусочкам и аккуратно приклеивал обратно туда, где им положено быть анатомически.

И теперь спина послушно подчиняется, а мышцы рук и ног ноют сладко, будто я провёл ночь в спортивном зале, а не час под беспощадным катком Зои Егоровны.

В теле просыпается задорная, богатырская удаль. Кажется, хватит сил разломить надвое камень, завязать Тугарина узлом, а Горынычу пересчитать чешуйки. И это только для разминки!

Из ванной выходит Степаныч, влажным полотенцем растирает раскрасневшееся лицо. С подозрением хмурится, глядя на мою счастливую морду.

– Чего довольный такой с утра пораньше?

– Дед, я прозрел! Познал всю мощь богатырскую массажа живородящего! – Сообщаю торжественно. – Теперь понимаю, ради чего было страдать. Слушай, тебе обязательно нужно сходить!

Степаныч морщится и машет полотенцем в мою сторону.