Этажи. Небо Гигахруща

Олег Савощик

Этажи. Небо Гигахруща

Кандидат наук

I

Изучая немногочисленные научные труды, дошедшие до нас с момента появления Гигахрущевки (а возможно, и со времен Строения), мы периодически встречали упоминания изобетона – некоего элемента, наделяющего всю эту громадную конструкцию необходимыми для существования свойствами (одно из которых не позволяет ей рухнуть под весом тысяч этажей). Забегая вперед, отметим: именно в нашем проекте впервые возникло предположение, что изобетон когда-то стал причиной неконтролируемой репликации блоков. Некоторые мои коллеги пошли дальше и выдвинули гипотезу о связи изобетона с процессом Перестройки.

Как бы то ни было, изобетон долго оставался лишь нерешенным уравнением на бумаге. Подтвердить его существование не смог ни один из имеющихся методов анализа: выявить десятитысячную долю процента примеси в составе обычного бетона – все равно что подточить блохе коготки, используя напильник…

«Общая теория изобетона». Из доклада академика Смирнова.

– Трешка, а! Каково?!

Голос Артема зазвенел в светлых стенах и беленых потолках, раскатисто и по-хозяйски разлетелся по комнатам, отразился в каждом из сорока восьми с половиной квадратных метров новой жилплощади. Пятидесяти, если считать с кладовой.

Димка всхрапнул и сонно заерзал на руках матери, тычась носом-кнопкой в воротник ее блузы. Полина крепче прижала ребенка к себе и с упреком глянула на брата.

Артем подмигнул в ответ, добавил тише:

– Заживем!

– Заживем, – отозвалась Таня, тяжело опускаясь на единственный кухонный табурет. Ее живот только начал округляться и в складках свободного платья был практически незаметен. – Без тебя.

Артем посмотрел на жену, и взгляд его был красноречивей лозунгов с агитационных плакатов. Зачем тебе вести себя так, – спрашивали глаза его из-под сведенных бровей, – почему ты не можешь порадоваться вместе со всеми? Разве ты не понимаешь, какие меня ждут перспективы, всех нас? Со многими ли ты знакома, у кого есть своя трешка в хорошем блоке, – читалось в густеющей тьме, поднятой с глубины зрачков, – так почему бы тебе просто не быть благодарной, женщина? Думаешь, мне хочется оставлять тебя? Ты знала, за кого выходила, – напомнила вертикальная морщина чуть повыше переносицы, столь глубокая, что, казалось, вот-вот расколет лоб, – так какой смысл в том, чтобы тянуть из меня сейчас жилы?

Но Таня сидела отвернувшись и не видела его лица. Тогда Артем вздохнул и припал губами к ее макушке. Запах ее волос, такой родной и домашний, всегда его успокаивал.

Жену Артем любил. Глупо жениться на той, кого не любишь, считал он, и безответственно не любить ту, на ком женился. Но иногда ее излишняя бабья сентиментальность раздражала.

– Это ненадолго, – только и сказал вслух.

Сам не представлял, сколько в этом правды. Как часто его будут отпускать к семье, разрешат ли созваниваться? «Перевод на закрытый объект», – громыхнуло распоряжение сверху, и слова эти выросли границами из стали и бетона. Он и не спорил – с людьми, чьи печати стояли на приказе, не больно-то поспоришь.

Ничего, потерпят, не развалятся! Что ж это за любовь, спрашивается, если небольшая разлука может по ней трещину пустить? На таких семьях коммунистическое будущее не построишь.

Полина опять же поможет, не зря он ей комнату выделил. Обустроятся девчонки, сами не заметят, как приживутся. Присмотрят друг за дружкой.

Квартиру Артем обошел трижды, придирчиво осматривая каждый угол и повторяя про себя: «Трешка. Сорок восемь с половиной квадратов. Сорок восемь целых, пять десятых. Плюс кладовка!»

Он пощелкал выключателями – все лампочки горят. Проверил сливной бачок – не течет. Пустил воду из крана – горячая; набрал в жменю и понюхал, не несет ли ржавчиной, – нет, не несет. Включил плиту – и тут все исправно, блины греют как положено.

Все детство они с Полиной и родителями вчетвером ютились на шестнадцати метрах, делили с соседями санузел и кухню. Мог ли Артем тогда представить такой поворот? Сорок восемь-то против шестнадцати, а! Еще и с телевизором, да не с каким-нибудь, а с семьсот двадцать вторым «Витязем» – цветным! Радиоточка здесь тоже была, с виду целая, но приемника не нашлось, чтобы проверить.

Нет, не мог представить. И студентом, засыпая на скрипучей раскладушке в университетском общежитии, – не мог. И после, падая от усталости на не менее скрипучий диван уже в соседнем блоке – для младших научных сотрудников, – тоже. Не мечтал даже, а вот оно – сбылось.

Кладовка оказалась доверху завалена хламом, который не успели разобрать к заезду новых жильцов, и грозила обрушить коробки с барахлом, стеклянные и жестяные банки, железные ящики и Самосбор еще знает что на голову нерасторопному новоселу. Артем окинул все это тоскливым взглядом и решил, что разберется позже.

По углам прихожей отошли обои, зато линолеум везде постелили будто только с фабрики: блестящий, сапогами не затертый, не продавленный мебелью.

Вот мебели не хватало. Хлипкий стол на кухне, низкая табуретка, две кровати по комнатам да антресоли – никуда не годится. Зачем было вывозить остальное, Артем не догадывался, видимо, забрали совсем рухлядь. Кухонный гарнитур оставили, с полным комплектом посуды в ящиках, и на том спасибо.

Без шкафов, тумбочек и сервантов квартира казалась еще просторнее, а все нужное он закажет. Ему так и сказали: «составьте список, товарищ Гарин, обеспечим всем необходимым».

Семь циклов он корпел над кандидатской. Потом еще два пытался подтвердить на практике гипотезу, которую сам же и вывел. Сколько человек могло похвастаться ученой степенью в его возрасте? Тридцать шесть за все время существования Института! Он проверял.

Артем заслужил эту квартиру, каждый метр ее заслужил.

Полина уложила Димку и помогала теперь Тане разбирать вещи. Нажили, как выяснилось, немного: хватило трех чемоданов на троих взрослых и одного ребенка, чтобы все перевезти.

– К отцу не зайдешь? – спросила Полина будто ненароком, будто вскользь, но на самом деле подкралась, чтобы цапнуть за больное.

– Не успею, дел еще много, – соврал Артем.

Никаких неотложных дел у него не было, но тащиться сейчас на двести пятьдесят этажей вверх, чтобы только омрачить себе радость переезда, он бы себя не заставил.

– Ты и так пропал, не писал, почти не звонил. – Полина сдула со лба непослушную челку. – Он обидится.

– Ему не привыкать, – отрезал Артем.

Спорить лишний раз с сестрой не хотелось, но и отступать от своего – тем более.

Открыл холодильник да так и застыл, как дурак, держась за дверцу и выпуская холод. С минуту пялился на забитые полки, затем хмыкнул самодовольно и принялся выкладывать консервы на стол, привлекая женщин громким стуком.

– Ну буржу-уй! – протянула Полина, завидев красные наклейки.

– Кандидат наук! – поправил Артем с улыбкой. Гордость распирала так, что не спрятал бы выпяченную грудь и за сотней бушлатов, даже если бы собирался.

Заслужил, Гарин, все заслужил!

В одном из чемоданов отыскалась открывашка. Таня не стала дожидаться, пока в кастрюле закипит вода, лопала биоконцентрат холодным прямо из банки.

– Бурый. – Она блаженно прикрыла глаза. – Маме, как передовику производства, по праздникам выдавали. С детства его не ела, а вкус этот помню.

– На сколько же передовиков здесь хватит? – спросила Полина тихо.

– Ешьте, ешьте, будет еще, – пообещал Артем. – Теперь у нас все будет!

Партия никогда его не подводила. Молодой перспективный ученый попросил сформировать исследовательскую группу для своего проекта – на тебе группу. Попросил выделить новое оборудование для экспериментов – выделили. Пусть не сразу, не один квартал он обивал пороги нужных инстанций и не два, но выделили же!

Когда затребовали его перевода, удивился, возмутился даже. Его открытие может повлиять на будущее всего Гигахруща, и тут – нате вам, распишитесь! Куда его? Почему именно сейчас, когда после успеха контрольных испытаний началась самая-самая работа?

«Все подробности на месте, – сообщили. – Там ваши мозги нужней».

Мог заартачиться? Не изменить что-то, так хоть для виду, для себя, чтобы знать – внутри тебя стержень, Гарин, а не каша с комочками. Мог, но не стал. Личное дело бы только попортил.

А Партия не подвела и здесь – трешкой поближе к службе вон обеспечила, спецпайком для семейства, да каким!

Артем любовался тем, как Таня уплетает концентрат. В последнее время ресницы ее будто стали гуще, кожа разгладилась, а со щек не сходил легкий румянец. Беременность ей шла. Артем старательно выучил это лицо, вызубрил, чтобы оно всегда оставалось с ним, куда бы ни занесла его нелегкая.

Дура она, если и впрямь считает, что он не будет скучать. Еще как будет.

Но Партия его ни разу так и не подвела, и теперь он не мог подвести Партию.

II

Когда речь заходит о таком явлении, как Самосбор, привычная физика пасует; не существует ни одного достоверного способа с точностью узнать, что же происходит в коридорах за закрытыми гермодверями. Связь с изобетоном напрашивалась сама собой, но природу этой связи мы не понимаем и по сей день. Есть основания полагать, что изобетон реагирует на приближение Самосбора и переходит в так называемую «активную» фазу. Именно это изменение и регистрируют подключенные к системе оповещения датчики.

Далее, под влиянием Самосбора изобетон выделяется в свободном виде, его буквально «высасывает» из стен и перекрытий. Именно в этот момент он впервые поддался регистрации предложенным нами методом…

«Общая теория изобетона». Из доклада академика Смирнова.

К началу смены Артем подготовил наградной пиджак – двубортный, всего пару раз ношенный, – выдали вместе со степенью за вклад в науку. Берег обновку для особого случая. Темно-зеленая ткань, что называется, с отливом лоснилась в свете ламп, массивные пуговицы из полированной латуни сверкали гирляндой.

С семьей распрощался тепло, но скоро, без сантиментов. Жене поцелуй в щеку, сестре – в лоб, Димку потрепать по загривку, подхватить изрядно полегчавший чемодан и – за дверь. Нечего сырость разводить, не в ликвидаторы его забирают, в самом деле.

Вещей с собой много не брал, обойдется малым: пара сменного белья, сорочка свежая, запасной ремень, бритва электрическая, мыло и зубной порошок, баночка гуталина. Остальное получит на месте.

Лифта решил не ждать, с шестого на первый спускаться всего ничего.

Мелькнула запоздалая мысль: может, стоило все же зайти к отцу? Глядишь, и отыскал бы слова для старика, не из сердца бы достал, так хоть из головы. Сердцу доверять нельзя, зазеваешься – и ядом изойдет, потравит обоих. А из головы оно надежнее будет.

Зря не зашел.

К судьбе Артем относился скептически, но как еще назвать, когда его через половину Гигахруща отправляют сюда, обратно в блок, где он вырос? Пусть и на пару сотен пролетов ниже.

Так далеко он никогда не заходил, их еще мальчишками стращали, что на первых этажах держат трудовые лагеря, куда забирают двоечников и заставляют крутить педали, питая электричеством «верха». В каторжных школьников на динамо-машинах Артем не верил, да и двойка у него стояла всего одна, по трудам, но ниже сотого старался носа не показывать. На всякий случай.

Сейчас он бы предпочел спуститься в ГУЛАГ, чем поговорить с отцом.

Первый оказался самым обычным жилым этажом, даже не распределителем, что немного расстроило – Тане с Полиной придется ездить за припасами на пятидесятый. Артема ждал путь через КПП в соседний килоблок, затем второй пропускной пункт, еще три гражданских блока и… «объект». Действительно близко, хоть на обед домой забегай, если только учреждение с безликим названием «объект» можно так просто покидать.

Квадратная гермодверь КПП была распахнута настежь; по ту сторону, у грузового лифта, какой-то работяга препирался с дежурным.

– У тебя что, образование два класса?! Вот тебе задачка, дано: лифт за раз перевозит восемь бочек. Вопрос: сколько ходок надо лифту, чтобы спустить десять бочек? У меня дочка второклашка быстрее тебя сообразит!

Дежурный слушал со скучающим выражением лица. Телом-то он был на службе – вон как вытянулся по струнке, да еще во всем черном: сапогах, рубашке, галифе; даже бляха на ремне будто ваксой замазана, и только повязка на рукаве не красная, как у дружины, а зеленая, – но мыслями блуждал где-то далеко.

– Я объясняю, – сказал со вздохом. – Разгрузка только в полном объеме. У тебя в накладной сколько бочек? Десять. А я вижу восемь.

– Так не влезают, они, родной, о чем тебе толкую! – Раскрасневшийся рабочий стянул с головы кепку и утер ею лоб. – Ну дай ты разгрузиться, я тебе через пять минут еще две спущу.

Дверь-гармошку лифта успели отодвинуть, бочки дожидались своей участи, составленные в два ряда – четыре на четыре. В таких отправляли на переработку использованное машинное масло с ближайших заводов. Больше места в кабине и впрямь не было.

– Не положено. Разгрузка только в полном объеме…

– Да как я тебе этот объем сюда запихну, ты глаза-то разуй! Или прикажешь мне те две бочки на горбу по лестницам тащить?

– Две не надо, надо десять, чтобы в полном…

Артем, не в силах больше терпеть, уже собирался вмешаться в этот бестолковый спор, как на него налетел кто-то со спины, толкнул вроде и несильно, но неожиданно. Его качнуло, он вскинул руки, будто пытаясь ухватиться за невидимые перила, и едва не выронил чемодан.

– Извини, друг, не заметил!

Артем оглянулся – ну да, легко не заметить его в пустом коридоре, как же, – и поспешил отступить подальше от странного мужика в линялой сорочке. Мужик виновато улыбался. Было ему слегка за сорок, тело имел тощее, но жилистое и какое-то все бугристое, будто кожа его села со стирки, стала не по размеру и только сильнее обтянула выпирающие кости и сухие кочковатые мышцы.

– Папиросу будешь? – Смотрел он по-молодецки остро, с лихим прищуром.

– Не курю.

– Вот и правильно, тогда и я не буду. Мне за компанию веселее. Шилов я, Миша.

– Гарин. Артем.

Рук жать не стали.

– Что, встрял? – Шилов кивнул на дверной проем. В тамбуре перед лифтом прибавилось постовых, все с интересом наблюдали за развитием событий. Рабочий уже вцепился в тележку с бочками.

– Начнешь разгрузку без команды – пристрелю, – спокойно сообщил ему дежурный, впрочем не тронув кобуры.

– Я ведь тоже работал этим, из ваших, – сказал Шилов, беззастенчиво смерив Артема взглядом. – На КПП, бывало, часами стоял, пока одному контрабандную бета-гальванику из жопы выковыривают, а другой пытается всех убедить, что двадцать тюбиков биоконцентрата ему для личного пользования. Вот пиджака у меня такого, правда, не было. Загляденье, а не пиджак!

Артем не ответил. Он не знал, за кого принял его этот болтун, и знать не хотел. Шагнул было к пропускному пункту, как вдруг Шилов вновь оказался рядом. Вроде и не преградил дорогу, а вроде и заслонил плечом, не пройти теперь, не задев.

– Так ты здесь проездом или как?

– Тебе-то чего? – скрипнул зубами Артем. Вот же свалился на его голову!

– Пропуск у тебя, говорю, какой? Одноразовый или служебный?

– Специальный.

– А ну-ка…

Движения у Шилова уверенные и естественные; вот он берет Артема под локоть, как старого приятеля, разворачивает и, мягко подталкивая в спину, отводит на несколько шагов от КПП. Артем и не замечает, не противится, будто так и надо, будто и нет у него других дел. А Шилов уже шепчет, обжигая дыханием с запахом махорки:

– Подсоби-ка мне, дружок. Пропуск я свой потерял, вот как бывает, а мне в тот килоблок смерть как попасть надо. Дочка у меня там, понимаешь, сегодня десять циклов празднует. Юбилей, считай, первый в жизни! С бабой-то мы моей как разошлись, так я дитя вообще не вижу, а новых бумажек сам знаешь сколько ждать. Никак нельзя мне сегодня не прийти.

– Руки-то чего пустые?

– А?

– Подарок, спрашиваю, где, раз к дочке идешь?

Шилов моргнул в задумчивости, отмахнулся:

– Так подарил уже, раньше еще. Звезду буденновскую! На портфель себе пришьет – красотища! Все одноклассники обзавидуются.

Угораздило же тебя, Гарин, думалось Артему. По глазам он все видел хитрым, всего Шилова мог разглядеть через светлые радужки-оконца, всю натуру его скользкую.

– Ну не мнись, чего ты? Я тут недалеко, в соседнем блоке живу, в «Эшке». Меня тут все знают, кого хочешь спроси! Какой из меня социально опасный элемент?

Он развел руками и покрутился на месте. Ну, артист…

– Пропуск именной, на нас с женой выписан. – Раз иначе никак, Артем решил отбиваться аргументами. – За бабу ты не сойдешь, так как же я тебя проведу?

– Дай-ка гляну.

Артем выудил из нагрудного кармана аккуратно сложенный листок. Тыкнуть в нос прилипале, только бы отделаться поскорей.

– Так вот же место пустое, – сказал Шилов, изучив бумагу. – Сюда меня и впишем.

– Чем вписывать собрался, карандашом? – Артем не сдержал усмешки.

– Зачем карандашом? Вот!

Шилов демонстративно достал из брюк лакированную ручку. Снял колпачок, уколол себя пером, оставив на запястье фиолетовую точку. Артем следил, не моргая. А прилипала-то, оказывается, не прост! Кто попало с такими ручками не ходит.

Стойкие фиолетовые чернила давно стали нормативными для бухгалтерского учета, архивных записей и административных бумаг. Их было сложно вывести, еще сложнее фальсифицировать ими написанное. Без них в Гигахруще не обходился ни один официальный документ.

Артем снова упустил момент, когда его пропуск попал в прыткие руки Шилова. Со стороны могло показаться, что он сам его отдал.

Шилов уже выбрал на стене место поровнее, тщательно разгладил лист. Что, если он впишет сейчас куда-нибудь не туда или все испортит жирной кляксой? Что, если их раскроют… Артем почувствовал, как сердце срывается с троса и летит в темную шахту, куда-то к лагерям ГУЛАГа, а может, еще ниже, в полумифический подвал.

Ловкие пальцы Шилова управились быстро, и вновь застучало у Артема в груди, вновь потекло по жилам.

– Полюбуйся!

Шилов Михаил Федорович занял третью строчку, рядом в скобках значилось «сопровод.» Но главное – почерк, такой косой и размашистый, был не просто похож, он был тем же. Один в один.

Артем кивнул с невольным уважением.

– Ну, чего стоим?

Шилов бодро направился к пропускному пункту, где и не думала стихать ругань. Переступив высокий порог, Артем увидел рабочего, который протиснулся между бочками и стенкой кабины.

– Я новые накладные выпишу! – грозился он, пока за ним закрывали гармошку. – По одной на бочку, десять штук! Все у меня по очереди принимать будешь и на каждую мне путевой лист отдельный оформишь, по всем правилам! Каждую запятую проверю, будь уверен!

Тросы уже потянули кабину вверх, а голос из шахты все не затихал.

– Так, мужики, давайте-ка шустрее, торопимся мы! – Шилов, как знаменем, размахивал пропуском.

– Ты-то че тут забыл, Федорыч? – отозвался один из постовых. – Вали давай!

– Чего там у вас? – зевнув, поинтересовался дежурный.

– К важному человеку меня сопровождающим приставили, вот чего!

Артема не досматривали, даже чемодан не попросили открыть, – количество штампов на пропуске говорило за себя. А вот Шилов, похоже, не соврал, знали его здесь действительно хорошо, потому ощупали с ног до головы: и ботинки велели снять, и под исподнее залезли.

– Перышко ваше пока заберите. – Шилов не моргнув глазом протянул Артему ручку.

Пока длился обыск, Артем поглядывал на часы. Вышел он сильно загодя и на объект успевал, но ему не терпелось поскорее избавиться от настырного провожатого.

– Вы с ним повнимательней, товарищ ученый, – предупредил дежурный, косясь на Шилова. – Как вас такому пройдохе доверили, ума не приложу.

Стоило оставить КПП позади, и у Шилова вновь развязался язык.

– Выручил ты меня, дружище, крепко выручил. Не забуду, ты не думай! Ты заходи, если что, по любому вопросу. Я тут всех на пару килоблоков окрест знаю, что хочешь могу достать. – И под взглядом Артема он поспешил добавить: – В рамках закона, разумеется.

Они прошли одну гермодверь, разделяющую блоки, затем другую, а Шилов все говорил и говорил, в гости зазывал. Наконец остановились рядом с лифтами.

– Тебе куда? – спросил Шилов.

– Прямо.

– Ну, значит, расходимся. Мне бы это…

– А, точно. – Артем отдал ручку. – Откуда она у тебя?

Что за вопросы, Гарин? Так он тебе и признается.

– Я ж говорил, что в свое время по килоблокам довелось помотаться… – туманно ответил Шилов.

Что-то в нем поменялось, вмиг слетела вся его показная уверенность и бойкость. Стоял, не спеша уходить, мялся, потирая кулаки. Чего, спрашивается, ждет?

– Что еще?

– Там, в кармане у тебя… – Шилов набрал в грудь побольше воздуха. – Кое-что мое. Мне бы забрать.

– Что за чепу… – Артем похлопал себя по пиджаку и осекся, слева что-то шоркнуло, как примятый картон.

Медленно, очень медленно Артем залез в карман, будто ожидая найти там самосборову слизь, и вынул плоскую упаковку. Рука похолодела. Таблетки? Все препараты в Гигахруще подлежали строгой отчетности, попытки протащить что-то через КПП карались строго и зачастую на месте, и ученой степенью вряд ли прикроешься.

– К-как? К-когда успел?.. – Артем запинался от возмущения. КПП совсем близко, подмывало вернуться и все рассказать дежурному. – К дочери, з-значит? П-подсоби, значит?!

– Тихо ты, чего разорался? – Шилов оглянулся и вырвал упаковку из дрогнувшей руки. – Ладно-ладно, нет никакой дочери. Парень есть, не мой, но тоже хороший, молодой. Болеет он, пневмония…

– Так его в лазарет тогда…

– Да он уже в лазарете! Нет там в лазарете ни хрена, кислота аскорбиновая да бальзам «Звездочка»! Ему жаропонижающие хорошие нужны, антибиотики нужны. У нас в медблоке на первом этаже всего в достатке, с излишками, а там – шиш! Они запросы строчат каждый семисменок, а им одни бинты везут да вату. А без бумаг, сам понимаешь, через КПП никак. Ну не веришь мне, так со мной поехали, тут всего-то на двадцать пятый подняться!

Глаза его стали серьезными, без проблеска. Теперь это были совсем другие оконца, и Шилов за ними – другой.

Ему, другому, Артем поверил.

– Подставил я тебя, скажешь? Твоя правда. И спросить ты с меня можешь по справедливости. Постовым заложить, а то и сразу в ЧК. Но тогда и у них спроси – раз уж по справедливости, – как так получается? Что в одном месте густо, а в другом пусто. Что человека без бумажки и не спасти. Вот он, рядышком, из одного килоблока в другой за пятнадцать минут, мигом, бегом – и спасешь! А нельзя. Спросишь?

Партия Артема никогда не подводила. И разговоры о тех, кто сгинул в ее режиме, действовали на него не хуже, чем сирена перед Самосбором. Он закрывал внутри себя герму, отсекая все звуки. Работай, Гарин, твердил он себе, честный труд не создаст дефицита. Работай, а остальных не слушай.

Но сейчас перед лицом этого сухощавого проныры, лжеца и, скорее всего, спекулянта закрыться никак не получалось, и Артема это только сильнее злило.

– Топай уже, – бросил он.

Шилов кивнул и вдавил кнопку лифта. Где-то вдалеке заскрипели тросы.

– Эй, ученый! – окликнул Артема Шилов и показал ему кулак с оттопыренным большим пальцем. – А пиджачок у тебя все-таки – во!

III

Пытливый читатель наверняка обратил внимание на нелепость названия, ведь изобетон не является изотопом какого-то известного химического элемента и уж тем более не является химическим соединением. Чем же он является? Было бы самоуверенно, если не сказать глупо, предполагать, будто нам это известно. Атомная модель изобетона не укладывается в фундаментальную физику, а если бы нам довелось описывать строение его ядер, уверен, речь бы не шла о привычных нуклонах.

Изучение изобетона осложняется его нестабильностью: в свободном виде период жизни элемента составляет ~22.24 секунды. Со временем нам удалось разработать метод с использованием сверхнизких температур, позволяющий существенно продлить этот срок: до 2 часов и ~53 минут. Это стало первым шагом к открытию удивительного свойства изобетона: распадаясь, он наделяет вещество совершенно новыми физико-химическими характеристиками. Уже сейчас разработаны и экспериментально опробованы технологии по созданию сверхчистых металлов, идеальных проводников, сверхлегких и сверхпрочных сплавов (в 2 раза легче и в 4 раза прочнее титана).

К сожалению, массовое внедрение в промышленность на данный момент остается невозможным, в первую очередь из-за тяжести добычи, транспортировки и хранения чистого изобетона, а также технической сложности и трудоемкости обслуживания Ловушки Смирнова (Прим. авт.: на утверждении названия настояла научная общественность, автор от него отказывался, считая излишне претенциозным). За последний цикл удалось добыть лишь ~2 грамма изобетона, но в ближайшие циклы мы рассчитываем увеличить этот показатель до 5 граммов.