Проект особого значения. Версия 20.25

Климатическая установка заработала на полную мощность. Даже с такого расстояния было видно, как всё вокруг стремительно зарастает инеем: солнечные батареи, штативы прожекторов, строительные боты, стены ангара. Дверь в шлюз тоже затянуло рыхлым белым налётом, сделав непрозрачным единственное окно. Стальная арматура, вздымаемая неизвестной силой, протяжно выла и скрежетала. «Снопы» покосились, но продолжали испускать волны стужи, уходившей вниз.

– Давай, давай… – шёпотом уговаривал их Владимир. – Ну же, ещё чуть-чуть…

– Температура внешней среды опустилась до критических значений, – доложил компьютерный голос скафандра.

В динамиках выругался Пётр:

– Вот чёрт! Уходим!

– Без паники, отступаем к вездеходу, – приказал Владимир, двигаясь прочь от базы вполоборота, не в силах отвести взгляд от жуткой картины.

С громким звуком принялись лопаться металлические опоры, ставшие хрупкими от чудовищных температур. Холм под базой достиг не меньше двух метров в высоту. Перекошенные «снопы» уставились на горизонт, словно дула артиллерийских орудий.

– Бам-м-м! – строительный бот, белый от ледяного налёта, обрушился на такой же промёрзлый и твёрдый грунт. При ударе бот распался на части, словно дешёвый гипсовый сувенир. Почти сразу за ним свалилась соседняя громадина, в падении зацепив прожектор и придавив клешнёй провода. В месте разрыва замерцал оранжевый свет. Это подскакивал и колотился о столб повреждённый кабель, осыпая искрами темноту.

– Только бы пожар не начался, – прохрипел в динамиках голос, кажется, принадлежавший старшему инженеру.

Один из трёх «снопов», продолжавших работать каким-то чудом, отключился. Огни датчиков, сиявших на глянцевом боку, разом потухли. Следом истощили батареи и другие «Снопы». Грунт под опорами пошёл трещинами. Огромный кусок обвалился в подземную пустоту, увлекая за собой оборудование со связками кабелей…

И вдруг всё прекратилось. Тишина ударила по нервам не хуже грохота от переломанной металлической балки.

Шум, идущий из глубины, утих. Прошла минута, две, пять… Холм больше не рос. На его вершине искрился, отражая мерцание звёзд, покорёженный ангар, похожий на слепленное из снега жилище эскимосов.

– Это… Это всё? – тихо спросила Наталья Андреевна.

Первым расхохотался Пётр. За ним медик и Чон. А потом и Владимир. Да так, как не смеялся никогда в жизни, даже слёзы из глаз потекли. Нет, это точно его последняя командировка…

⁂

– Красиво, скажи! – с восхищением в голосе произнёс Пётр.

– Да, – согласился Владимир. Он стоял рядом с инженером у подножья двух флагштоков. Мужчины задрали головы вверх, насколько позволяли неповоротливые скафандры.

На правом флагштоке сиял на фоне чёрного неба бело-сине-красный триколор. На левом – алое полотно с логотипом «ЗАСЛОНа». Только сейчас, две недели спустя, у экипажа появилось время, чтобы установить флаги возле временной базы.

Новый жилой модуль сильно уступал зданию «Каллисто–1». И по комфорту, и по площади, и по надёжности – стены его были сделаны из сверхпрочного полотна, из-за чего сооружение здорово напоминало надувной корт для игры в теннис. Но экипаж радовался возможности ютиться по двое в тесных каморках, питаться размороженными пайками, дышать, ходить и говорить. Правда, Пётр пробрался в повреждённый ангар и вынес оттуда уцелевшую кофеварку.

– Знаешь, что во всей этой истории мне не даёт покоя? – спросил командир, любуясь результатом сегодняшнего труда.

– Подозреваю, много чего…

– Да. Но какова вероятность, что ботаники случайно высадились в тридцати километрах от единственной тюрьмы на спутнике размером с треть Земли?

– Крайне небольшая, – помедлив, откликнулся Пётр. – Но кто-то же выигрывает в лотерею. Знай американцы о тюрьме, никогда бы не бросили базу. И уж тем более не захотели её продать. Это открытие величайшего уровня. Вон какая флотилия к нам летит.

– Это правда, – согласился Владимир, переводя взгляд с флагов на усыпанное звёздами небо. Через месяц-другой на орбите Каллисто станет тесно от их коллег из «ЗАСЛОНа», от всемирно известных учёных, военных, представителей различных государств и ещё бог знает кого. – Остаётся самый неприятный вариант, – продолжил он задумчивым тоном. – Этих тюрем на Каллисто – как грязи… И всем заключённым для побега нужны корабли. А скоро их будет много, очень много…

Пётр похлопал тяжёлой перчаткой товарища по плечу.

– «Апашек» и «снопов» у нас тоже хватает. Да и та программа наверняка послала хозяевам сигнал. Караул, спасите, не справляюсь! Думаю, нас ждут очень интересные времена.

– Только не меня. Я с первой попуткой отправлюсь домой. Надоело мотаться по командировкам.

– Дело твоё, – ответил Пётр и первым направился к шлюзу.

А Владимир остался стоять, разглядывая пустынную с виду ледяную равнину.

Владимир Любимов

Сохранение

Последнее, что помню, – в машину врезался грузовик. Многотонная машина появилась словно из ниоткуда. Я понимал, что не переживу лобовое столкновение, но испытал лишь удивление.

Странно, мне бы сейчас горевать и трястись от страха, но ничего подобного и в помине нет. Наверное, это равнодушие. Я же мёртв, так чего переживать? Эх, хотел худеть со следующей недели. Черт, пытаюсь шутить, но без толку. Жуткое равнодушие. Совсем на меня не похоже.

Стоп, а как же семья, работа, творчество в конце концов? Там у меня осталась молодая жена, хлопоты по дому, основная работа, на доход от которой все мы и жили. Маленькая дочь! Господи, я роман не закончил! По обыкновению, ищу отзвуки внутри, обычно в такие моменты замирает дыхание и образуется вакуум в груди.

Ничего.

Жена с дочкой готовилась к празднику: старалась у плиты, наряжала нашу скромную квартиру. Сегодня мы должны были праздновать годовщину свадьбы. Жаль, что я…

Неужели вот так? Я умер, так и не успев домой к ужину на собственную годовщину, не успев поцеловать перед сном дочь? Получается, я больше никогда её не увижу? Ни в выпускном платье, ни в свадебном? Я никогда не возьму на руки внуков?

Я себя не узнаю: мне бы сейчас впасть в депрессию или орать в бессильной злобе, но нет. Наверное, так работает христианская любовь и сила прощения. Господи, неужели я всю жизнь был неправ, отрицая тебя? Прости, если сможешь. В свою защиту должен сказать, что ты реально не следишь за земными делами! О тебе здесь давно позабыли. Люди молятся деньгам и поклоняются богатым. Знаешь, было бы неплохо напомнить о себе. Потопом или ещё как. Не мне тебя учить, Господи, людей наказывать.

Видимо, я и вправду заблуждался. Только посмотрите – я в… чистилище? Похоже, жизнь после смерти существует. Иначе как ещё можно объяснить всё это? «Я мыслю, следовательно, существую!» – слова Декарта обрели для меня новый смысл. Если я помню, кто я, и могу анализировать произошедшее – значит, я жив. Жив после физической кончины. Получается, я на пути в мир иной?

Темнота. В фильмах чистилище представлено иначе. Почему-то его принято показывать светлым. Наверное, из-за названия. Если «чистилище», то оно обязательно должно быть чистым? А если чистое, тогда точно белое. По-моему, всё как раз должно быть вот так – тьма и одиночество. Лучшее сочетание, внушающее страх. Только ужас может заставить человека признать грехи. Однако я не боюсь и не желаю каяться. И дело не в том, что я праведно жил. Отнюдь! Просто мне всё равно.

– Александр, добрый день!

– Господи, это ты?

Я инстинктивно попытался оглядеться и только сейчас осознал, что не имею тела. Ни рук, ни ног, ни шеи, которой только что хотел повернуть несуществующую голову.

Голос хохотнул.

– Пора бы уже привыкнуть к этому. Нет, это не Господь. Меня зовут Виктор Ломакин, и я ведущий инженер проекта «Сохранение».

За мгновение перед моими несуществующими глазами пронеслись картинки воспоминаний, связанных с этим словом.

Вера, моя супруга, в прошлую годовщину приобрела сертификат «Сохранения». «Я хочу подарить нам вечность, – заявила она, а затем озорно подмигнула и добавила: – Тем более подписка за полцены!» Держась за руки, мы вошли в офис. Нам имплантировали под кожу головы устройства, считывающие мозговую активность в реальном времени. Они создают образ сознания и секунда в секунду передают данные на сервера, где и хранятся копии нашего разума. Вот почему я помню всё, вплоть до последнего мгновения.

– Это проект, который оцифровывает людей, так?

– Создает резервные копии личности, если быть точным.

– Я же должен был это помнить, а не молить Господа о прощении. Как я мог забыть?

– Особенность человеческого мозга – он ничего не забывает. На начальном этапе воспоминания блокируются системой, чтобы клиент лучше адаптировался к условиям симуляции. Как вы себя чувствуете?

Художник Антон Труханов

– Мыслю предельно ясно, а вот с чувствами беда. Сплошная апатия.

– Это издержки перевода в «цифру». Мы работаем над проблемой и в скором времени всё поправим.

– Понятно. И что теперь?

– Теперь мы проведём несколько тестов и при условии, что всё хорошо, перейдём в трёхмерную симуляцию.

– Жду не дождусь.

⁂

В лаборатории проекта «Сохранение» перед пультом управления собрались двое. Один – невысокого роста полноватый мужчина в очках и белом халате, второй – высокий, худощавый, в дорогом костюме.

– Угораздило же на писателя нарваться! Это не логи, а «Война и мир» в четырёх томах. Отдел аналитики с ума сойдёт.

– Я кое-что изменил, – человек в халате словно оправдывался. – Теперь у клиента будет желание вести дневник. Так я оптимизировал процесс логирования и разгрузил ресурсы машины.

– Гениально, – мужчина в костюме перевёл взгляд с монитора на собеседника. – Слушай, Вить, мы же теперь можем приступить к следующей фазе, правильно?

– Конечно. Первоначальные тесты пройдены, а этот образец куда более стабильный, нежели прошлые. Его можно использовать как стандарт.

– Отлично! Значит, остальных на паузу, а на этом обкатай систему и выяви баги, о которых ты говорил.

– Хорошо.

Мужчина в костюме радостно улыбнулся, откинулся на спинку кресла и принялся мечтать вслух:

– Останется только предъявить миру новый, не побоюсь этого слова, революционный продукт. Эх, Витька, сегодня начинается новый виток человеческой эволюции! Записи воспоминаний – прошлый век. Теперь наступает новая эра – эра цифрового человека! Проект принесёт нам мировую славу и огромные деньги. Я так и вижу очереди из инвесторов.

Достав из карманов пачку сигарет и зажигалку, мужчина в костюме встал и направился к окну. Ручка стеклопакета не поддавалась, и он закурил прямо в лаборатории, задумчиво вглядываясь в ночную темноту за стеклом.

– Дим! – Виктор указал на знак с перечёркнутой сигаретой на стене.

– Вить, это моё здание, и здесь я решаю, что можно, а что нельзя. Ты с детства не поменялся вообще. Такой же нудный.

– Крылов, твою мать, видишь вон ту машину? – инженер указал на установку размером с плацкартный вагон и занимающую большую часть лаборатории. – Её эксплуатация требует стерильности! В ней петабайты информации и добрая сотня триллионов нейронных связей. Дендриты, искусственные синапсы – чудеса нейроморфной инженерии. Не дай бог смола попадёт внутрь…

Разъярённый инженер способен выдать грандиозное количество ругательств в единицу времени, в чём Крылов мгновенно убедился. Обсыпанный матом с головы до ног, он подчинился и потушил злосчастную сигарету.

– Переоденься во что-нибудь приличное. Мы едем отмечать.

– Ты серьёзно? – Виктор кинул быстрый взгляд на часы. – В два часа ночи? На завтра запланировано много работы.

– Завтра у нас выходной. Всё, не нуди. Поехали.

⁂

Трёхмерная симуляция – отличная штука. Наконец у меня появилось тело. Ощущение, словно играю в виртуальной реальности – лишь с той разницей, что снять шлем и выйти я больше не могу. Ну и что? Главное, я жив. «Мыслю – существую!» – слова Декарта стали одновременно и девизом, и утешением.

На основе воспоминаний воссоздали мою квартиру. Видно, что команда старалась, но всё же есть отличия. Витя говорит, что позже я смогу настраивать собственную симуляцию самостоятельно. Тогда я наконец избавлюсь от этой ужасной вазы. Куда бы её ни убирал, через какое-то время она возвращается на место. Бесит! Хотя нет, не бесит. Чувство безразличия никуда не ушло. Значит, просто раздражает. Но почему? Может, я помню, как она меня бесила раньше, и теперь это стало привычкой?

У меня есть окно, но картина за ним статичная. Всё из-за того, что ресурсы сервера, который обрабатывает симуляцию, ограничены. В перспективе обещают добавить возможность выходить из квартиры и даже гулять по улицам. Так сказать, расширить карту очередным «ди-эл-си».

Да-а, раньше я любил компьютерные игры. Часами напролёт мочил нечисть и покорял бескрайние просторы вселенной, но посмотри на меня, Господи, я сам стал игровым персонажем. Мне бы, наверное, взбеситься от этого или впасть в депрессию, но… дзен, мать его. Говорят, апатию исправят следующим патчем. С ума сойти, мне добавят эмоции патчем! Да, Господи, твои пути неисповедимы.

К слову, об этом. Мои монологи с Господом весьма ироничны, не правда ли? Нет, я не уверовал, просто нужно же хоть с кем-то разговаривать! Куче народу в реальности можно, а мне здесь нет, что ли? Только представь, Господи, что бы началось, узнай журналисты о программе, уверовавшей в Бога! Вот это были бы заголовки! Умора. Вите бы понравилось. Он – классный мужик, правда, заходит редко. Но если мы разговариваем, это продолжается часами. «Заходит» – громкое слово. На самом деле он – голос в голове. Даже не знаю, как он выглядит, но в моём случае выбирать не приходится. Голос так голос. Я вон с Господом разговариваю, а он постоянно молчит. Так хоть какая-то компания.

Когда Витя в моей голове, мы болтаем о том о сём. У нас общее несчастье – одиночество. Я одинок потому, что первая цифровая личность и мне запрещено до официального релиза общаться с кем-либо не из персонала. Даже с семьёй, представляешь? А он гений-затворник. Витя скромничает и говорит, что работает в команде, но личный опыт и отсутствие других голосов в моей голове подсказывают, что именно такие, как он, и тащат всё на себе.

Что ещё? Ну, у меня есть телевизор. Ненавижу его. В век информационных технологий смотреть центральное телевидение – моветон, но это единственная связь с внешним миром. Приходится мириться. Я могу смотреть новости, фильмы и телепередачи, но не могу выходить в интернет или звонить. Опять же до релиза.

В квартире обширная библиотека, и я люблю проводить время среди книг. В перерывах между чтением, просмотром «зомбоящика» и самокопанием я сажусь за ноутбук и пишу. Зацени, Господи: я в компьютерной симуляции, и у меня есть симуляция компьютера. Компьютер в компьютере! Просто взрыв мозга! Да, я им пользуюсь, но только как пишущей машинкой.

Раз уж зашла об этом речь, то я закончил роман. Жду не дождусь релиза, чтобы его можно было разослать издателям. Представляю какой произойдёт фурор. Так и вижу заголовки: «Цифровой писатель», «Роман, написанный программой»!

Как мне удалось закончить роман, спросишь ты? Ведь вся информация осталась на домашнем компьютере. Не поверишь, но я помню его наизусть! Феноменальная память – одно из преимуществ цифровизации.

Как мне объяснил Витя, человеческая память – это определённая последовательность нейронов. И чтобы что-то хорошо запомнить, нужно эту последовательность почаще стимулировать. Повторами, например. А так как мои мозги теперь электронные, то и нейронные связи более не нуждаются в подобной стимуляции, и заключенная в них информация сразу же попадает в долговременную память.

Я помню наизусть любой единожды прочитанный текст и так же отчётливо вижу воспоминания. Я буквально могу проживать их заново. Снова и снова. Иногда проматываю в голове эпизоды, связанные с Верой. И не просто смотрю, а погружаюсь в них. Я чувствую всё, что чувствовал тогда. Разумеется, за исключением эмоций. Они для меня словно помехи, искажающие сигнал. Я пытаюсь пробраться сквозь них и уловить эхо собственных чувств, но имею только перечень фактов, не более.

У феноменальной памяти есть и обратная сторона – я не способен что-либо забыть. Обычно плохие воспоминания забываются со временем. Но не в моём случае. Теперь… ох, я отчётливо помню, как именно меня гнобил Серёжа Круглов. Не приведи Господь встретиться мне с ним после патча, я ему припомню все пакости. А если увижу бывшую, что на протяжении двух лет наставляла мне рога, то вообще убью!

Да, я и при жизни испытывал проблемы с гневом. И это без такой крутой памяти. Надо сказать Вите, чтобы он разобрался, а то представь, Господи, какой кошмар начнётся после выхода патча? Это же сколько душ придётся отправить с тобой на встречу?

⁂

Виктор зашёл в кабинет и сел на один из стульев, ожидая, когда закончится видеоконференция. Дмитрий жестом дал понять, что ждать недолго. Сквозь голографический экран, представляющий собой гибкий лист пластика, выходящий из узкого отверстия прямо в столе, Ломакин приметил несколько знакомых инвесторов.

– Слышал? – Крылов провёл по экрану, и тот послушно скрылся в специальной нише. – Партнёры в восторге от нашей идеи!

– Тебе не кажется, что слишком?

– Что именно?

– Превращать судебное заседание в рекламу проекта!

– Вить, это же гениально! Наконец-то пиар-отдел отрабатывает свой хлеб.

– Ну не знаю.

– Ты только представь, что теперь убитый лично сможет указать пальцем на собственного убийцу. За такую возможность клиенты отдадут любые деньги!

– Петрушин – жертва автокатастрофы. Произошедшее – несчастный случай, а не умышленное убийство.

– Ломакин, не нуди!

– К чему эта показуха? Просто предоставим записи воспоминаний, как делали раньше. Этого более чем достаточно. Так мы выкроим время на тестирование патча и оптимизацию системы. Зачем рисковать?

– Слушай, лучшая защита – нападение! Мы не можем ждать. Конкуренты вот-вот обойдут нас. Японцы вот-вот начнут мозги пересаживать! Инвесторы ждут результатов, а ты, между прочим, постоянно просишь перенести сроки: то одно не успеваете, то другое.

– Пересадка мозга против нашего проекта – ничто. Сколько живёт мозг? С натягом лет триста, а дальше – смерть! Преимущество «Сохранения» безоговорочно. Клиенты японцев рано или поздно придут к нам.

– Может и так, но совет директоров всё равно настаивает.

– Проект ещё не готов. Одно дело анонс, а другое – полноценная демонстрация!

– В смысле не готов? Ты же вчера сказал, что закончил патч.

– К слушанию мы не успеем его протестировать.

– Почему?

– Потому что оно завтра утром, а работы гораздо больше, чем тебе представляется! Участвовать в суде – не рекламный ролик снимать. Журналистов будет вагон и маленькая тележка. Малейший недосмотр поставит под удар весь проект. Я тебя прошу, дай время!

– Вить, я не могу. Наверху уже решено!

⁂

Стоило Виктору, Дмитрию и Анне Смирновой, начальнице пиар-отдела, войти в зал суда, как они сразу же были взяты журналистами в кольцо. Частная охрана «Сохранения» теснила репортёров, сопровождая начальство к свободным местам. К этому моменту судебные приставы уже справились с журналистами и загнали их за специальную стойку, чтобы те не мешали судопроизводству, но в то же время могли вести видеосъёмку.

Смирнова села по правую руку от Дмитрия, Виктор – по левую. В зал ввели обвиняемого вместе с адвокатом. Вслед за ними явился прокурор.

По команде секретаря собравшиеся встали, и в зал через отдельную дверь зашёл судья – мужчина лет сорока, шатен с сединой на висках.

– Малафеев? – удивился Дмитрий, присаживаясь.

Он повернулся к Анне, застыв в немом вопросе. Та испуганно принялась с кем-то переписываться через голопланшет.

Пока судья занимал своё место и готовился к процессу, Смирнова успела кое-что выяснить:

– Дмитрий Олегович, у Парфёнова сердце прихватило. Малафеев его замещает. Говорят, он вполне компетентен в информационных технологиях.

– Может, и так, но деньги-то мы заплатили Парфёнову! А этот, – Крылов кивнул в сторону судьи, – ярый противник оцифровки людей! Видите ли, это не по-христиански! Наш продукт – конструкт, лишённый души! Тьфу!

Анна виновато потупила глаза и попыталась оправдаться:

– Форс-мажор.

– Только это тебя и спасает. Чёрт, надо же было так облажаться! С Парфёновым весь процесс обсудили: что говорить, о чём умолчать, как похвалить! А этот?

Ломакин ткнул Дмитрия в бок, привлекая внимание.

– Есть шанс, что Парфёнов поделился с Малафеевым?

– Ты дурак, Вить? Ей-богу, как вчера родился, – Крылов отвернулся и встретился взглядом с женой Александра. – О, и эта тут.

Виктор и Анна проследили за взглядом начальника и увидели женщину лет тридцати с чёрным каре, голубыми глазами и пикантной родинкой над верхней губой.

– Смотри, с дочкой пришла, – Ломакин кивнул на соседнее кресло, в котором сидела девочка пяти лет в синем платьице и с такими же выразительными, как у мамы, глазами цвета неба.

– Ты подготовилась? – Крылов обернулся к Смирновой. – От неё будут сюрпризы?

– Петрушина грозилась подать на компанию в суд из-за моратория на общение с копией мужа, – Анна переглянулась с Ломакиным. – До этого дня мы прикрывались сыростью проекта.

– Ты на что намекаешь?

– На то, болван ты этакий, – вклинился Виктор, – что пора уже им поговорить и чтобы она ему объяснила, в какой он ситуации находится.

– Я и забыл, какой ты сентиментальный.

– Прагматичный, Дим. Мы убьём двух зайцев: во-первых, успокоим несчастную женщину и отведём от компании внимание, а во-вторых, нам не нужно объяснять клиенту его статус. Он же хочет опубликовать роман, помнишь? Лучше всего, чтобы плохие новости приносили близкие люди, а не юристы компании, у которой ты фактически в заложниках.

– Ладно, убедил. Что предлагаешь?

– Вон голопроектор притащили. После заседания дадим им время. На это-то судья пойдёт?

Смирнова не сразу поняла, что обращаются к ней.

– Уговорим. Было бы очень кстати, если Петрушина даст интервью сразу после разговора с конструктом. Это пойдёт на пользу имиджу, так что я только за.

Судебные прения не заняли много времени, поскольку подсудимый признал собственную вину, и вскоре судья вызвал к тумбе Ломакина.

– Виктор Андреевич, поясните, зачем обвинение ходатайствует о приобщении к делу новых доказательств?

– «Сохранение» активно сотрудничает с правоохранительными органами. Наш первый продукт позволяет записывать и воспроизводить воспоминания, и компания охотно предоставляет доступ правоохранителям к записям погибших. Однако теперь мы разработали новое решение, позволяющее сделать невозможное. Теперь мы можем не только записывать и воспроизводить аудио– и видеовоспоминания, но также чувства, эмоции и мысли человека. Но и это не самое главное. Благодаря перечисленному компания может полностью сохранить личность своего клиента и перенести её на наши сервера, обеспечив человечеству билет в бессмертие!

– Человечество, Виктор Андреевич, уже обрело бессмертие души! И я не позволю вам превратить судебный процесс в рекламную акцию. Суд не в восторге от сегодняшнего аншлага, – судья указал молоточком на собравшихся журналистов. – Ваша заслуга?

– Да, ваша честь. Виноват, – Ломакин улыбнулся.

– Чистосердечное? – судья хмыкнул. – Шутки в сторону. Прошу предъявить доказательства, на которые ссылается обвинение.

Виктор переглянулся с прокурором, прочистил горло и продолжил:

– Ваша честь, теперь есть возможность не только просмотреть воспоминания, но также получить их интерпретацию непосредственно от носителя.

– То есть мы можем поговорить с конструктом? Вам удалось снять полноценный коннектом[3] мозга пострадавшего?

– Да, – Ломакин удивился подкованности судьи. – Если вы позволите, мы вас познакомим.

– Ну что же, мне, как и остальным, не терпится посмотреть на результат ваших трудов, Виктор Андреевич.

⁂

О, Господи, я сейчас увижу людей! Настоящих людей! Надо только зайти в эту вот штуку, которую мне поставили в комнате. Фактически голопроектор выглядит как стоячий солярий, но за внешней неказистостью таятся поистине огромные возможности. Во всяком случае, для меня. Достаточно зайти внутрь, и лазерный сканер вмиг создаст 3D-модель, а на другом устройстве – голоэкране, который выглядит как широкий прозрачный столб, появляется изображение. На внутренних стенках «солярия» свой голоэкран, и я могу видеть всех по ту сторону.

Боже, дай мне сил! Шаг – и всё. Кажется, я уже час стою и жду команды. Вот, началось. Замигал индикатор. Захожу.

Ого! Сколько тут народу! Это что, суд? Кого судят? А, наверное, вон того мужика. Точно! Это же он был за рулём грузовика! Вот оно что.