Репрессированный ещё до зачатия

Галина:

– А я делала домашку всегда за двадцать минут.

– Того-то ты такая лёгкая.

Она затевает блины.

– В миску сыпать муку? Так?

– Сначала чуть нагрей воду.

Мне в постель доставляется на комиссию первый блин со сметаной. Блин красив.

– Последний раз в нашем цирке… – Галина отломила кусок блина, в ложке сметана, приглашает съесть.

– Не последний, а первый. Вкусно! Чёрт возьми, приятно, когда ты печёшь. У тебя вкусней! Тут к блину примешивается и то, что это сделано руками, которые обнимают тебя!

– Раньше я боялась переворачивать. А теперь я ничего не боюсь.

Изумительный день!

Сегодня Галя поднялась на новую ступеньку. Она больше не боится переворачивать горячие блины! А это подвиг. Нет, что ни толкуй, придётся отыскивать площадку ей для памятника. И чем быстрее, тем лучше.

Я ем блины со сметаной на диване. А будь я один, разве б это было? В этом отличие холостяка от женатика при условии, что жена Галина Васильевна.

– Галя!

– Меня нету, – ответ из кухни.

Она наводит там порядок. Всё моет.

Я иду к ней.

– Вишь, как хорошо, когда всё чисто… Старается моя женьшениха. Вот вам премия за чистоту на кухнёшке, за старание и прилежание. – Я протягиваю ей лучшее яблоко из миски. – Только не замахивайся на мой элеватор.[168]

– Убери. Он тебе не идёт.

– Товарищ начальник, а дышать можно?

– Можно.

– Ну, слава Богу.

– Когда придём с прогулки, напомни мне, чтоб я постирала это, – показывает на кофту на себе. – А то она, – тянет за рукав, – гля, как оттягивается.

– А мы её зашьём. И она раздумает оттягиваться.

– Укусю! Почему у тебя усы не ярко-рыжие? Они поблёкли!

– Мадам! Вы отстали. Чепе века! Разве Вы не читали сообщение ТАСС «Блондины исчезают»?

– … в полночь! – подкрикнула Галинка.

– За уточнение спасибо. Читаю: «Ученые Бирмингемского университета (Англия) заявили, что процент естественных блондинов с каждым годом сокращается. Причина – увеличение содержания серы в воздухе, которая способствует потемнению волос». Галь, хохма хохмою, а я был ярко-рыжий. В молодости это многим позволительно. Теперь я стал темнее.

Мы пошли гулять.

Наша прогулка кончилась традиционно.

В универсаме.

Мы забыли про уговор, что суббота – закупочный день.

И инстинкт поставил нас на место.

Дома Галинка ест хлеб с чесноком и молоком. Попутно млеет от восторга. Я взял сразу десять пачек гурьевской каши. Ну теперь мы Галину Васильевну закормим!

Под нами слышны весёлые голоса. На третьем живут мать и дочь. Матери сорок, дочке двадцать. Обе холостючки штучки. Неделю тихо. А в выходные бухенвальд (пьянка) через край. Конечно, с участием сильного пола.

Галинка говорит:

– Берут от жизни всё, что только можно. Зато их никто не берёт.

– Берут… Напрокат.

Делаем пельмени. Толкуем о войне.

– Вот, – вспоминаю, – был я в Германии. Пристально всматривался в пожилых немцев. Я инстинктивно искал того, кто ранил-убил моего отца. Я и не знаю, что бы я сделал с убийцей…

– Ну… Раз не знаешь… Скажи, почему ты сутулишься?

– Я такой с детства. От стеснительности.

– Как соблазнять девушек в самолёте, так он не стеснительный.

– А в космосе я забываю, что я стеснительный. И на земле тоже иногда…

– Ничего. Я тебя выровняю.

– Могу обещать одно. В гробу я буду ровный… Так что могиле грозит безработица. Вы видели объявление у входной двери?

– Мне мама с детства не разрешала читать всякие надписи на стенках… В техникуме у нас была одна Валя толстоватая – семь на восемь и восемь на семь. Квадратненькая. Преподаватель ей и говорит: «Почему ты вчера не пришла на собрание» – «Я не знала». – «Ка-ак не знала? У нас два дня висело на доске в коридоре объявление». – «Мне мама с детства…» и тэ дэ.

Галина ест пельмени без хлеба и выговаривает мне:

– Налился водой с хлебом и – не хочу! Больше тебе не буду давать хлеба.

– Не имеешь права не кормить мужа… Дай Бог, чтоб нам всегда было хорошо так.

– Трижды плюй через левое плечо.

– А где левое?

– Компасом найди.

Она пошла наливать чай и покачнулась.

– Пива надо пить меньше, – выговариваю я в шутку. Пивом я называю чай, который она так любит. – А то, поди, перед пельменями тайком приняла пивка с рыбкой вяленой…

Она подходит ко мне и смеётся:

– Пейте пиво пенное, будет радость здоровенная!

– Довольна ли ты полугодовалой семейной жизнью?

– В общем да. А в частности… Вы не всегда хотите потрудиться понять душу женщины.

– Когда? Конкретная дата? День? Час? Минута? Секунда? Место? Какая была погода? Дождь? Снег? Туман?

– Я сказала так, для разнообразия…

– Ну а всё же?

– Ну, вчера, например…

30 октября 1976. Суббота.

Клад

Мне снилось, что я по лотерейному билету выиграла сто рублей.

– Раз выиграла, будь добра, положи в общий котёл. А мне снилось, ты зажала меня в углу тёмном и била.

– Не горюй. Сон воскресный сбывается до обеда. А обед уже проехали. Жаль!

– Что это за день открытых мыслей? Какая ты смелая!

– Пускай мысли будут открытыми, чем таиться там где-то внутри. Сейчас тебя подкормлю и ты будешь снова с шашкой на коне.

Она разогрела пельмени. Несёт в постель.

Ем без отрыва от подушки:

– Ты сделаешь меня Обломовым.

– А кто такой этот Обломов?

– Герой… Символ лени.

– Только попробуй!

Идёт снег.

По телеку фильм про одного чудика. Встретил единственную. Не может уйти от жены.

– Сам виноват! – выпеваю я ему. – Надо было верить и ждать ту единственную, а не хватать на скаку ту, которую случаем поднесло. Дождался же я в тридцать семь. Верил ведь!

– Ты у меня молоточек мужчинчик! – плеснула бальзамчика на душу Галинка.

Изучаем книжку «Медицинские аспекты брака».

«На всю страну только 100 мужчин в возрасте 45 – 49 лет выбрали себе в подруги жизни девушек моложе 20 лет».

Хоть я старше Галинки всего-то на семнадцать годков, я хвастливо приписал на полях:

«Я 101-ый!»

Галинка кинулась утверждать, что те сто были на двадцать лет моложе своих невест, а я сказал – невесты были до двадцати лет. Заспорили. Я выиграл корзинку «Маски».

– Не бойся. Не возьму. Сам покупал и забирать? Дарю тебе в фонд отмаливания своих будущих грехов.

– У тебя будут грехи?

– Ну как же без? Мужчины способны на всё!

Мы встали в полпятого. Конечно, не утра.

Вчера вечером я уснул позже Галины и видел, как она спала, приоткрыв рот. Интересно так, не дышит – экономит воздух. А можно без экономии. Дверь на балкон ведь открыта!

Смотрим фильм. Одному герою рот платком завязывали, когда открывал во сне. Чтоб мухи не налетели.

– У нас нету мух, – докладывает Галина.

– Зато есть собаки.

– Сколько собак?

– Одна. – И я преданно авкнул. – А ты лиса хитрая.

– Да. Я иду и следы хвостиком заметаю.

Три недели назад Галинка испекла торт и кекс. Лежат.

Заговорила она стихами:

– И торт, и кексНикто не ест…

– Где восклицательный знак?

– Зачем? Тут трагедия. Никто ж не ест. Хватит многоточия.

– Иди, иди сюда. Прими мои глубокие соболезнования по поводу постигшего тебя неизбывного горя: ты не права.

– Жена всегда не права. На то она и жена.

– Не спеши с амбицией…

Мы затеваем пельмени.

Я достаю из-под стола чеснок. Крупный. В головке лишь четыре зубка:

– Эх! Вчера ты меня сбила. Говорил взять кило. Нет, согласилась лишь на полкило.

– Ну сколько можно пилить?

– Пока пила не затупится. Шучу… Я же без зла.

Она увидела на полке свою открытку. Поздравила подружку в стихах.

– Сочиняла от нечего делать. Поздравительная хорошо получилась.

– А у меня всё получается плохо.

– Нет. У вас получается хорошо. Да мало.

– А-а, как мёд, так и ложкой! Женщина без мужа сирота.

– Это неженатые мужики сироты.

– Без мужа сходят с ума эти толстые разъехавшиеся тумбочки.

– Самое то. Клад для мужчины!

– Ты не сбивай с толку. Сами знаем, что для нас клад.

– Капа говорит, чтобы взять мужчину в плен, надо ему сдаться с небольшим эффектным боем.

– Ну что, генерал принят на службу?

– Принят! Принял бы он её… Беспросветная простушка. Тяжело такой в Москве. Как бы он её не ликвиднул.

Толкушкой, которой катал тесто для пельменей, я тукнул себя по лбу:

– Хороший, крепкий лоб. Годится орехи, яйца бить.

– Ой! – Галинка вытирает мой лоб полотенцем. – Весь в муке! Толкушка была-то в муке!

– Пацанчик ты мой… Мог ли я такую найти в Москве? Есенин сказал, в Москве три тысячи юбок, а любить некого. А я ли не разборчивее?

Пьём чай.

Галина берёт конфетку из проигранной вазы:

– Один грех вам отмолен.

31 октября 1976. Воскресенье.

Воспитание

Мы крепко спали, как вдруг послышались гармошка и подвизгивания приплясывающих загазованных баб.

Я встал посмотреть.

Оказалось, уже с копейками семь, хоть и было темно. Будильник нагло спал в шкафу. Только что без храпа.

Никак не проснётся и юная жёнушка. С бани спится.

– Волосы промылись, – не открывая глаз, говорит она.

– Ты их красила?

– Нет.

– Может, мысленно.

Она ест кашу гурьевскую стоя.

– Села бы.

– За пропуск сегодня ещё насижусь… А мужчины с годами старше становятся?

– Сильнее! В молодости я носил по три пуда, а сейчас я в состоянии поднять вас и кой куда отнести, до дивана, например.

В субботу она замочила две простыни. Хотела постирать вчера. Некогда. Встали в четыре дня. Уже темнело. И тут опять надо ложиться. Ламбада зовёт!

Сегодня Галинка сказала:

– Ты их не трогай. Придём, вместе постираем.

Не стерпел я. Постирал один. Сохнут.

Весь день ничего не ел, если не считать, что испил ушицы со вчерашних пельменей. Встал из-за письменного стола и меня так качнуло, что я чуть не рухнул. Я тут же дунул в гастроном за продуктами, спотыкаясь и едва не падая на мокрой гололёдке.

Лупит дождь. Сырь кругом препасквильная.

По пути в магазин я сочинил лозунг жене, тем паче она мечтала. Пускай каждый из нас повесит на кухне своё любимое изречение. Я повешу такое:

МУЖА, РАВНО И ОСЛА, ВЕЗУЩЕГО ТЕБЯ В РАЙ РАДОСТИ И ЛЮБВИ, ПОГОНЯЙ КОРМЁЖКОЙ.

(Из назиданий молодым новогонореевским[169] римлянкам.)

Мыслитель Древней Грэции А.Н.Санжаровский, жил в первом веке до вашей эр-р-р-р-р-р-р-р-ры.

В магазине я взял последние двадцать семь яиц по девяносто копеек за десяток. Счастливый лечу к телефону. А темно. Помёл напрямик по воде. Зачерпнул в ботинки.

Хотел позвонить Гале – придётся бежать переобуваться.

На вылете из магазина авоськой с яйцами столкнулся с одной кувалдой. Думал, все побил. Одно раскололось. Но не вытекло. Пустил на пироги.

Назидание я написал молодой жёнушке, да выполнять всё равно придётся самому, потому я сразу и кинься готовить тесто.

Сушу ботинки и носки.

Надо бы позвонить своей даме.

Однако на угол к автомату босиком не побежишь. Как она там? Обошлось ли?

Наконец она пришла.

– На эшафот таскали?

– Если б потащили, не увидел бы. Пришло начальство. Головань с грозным видом: «Где пропуск?» – «Нету нигде… Потеряла. По вашему ж звонку впустили на работу… Надо подать заявку». – «Схлопочешь выговор». – «Ну и ладно». Перелётов: «Кликнем собрание и тебя хорошенько пропесочим». Через час сам Перелётов принёс кусок бумаженции с набросанным черновичком протокола: «Напишите таким образом, как на черновике». Я села, переписала. Слушали… Решили… Постановили… Даже написали: присутствовало тридцать восемь человек. Всего же в бухгалтерии шестьдесят. Объяснительную написала ещё одному дядьке, замдиру по режиму. Завтра всё отнесу в бюро пропусков.

Галина чистит картошку:

– В мойке паук – весточка будет.

– Посмотрим. Люба Цыкина ликовала?

– А! Её забрали в другое отделение бухгалтерии. Приходят девчонки оттуда. Спрашивают, как она работала. «Она у нас ничего не делала». – «А у нас пашет как пчёлка. Хоботка не подымает». У них работы… Там она учиться не будет. А то у нас… Люди остаются на вечер – она сидит в рабочее время и делает чертежи. Готовится к сессии. Заочница ж при институте нашем! У неё три цеха было. Самые большие два – сорок первый и сорок второй – взяла я. Помимо них я вела ещё шестой. У меня с первого раза пошло чудесно. И лицевой счёт, и сводная – всё сразу пошло. На нашем языке означает, все итоги сходятся, что записаны в нашей тетради. Ей неделю надо – я за полдня всё сделала.

– Молоточек, Галина Васильевна!

Галинка навестила ванную. Увидела развешанные выстиранные простыни, поцеловала меня в ухо:

– Спасибо за простынки.

В лёгкой одёжке месит тесто для пирогов.

– Слишком много теста.

– Это хорошо. Ешь и радуешься!

Я порезал все яблоки на начинку, оставил одно самое лучшее. Она хнычет под маленькую девочку. Берёт яблоко из пластмассовой тарелки:

– Зачем оставил тыблочко-сиротинку? Убивал бы всех.

– Для Вас оставил, Радушка.

– Какая вкусная картошка! Что значит, готовил товарищ мужчинчик. Я б так не смогла… Какой вы испорченный. Никак не реагируете на полуодетую женщину.

И ответить нечего.

– «Чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей». Товарищ Пушкин. Я ни при чём. Хорошо, что за потерю пропуска сегодня не воспитывал. Там воспитывали, ещё дома… Так и перевоспитать можно. В смысле переборщить… Ты чего кусок на один глоток оставила хлеба?

– Ну не хочу. Не могу.

– Вот я не хочу тоже. Но съем его мужественно.

– Запей молоком.

– Я мысленно запил… Достаю пироги. Как в лучших домах Жмеринки!

– Да-а… – смеётся Галинка. – В Жмеринке поесть любят.

– Ну!.. Люба уходила. Радовалась?

– Да как сказать… Торчи здесь, решала б свои задачки, как сидела год, когда в институт готовилась. Там девочки не то, что у нас салажата. Тут она была самая старая, под сорок. Там Зотова начальница. Там посторонкой не займёшься. Сколько проходили мимо их открытой двери, сидит пишет. Под праздники мы скидывались по рубляшке. А она – мимо. Заявляла нам: «В ваших мероприятиях я не участвую!» А там отдала рубль на праздник.

– Тебе тоже рубль давать?

– Можешь и два. Куда ж я от коллектива? Как это ни странно, я всегда помню, что у меня дома есть муж… Я озорная была в детстве. Весело так было. В деревне недалеко от деда с бабкой жил мальчишка, на год старше меня. Мы с этим Саней озорничали… Не могу! С ним у его же деда горох зелёный воровали! Хата крайняя. За забором по траве прокрадёмся и нырь в огород. А нет войти через калитку да нарвать?

– Вот почему ты любишь горох!

– Мы играли под деревом на перевернутой лодке. За домом запчасти разные, сеялки-веялки… А один раз мы пошли с ним после сильного дождя с огромными чашками за грибами в траве. Не отходя от дома, представляешь, набрали!

Режет пирог:

– Яблоки сладкие-сладкие! – Нюхает. – Напоминает запах клубники, собранной в Гае у мамани в саду. Интересно, как запахи у нас долго живут в памяти… Как ты ешь сырое тесто?

– Отвечаю: зубками.

Выела она из отрезанного куска пирога яблоки, а остальное не ест:

– Яблоки растут в пирогах!

На кухне устоялый дух пирогов.

– То полгода был медовый месяц. А теперь, может, кликнем для разнообразности будни в гости?

– Я тебе, краснозобик, кликну! – погрозила Галинка кокетливым пальчиком.

– Ну давай ближайшие тридцать лет объявим медовым месяцем!

– Это лучше.

1 ноября 1976. Понедельник.

Любящая и любимая

Я спал плохо.

Проснулся часа в три и лежал думал.

Уже перед тем как встать задремал.

И приснилось…

С Галинкой едем куда-то. Вышли в Воронеже. Растерялись. Бегу на вокзал. К поезду. Нет нашего поезда. Идёт товарняк, пустые вагоны из-под глины. Носильщик: «Это на Ростов. Там мои специалисты». Поезд шёл медленно. Я не сел, остался…

– Мне тоже наснилось не знай и что.

– Ну, отстань ты одна в Воронеже, поехала б к моим? Ты помнишь адрес?

– Нижнедевицк, улица Воронежская, номер дома… Знаешь, не помню.

– Ути-ути, двадцать два! – даю подсказку. – Столько тебе будет, когда отстанешь.

– Откуда ты взял?

– Повезу я тебя к своим только будущим летом. Посчитай свои годы. Двадцать два!

– Точно… О! Упала вилка – придёт тётка.

– Уже вторая вилка упала, только ни одна тётка за утро не пожаловала. Скажи ещё приметы, чтоб я знал, к чему готовиться.

– Упала вилка – придёт тётка, упала ложка – тоже тётка, нож – дядька, маленькая ложка – ребятёночек… А у нас молоко есть?

– Нет. Вчера всё выпили.

– Вот молокоглоты!

Галинка бьёт яйца и оплёскивает ими вчерашнюю жареную картошку. Ударит по яйцу, толком ещё не разобьёт, понюхает.

– Ну что, – смеюсь, – слышно?

– Всё слышно.

Она ест.

Я веду эти записи на кухне. Сидим на одном стуле спинами друг к дружке.

Я поворачиваюсь. Глажу её локоть. Она:

– Что это?

– Это между перерывами…

Целую в обнажённое плечо.

– Это тоже между перерывами?

– Да. Ты ж там на работе не балуйся. У тебя дома штатный муж.

– Не буду.

Она опаздывает. Торопливо надевает шапочку, я ползаю у её ног и кремом чищу на ней пыльные чёрные сапоги.

– Ты тут ешь, – наказывает она. – Сделай, как я. В картошку набей яиц и поджарь. Ешь, котик…

– Мяу!

Есть в ней душа и есть чувство ко мне, и всё есть, что надо для любящей и любимой жены.

Раз в неделю я должен бывать в «Туристе», где состою на договоре вольным художником. Сегодня вторник – мой явочный день.

Если же нет в том особой нужды, можно и не ехать в редакцию, а лишь позвонить. Что я и сделал.

Трубку взяла моя непосредственная начальница Кириллиха.

Эк, как она сиганула:

– Сидишь! Ничего не делаешь!

– Почему? Я, Юль, сделал для командировки всё!

– Нет. Не всё. Тебе редактор дал задание разузнать положение с подготовкой туркадров во всей стране. А ты упёрся в один Ростов!

– Это задание давалось по принципу: знаешь дело в Ростове? Не надо! Давай про Омск. Есть Омск? Не надо, давай Калининград… Выходит, едешь писать про одну область, по телефону вызнавай, как обстоят дела во всех остальных местах? Не абсурд ли?

– Не абсурд. Звони и узнавай!

– Не вижу нужды. В одну статью всё не впихнёшь.

– Ты так держишься, будто уже прорезался на литературном Олимпе и сияешь на весь мир! Только мы в нашем журнале этого твоего сияния как-то не заметили. Молчишь? Тогда иди в сапожники.

– Лишь после тебя! Я вежливый. Уступаю дорогу даме. Тебя там больше ждут и проку от тебя больше там будет. А я, может, ещё покручусь в журналистике, – со смехом кинул я и повесил трубку.

Ехать в контору, хоть и в явочный день, не пришлось.

Я позвонил Галинке, сказал, что приеду к работе и буду сопровождать её с платком её матушки для тёти Люси.

– Может, одну отпустишь?

– Не-е… Я приеду к половине шестого.

Заработался! И немного опоздал.

Вижу, стоит Галинка. То ли приветствует, то ли кулаком грозит. И поделом. Ну шляпа! Не опаздывай!

От метро «Юго-Западная» пилим на автобусе.

– Вот тут живут лумумбы, – показывает Галинка в окно на кучку пятиэтажек. Это были общежития студентов университета Дружбы народов. – По словам тёти Люси, меня тут чуть не украли… С мамой я приехала погостить к этой тёте. Я была тогда ещё совсем девочка. У меня белые распущенные по плечам волосы, накрашенные бровки. Само собой, коротенькое платьишко. Вся из себя такая прям куколка… Мы вошли в магазин. Там толклась целая банда, и один был немытее другого. Уставились на меня голодными глазюками. Стали перешёптываться. Видит это тётя Люся, подскочила ко мне со словами «Ведь так и украдут!», схватила меня на руки перед самыми их носами, давая тем самым понять: воруйте нас в комплексе, обеих! Или – позволительный вариант – её, тётю Люсю, одну! Да одной тёти Люси им только и не хватало! Они мигом сориентировались, поскучнели и «похищение» рассохлось. Чёрные страсти быстренько улеглись на дно нуля.

Нашли дом.

Я был покинут на лестнице третьего этажа.

Дальше Галинка побежала одна.

Я читал «Дядюшкин сон» минут сорок.

– Ты где? – слышу её голос исподнизу.

Лечу вниз. А она, оказывается, наверху!

– Ты не слышал, как я прощалась с тётей? На словах она хотела проводить по лестнице до выхода из подъезда. Я упросила разрешить войти в лифт, спустилась до пятого, а там пешком к тебе.

– А мне показалось, ты внизу. Я и пошёл…

– Не зря ездила. Заработала пять рублей и дыни поела. Вчера были из Ташкента у них. Дядя Лёва большой пузырь. Шишкарь! Рулюет всей торговлей в Москве!

«Заработала пять рублей…»

Эти слова обожгли меня. Моей жене дали милостыньку!

Галя говорила что-то ещё, я не всё понимал, и мне было стыдно, что моей жене кинули подачку. В метро я смотрел на неё и чуть не расплакался, еле удержался от слёз…

Ничего… Когда-нибудь и мы заявим, кто есть кто…

Дома Галя похвалилась:

– Знаешь, я нашла покупателя.

– На меня?

– Нет. Не надейся. Сбыту ты не предназначаешься… Капке генерал сказал – найди.

– Что?

– Одну штучку. Я не скажу тебе про неё. Она тебе всё равно не понадобится. Капулька обежала пол-Москвы. Нету! Дефцит! А у нас валяется без дела. Пропадает…

2 ноября 1976. Вторник.

Дыши глубже!

– Дыши глубже! – велит она мне бодро. – Ты полежи. Я побегу получу посылку.

Она быстро вернулась не только с посылкой, но и с анекдотом.

В автобусе жена рассказывала мужу-милиционеру: «У лесника жена ничего не ела, не было аппетита. То не хочу, это не хочу. «Ну, сиди жди аппетита. Я пойду в лес». Пришёл солдат. Жена: «Тебя Аппетит зовут?» – «Аппетит». Подмёл солдат всё до крошки. Побаловались. Ушёл. Вечером жена мужу: «Приходил Аппетит, завтра, как ты уйдёшь в лес, он снова придёт»».

Открыли мы Гришину посылку.

Видим две пачки венгерских макарон.

– Одна открытая, – говорит Галя. – Наверно, Гриша попробовал. Не понравились. Он и отправь нам. Напечатано на пачке по-русски-венгерски-тарабарски:

Предложение на приготовление:

Тесто положить в кипящую воду со солью (вода должна быть десять раз больше чем тесто).

Безграмотно, но по-русски.

Ещё были в посылке килограмм риса и два кило гречки.

Гречка какая-то зелёная. Не росла ли она в реакторе какой-нибудь атомной электростанции?

Ещё скромно присутствовали два кусочка сливочного масла.

Вот нам и гостинчик к Седьмому.

– Пошли по магазинам! – теребит меня Галинка. – А то мои премиальные покоя не дают.

– Галь, помой яблоко себе.

– Я то и делаю. Не читай мои мысли. У меня нет кармана, положу к тебе. Запомни, на сегодня это мой карман с моими премиальными.

Купили мне трикотажный костюм за пять пятьдесят.

– Полмечты моей сбылось! – просияла Галинка.

Погода отвратительная. Крупа, дождь, снег… Бр-р-р!

Дома Галина за вязкой рассказывала, как она попала в солисточки ансамбля техникума. Надо группе выступить на смотре. И чтоб старосте группы не поставили минус, она спела песню «Не зови меня, красивую».

А старостой-то была сама Галинка.

Спела – самой понравилось. И другим она понравилась. Так и взяли в ансамбль.

– Гля, как интересно! Моя жена вяжет…

– Между прочим, я слышала, оренбургские платки начинали вязать мужчины. До семнадцатого века это было привилегией исключительно мужчин.

– На что ты намекаешь?

– Ни на что. Я просто вяжу к твоему свитеру рукава. А то старые обтрепались вдрызг.

Галина дёрнула ящик в столе. Просыпала соль.

Однако мы почему-то не поругались.

Зачем же тогда было рассыпать соль?

– И заразила меня вязкой одна девушка ещё в техникуме, – проговорила Галина.

– Ты чего кидаешь спицы?

– Сами падают, когда кончаю ряд. Они тяжёлые.

6 ноября 1976. Суббота.

Седьмое

Перед самым утром я застонал во сне, порываясь плакать. Мне снилось что-то нехорошее.

Я целую Галину в талию и торжественно говорю:

– Талия жены – святое дело зубов мужа! Он должен её выкушивать по мере надобности, чтобы она, талия, всегда была такой фигуристой, как у тебя. Вот у меня и лозунг поспел: «К тонким талиям жён через зубы мужей!»

Мы окончательно проснулись под холодным душем, и каждый занялся своей производственной гимнастикой. Я ползаю с тряпкой по полу. Мою. Галина надувает шар.

– Не дуй больше! – кричу я. – Лопнет.