Режиссёр смерти: Последний Дебют

– И всё из-за волос и глаз?

– Да, цвета сильно влияют на наше восприятие. Я не назову господина Затейникова сумасшедшим, но и адекватным его назвать нельзя. Все мы в своём роде безумцы, и он не исключение.

Стюарт хмыкнул.

– А что насчёт одежды?

– Одежда… Его излюбленный оранжевый костюм во многом говорит об энергичности и эмоциональности. И, поскольку оранжевый считается цветом осени, он также может ассоциироваться с меланхолией и даже смертью. Жёлтая рубашка может говорить и о солнце, о безумии, увядании, а синий галстук – о печали или умиротворении. Итак, получается, что тема смерти неустанно следует за господином Затейниковым по пятам. Даже его трость с черепом говорит об этом.

– То есть он опасен?

– Считай, как хочешь, для меня же господин Затейников обычен и, на удивление, непримечателен.

– Хм… А вы знаете что-нибудь про инцидент со смертью его друга?

– Если ты так жаждешь утолить свой голод, я расскажу. Но что ты дашь взамен?

– Что хотите.

Усмешка слетела с тонких губ.

– Осторожнее разбрасывайся такими фразочками, малыш. Так уж и быть, ничего не возьму взамен, просто потому что ты меня развлекаешь. А инцидент… Когда господин Затейников ещё работал у Гальгенов, он потерял лучшего друга, кажется, актёра. Фамилии не назову, ибо я сама без понятия, кем был этот человек, но эта смерть повлекла за собой ещё несколько ужаснейших случаев. Всё это в совокупности сильно подкосило и господина Гальгена, и господина Затейникова. С тех пор наш режиссёр очень подавлен. Хотя он может казаться весёлым и беспечным, на деле он до сих пор несёт траур по другу. Кажется, они были очень близки.

– Ясно… – Стюарт придержал паузу. – Вы что-то сказали про моего компаньона.

– Да, про малютку Сэмюеля.

– А что с ним не так?

– М-м… Я не до конца могу его понять. Если ты чрезвычайно прост, то он похож на сложный паззл. Расскажешь мне о нём?

– А что о нём говорить?

– Вот какой он по твоему мнению?

– Он? Ну, он очень наивный, добрый, всегда всех поддерживает, дарит радость и тепло. Любит обниматься. Разве он сложен? Мне кажется, именно он совершенно прост.

– А мне кажется, внутри него сидит какое-то зло… Может, вся эта невинность – лишь маска, за которой скрывается что-то страшное.

Стюарт метнул взгляд в сторону Сэмюеля, сидящего за столом с Петром и Табибом, и призадумался. Чтобы такой человек, как господин Лонеро, таил зло? Смешно!

– А что скажете про тех, кто его сейчас окружает?

– Про Петрушу и Табиба? М-м… Петруша, казалось бы, очень добрый и такой же открытый, как и ты, но на деле он немного сложен. На нём бирюзовый фрак, что ассоциируется с плавными волнами; также это цвет чистоты и невинности. Зелёные глаза символизируют мир и покой. Кажется, всё прямо-таки кричит о его спокойствии и уравновешенности, однако из его образа выбивается красный галстук, что говорит о вспыльчивости, а это идёт в противовес зелёному и бирюзовому. Возможно, он действительно вспыльчив.

– То есть вы считаете, что в нём тоже есть сгусток злобы?

– Возможно. А насчёт Табиба… Он очень пугливый человек.

– Он? Пугливый?

– Да, чрезмерно. Хоть он и кажется хладнокровным и спокойным, как подобает доктору, на деле он по-детски невинен и открыт, о чём говорит доминирующий розовый цвет в его одежде. А вот синий, в его случае, играет роль страха. Конечно, страх принято изображать серым, но синий в некоторых случаях перенимает эту роль. Да, бедный малыш очень пуглив, так что оберегайте его от лишнего стресса, ведь вы, кажется, хорошо поладили.

– Да, поладили. А что вы можете сказать о себе?

– В плане?

– В плане цветов и характера.

– Твоё любопытство поражает, малыш Стю… Во мне преобладает чёрный цвет, – она подпёрла щёку ладонью. – Скажи, я – загадочная женщина? Я ведь кажусь тебе странной и непонятной, да? Не переживай, я к этому привыкла. Мы с моим дорогим Адамом весьма запоминающиеся личности, чем мы очень гордимся. Про нас, обычно, не забывают… Ты ведь меня запомнишь, правда?

– Да, запомню.

– Хорошо, запомни меня, – она доела маффин. – Итак, если у тебя есть ещё вопросы, можешь смело задать их.

– Зачем вы мне всё это рассказали?

– Просто так. Мой Адам уехал, мне стало скучно. А ты смешной и интересный малыш, ибо ты у нас главный герой сей пьесы. Вернее, как ты считаешь.

– Да не считаю я себя главным героем! И вообще, со слов господина Лонеро, все мы – главные герои своих жизней, так что прошу вас прекратить так меня называть.

– Ну какой же ты прелестный, малыш! Итак, на этом всё? Ты меня больше не держишь?

– Нет? Вообще-то, это вы меня держите, а не я вас.

– Я тебя уже отпустила. А ты меня отпустил?

– Да.

– Тогда всего хорошего тебе, малыш.

Она чмокнула свои два пальца и прижала их к его лбу. Стюарт нахмурился и потёр место бесконтактного поцелуя.

– Не делайте так.

Лебедина усмехнулась и удалилась прочь.

III Окаолла и Черисская

Кайдерск, 23 января, 1043 год

Гостиница «ТарТар»: комната Уика

Время 19:41

Время близилось к восьми.

Элла села на расправленную постель и на коротком вздохе выпалила:

– Я рассказала всё Марьям.

Стюарт замер, вперив в неё встревоженный, ожидающий взгляд, и поставил чайник на стол. Она поспешила успокоить его:

– Всё хорошо, не тревожься. Сначала Марьям, конечно, сильно изумилась, так как беспокоится за меня, но потом обрадовалась, что я, наконец, нашла себе спутника жизни.

– А она не удивлена, что всё произошло так быстро?

– Конечно удивилась, но ничего на этот счёт не сказала. Она верит, что я не ошибаюсь в своих выборах, а в тебе я более чем уверена, потому что люблю тебя всем сердцем.

Он замолк, оставив чашки на столе, встал перед ней на одно колено и взял её ладонь в свои холодные.

– Стю, ты чего?..

– …как же сильно я тебя люблю! – он прижал её ладонь к дрожащим губам, покрывая их короткими поцелуями. Чувства рвались наружу, мутили разум, дурманили; казалось, сердце разорвётся на части, если не выплеснуть их наружу.

– Я тебя тоже очень люблю, но что за внезапная любвеобильность напала на тебя?

– Я и сам не знаю. Голова стучит, нет, в голове… стук… Чёрт, я просто… – он судорожно вздохнул и мягко повалил её на постель, нависнув сверху. – …люблю тебя.

Бледные щёки вспыхнули алым пламенем. Элла удивилась этому внезапному порыву, но не оробела, не оттолкнула, а обняла за шею и втянула в долгий поцелуй, вложив в него все свои пылкие чувства и прерываясь лишь на то, чтобы наполнить лёгкие недостающим воздухом. Его дрожащие пальцы сжимали подол её ночного платья, боялись отпустить, – вдруг исчезнет?

На мгновенье прервавшись, он прошептал:

– Пожалуйста, не уходи… я боюсь, что это сон…

– Не бойся, ничего не бойся… Это явь, не сон. Я рядом.

– И я… всегда.

Жадные, ненасытные поцелуи. Сбитое опаляющее дыхание. Блестящие приоткрытые глаза. Искры. Головокружение.

Некогда холодные ладони потеплели, скользнули по мягкому бедру и поднялись к талии. Тёмные щёки приятно жгло и кололо. Огонь бушевал в отяжелевшей груди, опьяняющая страсть игралась с разумом, и невыносимый жар добирался по сосудам до всех его членов. Разорвав очередной поцелуй, он прильнул губами к лилейной шее и едва сдерживал себя от укусов. Конечно же, сдержаться не удалось, и зубы под тихое рычание оставили красный кружевной след на коже.

Элла тоже не бездействовала: руки её судорожно стягивали с него рубашку, блуждали по крепкому телу, начиная с плеч и заканчивая будто стальным прессом. С губ срывались тихие стоны. Мысли плавились.

– Я так тебя люблю, Стюарт… – шёпот обжёг его шею. – Ты не представляешь, как сильно я тебя люблю…

Вместо ответа – укус и осторожный, будто виноватый поцелуй.

Они поменялись местами: теперь Элла нависала над ним. Распустив длинные волосы, она стянула с себя платье и игриво ухмыльнулась, ощущая на себе прожигающий взгляд. Стыд, смущение, робость – всё кануло в лету. Остались лишь жажда и желание.

…

Громкий стук сердец сливался с часовым тиком. Разгорячённые полунагие тела жались друг к другу: Стюарт, закрыв глаза, считал удары, Элла перебирала его спутанные волосы и наматывала чёрные локоны на пальцы.

– Марьям очень ревнует меня к тебе, – прошептала она. – Я пытаюсь уделять вам двоим одинаковое количество внимания, однако вы требуете ещё и ещё…

– Извини, если тебя это напрягает.

– Нет-нет, я, наоборот, рада проводить с вами всё время! Вы самые дорогие люди для меня, и без вас мне ужасно одиноко. В последнее время я даже засыпать в полной тишине не могу, так как ощущаю себя будто в гробу, поэтому завожу на ночь музыкальную шкатулку и сразу вспоминаю то тебя, то Марьям.

– Вот как… А ты, случаем, не слышишь по ночам странное скрежетание или какие-нибудь механические звуки?

– Нет, не слышу.

– Странно… Неужели я один слышу этот металлический лязг?

– Может, тебе это мерещится от нервов? – она огладила его по щеке и поцеловала в лоб. – Эх, когда же твоя головушка перестанет так много думать?..

– Кажется, никогда.

Они погрузились в минутную тишину.

– Споёшь мне колыбельную?

Элла вскинула бровями:

– Колыбельную?

– Да. Хочу слышать твоё пение не только на сцене.

– Ох, если ты желаешь…

– Желаю.

Солистка присела на кровати, уложила голову скрипача на свои мягкие колени, чутка поразмыслила и, поглаживая его по волосам, тихо запела:

Крепко спи и помни, что ты не один,И во сне увидишь танец балерин,Что на сцене кружат и поют тебе:«Крепко спи и помни о своей мечте».Крепко спи и знай, что ты не один,Пусть нас окружают бедствия лавин.