Режиссёр смерти: Последний Дебют

– Я не романтик…

– Снова отрицаешь очевидное.

– М… Если честно, мне поначалу казалось, что ты очень строгая.

– Все мне так говорят, но ошибаются. Я совсем не строгая, даже чересчур мягкая и ранимая, – она посмотрела ему прямо в глаза. – Скажи, а ты любил когда-нибудь?

– Никогда. Я всегда твердил себе, что эти тёплые чувства мне чужды и я навеки останусь одиночкой, но… «Любовь выскочила перед нами, как выскакивает убийца, и поразила нас сразу обоих», да?

– Да.

Их дыхания смешались. Стюарт с нежностью провёл холодной ладонью по её горячей щеке и осторожно прильнул губами к её губам. Сердце трепетало, живот скручивало от приятного волнения. Элла обвила руками его шею и углубила поцелуй, закрыв глаза.

Почти сразу их прервал постучавшийся в дверь Сэмюель. Нахмурившийся Стюарт нехотя отстранился и тяжело вздохнул, когда его громко позвали по имени.

– Я сейчас, – сказал он Элле и вышел в коридор.

– Стюарт, пошли завтракать! Там така-ая вкуснятина!

– Хорошо-хорошо… Вы идите, я позже подойду. Я… ещё не все вещи разложил.

– Хорошо!

Скрипач вернулся к поднявшейся с кровати возлюбленной.

– Наверно Марьям меня заждалась, – сказала она. – Я… пойду, хорошо?

– Да, конечно, – с досадой кивнул он.

– Ты только не расстраивайся, вечером я постараюсь к тебе прийти и буду в твоём распоряжении.

– Спасибо, дорогая. Буду ждать.

Они попрощались коротким поцелуем и спустились на первый этаж, по которому разливалась брань хриплых голосов, резавших слух. Сильно похожий на брата усатый Сифон Цербет и темноволосый мужчина в каске рьяно спорили о чём-то, пока Ахерона и Ехид наблюдали за ними, как за скучным фильмом. Влюблённые, решив не обращать на словесную дуэль внимание, зашли в столовую и, наполнив подносы едой, расстались: Элла подсела к подруге, а Стюарт направился к Сэмюелю, Петру и Табибу.

– Ба! Вот и наш романтик! – усмехнулся Радов. – Ну что, как тебе гостиница?

– Неплохая, – хмыкнул Уик.

– Согласен, но-о я бывал в гостиницах получше! Здесь интерьер странный, да и окон нет…

– Тоже мне, сравнил ляшку с пальцем. Это трёхзвёздочная гостиница, а ты нам про пятизвёздочные рассказывал, – сказал Такута.

– Откуда ты узнал, что она трёхзвёздочная? – удивился солист.

– Ахерона сказала! – ответил композитор. – Мы разговорились, и она мне всё-все рассказала про «ТарТар»! А Табиб рядом сидел.

– О как… И что же она рассказала?

– Ну-у, то, что гостиница специально строилась для таких, как мы, и что господин Затейников активно участвовал в её постройке. Говорят, это здание таит в себе множество секретов, но их раскрывать нельзя…

– Потому что любопытным могут нос оторвать, – добавил Табиб.

После завтрака приятели разбрелись по этажам. Стюарт зашёл в комнату и, встретившись с Эллой, приятно удивился.

– Элла?

– У Марьям болит голова, она решила вздремнуть. Теперь я здесь, – улыбнулась солистка.

Они сели на кровать и долго молчали, с нежностью смотря друг на друга. Даже молчание было им приятно, ведь они – вместе, слушают сердцебиенный дуэт и чувствуют прикосновения друг друга.

– Ох, я вспомнил… – первым заговорил Стюарт, сведя брови к переносице. – Я хотел спросить, не знаешь ли ты сюжет этого загадочного мюзикла?

– Хорошее слово: загадочный… А сюжет знаю, но лишь частями, да и то только зачин. Господин Затейников решил сохранить интригу даже для нас, потому напрямую ничего не скажет вплоть до первой репетиции.

– А в чём зачин, если не секрет?

– М-м, насколько я поняла, это история выживания группы людей в брошенной гостинице «Неделя». Это что-то наподобие закрытого детектива: среди этой группы затаился убийца, который каждую ночь выходит на охоту. Задача персонажей – отыскать убийцу и прекратить вереницу преступлений. Я играю супругу известного музыканта, но что дальше предстоит по сюжету этой роли, не до конца понимаю. Завтрашний день должен раскрыть нам все карты.

– Да, надеюсь раскроют… Забавно будет, если этот сюжет вдруг станет реальностью, учитывая, как меня настораживает эта гостиница.

– А ну-ка сплюнь!

Элла засмеялась.

К ужину Стюарт пришёл раньше всех. Он не был голоден, потому поспешно выпил кружку кофе и вышел в фойе, где пересёкся со старшим Цербетом и Сэмюелем. Сифон театрально лил слёзы, громко сморкался, всхлипывал и рассказывал о своей непростой жизни: как над ним издевались в школе, как его чуть не убили в юношестве, как его бросила жена, когда он лежал в больнице с травмой головы, как он долгое время после этого находился в трауре и медленно травил себя алкоголем и проч. Композитор слушал его с неподдельной жалостью и утешающе поглаживал по спине.

– Когда-то нас было трое, трое братьев, трое Цербетов! – поднимал палец к небу охранник. – Но после ужаснейшей автокатастрофы нас осталось двое! Двое! А ведь мы были как трёхглавый пёс: сильные, опасные, многоуважаемые!.. Без Аила мы не так сильны… Горе, горе!..

Стюарт недоумённо застыл в дверях. Возле него зевал Ехид со скрещенными на груди руками. Завидев музыканта, он лениво сказал:

– Вы уж не пугайтесь моего брата. Он немного того… – он прокрутил палец у виска. – …чудаковатый! Мы с ним как палка на двух концах или типа того. Это он после травмы головы таким стал, громким, психованным и о-очень странным. Вот сейчас вы видите, как он лапшой наседает на уши бедному мальчику и неизвестно, когда остановится, да и остановится ли вообще? – неизвестно.

– Думаю, этому мальчику действительно интересна жизнь вашего брата, так что вы не переживайте на этот счёт.

– А я и не переживаю! Пусть болтают, пусть! Брату забава на вечер нашлась, а то его обычно никто не слушает.

Вернулся в комнату скрипач с острым желанием вести дневник, чтобы освобождать перегруженный мозг от мысленных камней. Сев за стол, он вкратце записал события сегодняшнего дня, безуспешно попытался на бумаге сформулировать причины своей тревоги и после с ноющими висками лёг в постель.

– Завтра раскроются все карты… завтра.

II Добродей Затейников

Кайдерск, 13 января, 1043 год

Гостиница «ТарТар»: фойе

Время 07:07

К семи часам столовая открылась, приглашая к себе проголодавшихся жителей гостиницы.

Набрав немного еды с фуршета, зевающий Стюарт подсел к возбуждённому Сэмюелю и принялся за скромную трапезу, искоса поглядывая в сторону Эллы и её подруги. Конечно, эти взгляды не ускользнули от счастливого композитора.

– Всё смотришь на свою красавицу? – промурлыкал он.

– Что? Я… А разве это так заметно?

– Очень! Вы двое совсем не скрываетесь, и то мило! Я так рад, что ты наконец-то счастлив! – после небольшой паузы он поднял палец вверх и сказал: – Кстати, я от Ахероны узнал немного о господине Затейникове. Хочешь послушать?

– Давайте.

– Знаешь, почему он так богат?

– М?

– Потому что несколько лет назад у него трагически погиб дядя и оставил ему большое наследство, в том числе особняк в Кайдерске.

– Даже целый особняк…

– Да! И вся свита живёт вместе с ним! А знаешь почему он седой?

– Он седой?

– Ну-у, я его ещё не видел въявь, но поговаривают, что после смерти близкого друга он поседел от горя.

– …а какие волосы у него были раньше?

– Красные, вроде.

– Вам не кажется, что это домыслы сплетников?

– Ну, наша жизнь бывает так удивительна и странна, что я охотно верю в это! Если бы ты умер, я бы тоже поседел от горя.

– Вы и так светлый.

– Стал бы ещё белее! Так что не умирай рано, пожалуйста.

– Я и не собирался.

После завтрака приятели укутались в тёплые одежды и вернулись в фойе, где перед пишущим что-то в блокнот Хайроном толпились их коллеги. Когда все собрались, проводник с блаженной улыбкой воскликнул:

– Доброе утро, дамы и господа! Как вам спалось? – получив несколько положительных ответов, он поднял руку, прося тишины. – Очень рад, что вы все довольны и бодры! Я передам это господину Затейникову, он будет счастлив. А сейчас кутайтесь в шубы, мы отправляемся к Большому театру! Все за мной!

Хайрон вместе с Ехидом Цербетом вывел всех по тоннелю на улицу. У ворот прозябший охранник пожелал всем удачи и вприпрыжку вернулся на пост, а чичироне повёл коллег по редкой аллее к роскошному персиковому зданию с восьмью колоннами и мраморными статуями трёх рычащих львов на крыше – Большой Кайдерский театр.

Обойдя театр, восхищённые коллеги зашли внутрь через служебную дверь и сдали верхнюю одежду в гардероб. Повторно пересчитав всех, Хайрон объявил, что господин Затейников немного опоздает, и около четверти часа развлекал толпу рассказами о Большом театре.

Часовым боем раздались шаги, – с лестницы к ним сошёл невысокий мужчина в оранжевом костюме, жёлтой рубашке, синем галстуке (галстук был необычный: он соединял в себе классический галстук и галстук-бабочку) и коричневых туфлях с тёмным градиентом; в руке у него покачивалась трость с маленьким черепом на набалдашнике. Стюарт посмотрел на его бледное лицо: кристаллически-белые кудри до плеч, белые длинные ресницы, железный взгляд рубиновых глаз, вздёрнутый нос, овальное пенсне с оранжевыми стёклами и широкая улыбка, нет, хищный оскал. Что-то в груди ёкнуло, сердце застыло в напряжении. Нехорошее предчувствие молотком ударило в голову, заскрипели колёса мыслей.

– Добр-рое утро, коллеги! – живо воскликнул мужчина. – Прошу простить за опоздание. Надеюсь, Хайрон развлёк вас рассказами о нашем театре, и вы не заскучали.

Толпа хором поприветствовала его.

Скрипач наклонился к уху композитора:

– Это Затейников? Не таким я его представлял…

– Я тоже, но он выглядит очень бодро и живо!

– Да, живо…

– Спасибо, Хайрон, можешь быть свободен, – махнув в сторону тростью, обратился режиссёр к подручному. Хайрон поклонился и ушёл. – Итак, коллеги, наша первая репетиция пройдёт завтра, а сегодня я хотел бы провести вам небольшую экскурсию по нашей творческой обители и после устроить финальную читку. Все готовы?

– Да!

– Отличный настрой, коллеги! Тогда все за мной!

Затейников повёл всех за собой по этажам, делясь планом работы и своей заразительной радостью. Сначала он показал им обшитые изумрудным бархатом ложи, затем обширные гримёрные и небольшой подземный репетиционный зал, а в конце привёл в просторный, сверкающий золотом зрительный зал с многочисленными рядами узорчатых малахитовых стульев. Многотонная люстра переливалась всеми существующими цветами у искусно расписного потолка, а перед сценой, сокрытой тяжёлым охристым занавесом, расположилась подвижная широкая оркестровая яма.

– Завтра мы репетируем здесь. Послезавтра этот зал будет занят, и мы отправимся в малый, – предупредил режиссёр и взглянул на карманные часы. – Даю вам полтора часа на то, чтобы прийти в себя, и после приходите в малый зал на читку!

На том экскурсия кончилась.

Затейников отвёл в сторону несколько сотрудников, не относящихся к солистам: то был доктор Табиб Такута, композитор Сэмюель Лонеро (он мимолётно представил Стюарта Затейникову), фотограф Илона Штуарно, автор либретто Гюль Ворожейкин, хореограф Лебедина Грацозина и драматург Ванзет Сидиропуло, и обсудил с ними важные организационные вопросы.

– Выглядишь настороженно, – оставшись наедине со Стюартом, сказал Табиб.

– У меня нехорошее предчувствие и от этого живот крутит…

– Может, нервничаешь из-за нового места?

– Навряд ли. Ладно, не важно.

– Ещё как важно. Я бы тебе советовал развеяться и прогуляться по городу; поверь, он очень красивый.

– Я бы с радостью, но, боюсь, так я сильнее уйду в раздумья.

– А ты возьми с собой Сёму и Петра; уж эти болтуны тебя развеселят.

Они посмеялись и вернулись в зрительный зал. Перед сценой стоял, опёршись о трость, Добродей и заворожённо смотрел на свою окровавленную ладонь.

– Что с вашей рукой? – нахмурился подошедший к нему Стюарт.

– Да так, порезался обо что-то.

– Царапина сильно кровит! Может, вам стоит обраб…

– Нет, нет, мне нравится! Ха-ха, знаете, Уик, я очень, очень люблю вид крови. Кровь мне чем-то напоминает розы: алые, острые, они завораживают своей красотой и больно жалят… Так и кровь. Так и кровь.

Под его немигающим взглядом скрипача сковал страх, словно перед ним стоял не человек, а страшный Бес или сам Сатана. «Тебе просто кажется», – заверил он самого себя и мотнул головой.

Затейников всё же вытер порезанную ладонь салфеткой и усмехнулся:

– Вам нравится наш театр, Уик?

– М-м, да, изумительное место. Не думал, что Большой театр Кайдерска настолько красивый.

– О, у нас все театры красивые! Если будет время, посетите несколько постановок, особенно советую постановки моего доброго коллеги Аиделя в Малом театре. Билеты, конечно, не дешёвые, но, уверяю, вам понравится! Да-а, понравится… – Затейников тихо рассмеялся и так же внезапно замолк. – О, кстати, Уик, вы ведь родом из Даменстока, верно?

– Да, а что?

– Ничего-ничего, просто интересно. Мы ведь совершенно с вами не знакомы, вот я и интересуюсь… Я ведь должен знать, с кем буду работать, сами понимаете… А с Лонеро вы знакомы или вас порекомендовали ему?

– Мы знакомы.

– О как! Тогда не сомневаюсь в его выборе и очень надеюсь на нашу крепкую дружбу, – он протянул ему руку, и Стюарт осторожно пожал его широкую жилистую ладонь. – Вы на меня смотрите с таким диким страхом… Что-то не так?

– Нет, всё в порядке.

– Тогда покрепче сожмите руку! Во-от, другое дело. Стюарт Уик…

– Скажите, господин Затейников, зачем вы держите сюжет постановки в секрете? От господина Лонеро я узнал, что он, грубо говоря, вслепую писал музыку для вас.

– Я ярый интриган и обожаю делать сюрпризы, потому всё держу в секрете. Ну и чтоб не сглазили.

– Вы суеверный?

– Да. А вы, как вижу, нет. Серьёзный, хмурый красавец-аристократ с экзотической внешностью! Вы мне нравитесь, Уик! Вам вы тоже в театрах выступать.

– Я не артистичен.

– Это да, вы скупы на эмоции. Но измениться никогда не поздно!

– Я и не хочу меняться.

– Ваше дело, я просто говорю! Болтать люблю очень; думаю, вы заметили, – он сощурил глаза. – А расскажите-ка что-нибудь о себе, Уик.

– Что именно?

– Что хотите!

– Мне нечего о себе говорить.

– Значит, из вас информацию выуживать надо… Вот, к примеру, что вы прячете под повязкой?

– Глаз.

– Целый?

– Возможно.

– А родители у вас кто? Иммигранты?

– Нет.

– Любопытно… А имя вам почему дали такое?

– Не знаю.

– А я знаю! Стюарт означает «страж» или «управляющий». Думаю, ваша мать хотела вырастить из вас лидера, потому дала вам такое имя. Говорят, Стюарты хорошие стратеги и ужасно ответственные люди… И вы наделены всеми этими качествами, Уик.

– К чему вы это всё говорите?

– Болтать люблю! Но, вижу, вам не очень нравится моё общество.

Стюарт промолчал, и Добродей со смешком покинул его.

***

Первая репетиция прошла более чем удачно: приезжие солисты ближе познакомились с местными солистами и объёмным ансамблем, музыканты передружились с Лонеро и Стюартом, а важные лица уже мыслили коллективным разумом и походили на сложный, но слаженный механизм. Драматург Сидиропуло вместе с режиссёром Затейниковым, художником-постановщиком, которым оказался Хайрон, хореографом Грацозиной и поэтом Ворожейкином контролировали ход действий, сидя в зале или бродя по сцене с актёрами. Фотограф Штуарно снимала весь процесс на камеру, бегая как маленькая собачка то по сцене, то по залу и ложам в поисках нужного ракурса и интересной композиции. Доктор Такута, чьей помощи особо не требовалось, сидел в первых рядах, решал судоку и безучастно наблюдал за всем.

Так продолжалось неделю.

Работа кипела с раннего утра до поздней ночи. Все, уставшие после насыщенных, но изматывающих репетиций, возвращались в гостиницу и после ужина продолжали заучивать текста и репетировать. Многие вечера Стюарт проводил с неустанно репетирующей Эллой и помогал ей заучивать партии, а во время коротких перерывов играл для неё на скрипке. Любовь… любовь зажигала их души и отгоняла все тревоги прочь.

А Сэмюель за эту неделю успел передружиться абсолютно с каждым в гостинице. Теперь его знали и любили все, о нём говорили, как о лучике света в тёмном царстве, и постоянно ласкали, как котёнка, ведь он так мил и невинен. Конечно, не обошлось без исключений, коей оказалась двадцативосьмилетний фотограф Илона Штуарно, получившая среди коллег прозвища «чихуахуа» и «общественная язва». Это была низенькая девушка с шоколадной кожей, двуцветными волосами (белая чёлка и длинный иссиня-чёрный хвост), вздёрнутым носиком и одним вечно сощуренным правым глазом (глаза её, кстати, были очень красивого насыщенного оранжевого цвета и походили на два мандарина). Одета она была всегда в одно и то же: красный шарфик на крепкой шее, рыжая удлинённая рубашка с медальончиком в форме светящейся красной лампочки на груди, большие зелёные шаровары и чёрные ботинки на высокой платформе. И эта маленькая хулиганка при любой возможности обзывала Сэмюеля то «глупым блондинчиком», то «тупым оленем», то «наивным идиотом», пинала локтем в бок и всячески смеялась над ним. Сэмюеля это, конечно, сильно расстраивало, но обижаться или отвечать на пакости он не собирался, хотя Стюарт с Петром уговаривали его прервать эти надоедливые издевательства грубым ответом.

– Разве ты не злишься на неё? – всё дивился солист.

– Я не умею злиться и никогда не умел, – отвечал композитор. – Думаю, скоро я ей надоем, и она перестанет меня трогать. Надо просто подождать.

– Bon cœur… (фр.: Доброе сердце…)

Позже Сэмюель узнал от Ахероны немного информации про «чихуахуа». Оказалось, Илона подрабатывала в скандально известных газетах «Некрополь» и «Белладонна», профессионально вила гирлянды сплетен, помогая журналистам в грязной работе, и часто мешала полиции на местах преступлений. Она только казалась на первый взгляд глупой и недалёкой, когда на деле её стоило опасаться, ибо она могла без труда раздобыть любую информацию про каждого, кто был ей неприятен, и выставить его круглым дураком.

– Но не переживай, – успокаивала Сэмюеля Ахерона, поглаживая его по голове, – тебя она не тронет. Ты всем нравишься, и мы за тебя заступимся.

– Да, мы не дадим тебя в обиду! – поддакнул Сифон Цербет.

– Нас много, а она – одна, – добавил Ехид Цербет.

– Спасибо, я тоже вас всех люблю… – улыбнулся композитор и крепко обнял каждого. Однако вместо ответной радости Ахерона стыдливо опустила взгляд, Ехид поджал губы, а Сифон предался внезапным рыданиям, крепко прижимая изумлённого Сэмюеля к себе и неустанно повторяя: «Это трагедия, трагедия!..»

Скрывшись во тьме лестницы, встревоженный Стюарт наблюдал на этой странной картиной и не мог понять происходящего. С бурным танцем мыслей он вернулся в комнату и, пристреленный, рухнул на смятую постель. Нет, здесь точно что-то не так! Подавить смятение было всё трудней, потому он, зажмурившись, погрузился в глубокий колодец размышлений. За стеной послышалось странное скрежетание и тихий стук какого-то механизма. Прислушавшись, он ничего не услышал и принял этот шум за игры воображения.

– Пройдёт, – отмахнулся он, лёг набок и заснул.

***

Рокот. За толстым стеклом чёрный, как воронье крыло, небосвод.

Дрожащая стрелка. Стрекочущий, как сверчок, часовой механизм.

Ненасытный мрак. Жёлтые, как лицо больного, ободранные стены.

Пляска жёлтого лепестка. Застывшие, как пот на лбу, восковые капли.

Извивающийся дым. Искусанная, как карандаш, сигарета.

Кедровый стол, скрипучий кривой стул. Добродей, как верный пёс, ждёт. Смотрит на свечу. Догорает… и сам он горит. Горит, но никак не догорит.

В глазах железо. Нет, надежда. Любовь. Отчаяние. Печаль. Странная непонятная смесь.

Сердце пропускает удар. Первый, второй, третий…

Голова тяжелеет. Шея болит, словно по ней прошлись топором.

«Что ты задумал?»

Голос. Тихий, шероховатый голос. Родной, но не такой, как раньше. Пустой. Холодный.

Добродей молчит, блаженно улыбается. Чувствует пристальный взгляд. Глаза узкие, красные, как воск свечи. Лицо серое, с фиолетовыми пятнами. Брови тонкие. Носа нет, как и половины губ – вместо них белый череп. Гнилые зубы. Волосы парят в воздухе; тёмные, не короткие и не длинные. Чёрно-красное похоронное платье.

Пахнет миндалём.

Он подходит ближе. Смотрит. Повторяет вопрос:

«Что ты задумал?»

Молчание.

Добродей поворачивает к нему голову. Шумная ухмылка. Губы кривятся. Окурок в пепельнице.

– Помнишь, ты говорил, что хочешь войти в историю?

«Да».

– И я хочу. Все обо мне будут знать. И я буду рядом с тобой даже там, в газетах. Они вспомнят о тебе, потому что там буду я. Ты не забыт.

«Забудь».

– Никогда…

Новая сигарета.

– …не забуду.

Вздох.

– Не покидай меня никогда. Мне страшно. Здесь темно и холодно. Одиноко…

Немигающие глаза, красные, как яблоки.

– Ты не человек. И я тоже не человек. Больше не человек.

«Прошу, хватит».

– Никогда.

Протяжный скрип двери. Он ушёл.

Хайрон и Ахерона с беспокойством смотрели на Добродея.

– Вы снова курите, господин? – поджала губы регистраторша.

– Да. Зачем пришли? – холодно спросил режиссёр.

– Мы беспокоимся о вас, – сжал кулаки постановщик. – Вам снова одиноко, господин?

– Мне всегда одиноко.

– Не хотите попить чай?

– Нет. Ложитесь спать.

– Но…

– Ложитесь спать. Оставьте меня.

Помощники переглянулись.

– Мы вас любим, господин Затейников. Спокойной ночи, – враз сказали они и ушли, закрыв дверь.

III Досье

Кайдерск, 20 января, 1043 год

Гостиница «ТарТар»: комната Стюарта Уика

Время 23:00

Часы гудели, давили на нервы. Тик-так. Тик-так.

Стюарт долго ворочался в постели, силясь уснуть. Но мысли… мысли мешали, открывали веки и сотрясали разум. Сдавшись, он включил настольную лампу и сел за стол, думая занять себя чтением, однако на глаза ему попалась красная записная книжка. В голове звонко щёлкнуло.

– А это идея…

Он открыл книжку где-то посередине, пометив разворот ляссе, написал дату и озаглавил страницу: «Свита Затейникова».

Добродей Затейников

Режиссёр

48 лет

Не женат.

Имеет музыкальное образование.

Постоянно скалится. Кажется, словно он что-то задумал. Во время разговора может беспричинно рассмеяться. Болтлив. Взбалмошен. Когда что-то идёт не по его плану, гневно вскакивает с места, будто собирается закричать, однако держит себя в руках и с натянутой улыбкой указывает на ошибки.

Много курит. Очень много курит.

Ненавидит животных. Любых. (Это уже многое говорит о нём.)

Любит вид крови. Сравнивает её с розами.

Суеверный. Панически боится чёрного цвета.

Получил большое наследство от дяди и преувеличивает его благодаря своей славе.

Живёт в особняке со своей свитой.

Ранее работал в Даменстонском театре им. Микаэля Гальгена.

По слухам после потери близкого друга поседел и переехал в Кайдерск.

Хайрон

Художник-постановщик

30 лет

Не женат.

Слишком громкий, но не болтливый.

Глаза хитрые, недобрые. Сильно щурится, отчего его глаза становятся ещё уже.

Ранее работал экскурсоводом в историческом музее Кайдерска, откуда его уволили из-за драки с посетителем.

Познакомился с Затейниковым в баре, где по пьяни подрался с кем-то. Затейников защитил его от оппонента и дал переночевать у себя. С тех пор Хайрон – его главный подручный.

Не выносит детей.

Предпочитает отношениям одиночество. Кажется, женщины ему абсолютно безразличны.

Сифон Цербет

Охранник гостиницы

45 лет

Не женат. Был разведён.

Старший брат Ехида.

Его настроение меняется по щелчку пальца.

Из-за тяжёлой травмы головы стал психованным. После этого от него ушла жена. Ранее работал на заводе, где, предположительно, получил травму.

Говорил что-то про старшего брата Аила и его смерти от несчастного случая.

Постоянно курит трубку и из-за этого кашляет.

Был объектом издевательств в школе.

Ему постоянно кажется, словно его преследуют.

Постоянно повторяет про какую-то трагедию и плачет навзрыд при господине Лонеро.