Полная версия:
Режиссёр смерти: Последний Дебют
Сан Кипари
1. Режиссёр смерти: Последний Дебют
Глава 1: Приглашение
I Союз противоположностейСтолица Яоки Даменсток, 8 января, 1043 год
Забегаловка «Блэк & Уайт»
Время 17:09
Зима нынче выдалась морозной.
Улицы замело: мириадами бриллиантов сверкали высокие сугробы, ноги по щиколотки тонули в необъятном белоснежном океане, армады снежинок кружили пируэты, мерцали при блеске фонарей и порошили людские одежды, раскидистые ветви деревьев и крыши зданий украшали снежные шапочки, а вереницы закрытых окон – витиеватые узоры. Пустые иссиня-чёрные небеса подчёркивали лучистую красу зимы, такой мистической, такой великолепной…
В тёмном углу у жарких батарей забегаловки, куда непрерывным потоком заплывали погреться и отужинать горожане в шубах и пуховиках, сидели двадцатиоднолетний скрипач Стюарт Уик и семнадцатилетний композитор Сэмюель Лонеро.
Несмотря на столь юный возраст, неоконченную школу и недавний переезд из небольшого городка в столицу, Сэмюель благодаря своему блистательному музыкальному таланту, абсолютному слуху и общительности обрёл широкую известность и был очень востребован в музыкальной стезе: его приглашали на работу в именитые театры и элитные рестораны с живой музыкой, предлагали дирижировать атмосферой в кино и даже преподавать в училища. И он заключал множество сделок, в основном с режиссёрами (в преподавательство он пока не решался идти, ибо побаивался груза ответственности). Однако у этой золотой медали была и обратная сторона – завистники, которым не хотелось, чтобы их место занимал приезжий мальчишка, оттого они строили ему козни и пытались впутать в какой-нибудь скандал, дабы разрушить начинающуюся карьеру. Именно из таких ситуаций и передряг Сэмюеля спасал Стюарт – его лучший друг и его полная противоположность. Если композитор был наивен, добросердечен и весьма неуклюж, то скрипач был очень суров, собран и сдержан. Даже внешне они кардинально разнились: кожа у композитора была почти белой, когда скрипач был темнокож; первый был блондином с длинными, убранными в густой хвост волосами, второй – брюнетом с зализанной вбок фиолетовой чёлкой и уложенными в необычную причёску короткими волосами: завитые концы прядей образовывали подобие осьминожьих ножек и блестели от лака.
Очертим детальнее их внешности и характеры.
Сэмюель был воистину солнечным человеком: светлый мягкий лик всегда озаряла широкая улыбка с белоснежными рядами зубов, а большие апатитовые глаза, под которыми темнели поцелуи бессонницы, сияли и с постоянным любопытством озирались по сторонам. Характером он был очаровательно мил, бесконечно щедр и чрезмерно сердоболен, и за свои семнадцать лет ещё не успел никого возненавидеть. Казалось, ни одна чёрная мысль не оскверняла его светлый ум, ни злоба, ни раздражение никогда не омрачали его лицо, брови не знали хмурости, никакие обидные слова или оскорбления не крутились на его языке, – он был кристально чист и душой, и совестью. Своих конкурентов и завистников он любил, поддерживал и уважал, чем заслужил всеобщую любовь; все его прославляли, рекомендовали и ласково звали «восходящей звёздочкой». Каждый раз при виде знакомого человека (коих было немало) Сэмюель окликал его, распростирал руки для крепких объятий, осыпал расспросами о работе и здоровье и с улыбкой внимал словам собеседника, поднимая ему настроение и заряжая энергией. Даже не тактильный Стюарт никогда не уклонялся от его объятий и приобнимал одной рукой в ответ. Кстати о Стюарте…
Сам Стюарт и все, кто с ним знаком, согласятся с тем, что характер его очень сложен и тяжёл. Он циничен, неприятно прямолинеен, недоверчив и замкнут. Могло показаться, что он высокомерен, однако это было не так: он совсем не считал себя лучше и выше всех, но и людей не считал лучше себя (не считая Сэмюеля, его он почитал как своего мастера). Стюарта многие не любили, но уважали, к его мнению и критике прислушивались, его советам всегда следовали, но с сомнениями и опасениями. Сам скрипач прекрасно знал, что мог перегибать палку и разбрасываться не самыми приятными словами, потому старался сдерживать себя от колкого словечка и вовремя замолкал. Абсолютно все люди, даже коллеги для него были чужды, лицемерны и злы, а близких для себя людей он мог пересчитать по пальцам, да и то не мог всецело им доверить свою душу.
Природа не обделила музыканта красотой: внешне Стюарт был истинным аристократом. Одетый со вкусом (в основном в светлые многослойные костюмы), увешанный различными украшениями, по-кошачьи изящный и утончённый он привлекал к себе большое количество внимания и постоянно ловил на себе удивлённые взгляды, чаще всего устремлённые на его лицо, украшенное белой повязкой на правый глаз. Никто не знал причины, по которой он носил повязку, и даже его семья не понимала, зачем он скрывал свой целый работающий глаз, но никто вопросов никогда не задавал.
И вот, эти яркие противоположности обсуждали очередной контракт Сэмюеля с театральным режиссёром, про который Стюарт ничего не слышал.
– …так вот, я достаточно долгое время помогал господину Затейникову с его новым проектом и больше полугода писал музыку под лирику Варо… Ворожейкина, вроде (правда, почему-то я был без полного сценария на руках и даже в глаза не видел ни Ворожейкина, ни господина Затейникова, ну да ладно!) И-и господин Затейников всегда был доволен моей работой и вообще никаких правок не вносил, ни-ко-гда! Вообще он тоже музыкант, как я слышал, и… а к чему это я? А! Так вот, так как скоро состоится премьера этого мюзикла, меня пригласили дирижировать!
Стюарт хмыкнул, задумчиво ковыряя макароны вилкой.
– Интересно… И где это будет?
– В Кайдерске! Я там никогда не был, но, говорят, это очень красивый город!
– Да, я тоже наслышан.
– А ты туда ездил?
– Нет.
– А хочешь съездить? – загадочно улыбнулся Сэмюель.
– Хм, возможно. А что?
– Не хочешь, ну… поехать со мной? Мне одному немного страшно ездить в незнакомые места к незнакомым людям, да и господин Затейников не против, чтобы я привёз с собой ещё одного музыканта: у них как раз скрипки не хватает, да и у тебя пока работы нет, насколько помню…
– Да, я свободен, – он нахмурился и придержал паузу. – Но почему-то от вашего рассказа об этом режиссёре мне не по себе…
– Ну пожалуйста, Стюарт, съезди со мной! Мне страшно одному в незнакомом месте, да и с господином Затейниковым я ни разу не виделся, а рядом с тобой я буду храбрее и… и лучше!
– Вы и так хороши, зачем вам быть лу…
– Ну Стю-юарт, ну пожа-алуйста! Прошу, прошу, прошу, прошу-у!
– Хорошо-хорошо, я поеду, только не пищите, умоляю вас!
– Ура, ура! Я обещаю, что тебе понравится, что я не буду тебе надоедать и, вообще, клянусь, ты получишь огромное удовольствие от этой поездки! Вот увидишь! В конце концов, ты там ни разу не был, так что наверняка получишь много хороших впечатлений, вдохновишься и… захочешь что-нибудь написать! Тебе ведь хочется там побывать, да? Да?
– Да-да, хочется…
Сэмюель просиял:
– Отлично! Мы поедем завтра утром! Билеты уже есть, господин Затейников нас всем обеспечил!
– Оу, даже так… Оперативно. И у меня больше нет выбора, да?
– Так ты не хочешь?..
– …хорошо, я поеду с вами, но…
– Ура!
Стюарт тяжело вздохнул и улыбнулся краешком губ, однако непонятная тревога играла с расстроенными струнами его души. «Пройдёт», – подумал он и привычно отмахнулся от своих чувств.
Сэмюель продолжал о чём-то восторженно рассказывать, однако сосредоточиться на его словах было трудно, – тревога никуда не уходила, всё возрастала и плоскогубцами стискивала виски. Голову скручивали различные мысли и нехорошие предчувствия: Стюарту казалось, что что-то не так с этим загадочным режиссёром и мюзиклом без сценария, но что именно ему не нравилось он не понимал, потому ничего не сказал приятелю.
***Даменсток, 9 января, 1043 год
Улица Проклятья
Время 04:02
Ранним утром, когда тьма ещё господствовала небесами, извозчик подъехал к старому, покрытому трещинами пятиэтажному жёлтому зданию и встретил утомлённого бессонной ночью Стюарта с небольшой сумкой и скрипкой. Одет скрипач был в длинное белое пальто с охристыми вставками и с брошью в виде красного глаза на лацкане; под пальто на нём была рубашка, жабо с овальной аметистовой брошью, белые перчатки, брюки на фиолетовом ремне и туфли на замке.
– Доброе утро, сударь! – воскликнул русый извозчик с длинным шрамом на левой стороне лица из открытого окна автомобиля. Одет он был в чёрную поддёвку с широким бордовым поясом и восьмиклинку. – Вас подвезти?
– Да, вы как раз вовремя. К вокзалу «Механический медведь», пожалуйста. Сколько будет стоить?
– О, не так дорого, как предложили бы вам иные извозчики! Я дёшево беру даже за долгие поездки.
Извозчик помог загрузить вещи в багажник и сел обратно за руль, Стюарт же занял заднее сиденье, подпёр щёку кулаком и под тихое насвистывание извозчика впал в тревожную дремоту. Несмотря на пустую дорогу и достаточно высокую скорость автомобиля поездка затянулась до двух с половиной часов.
– Ох уж этот обширный Даменсток! – по прибытию воскликнул извозчик, потирая посиневшие ладони.
Нехотя очнувшийся Стюарт щедро расплатился за проезд и вышел из машины, забрав сумку со скрипкой. На улице к нему сразу же подбежал Сэмюель в чёрно-белой шубе и с обклеенным наклейками старым чёрным чемоданчиком наперевес.
– Стюарт, наконец-то! – композитор схватил приятеля за руку и повёл к вокзалу в форме стальной медвежьей морды с разинутой пастью. – Ты как раз вовремя! Нас уже собирают.
– Кто и куда?
– Господин Хайрон, помощник господина Затейникова! Он встречает всех, кто причастен к мюзиклу. Представляешь, мы поедем на отдельном поезде!
– О как… К чему бы это?
– Я думаю, таким образом господин Затейников выражает нам своё уважение!
– Или ему некуда тратить деньги.
– Кстати, может быть: он ведь один из богачей Кайдерска!
Стюарт хмыкнул.
Неподалёку от входа в вокзал перед толпой, приглушаемый транспортным гулом, ораторствовал высокий тридцатилетний блондин с узкими сапфировыми глазами, большим лбом, длинными растрёпанными волосами и лукавой улыбкой – помощник режиссёра Хайрон. Одет он был в сине-голубые оттенки: тёмную короткую шубу, рубашку с чёрной бабочкой, брюки и коричневые утеплённые сапоги. Уик с подозрением покосился на него и примкнул к разношёрстной толпе, украдкой разглядывая собравшихся незнакомцев. Ощутив на себе пристальный взгляд, он обернулся и встретился с парой хладнокровных сладко-медовых глаз. Сердце тут же пропустило удар. Его соглядатаем оказалась женщина с неестественно бледной кожей, шелковистыми каштановыми волосами, собранными в высокий пучок, прямым носом и тонкими острыми бровями. Они смотрели друг на друга, словно играли в гляделки, пока женщина с ухмылкой не отвернулась, что заставило скрипача впасть в ступор. Не до конца поняв, почему ему вдруг стало душно, он решил рассмотреть не только лицо незнакомки, но и её костюм. Одета она была под стать своей аристократической внешности: фиолетовое пончо с эполетами, мехом и золотой тесьмой скрывали бордовое платье с длинными рукавами и чёрное жабо. Стюарт не мог ни проглотить встрявший ком в горле, ни отвести от неё восхищённого взгляда и всё любовался её аккуратным профилем. Однако, когда она вновь подняла на него глаза, он отвернулся.
«Почему здесь так душно? Лицо горит… и сердце рвётся наружу. Чёрт… Что со мной? – он украдкой посмотрел на неё и снова отвернулся. – Тревога вся будто испарилась, а волнение осталось… неужели я?..»
Мысль его прервал громкий голос Хайрона:
– Итак, дамы и господа, устроим перекличку, дабы убедиться, что все на месте! – и он начал один за другим называть имена, получая в ответ поднятые руки или громкое: «Я!» Когда назвали Сэмюеля, композитор представил Хайрону Стюарта, который упорно ожидал, когда назовут имя воспламенившей его сердце незнакомки. Ею оказалась Элла Окаолла.
– Итак, дамы и господа, – завершил перекличку Хайрон, – сейчас мы пройдём проверку, и я поведу вас к поезду, где мы распределимся по местам.
Внутри вокзала они прошли тщательный досмотр, многочисленные чемоданы с сумками провели через интроскоп и вслед за синим компаньоном будущие коллеги отправились на перрон, где Хайрон раздал всем билеты. Музыкантам достались нижняя и верхняя полка купе в третьем вагоне.
Вскоре вдоль затуманившейся платформы вытянулся кроваво-красный поезд, чей оглушающий рёв возродил тревогу в душе Стюарта. «Не к добру это всё… – гудела единственная мысль, и сердце уже стучало не от приятного волнения, а от животного страха. – Может ещё не поздно отказаться?..»
– Стюарт, ты идёшь? – окликнул его Сэмюель.
– Да, иду-иду…
Они подошли к заспанному проводнику своего вагона, предъявили паспорта с билетами и зашли внутрь.
II КупеВ купе музыканты встретились с соседями: болтливым солистом, болтавшим ногами на верхней полке, и молчаливым доктором на нижней.
Двадцатисемилетний артист оказался человеком очень приятной наружности: короткие каштановые волосы лентами выглядывали из-под красной фетровой шляпы, большие малахитовые глаза сверкали озорным блеском, на веках ото лба до глаз и по подбородку широкими линиями темнели широкие линии тату. Под коричневым пальто с красным шарфом он был одет в бирюзовый клетчатый фрак, белую водолазку с красным галстуком, белые брюки и чёрно-белые шнурованные туфли.
Доктор был темнокожим тридцатиоднолетним мужчиной с волнистыми иссиня-чёрными волосами, собранными в гульку, густыми бровями, круглыми ушами, большим лбом и очками ромбовидной оправы, за стёклами которых таились рубеллитовые глаза. Он был в розовой рубашке с синей поясной сумкой, тёмно-малиновых карго и коричневых туфлях с тёмным градиентом.
Пока доктор читал детские сказки, солист сразу же завёл композитора в разговор и крутился с ним в словесном танго, обсуждая то чудесные морозы, то предстоящее путешествие. По мнению молчаливого Стюарта солист был человеком, который только хотел казаться простым, а на деле был совершенно не прост и походил на сложный труднопонимаемый механизм. Хотя его светлый лик и озаряла добродушная улыбка, в душе Уика она вызывала сплошные подозрения. Что-то не так было в том, как солист улыбался, что-то совершенно иное царило в его мыслях, пока он протягивал руку для рукопожатия и, мешая языки, мелодично лепетал о том, о сём, и Стюарту это совсем не нравилось.
– Quel charmant compagnon vous avez! (фр.: Какой очаровательный у вас компаньон!) – обратился солист к скрипачу и снова вернулся к композитору: – Что ж, будем знакомы, чудесный мальчик! Я Пётр Радов, солист.
– А я Сэмюель Лонеро!
Пётр блаженно улыбнулся, но, поняв, кто перед ним сидит, вдруг опешил и разинул рот.
– Quoi-quoi? (фр.: Что-что?)
– Я не понимаю иностранный.
– Я переспрашиваю твоё имя.
– Я Сэмюель Лонеро.
– Ах, вот оно как… А какой у вас род деятельности?
– Я композитор! Я еду помогать с премьерой мюзикла, буду дирижировать! А это – Стюарт, мой лучший друг и скрипач!
Пётр усмехнулся, стянул с шеи шарф и шумно сглотнул.
– Мне Затейников рассказывал о великом и непревзойдённом Сэмюеле Лонеро, но я не думал, что это вы… Я представлял вас как мрачного старика или серьёзного мужчину, думал, что великим маэстро должен быть человек не младше тридцати… Сколько вам лет?
– Семнадцать.
– Ба! Да вы совсем мальчик! Я… Честно, я поражён.
– Мне все так говорят, я уже привык.
– Но это правда поразительно! Вам только семнадцать, а ваше имя гремит по всей столице! А откуда вы родом?
– Я из Октавиуса.
– Октавиус… Это небольшой городок близ юга Даменстока, верно?
– Да! Мы пару лет назад с отцом переехали в Даменсток.
– А ваш отец?..
– Он судья.
– Ба! Я думал, вы однофамильцы, а вы, оказывается, родственники! Что ж, будем знакомы ещё раз, господин Лонеро!
Они вновь пожали друг другу руки.
– Но почему вы назвали меня господин Лонеро?
– На ты, давайте на ты!
– Хорошо, но тогда никаких господинов! Можно просто Сэм или Сёма. А то ты как Стюарт «господин» да «господин»!
– Потому что вы – гений, музыкальный мастер, а мастера называть «Сёмой» очень странно, – ответил Стюарт.
– Соглашусь со Стюартом, «господин Лонеро» звучит солиднее.
– Но я младше вас всех!
– Мы так выражаем своё уважение вам, господин Лонеро, – сказал Стюарт и замолк. Больше он не проявлялся в разговоре Петра и Сэмюеля, которые без устали обсуждали искусство и предстоящую премьеру мюзикла. Доктор краем уха слушал их беседы, пока читал сказки, и всё бросал беглые взоры на соседей.
Незаметно подкрался вечер.
Сэмюель и Пётр, утомлённые бурной беседой, вовсю смотрели десятые сны, пока Стюарт, лёжа на спине, терзался беспричинной тревогой. В попытках отвлечься, он то читал книгу, то рассматривал освещённый настенной лампочкой потолок, то вертелся с боку на бок, отчаянно пытаясь заснуть, но всё было бессмысленно: тревожность не покидала. Тогда он решил прогуляться по вагону и полюбоваться красотами природы через окна, которые могли вполне подействовать как успокоительное или даже снотворное. Однако вместо желанного спокойствия в коридоре он встретил Эллу Окаоллу с подругой – приятного вида блондинкой с пухлыми бордовыми губами, немного мясистым носом, румяными щеками, большими чароитовыми глазами с ресницами, походившими на лапки насекомого, длинными волосами, убранными кокошником, и двумя косичками на плечах. На ней было длинное синее платье с белыми узорами и красной шалью на плечах. Но подруга не интересовала Стюарта, его интересовала Элла. Неземная красота этой женщины, с которой он ни разу не говорил и ничего о ней не знал, кроме имени, дурманили некогда хладнокровный разум, и скрипач был уверен, – они найдут общий язык.
– Понаехали! – громко шепнула блондинка, нахмурила толстые брови и недовольно цокнула языком. Ей было всё равно, услышал её музыкант или нет.
– Не стоит так говорить, Марьям, – прошептала Элла и – о боже! – этот бархатистый меццо-сопрано пленил скрипача окончательно. Посмотрев вслед удаляющейся парочке, он с приятным трепетом в груди вернулся в купе и, словно пристреленный, рухнул на постель. Доктор окинул его мимолётным взглядом и продолжил решать судоку.
Стюарт, поняв, что как бы он ни пытался, он не уснёт, что помимо тревожности его сердце начала терзать внеплановая влюблённость (в которой он до сих пор не хотел себе признаваться), повернулся к доктору и спросил:
– Знаете сколько нам ехать до Кайдерска?
– Наш путь занимает два дня. Утром шестнадцатого мы приедем, – помолчав, сосед отложил судоку и повернулся к нему. Лампа освещала половину его спокойного тёмного лица. – А вы знали, что пару веков назад Кайдерск был больше Даменстока и некоторое время являлся столицей Яоки?
– Не знал.
– Теперь знаете.
– А вы, кажется, знакомы с этим городом. Можете рассказать, что он из себя представляет?
– Я родился в Кайдерске, конечно, могу рассказать о нём, – слабо улыбнувшись, он сел и скрестил руки на груди. – Кайдерск был основан в шестьсот шестьдесят шестом году Апостолом I и в том же году основал там самый большой театр во всей Яоки. Следственно, в Кайдерске более развито театральное искусство, чем в иных городах, и многие профессионалы стремятся переехать туда. Именно в Кайдерск всегда съезжалась вся знать, чтобы насладиться разножанровыми постановками, балетами, операми или мюзиклами. Поверьте, там есть всё на любой вкус и цвет! Даже Гальгены, основатели Даменстонского театра, родом из Кайдерска.
– Ого! – воскликнул опустивший к ним голову Сэмюель, испугав Стюарта. – А вы много знаете! Я в восторге!!
– Спасибо, Сёма, – усмехнулся доктор. – Но я не представился. Меня зовут Табиб Такута, я – доктор. Господин Затейников попросил меня приехать для вашей моральной и физической поддержки. Будем знакомы.
Он пожал им руки и по просьбе Сэмюеля продолжил исторический рассказ о своей горячо любимой родине.
Повествование это продолжилось вплоть до раннего утра, пока музыканты не погрузились в сон. Табиб замолк и уже с улыбкой продолжил решать судоку. Спать ему не хотелось.
…
Жгучий мороз глубоко царапал синие щёки. В сощуренных глазах рябило от резей в животе, а в ушах тянулся тихий, настойчивый звон. Каждый вдох ощущался битым стеклом в груди. Пальцы немели, и он старался сжимать их в кулаки, чтобы хоть как-то согреться. Казалось, каждую мышцу тянуло. Тело требовало энергии, которой давно уже не было. Голова шла кругом от грызущего внутренности холода.
«Час прошёл, два… Сколько я здесь хожу? Этот бесконечный лес скоро сведёт меня с ума!»
Стюарт шёл по заснеженной дороге, босой, одетый лишь в белое льняное платье. Ноги увязали в кусающем стопы снегу. Идти с каждым шагом становилось невыносимо тяжело, он почти слепнул от боли, но останавливаться нельзя, – вдруг скоро покажется то, что он ищет? Но что он ищет? Он не понимал и продолжал путь вперёд, осматриваясь, но ничего, кроме нескончаемых голых стволов, не видел.
Он был готов рухнуть наземь, сдаться беспощадной природе, но – о, чудо! – вдалеке показалась тёмная дверь с ярко-зелёной табличкой выхода – то, к чему он так упорно шёл все эти томно тянущиеся часы! От радости Стюарт потерял рассудок и почти бегом устремился к выходу, не обращая внимания на боль и кровавые следы, которые шлейфом тянулись за ним. Однако заветная дверь не приближалась, а наоборот отдалялась, и, сколько бы он ни бежал, он не мог достичь цели, постоянно спотыкаясь о притаившиеся в сугробах ветви. Споткнувшись в десятый раз, он увидел, что ветвями всё это время были бледные руки, тянущиеся из недр земли. Ужас обуял его, и он вновь устремился к выходу, который продолжал отдаляться. Истощённый, он потерял всякую надежду на спасение, рухнул навзничь и закрыл глаза. Голод тянул внутренности. Сознание туманилось.
…
Стюарт страшно закашлялся, резко сел на постели и испуганно осмотрелся. Табиб недоумённо уставился на него, отложив судоку.
– Что случилось?
– А?.. Да так, – придя в себя, отмахнулся Уик. – Дурной сон.
– Не к добру дурные сны в поездах.
– Не знаю… наверное… Сколько времени?
– Только полседьмого, можешь дальше спать.
– Не хочу.
– Расскажешь, что тебе приснилось?
– Зачем?
– Я немного разбираюсь в символике снов, может, подскажу, что означает тот или иной предмет.
– Спасибо, не надо. Я не суеверный.
– Как скажешь.
– Я… я лучше пойду позавтракаю.
– Хорошо. Приятного аппетита.
Заправив рубашку в брюки, поправив помявшееся жабо и накинув жилет, Стюарт вышел в коридор и испугался вида на мрачный лес.
«Просто дурной сон…»
Он мотнул головой и, оставив позади пару коротких вагонов, прошёл в полупустой ресторан.
III ЭллаПолупустой вагон-ресторан пропах корицей и кофе.
Людей было совсем немного: за дальним столиком расположилось двое мужчин – крупный седой господин и темноволосый мужик в военной каске, а у двери сидела парочка, состоявшая из тонкой статной женщины, похожей на чёрного лебедя, и её возлюбленного со странными изумрудными глазами и закрученными в большие кудри персиковыми волосами. Но первым, что бросилось в глаза Стюарту, был столик, где в гордом одиночестве сидела Элла Окаолла. С маленьким стаканчиком эспрессо он подошёл к ней и, подавляя робость, спросил:
– Можно подсесть?
Элла холодно посмотрела на него и кивнула.
Около четверти часа они просидели в молчании, пока Стюарт не взглянул на тонкую бирюзовую книгу возле её тонкопалой ладони.
– Что читаете?
– «Лёд» Винина.
– О-о… э-э… впервые слышу эту фамилию…
Женщина тут же просияла:
– Да? Тогда советую ознакомиться с его творчеством! Обещаю, не пожалеете! Винин невероятно романтичный и душевный писатель, а таких в наше время не так уж и много, к сожалению. Но именно его читать – одно удовольствие! Все его истории имеют хороший конец и язык у него изящный, лёгкий, чёткий, льётся, как чудесная песня! Знаете, читать про страдания очень тяжело, потому я не особо люблю нашу мрачную классику в целом. Страдать я могу и сама, не вижу смысла страдать и при чтении, что я считаю отдыхом, а не тяжкой рутиной… – она запнулась, прижала палец к губам и густо покраснела. – Извините, я слишком разговорилась…
– Нет-нет, продолжайте! Мне нравится вас слушать. Вернее, в целом слушать мне нравится…
Глаза под пышным пушком ресниц сверкнули янтарём, на бледных губах заиграла смущённая улыбка. Сердце пропустило удар.
