Диссидент

После полученной дозы отвратительного ликёра захотелось курить, но курить было нельзя. Нельзя потому, что курение в нашем королевстве объявлено вне закона. Можно конечно, как сэр Сесил, сосать, словно леденец сигару во рту, носить при себе табак или сигареты, но только не курить. Конечно, многие курили табак, но тайно, дома, фильтруя воздух специальными установками, дабы датчики дыма не улавливали никотин. Подобное положение вещей устраивало полицию, а самое главное – общество. Ведь человек так устроен: если он догадывается или знает о преступлении – это ещё не преступление. Преступление возникает тогда, когда тебя ловят с поличным, или предъявляют предосудительное…

– О чём задумался, мой мальчик? – глядя на меня, спросил Вальтасар.

– Ни о чём, – ответил я, пожал плечами, и дабы польстить ему высказал двусмысленность: – Прислушиваюсь к ощущениям от выпитого ликёра.

– Ещё? – спросил Вальтасар, и на его лице заиграла улыбка человека, полагающего, что есть те, кто окончательно и бесповоротно «переваривают» его гастрономические пристрастия. И в данном случае неважно, к какому виду кухни относятся предпочтения: продуктам, человеку, обществу – главное приправа, которой сдабривают тот или иной объект «употребления».

– О, нет, спасибо, – поспешно ответил я, но, уловив некий негативный подтекст, пояснил: – Увы, дядюшка, алкоголь расслабляет, а время отдыха ещё не настало.

Сэр Сэсил слегка вскинул подбородок, демонстрирующий упрямство или, иначе говоря, целеустремлённость (это зависит от точки зрения: ваша – целеустремлённость, чужая – упрямство). В его серых с «налётом пепла» глазах появились искорки. Наконец, он снова улыбнулся. Улыбка была «тёплой» и, я бы сказал, сентиментальной. Он снова выдохнул в мою сторону, но уже потеплевший «восточный ветер» и растроганно произнёс:

– Мы не ошиблись в тебе, Лесли! И твой ответ ещё раз подтверждает это. – Вальтасар откинулся на спинку кресла, зачем-то выдвинул и снова задвинул ящики «дубового» стола, и доверительно сообщил: – Сегодня после заседания ко мне подошёл Макс. – Он выдержал театральную паузу, намекая на торжественность ситуации, и продолжил: – Лорд Роул впечатлён твоим поведением и голосованием, и рад, что ты, по сути, впитал в себя «с молоком матери» философию нашего общества – традиционализм. Молодёжь сегодня сплошь ревизионисты и радикалы, – на лице Сэсила появилось брезгливое выражение лица. – Она не хочет понимать, что новое должно быть продолжением прежнего, которое естественным путём вплетается в действующие законы, мироощущения и порядок управления. Мы не должны и не можем резко менять вектор существования общества – общество это не примет! – Вальтасар замолчал. Его руки в очередной раз потянулись к чему-то. Этим «чему-то» оказалось пластиковое перо. Он приблизил кончик пера к глазам, словно на его конце скопились не только «кварки», но и смысл всего, что было в «макрокосме», который перо самостоятельно извлекало из пространства, указывая Вальтасару, что и когда писать. Он бережно, как и прежде, снова опустил перо в чернильницу. – Макс предложил включить тебя в совет нашей партии, – наконец, произнёс он то, что подготавливало его логико-политическое сознание. – Тебе пора расти. Твой авторитет в нашей партии надо поднимать, чтобы мы могли выдвинуть тебя… – Вальтасар снова привлёк в помощь театральную паузу и некоторое время смотрел на меня строго, словно воспитатель частного закрытого пансиона, грозно постукивающий по бедру стеком, и предупреждающий о сугубо серьёзном положении дел. – Чтобы мы могли выдвинуть тебя на должность Первого Министра. У нас уже давно не было молодого и перспективного Первого Министра. Это сплотит общество. Что скажешь? – вопросительно произнёс он и, изучающе посмотрел на меня.

– Потрясён, – ответили мои голосовые связки, а мозг ошарашен.

Я был не готов к этому. Более того, мне не нужно всё это безобразие политических интриг стареющей аристократической элиты, где секс превращался в воспоминание о сексе. Но либидо стареющей неудовлетворённости требовало «выхлопа». У кого-то это превращалось в домашнюю и должностную тиранию стареющего эгоиста, сладострастно насилующего чужую душу. Другие, у кого существовала такая возможность, плели тугие косы политических интриг, ощущая поллюцию от нахождения на подступах или вершине власти или от низвержения противника в политические фекалии…

Я искоса посмотрел на Вальтасара – хотелось курить. Сэсил продолжал изучающе смотреть на меня, время от времени перекатывая замусоленную сигару из одной стороны рта в другую, словно исполнял ей какую-то безобразную фугу на «клавишах» пожелтевших зубов. Мне захотелось достать зажигалку и поднести огонь к обрубку сигары, совершив хулиганский и предосудительный поступок и где ещё – в стенах Палаты лордов. Но я не стал этого делать. Если я сделаю это, то навсегда испорчу представления о себе и, прежде всего, самого себя о себе. Для меня это было гораздо важнее, чем представления других обо мне. Но, я мысленно усмехнулся, это и формирует ошибочное представление обо мне, потому что им неведомы мои мысли и представления о жизни…

В человеческом мышлении всё просто – человек видит мир, сравнивая его с идеальными гранями «своего алмаза». Алмаз с его до чопорности правильной кристаллической решёткой является вершиной красоты, благородства, стиля. Так люди предпочитают видеть себя и относятся к себе подобным, забывая, что кроме формы в человеке есть и содержание…

Иной человек красиво, правильно, добротно и «уютно» обряженный в платье кажется вызывающим доверие, приличным и воспитанным. Но это только до той поры, пока не проступает его нутро.

А бывает наоборот. Плохо одетый мещанин с неясными манерами всегда кажется подозрительным, невоспитанным, а в высшей точке патологического мышления – преступником, вдруг, оказывается, по-настоящему благородным…

– Что скажешь? – снова спросил лорд Сэсил, в интонации его голоса чувствовалось волнение.

Меня озарило: дядюшка, толкая меня вверх, хотел и сам забраться повыше. Ну, может быть не повыше, а, например, приобрести больше влияния, собрав в кулаке неучтённые ниточки политической власти и влияния. Что, собственно, по факту и есть повыше.

– Я не готов к этому, – ответил я честно.

– Молодец, – похвалил Вальтасар. – Ты правильно оцениваешь свой общественный и интеллектуальный статус на сегодняшний день. Но это только на сегодня! – Дядюшка приподнял правую руку и устремил жёлтый от никотина указательный палец к потолку. – Для повышения твоего статуса нам надо разработать программу роста. Понимаешь, о чём я говорю?

– Да, – кротко ответил я и кивнул головой.

Почему-то Сэсил воспринимал меня если не идиотом, то половозрелым придурком, единственный смысл существования которого – «семеноводство» женского населения нашего королевства…

Почему стареющие субъекты так радикально неравнодушны к молодости? Почему при всех равных условиях опыт, которым обладают они, является «священной коровой», которая нивелирует молодость, как равного партнёра для разговора, общения, обсуждения интересных или серьёзных проблем?..

Наверное, всё дело в явной или скрытой зависти к молодости. К её более быстрой реакции на происходящее. К её более яркому восприятию жизни, без всех этих фильтров мозга, вселивших в стареющее тело множество знаков «stop» на мотивы и поступки. И объяснять это бессмысленно, потому что ты получишь тривиальный, как седой волос ответ: «Яйцо курицу учит!»…

Обсуждение «всего этого» становилось неприятным и тошнотворным, словно вместе с прекрасно пахнущей и вкусной ягодой клубники я разжевал и проглотил лесного клопа. Пришлось сдержаться, подавить возникший рвотный позыв, мимику брезгливости в лице и содрогание в теле рефлексирующего молодого «неокрепшего» ума…

– Молодец, – снова похвалил меня Вальтасар и совершил действия, выходящие за рамки «традиции», сложившейся за время нашего разговора: его руки «пробежались» по поверхности форменного камзола. Затем правая рука извлекла из внутреннего кармана футляр с сигарами. – Сигару? – спросил он, не осознавая многомерности предложения, его подтекста и возможных последствий.

– О, нет, спасибо, – ответил я, вынул из собственного кармана футляр с сигарами и продемонстрировал его Вальтасару.

– Зря отказываешься, – тоном заговорщика, произнёс Сэсил и пояснил: – С травкой, чарующий привкус. От «Диссидента». Чёрный южный табак. – Он замолчал, снова осуществил «кульбит» обрубка сигары в правый угол рта, стараясь незаметно для меня посасывать запрещённую к использованию «пустышку»…

Так называемый «Диссидент» торговал «тайно» контрафактным табаком одной южной страны. Узнать номер телефона Диссидента не составляло сложности. И каждый желающий, в том числе и полиция, могли почти легально приобрести обширный ассортимент контрабандиста. Для этого надо было лишь позвонить, согласовать вид и количество товара, «точку» его получения, и, естественно, заранее перечислить энную сумму денег на счёт в банке. Я тоже покупал у него сигары, но чистые без примесей всяческой наркотической дряни, которую мой организм переносит плохо…

– Ещё раз спасибо дядя, но я предпочитаю «косячок» без примесей, – солгал я и пояснил: – Ассорти предпочитаю в виде кулинарного блюда.

– Значит, ты куришь чистый табак? – спросил Вальтасар и подмигнул словно заговорщик, наткнувшийся в тёмном переулке на другое подозрительное лицо.

– Нет, – ответил я и тоже улыбнулся. Мы прекрасно понимали друг друга, как заядлый курильщик курильщика, знающие, что правилами хорошего тона не принято сознаваться в предосудительном поведении. Правила хорошего тона требуют другое – официально и главное убеждённо осуждать пагубную (во всех отношениях) привычку.

– Правильно, – констатировал сэр Сэсил твёрдым, но двусмысленным тоном, в котором звучал синтез несоединимых сущностей – материи закона и антиматерии абсурда закона.

Дядюшка Вальтасар вздохнул, с сожалением вынул изо рта замусоленный обрубок сигары, бросил его в мусорную корзину и посмотрел на меня «поверх очков», которых у него не было.

– Ну что, перейдём к делу? – задал он риторический вопрос и его руки зашуршали листами пергамента. Это шуршание показалось шорохом опавших осенних листьев, ставших ненужными ни дереву, на которых они росли, ни путнику, легкомысленно пинающему то, что на короткий промежуток времени стало жизнью.

– Да, – ответил я почти неслышно, смирившись с тем, что мне предстояло…

А предстояло мне выслушивать нудные, изложенные безапелляционным тоном, пояснения Сэсила о внесении в Уголовное Уложение королевства новой статьи о четвертовании за курение в общественных местах. Мера, естественно, обосновывалась как «вынужденной», поскольку курение табака было невозможно вытравить из общества. Курило большинство подданных нашего короля (как, впрочем, и сам король (мне ли это не знать), но упоминание об этом – mouvais ton). Но если у тех, у кого были средства на приобретение фильтрующих систем, курили дома в относительно спокойной обстановке, то были и такие, у кого не было средств на это. И тогда эти последние, «пускались во все тяжкие», дымя в общественных местах. Полиция, в общем-то, смотрела на это «сквозь пальцы» (сама дымя «во все тяжкие»), задерживая курильщиков лишь тогда, когда не задержать было просто невозможно. Это порождало некий диссонанс в восприятии обществом актуальности и нужности существования сурового закона, направленного на борьбу с «вредной привычкой»…

В обществе на уровне «бытового восприятия», всё чаще звучал вопрос о целесообразности существования «драконовских» методов борьбы с курильщиками. Люди не понимали, почему, имея и иные легализованные государством способы группового и личного самоуничтожения, надо запрещать табак?.. За многие десятилетия, если не столетия, в нашу жизнь прочно, превратившись в узаконенную обыденность, вошли дуэль, «ставки на жизнь» в казино, гладиаторские бои, натуральные и искусственные наркотики. Эти «развлечения» ежедневно отправляли на тот Свет людей. Прибавьте к этому локальные военные конфликты с их «мясорубкой» и последствия экологических катастроф, неотвратимо влиявшие на организм человека, с последствиями, которых медицина не всегда справлялась…

Всё это, и особенно физиономия сэра Сэсила, подавляло меня, навалившись тяжким грузом тоски. Откуда-то появились усталость и сонливость.

– Дядюшка, а у вас нет электронной версии билля? – надеясь на положительный ответ, спросил я, наблюдая, как Сэсил сортирует листы пергамента.

– Разумеется, – ответил он, прекратив шуршать эрзац пергаментом, посмотрел на меня «поверх очков» и с подозрением спросил: – А что такое?

– Вы человек занятой, – польстил ему я (что ни сделаешь ради собственного блага). – Я бы не хотел отнимать у вас время на мои пустые и непрофессиональные вопросы. Давайте я ознакомлюсь с биллем дома. Обдумаю его текст. И если у меня возникнут вопросы, то в следующую нашу встречу мы обсудим их, – предложил я, мечтая, что он «клюнет на мою наживку».

Лицо Сэсила разгладилось. Его правая рука «самостоятельно» нашла стакан с остатками ликёра и опрокинула содержимое в глотку.

– Спасибо, – растроганно поблагодарил он, выдвинул ящик «дубового» стола, достал из него флэшу, и протянул мне. – Возьми… Очень мало людей понимают, насколько важной деятельностью мы все здесь занимаемся, – с теплотой проговорил он.

Я встал, взял протянутую флэшу, склонил голову в лёгком полупоклоне шута, вставшего на путь исправления, и выскочил из кабинета, пока у Сэсила в отношении меня не возникло новых идей…

Выйдя из здания Палаты лордов, я остановился, осмотрелся по сторонам. К сожалению, рядом не было ни одного кэба, а передвигаться пешком до дома не хотелось.

Недалеко от меня, видимо также ожидая кэб, стояла виконтесса Дьюи, что-то рассказывая своему супругу виконту. Судя по унылому выражению лица и непрерывно постукивающей по мостовой правой ноги, монолог «торпедирующий» сознание виконта длился долго. Виконт, заметивший мой взгляд, бросил ответный, в котором я увидел последнюю степень «озверения». Но «озверение» было мирным, сродни тому, что демонстрируют хомячки, когда они попискивают от возмущения.

Мы раскланялись с виконтом, приветствуя друг друга. Виконтесса, заметившая «телодвижения» супруга, повернула голову в мою сторону и улыбнулась. Затем она решительно направилась ко мне, «произвела» книксен в замедленном темпе, демонстрируя пока ещё красивую и полную грудь, «спрятавшуюся» в глубоком декольте платья. Одновременно она искоса смотрела на меня снизу вверх, игриво поблёскивая карими глазками.

В ответ я низко поклонился, подхватил протянутую пухлую ручку и «припал» губами к кружевной перчатке. Когда я выпрямился, то почувствовал на губах незабываемый привкус «клубника в нафталине», аромата, популярного в модной тусовке.

– Здравствуйте, леди Лютеция и сэр Роберт, – проговорил я, пожал протянутую руку виконта, и, одновременно со всем этим, почувствовал желание отправиться домой пешком.

– Добрый день, Лесли, – произнесла непринуждённым тоном леди Лютеция, претендуя на нечто большее, чем обычное приветствие между пусть не близкими, но все-таки знакомыми.

Уловив неприкрытые нотки флирта, сэр Роберт слегка скривился, не понимая «женской простоты» интереса к чужому мужчине, тем более, в присутствии законного супруга. Но в быстром взгляде, брошенном на меня, была и надежда: «А, вдруг, хоть на какое-то время, наступит избавление от бесконечного словоизвержения?».

– Вы будете сегодня на приёме у герцога Ванготтенклаба, Лесли? – словно между приветствием и продолжением монолога пауза отсутствовала, спросила виконтесса и, изливая «поток сознания», продолжила: – Будет бал. Будет маскарад. А под занавес приёма рейв-вечеринка. Я в не проходящем сомнении и смятении: Что надеть? – Она вздохнула. – С Бобом всё проще – костюм фавна ему хорош. Он согласен со мной. – Категоричным тоном заявила она. – А как быть мне? – Лютеция снова вздохнула. Глубоко. Демонстрируя грудь, «решившую» выбраться из декольте и «осмотреть» окрестности города. – Что посоветуете, Лесли? – спросила она, «похлопала» большими накладными ресницами и, не обращая на меня внимания, продолжила «изливать» почти не разрешимые проблемы: – Сначала я думала надеть наряд феи. Знаете, из таких прозрачных лепестков фиалки с крылышками?.. Но затем мне пришла мысль, что наряд сирены мне будет больше к лицу – у меня очаровательный сопрано, – Лютеция застенчиво улыбнулась, снова вздохнула, демонстрируя мне «лицо» в очередной попытке «сбежать» из декольте. Она повернула голову в сторону супруга и с укором, не требующим ответа, спросила: – Боб, что же ты молчишь? Мне трудно выбрать наряд, который бы гармонично соответствовал моему внешнему и внутреннему началу, и который бы позволил почувствовать свободу. – Лютеция снова повернула голову ко мне и спросила про то, что по моим ощущениям, она давно решила для себя: – А может быть наряд дриады?

Пока Лютеция набирала воздух для продолжения «душевных метаний», я воспользовался возникшей паузой:

– Это великолепно! Наряд дриады – это то, что надо.

– Вот! Вот! Точно! – почти взвизгнув, воскликнула Лютеция, захлопала в ладоши и развернулась в сторону супруга. – Видишь, Роберт! Стоило милому, умному и проницательному джентльмену оценить меня, и он понял какой наряд мне к лицу.

Не знаю, как у неё это получалось, но находясь почти спиной ко мне, Лютеция смогла игриво «стрельнуть» взглядом.

– Хорошо, – соглашаясь, произнёс виконт Дьюи, старательно удерживая «окаменевшие» мышцы лица в нужном ему выражении – беспристрастности.

Леди Лютеция снова начала разворачиваться в мою сторону, и в этот момент я увидел поверх её головы кэб, медленно двигавшийся в нашу сторону. Сквозь ветровое стекло такси светился зелёным светом фонарик – свободен! В голове возникла мысль, поразившая своей простой и скучной обыденностью: «Только в такие моменты понимаешь, что зелёный цвет – это цвет жизни и мечты. В данном случае, мечты о свободе».

Я поднял руку вверх, помахал, привлекая электронное око кэба к своей персоне, и сделал даже ещё большее – вышел на мостовую.

– Леди Лютеция, кэб! Экипаж свободен и к вашим услугам, – всё ещё не избавившись от «заразной» манеры поведения в Палате лордов, и привлекая её внимание к новому объекту, произнёс я.

Леди Лютеция посмотрела в сторону кэба, уже подъехавшего и остановившегося, а затем «бросила» мне в лицо уничтожающий взгляд. Видимо, она строила какие-то только ей известные планы в отношении меня, но я «грубо» прервал их.

– Спасибо, лорд Лесли, – бесцветно произнесла она, и, опираясь на руку супруга, забралась внутрь…

Я остался один, ожидая такси. Стало немного грустно. Грустно, наверное, от того, что моя сегодняшняя жизнь превращается в постоянное ожидание чего-либо или кого-либо. Когда ты остаёшься один, жизнь сначала сжимает чувства до границ кожи на твоём теле. И внешний мир ты ощущаешь в виде покалываний, уколов и ударов, бьющих в твои границы – эпидермис. Затем ты открываешь себя для внешнего мира, в надежде, что тот смысл, который ищешь внутри себя, найдёт что-то родственное в окружающем эгоистичном мире. Но, как правило, мир подбрасывает только чужеродные элементы, заряженные отрицательными частицами. Но ты продолжаешь искать, потому что одиночество – это крах твоего будущего. Это бессмысленность существования, как тела, так и сознания. Потому что симбиоз с другой личностью позволяет видеть себя не в статичном ответе зеркала на взгляд, а в круговороте жизни, в который тебя вовлекает другой человек, демонстрируя гармонию и дисгармонию взаимоотношений. Это может сделать тебя лучше, а может хуже, но никогда не превращает в абсолютный ноль пустоты. Это заставляет самосовершенствоваться или деградировать при поиске родственной души. Ты ищешь, и уже совсем по-другому смотришь на мир. И он из простой проекции вектора, превращается в сложную фигуру, с её острыми гранями и углами, причиняющими боль. Боль можно обуздать. Главное, чтобы не было отчаяния, в которое нас постоянно пытаются загнать потери, разочарования, предательство и сломанные ступени на лестнице жизни…

От мыслей меня отвлекли мелодичные звуки: «пи-пи-пи…», – звучащие из открытой двери кэба, стоящего рядом. Я не заметил, как подъехало такси, отреагировав на поднятую правую руку. Я с интересом посмотрел на руку, словно в данный момент она была самостоятельным элементом моего тела, которой надоели мои размышления. Это слегка развеселило. Я опустил руку и приложил большой палец к сенсорному квадратику считывающего устройства такси.

– Добрый день, сэр Рюрикофф. Кэб к вашим услугам. Прошу пройти внутрь и выбрать маршрут, – сообщил электронный, не обладающий половыми признаками, голос автоматического такси.

– Домой, – коротко бросил я и опустился в пассажирское кресло.

– Достопочтенный сэр, – обратился ко мне электронный голос, когда кэб начал движение, – за время поездки вы можете воспользоваться дополнительными бесплатными услугами: коллекционные спиртные напитки, наркотики, как курительного, так и инъекционного свойства…

– Нет, – прервал я «таксиста».

– Вы можете также воспользоваться сексуальными различными игрушками. Либо по пути следования заказать услуги представителя Корпуса сексуальной свободы любого из полов, зарегистрированных в Королевской библиотеке секса… – словно не слыша меня, продолжал монотонно вещать электронный голос.

– Нет, только домой. «Бизон стрит 32», – снова прервав электронный голос, и слегка раздражаясь от навязываемых «услуг», проговорил я.

– Адрес мне известен. Приятного пути, – произнёс «таксист», и в его бесполом электронном голосе мне почудилась лёгкая «тень» обиды…

Я усмехнулся. Наша жизнь научила даже искусственный интеллект проявлять, то ли псевдо, то ли настоящие чувства. Искусственные «мозги» изучают человеческое бытие, и на основе «электронных сенсоров» и логики выдают «старшему брату» решения. Возможно для компьютера – это правильные ответы, но для человека – не факт. Люди так и не научились осознавать свои ошибки. Ведь, если бы они их осознавали, то не повторяли бы свои глупости вновь и вновь, превращая хорошую жизнь в плохую, а из плохой в ужасную. И поэтому на протяжении многих столетий человечество продолжает кружиться по кругу истории, неспособное передвинуть себя на следующую ступень эволюции, а лишь создавая новые «гаджеты», имитирующие развитие. Возможно, именно поэтому наша жизнь напоминает медленный, пребывающий в недоумении, поток бытия, отравленный раздвоенным сознанием и главным законом человеческой цивилизации – «круговорот граблей в истории»…

Мой (теперь уже мой) дом находится почти в центре города, в престижном ухоженном и «наполненном» зеленью районе. И благодарить за это надо не меня, не отца, ни даже деда, а прадеда. Прадед вовремя понял куда «катится» наше общество, управляющее государством и экономикой. Поэтому он вовремя продал свои загородные поместья и дома и вложил деньги в бурно развивающееся фармацевтическое производство…

А вот Каю не повезло. Его прадед, Вилли XIII, на волне экономических преобразований в королевстве, решил «срубить бабло» по лёгкому, вложившись в пирамиду виконта Стенттона. Виконт прогорел.

Чтобы спасти репутацию родного брата и семьи мой прадед Гордон вызвал на дуэль виконта и проткнул рапирой…

Я ещё не успел подойти к двери дома, а она уже открылась. На пороге в безукоризненном фраке с невозмутимым выражением силиконового лица стоял дворецкий Кеннет, взирая искусственными голубыми глазами.

– Добрый день, сэр Лесли, – поприветствовал дворецкий и посторонился, дабы я прошёл в дом.

– И тебе добрый, Кеннет, – я вошёл в холл и поднялся по лестнице на второй этаж.

Войдя в гостиную, я некоторое время покрутился вокруг стола, стоявшего в центре, «ментально» избавляясь от дел и мыслей первой половины дня, а затем направился в свою комнату, которую занимал с детства.

Там я опустился в кресло, развязал и бросил на пол шейный платок, пододвинул пепельницу, стоящую на столике красного дерева, и достал сигары из внутреннего кармана камзола.

– Какие будут распоряжения, сэр? – спросил Кеннет, вошедший следом.

– Включи, будь так добр, фильтры, – ответил я, прикурил сигару, выдохнул густое облако табачного дыма, и продолжил: – После сигары, я бы перекусил что-нибудь. А затем мне нужен лёгкий костюм, поеду к Каю.

– Будет исполнено, сэр, – ответил Кеннет, «недовольно» поджал губы и вышел из комнаты…

Кеннет служил нашей семье третье поколение. Он робот, наделённый искусственным интеллектом. Из чего состоит «мозг» Кеннета я не знаю, удовлетворившись объяснениями отца. На мой вопрос об этом отец тогда популярно пояснил, что это какой-то «сплав» электроники и биологических «элементов», позволявших не только логически мыслить, но и «понимать» человеческие чувства хотя бы в их примитивном восприятии и осознании. Кеннет постоянно учился и пытался понять, основываясь на своих «логических алгоритмах», что же это за нелогичное существо человек, соединяющее в себе рациональное и иррациональное?.. Как-то, в детстве, я услышал часть разговора между отцом и Кеннетом. Отец тогда пояснял Кеннету, что при анализе чувств человека нельзя применять законы логического мышления в полной мере, поскольку последствия выражения чувств человека, то есть его поступки, могут быть как логичными, так и не логичными. Поэтому эти поступки нужно дифференцировать на отдельные элементы, а уже затем формировать алгоритмы последствий проявляемого чувства…