Искушение

– Вы слишком преувеличиваете роль этой Гали. Дорогой, в следующий раз билеты для нас достаю я.

– Замечательно! – улыбнулся Михаил и, повернувшись к Ирине, тихо спросил, – а у вас есть альтернатива?

Ирина просто посмотрела на него и улыбнулась. И только теперь он увидел её глаза, большие, карие, лучистые. Они пронзили его не столько редкостной красотой, сколько неожиданной глубиной восприятия. Михаил долго не мог отвести взгляд от её светящихся глаз. Он вдруг увидел в них, вернее почувствовал в ней самой нечто такое, что ему подсознательно хотелось видеть в женщине, ту неповторимую индивидуальность, которую он смутно, неосознанно искал и не мог найти в других женщинах. Его внезапно охватило давно забытое душевное смятение. Ирина продолжала смотреть на него и улыбаться, и наверно Михаил долго еще любовался бы ею, но тут погас свет, и она опустила глаза. Царивший в зрительном зале гомон стал постепенно стихать. Начинался спектакль.

Во время антракта Михаил с Олей сидели за столиком в буфете. Ирина с подругой направлялись с чашками кофе в руках к единственному свободному столику. Но пока они пробирались сквозь толпу, столик заняли, и девушки стали смотреть по сторонам, куда бы сесть.

– Девушки, давайте к нам, – позвал их Михаил.

– Большое спасибо, к сожалению, все места заняты, – извинялась Ирина.

Завязался разговор. В основном говорили Михаил и Ирина. Тему задавал он, Ирина ненавязчиво высказывая своё мнение спокойным ровным голосом. Михаил заметил, как складно льётся её речь и как логичны её суждения. Она быстро улавливала суть вопроса и остроумно отвечала. К тому же Ирина умела слушать. Её голос и манера говорить умиротворяли. Глядя на неё, Михаил испытывал слегка пьянящее внутреннее волнение. В эти мгновения ему даже показалось, что Ирина понимает и чувствует то, что понимает и чувствует он сам.

Оля не могла не заметить его повышенного интереса к Ирине. Она с тревогой наблюдала, с каким восторгом он иногда смотрел на неё. Один раз Оля попыталась вмешаться в разговор, но попытка оказалась неудачной, возникла непродолжительная пауза, и Михаил сменил тему.

После спектакля, когда все вышли на улицу, девушки стали прощаться с Михаилом и Олей. Она прижималась к нему, уронив головку ему на плечо, и всем своим видом давала понять девушкам – не смейте и думать, он мой. Михаил тем временем нащупывал в кармане клочок бумаги, на котором Галя записала телефон.

На следующий день он позвонил Ирине. Узнав его голос, она была так удивлена, что на всякий случай спросила:

– Простите, какой Михаил?

– Если у вас есть другой Михаил, я вызову его на дуэль.

– Я удивлена, потому что не давала вам своего телефона… Ну, конечно! Вы его взяли у Гали.

– Вы будете еще больше удивлены, если я вам скажу, что Галя ясновидящая, она дала мне ваш телефон до нашей встречи. А ещё она приготовила нам два билета на завтра для приобщения к Мельпомене.

– Оля с такой нежностью к вам прижималась вчера.

– Это было до нашей с вами эры.

– У меня дочь в этом году в школу пойдёт.

Последовала длинная пауза. Затем:

– У вас есть… муж?

– Нет, только поклонники.

– Ну, слава богу! Они мне не помеха.

Много позже, когда они уже знали, что не могут жить друг без друга, Ирина призналась:

– В тот вечер, придя домой после театра, я только о тебе и думала и так переживала, что у тебя не будет возможности мне позвонить. Совсем забыла про Галю. Я ей так благодарна.

Ирина занималась переводами. Она окончила Институт иностранных языков, владела английским и французским. На втором курсе у неё родилась дочь, и ей пришлось брать год академического отпуска. Она назвала дочь Евой. Основной труд по уходу за ребёнком взяла на себя мама Ирины – Любовь Яковлевна, благодаря которой этот год для Ирины не прошёл без пользы. Она стала ходить на курсы японского языка и довольно преуспела в учёбе. На четвёртом курсе института стараниями отца Ирины, профессора Никифорова, ей удалось на четыре месяца поехать в Японию для изучения языка. Эта поездка для неё оказалась решающей. Ирина проявила такое усердие, что впоследствии японский стал основным языком в её переводческой работе.

Вскоре Михаил познакомился с её семьёй, с мамой и дочкой. Отец Ирины, Сергей Владимирович Никифоров, скончался два года назад. Он был доктором физико-математических наук и руководил научным направлением в Институте космических исследований РАН.

Михаил заметил удивительное сходство представительниц трёх поколений. Большие, карие, лучистые глаза, которые так ему понравились, передались по женской линии – от Любови Яковлевны к Ирине и от Ирины к Еве. Когда он поделился своими наблюдениями с Ириной, она сказала:

– Да, глаза передались по наследству, но мама их унаследовала не по женской линии. Они ей достались от моего деда. У него была очень яркая внешность.

Отец Любови Яковлевны, Яков Натанович Мулерман, в медицинских кругах Москвы слыл авторитетным кардиологом. Хорошо образованный, с широкими интересами, он обладал не только яркой внешностью, но был незаурядной личностью, знал языки, прекрасно говорил по-английски, читал западную классику в подлинниках. У Якова Натановича была богатая домашняя библиотека. Основная её часть досталась ему по наследству, но он сам всю жизнь собирал книги и очень бережно к ним относился. Ирина иногда пользовалась библиотекой деда, но Яков Натанович строго контролировал доступ к ней и сам подбирал внучке книги для чтения, прививал ей вкус к хорошей литературе, интерес к английской классике. Будучи человеком коммуникабельным, Яков Натанович имел обширный круг друзей и знакомых. Среди них оказался молодой учёный Сергей Никифоров, впоследствии ставший мужем его любимой дочери Любы.

Мама Любови Яковлевны, Ольга Ильинична, отличалась мягким характером, говорила тихо, никогда не повышая голоса. Будучи необыкновенно покладистой и заботливой, она во всем потакала своему темпераментному и зачастую несдержанному в эмоциях мужу. Яков Натанович любил повторять, что когда он впервые увидел юную Ольгу, сразу понял, что без него она пропадёт – пришлось жениться. Он умер в тот год, когда Ирина поступила в институт. Ольга Ильинична пережила мужа на четыре года.

Пришло время Михаилу задать Ирине главный вопрос – кто отец Евы? И она рассказала историю рождения дочери:

– Это история моей юности. Мне было восемнадцать лет. В то лето мы отдыхали в пансионате Валдай: папа, мама и я. Там живописные места. Пансионат расположен на берегу большого красивого озера. Хороший пляж, лодочная станция. Я плавала, загорала. На лодочной станции работал молодой парень, студент-химик из МГУ, на два года старше меня. Он был невообразимо красив в своих узеньких плавках, напоминал скульптуру Микеланджело. Я его прозвала Давидом. Девочки из пансионата были влюблены в него, и я, конечно, тоже. Он заигрывал со многими девчонками, а мы гадали, не могли определить, кто же из нас ему нравится. За всё время отдыха мы с ним говорили раза три, да и то обменялась несколькими фразами. Я не надеялась на его внимание, и для меня стало неожиданностью, когда он вдруг меня заметил.

Это случилось в последний день нашего пребывания в пансионате. Я лежала на надувном матрасе далеко от берега, где глубоко и где купаться не разрешалось. Он подплыл на лодке, чуть пожурил меня, а потом неожиданно предложил покататься. Я, разумеется, согласилась и вместе с матрасом перевалилась к нему в лодку. Мы болтали, смеялись. Озеро большое, и мы уплыли довольно далеко, к другому берегу, где совсем безлюдно. Я была счастлива – меня, наконец, заметил Давид с бронзовым загаром. В последний день отдыха я не могла откладывать поцелуи на потом. И когда он стал обнимать меня, я впервые почувствовала страстное влечение и оказалась не в силах чему-то противиться.

На следующий день после завтрака мы уезжали. Я несколько раз бегала на лодочную станцию, но его там не находила. Наконец увидела вдалеке его лодку, стала махать ему рукой. Он заметил, подплыл. В лодке оказалась девушка. Я сказала, что уезжаю. Он мило улыбнулся, пожелал счастливого пути, помахал рукой и стал грести, удаляясь от берега. Я испытала шок и поняла, что накануне поступила опрометчиво. Родители мои ни о чём не догадывались. Они его даже не видели. Я хоть и была совсем неопытной, но кое-какие теоретические знания имела. По моим расчётам я не должна была забеременеть, однако мои расчёты не оправдались. Когда я поняла, что беременна, рассказала всё маме. Она, в отличие от меня, была категорически против аборта. Мама у меня мудрая. Отец очень расстроился, собирался отыскать Давида. Но я оставалась непреклонной в том, что этого делать не следует, и твёрдо на этом настаивала. Я действительно была убеждена, что он нам не нужен.

Ева

Ева росла ребёнком общительным и эмоциональным, реагировала на всё живо, с интересом. Её нескончаемые вопросы ставили в тупик профессора Никифорова. Сергей Владимирович не был традиционным дедушкой: он никогда не брал Еву на руки, не гулял с ней, практически ребёнком не занимался. Их контакты ограничивались диалогами. Ему нравилось общаться со смышленым ребёнком, но лишь столько, сколько хватало ему времени, чтобы отвлечься от научной работы и снова вернуться в свой кабинет. А когда Ева иногда заходила к нему, через некоторое время он выходил из кабинета и объявлял:

– У меня не хватает эрудиции для ответов на вопросы этого перпетуум-мобиле. Ирочка, подключайся.

– Послушай, Почемучка, – говорила Ирина, – хватит надоедать своими вопросами. Займись-ка лучше раскрашиванием, или чтением. – И, обращаясь к Любови Яковлевне, спрашивала, – мама, она уже умеет читать?

Еве было четыре года. Диктор телевидения объявила: «Сегодня День космонавтики!»

– Это праздник? – спросила Ева.

– Да, – ответила Любовь Яковлевна, – надо поздравить дедушку.

Ева побежала в кабинет к Сергею Владимировичу и объявила:

– Дедушка, поздравляю тебя с днем космонавтиков!

Единственный человек, который всю свою душу вкладывал в ребёнка с самого его рождения, была бабушка Любовь Яковлевна. Каждый микрон её сердца был наполнен маленькой Евой. Мудрая Любовь Яковлевна даже научилась отвечать на бесконечные вопросы своей внучки. Например, на вопрос «почему Луна светит?» она отвечала «чтобы ночью стало светлее», на вопрос «почему идёт дождь?» она говорила «потому что с неба падают капли», а на вопрос «почему девочка плачет?» она отвечала «потому что хочет плакать». Бабушка водила Еву гулять, учила читать, сама ей много читала. Ева жила категориями сказочных понятий и персонажей. Впервые увидев на пруду лебедей, она радостно воскликнула:

– Гуси-лебеди!

Однажды Ева гуляла с бабушкой в парке, где была установлена большая избушка на курьих ножках. Неожиданно открылась дверь избушки и оттуда вышла уборщица в тёмном длинном халате с растрёпанными волосами, держа одной рукой метлу, другой – большое ведро.

– Баба-Яга! – убеждённо воскликнула Ева.

Она выделялась среди детей поразительной общительностью, легко раздавала всем свои игрушки, прощаясь с подружками, обнималась, всегда делилась с ними и не понимала, почему девочка ест сливу и не угощает. Ей казалось, что все её любят и ждут во дворе. Когда Ева выбегала из подъезда, сразу радостно и громко объявляла:

– Я пришла!

«Занятная!» – говорил про Еву Игорь Иванович, пожилой сосед с пятого этажа. Будучи пенсионером, он много времени проводил во дворе: по своей инициативе перестроил детскую площадку, привлекал к этой работе мужчин из дома, сажал деревья, поливал цветы. Дети, которые постарше, помогали ему. Причём без принуждения. Одного его слова было достаточно даже для тех, кто не очень слушал собственных родителей. Для детей он являлся непререкаемым авторитетом. Как он этого добивался – оставалось загадкой. Игорь Иванович очень редко улыбался, общался с детьми серьёзно, без поблажек. Иногда журил, а тех, кто постарше, мог и отчитать.

Как-то летом Ирина с Евой вышли из подъезда и сразу раскрыли зонты. Шел мелкий дождь. Возле клумбы на корточках сидел Игорь Иванович и небольшой лопатой копал землю.

– Такой дождь хороший, а вы зонты взяли, – сказал он.

Ева тут же закрыла свой маленький зонт, отдала его маме и побежала на детскую площадку.

– Интересно, а если он не прекратится? – усомнилась Ирина.

– Пройдёт… – сказал Игорь Иванович.

И действительно, уже через несколько минут стало выглядывать солнце, и дождь прошел.

На лестничной клетке у Евы жила её подружка Наташа. Обе одногодки, ходили в один садик, по вечерам катались на санках. Наташу гулять водил её папа, молодой крепкий мужчина двадцати девяти лет. Звали его Володя. Ева часто завистливо смотрела, как по утрам Володя сажал Наташу на плечи и быстрым шагом доставлял в садик.

Однажды Ева заболела, а вслед за ней заболела Наташа. Целую неделю Еве нельзя было выходить из дому. И вот, после томительного пребывания дома ей, наконец, позволили выйти во двор покататься на санках. Наташа тоже выздоравливала, но ей пока не разрешили выходить на улицу.

Ева с бабушкой вошли в лифт. В шубке, затянутая шарфом Ева держала санки. На пятом этаже в лифт вошел Игорь Иванович:

– Здравствуйте!

– Добрый день, Игорь Иванович! – ответила Любовь Яковлевна.

– Здравствуйте! – поздоровалась Ева.

– Где ж твоя подружка? – спросил Игорь Иванович, имея в виду Наташу.

– Болеет… – вздохнула Ева.

– Случайно заболела или нарочно?

Любовь Яковлевна не поняла вопроса, но Ева отреагировала сразу:

– Юля Бурова заразилась от Ани Котовой, я заразилась от Юли Буровой, Наташа заразилась от меня.

– Значит, нарочно, – констатировал Игорь Иванович.

Через день вечером подружки уже катались на санках вместе. Еву сопровождала Ирина, а Наташа как обычно была с папой. Сначала дети спускались с горки на санках, потом стали скатываться на попе по ледяной дорожке. Родители ждали их под горкой. У разрумянившейся Евы развязался шарф, и съехала шапка. Ирина пыталась замерзшими пальцами спрятать под неё густые волосы Евы, но у неё плохо получалось.

– Дайте мне, – сказал Володя и, быстро расстегнув у Евы шубку, надел заново шапку, подведя под неё волосы, застегнул шубку и затянул шарф вокруг шеи.

– Не туго? – спросил он.

– Нет! – бодро ответила Ева.

– Тогда вот! – схватив Еву под мышками, он поднял её над головой.

– Здорово! – закричала она от восторга.

– Ну, беги! – сказал Володя, опуская её на ножки.

Затем дети привязали одни санки за другие и попросили Володю прокатить их.

– Садитесь и вы, – предложил он Ирине.

– Ну что вы, я не помещусь, – она рассмеялась, – да и тяжело вам будет.

– Нет, садитесь, а дети поместятся на одних.

– Здорово! Садись, мама! – обрадовалась Ева.

Ирина села, девочки разместились, Володя, схватив упряжку, потащил санки, ускоряя шаг. Скоро он пустился, к всеобщему восторгу, бежать, а когда замедлял шаг, Наташа ему кричала:

– Папа, ты не ходи, ты беги, беги!

Домой вернулись раскрасневшиеся, счастливые. Ева была сильно возбуждена. И тут впервые она задала маме вопрос:

– А почему у меня нет папы?

Ирина растерялась. Конечно, она ждала этого вопроса. Она ждала его раньше. У неё даже был готов ответ – он умер. Такой ответ сразу снимал проблему. Но сейчас она растерялась. Сказать, что он умер? А вдруг такой ответ напугает ребёнка? Да и что означает «умер» для ребёнка четырёх лет?

– Ну… почему нет… – замялась Ирина, – …есть… – сказала она, не очень представляя себе, что говорить дальше.

– Есть? – удивилась Ева. Это было настолько неожиданно для неё, что она вскочила со стула и подошла вплотную к маме. И тут Ирина поняла, что допустила оплошность, потому что следующий вопрос Ева задала с таким выражением лица, что Ирине стало совестно.

– А где он? – спросила Ева с широко раскрытыми глазами, в которых светилось абсолютное счастье.

Ирине надо было выкарабкиваться. Она не припоминала, чтобы ей когда-либо приходилось врать ребёнку, но надо было что-то отвечать. Времени на раздумье не было, и она сказала:

– В Австралии.

«По крайней мере, это далеко», – мелькнуло у неё в голове. Дальше посыпались вопросы. Ирина терялась, отвечала неуверенно, запинаясь: «…он не может, он работает… в экспедиции… это очень далеко… очень и очень долго… да, самолётом, потом поездом… нет, нас не пустят… важная экспедиция… нет, на новый год не приедет… приедет тогда, когда закончит свою работу».

Объяснения мамы хоть и остались для Евы не совсем понятными, особенно загадочное слово «экспедиция», но в этот вечер она заснула счастливая. Ева думала о том, что у неё есть папа, который рано или поздно приедет, будет катать её на санках, сажать на плечи и доставлять в садик. А она, сидя у него на плечах, будет сверху всем объявлять: «Это мой папа! Он приехал!».

Скрыть от Любови Яковлевны такой эпизод Ирина не могла – Ева непременно заговорила бы с бабушкой об отце. Поэтому Ирина рассказала маме коротко и сухо. Реакция была предсказуемой. У Любови Яковлевны навернулись слёзы на глаза, и она в очередной раз завела разговор о том, что необходимо отыскать отца Евы и что надо быть очень жестокой, чтобы лишать ребёнка отца. Да разве может нормальный мужчина отказаться от такого чуда, как Ева! В очередной раз Ирина ответила, что ей это не нужно, да и невозможно, поскольку она даже имени его уже не помнит. И вообще она скоро выйдет замуж и у ребёнка будет отец.

Вопреки ожиданию Ева больше не задавала вопросов об отце. Видимо, чтобы не раздражать маму. А может, сыграло роль таинственное словосочетание «важная экспедиция», и Ева не без гордости подумала, что её папа в далёкой стране занят некой неведомой, но очень важной работой, которую, как объяснила мама, нельзя останавливать, можно только завершить. Но однажды, месяца через три, произошел случай, который до того потряс Любовь Яковлевну, что она впервые в резкой форме обвинила Ирину в бессердечности и в том, что она плохая мать. Даже Сергей Владимирович отреагировал: «Ирочка, хочешь, я найду его?»

Любовь Яковлевна повела Еву на утренний спектакль. После спектакля бабушка с внучкой решили прогуляться до метро по Тверскому бульвару. Любовь Яковлевна случайно встретила свою приятельницу, с которой раньше работала. Та была год назад в доме у Никифоровых.

– Ева, как ты выросла за год! – сказала она, поглаживая ребёнка по головке.

Женщины увлеклись беседой, Еве стало скучно. Она отпустила руку бабушки и пошла смотреть, что в мире происходит. Сначала Ева долго смотрела, как парень с девушкой на скамейке целуются. Поцелуй оказался слишком продолжительным, и Ева потеряла к нему интерес. Потом она подошла к пожилой женщине, которая кормила голубей, и с любопытством стала наблюдать, как шустрые воробьи тащат из-под носа жирных птиц предназначенные им крошки хлеба. Через некоторое время Ева, наконец, устала бродить в ожидании, когда бабушка закончит беседу, и подошла к ней. И тут она услышала, как приятельница бабушки сказала:

– Так что через неделю еду в Австралию. Давно уж получила приглашение от дочки, всё откладывала. Поеду внука нянчить.

– Конечно, надо с дочкой повидаться, да и с внуком познакомиться, – говорила Любовь Яковлевна, затем обратилась к Еве, которая тянула её за рукав, – подожди Ева, дай поговорить.

– Ну ладно, ребёнок, похоже, уже устал, я пойду, – сказала приятельница Любови Яковлевны. – Всего вам доброго, до свиданья, увидимся, приеду всё расскажу.

Они попрощались, и женщина пошла дальше по бульвару.

– Что ты дёргаешь меня Ева? Что с тобой? – спросила Любовь Яковлевна.

– Попроси её, бабушка, пусть она папе моему скажет, чтоб он приехал.

Любовь Яковлевна оторопела.

– Кого попросить?

– Её! – нервничала Ева, указывая на удаляющуюся женщину и дёргая бабушку за рукав. – Она же уйдёт, ну скажи ей, быстрей!

Растерянная Любовь Яковлевна окликнула свою приятельницу. Та обернулась и, увидев, что Любовь Яковлевна с ребёнком идут в её сторону, пошла им навстречу. Когда подошли близко, Ева посмотрела на бабушку, но Любовь Яковлевна уже не могла говорить – её душили спазмы в горле. С трудом сдерживая слёзы, она еле слышно прошептала Еве:

– Скажи сама.

Женщина вопросительно на них смотрела.

– Вы в Австралию едете? – спросила Ева.

– Да.

– А папу моего увидите?

Женщина повернула лицо к Любови Яковлевне. Та кивнула.

– Да, увижу… – сказала она, начиная понимать происходящее.

– Тогда скажите ему, чтобы приехал, что я жду его. Скажете?

– Конечно, скажу, – женщина нагнулась и поцеловала Еву, – обязательно скажу. Ну, до свиданья, Ева!

– До свиданья!

Через полгода от инфаркта скончался профессор Никифоров. В доме был траур. Ева ходила молчаливая, задумчивая. Она вдруг поняла, что люди иногда умирают, и, видимо, испытала сильный стресс, потому что спросила у мамы:

– Все люди умирают?

– Да, доченька, – неосторожно ответила Ирина.

– Все, все?

– Понимаешь, детям надо еще долго расти, становиться взрослыми, потом долго-долго жить, становиться старыми. И только когда человек становится очень старым, он умирает.

Ева подумала, что дедушка был не таким уж старым, у Маши со второго этажа дедушка совсем старенький, ходит с палочкой, но не умирает. Но она промолчала и только кивнула головой, думая о том, что взрослые иногда не умеют или не хотят объяснить толково.

Еще через месяц Ирина сообщила дочке о том, что её папа тоже умер.

– Он был старый? – спросила Ева.

– Нет, – ответила Ирина, – произошел… несчастный случай. Он неосторожно наступил на ядовитую змею, и она его укусила.

– В Австралии?

– Да, в Австралии.

Ева, немного подумав, спросила:

– А у нас есть ядамитые змеи?

– Нет, у нас их нет.

И поскольку Ева не задала больше вопросов, Ирина облегчённо вздохнула. Она решила, что удалось, наконец, закрыть мучившую её тему. А Ева подумала, что теперь она знает, что люди умирают либо от старости, либо от укуса ядамитых змей в Австралии.

Когда появился Михаил, Еве ещё не было семи лет. Поначалу она отнеслась к нему безразлично. Михаил даже переживал. Он старался с ней подружиться. Ему нравилась яркая, смышлёная девочка, но первые попытки сблизиться с ней оказались неудачными. Ева оставалась равнодушной к нему. Со временем она стала привыкать к его появлению, а Михаил решил, что лучше не дёргаться, а вести себя просто и естественно.

Однажды он повёл Еву в зоопарк. Этот день сыграл решающую роль в формировании их отношений. Так уж получилось, что Ирина не смогла составить им компанию – неожиданно свалилась срочная работа. Она переживала, ей казалось, что её отсутствие Михаилу может не понравиться. Однако Михаил отнёсся не только с пониманием, но рад был возможности провести время с Евой. Он надеялся заслужить её расположение. Они провели вместе почти целый день, периодически отчитывались Ирине по телефону. После зоопарка обедали в кафе, затем прокатились на речном трамвайчике до парка с аттракционами. Еве захотелось покружиться на центрифуге. Михаил спросил у билетёрши, можно ли это ребёнку шести лет.

– Дошколята только с родителями! – строго отчеканила билетёрша.

Михаил взял Еву за ручку, их стоя пристегнули к центрифуге. Когда она стала быстро набирать скорость, Михаил вдруг почувствовал головокружение и приступы тошноты. Он уже проклинал всё на свете и прежде всего себя за то, что согласился на это жуткое кружение с поднятием и опусканием чёртовой кастрюли. Был момент, когда его чуть не вырвало. Михаила охватил жуткий страх за Еву. Он крепко держал её за ручку и периодически смотрел в её сторону. «Если ребёнку будет плохо, – говорил он себе, – я застрелюсь». Наконец центрифуга замедлила своё кружение и остановилась. Михаил бледный, еле живой, осторожно посмотрел на Еву.

– Здорово! – воскликнула она, – теперь пойдём на большое колесо.

Когда Ирина сообщила дочке, что выходит замуж за Михаила, Ева так бурно выразила свою радость, что Ирина даже насторожилась – ей такая реакция показалась странной.

В этот выходной ждали Михаила к обеду. Любовь Яковлевна с Ириной возились на кухне. Ирина резала хлеб, Любовь Яковлевна мыла фрукты. Раздался звонок. Любовь Яковлевна стала быстро вытирать руки, чтобы пойти открыть дверь, но Ева её опередила. Она выскочила из комнаты и побежала открывать входную дверь. Вошел Михаил, поздоровался. И женщины услышали разговор Евы с Михаилом.

– Ты женишься на моей маме?

– Да, я люблю твою маму.

– А можно я тебя буду папой называть?

Ирина вздрогнула, острие ножа скользнуло по пальцу. Любовь Яковлевна замерла.

– Конечно можно! А я буду звать тебя доченька. Договорились?

– Договорились, – обрадовалась Ева и ушла в свою комнату.

Ирина, похоже, не чувствовала, как кровь медленно стекает с пальца на хлеб. Любовь Яковлевна плакала.