Лето придёт во сне. Приют

– Я сбегаю за Агафьей Викторовной! – крикнула она и исчезла за дверью, которую не потрудилась прикрыть за собой, так что нам был слышен удаляющийся топот босых ног.

Зина снова тихонько заскулила, не меняя позы. Яринка, тяжело вздохнув, вылезла из постели и, подойдя к ней, приобняла за плечи.

– Не реви, ничего страшного не происходит. Мне мама рассказывала, что это бывает со всеми девочками, когда они взрослеют.

Я тоже начала спускаться вниз, чтобы помочь Яринке успокоить Зину, но в этот миг за дверью раздались шаги, и на пороге возникла растрёпанная Агафья в кое-как застёгнутом халате.

– Что здесь происходит?! – громким, но слегка подрагивающим голосом вопросила она, – Кто поранился?

– Зина! – тонко выкрикнула из-за её спины Настуся.

– Да не поранилась она… – начала было объяснять Яринка, но Агафья уже подошла, отодвинула мою подругу в сторону и, взяв Зину за плечи, наклонилась к ней.

– Что с тобой?

– Кровь, – прохныкала Зина. – Из меня бежит кровь!

Агафья бросила взгляд на её испачканный подол, потом на заляпанную постель и выпрямилась.

– Ясно. Не плачь, всё с тобой будет хорошо. Пойдём-ка. – Она увлекла Зину к дверям, обернувшись на пороге, коротко велела: – А вы спать!

Но какой уж тут сон? Настуся хныкала не хуже Зины, Яринка выглядела раздражённой, я чувствовала, что теперь вряд ли сомкну глаза до утра.

– Ой, бедная Зина… – Настуся, не переставая всхлипывать, полезла к себе на второй ярус. – Ой, господи…

– Да при чём тут господи?! – взорвалась Яринка. – У неё месячные начались, просто месячные! Вы что, совсем ничего не соображаете?!

Мне было понятно её недоумение. О так называемых месячных я знала лет с шести, когда заметила, что мама время от времени болеет, день-другой лежит в постели, и за неё всё делает папа. Меня это беспокоило, и я спросила о том, что с ней и могу ли я чем-нибудь помочь? Тогда мама и объяснила, почему не стоит за неё волноваться. Что же, тогда, наверно, можно не удивляться тому, что Зина и Настуся, разлучённые с родителями в младенчестве, до сих пор пребывали в неведении.

Настуся продолжала всхлипывать, и я решила успокоить её. Тем более что Яринка с раздражённым видом забралась на подоконник, отвернувшись от нас, и от неё ждать помощи явно не приходилось. Приблизилась к кровати соседок и тихонько позвала:

– Настуся? Настуся, не реви. Это просто…

Но продолжить объяснения я не успела. Дверь открылась, и Агафья впихнула в дортуар бледную, но уже не плачущую Зину с объёмным свёртком в руках, велела:

– Постель смени. А с утра зайди ко мне.

Затем обвела дортуар строгим взглядом:

– Я же велела спать. Быстро все по койкам!

Постояла ещё, наблюдая за тем, как выполняется её распоряжение, и только потом плотно прикрыла за собой дверь.

Дождавшись, когда стихнет звук удаляющихся шагов, мы заговорили разом:

– Зиночка, с тобой всё хорошо?

– Она тебе хоть что-то объяснила?

– Зачем тебе завтра идти к ней?

Зина опустила на кровать свёрток, который оказался сменой постельного белья, и ответила тоже всем сразу:

– Со мной всё хорошо. Да, объяснила. Завтра мне нужно к женскому доктору.

– Зачем к доктору, если всё хорошо? – встревожилась Настуся.

– Агафья сказала, так надо. Когда начинаются… эти…

– Кстати, как их Агафья назвала? – поинтересовалась Яринка.

– Критические дни, – ответила Зина и неожиданно хихикнула.

Мы тоже засмеялись – и просто от облегчения, и потому, что выражение действительно казалось забавным.

Обстановка разрядилась, Настуся помогла Зине перестелить постель, и мы улеглись досыпать остаток ночи. Последняя мысль, которую я успела поймать перед тем, как погрузиться в сон, была о том, что я только обрадуюсь, если у меня эти самые критические дни начнутся ещё не скоро.

Наверное, кто-то там, наверху услышал моё сонное желание, потому что, как показало будущее, так и получилось.

Глава 9

Скамейка

Чем хороши каникулы – можно спать сколько угодно. Конечно, есть риск пропустить завтрак, но это мало кого расстраивает. И я открыла глаза только тогда, когда позднее зимнее солнце заглянуло в дортуар. Яринка сопела в подушку, а вот Зины и Настуси не наблюдалось, их постели были заправлены. Не торопясь, предвкушая день ничегонеделания, я спустилась вниз и, не переодевая ночнушку, потянулась за планшетом. Почитаю, пока есть такая возможность.

Спутанные со сна пряди волос упали на лицо. Я машинально поправила их, подумав, что не мешало бы сначала заплестись, посетовала на ещё спящую Яринку, без которой это будет труднее… и вспомнила вчерашний день. Ах да, две косички, ровный пробор, соревнования на скорость – всё это ушло в прошлое. Теперь я девушка и должна носить одну косу. А одну легко заплету и сама.

Обрадовавшись, я выхватила из шкафчика расчёску и направилась к зеркалу. Но там снова замерла, вглядываясь в своё отражение. Мы – воспитанницы приюта, совсем нечасто видим себя с распущенными волосами, и я вдруг заметила, как они у меня отрасли за последнее месяцы. Ещё немного, и достанут до пояса. Может, последовать примеру Яринки – украдкой их подрезать? Или пусть будет длинная коса?

Я опустила расчёску и принялась вглядываться в своё отражение, невольно вспоминая вчерашний разговор в церкви и последовавшее за этим открытие – девочек выбирают за красоту, а не за успешную учёбу и примерное поведение. И пусть я не собираюсь выходить замуж, всё-таки интересно – выберут ли меня хоть раз?

Чем дольше я гляделась в зеркало (то убирая волосы за спину, то перекидывая набок, то собирая в высокий хвост), тем больше убеждалась, что красавицей меня не назовёшь. Но и отталкивающих черт тоже нет. Уши не торчат, нос не большой, глаза не маленькие. Конечно, скулы могли бы быть и повыше, брови, наоборот, потоньше, а губы пополнее, но это уже мелочи…

– Да красивая, красивая… – ворчливо донеслось сзади, и я пристыжённо оглянулась.

Яринка, оказывается, уже не спала, а внимательно наблюдала за моими кривляньями перед зеркалом. Вот зараза!

Заметив моё смятение, подруга успокаивающе махнула рукой:

– Всё нормально. Нам сейчас и полагается красоваться, мы ж невесты!

– Сама ты невеста! – глупо огрызнулась я и начала яростно драть расчёской волосы, скрывая смущение.

Яринка между тем выбралась из-под одеяла, сладко потянулась, подошла и встала рядом со мной. Задумчиво уставилась на своё отражение.

– Моя мама тоже была рыжей. Отец ещё и за это её шпынял. Говорил, что у приличной женщины не может быть такого вульгарного цвета волос. И дочь такую же родила…

– Ну и придурок, – буркнула я. – Твой цвет волос – самый красивый. В приюте ни у кого больше такого нет.

Яринка повертела перед носом свою чуть вьющуюся прядь.

– Может, и красивый, но никто не любит рыжих женщин. Считают, что у них вредный характер, да и вообще – рыжие все от лукавого.

– Ага, лукавый вас лично наштамповал… А не любят потому, что завидуют! Я бы за такой цвет что угодно отдала. Жаль, что теперь краски для волос не продаются. Мама рассказывала, раньше женщины могли цвет волос менять хоть каждую неделю, и никто на них пальцем не показывал.

– Тебе-то зачем? – искренне удивилась Яринка. – У тебя свой красивый.

– Чего-о? – Настала моя очередь удивляться. – Мышиный – красивый?

Подруга театрально закатила глаза:

– Не мышиный, а русый. У тебя же чисто славянская внешность, ты очень породистая.

Не дав мне времени возмутиться подобной, как мне показалось, собачьей оценкой, Яринка развернула меня лицом к себе и начала перечислять деловым тоном:

– Тёмно-русые волосы, серые глаза, белая кожа с румянцем. Именно таких девушек чаще всего и берут в жёны! Это гарантирует чистокровность детей.

– Ты-то откуда это можешь знать? – только и спросила я.

Яринка хмыкнула:

– Так я же не Зина или Настуся, которые, кроме нашего курятника, ничего не видели. Слышала бы ты, о чём девчонки в городской школе говорят! Помочь с косой?

– Давай, – согласилась я, не потому, что было лень заплетаться самой, а чтобы прекратить смущающий меня разговор о внешности.

Яринка заплела косу мне, я – ей. А едва управились, в двери заглянула Агафья и велела нам явиться в гостиную.

В гостиной на креслах и пуфиках уже сидела вся наша группа, имеющая подозрительно пришибленный вид. Девочки ёжились, смотрели в пол и – украдкой друг на друга. Причина такого поведения выяснилась, когда Агафья, встав перед нами, объявила:

– Вчера вы стали девушками, и поэтому сегодня я должна объяснить, какие изменения в ваших организмах должны скоро произойти. А у кого-то, возможно, уже происходят.

Я покосилась на сидящую в уголке Зину – её щёки пылали, взгляд не отрывался от пола.

– Если кому-то что-то будет непонятно, поднимайте руку и спрашивайте, – закончила вступительную часть Агафья. – Стесняться не нужно.

Я была уверена, что в этот раз, в отличие от церемонии посвящения, поднятых рук и вопросов не будет. И ошиблась. Потому что Яринка вскинула перед собой ладонь, даже не дождавшись, когда Агафья приступит к своим объяснениям.

– Да, Ярина?

– Сударыня, а почему воспитатели рассказывают это девочкам только после посвящения в невесты? Я имею в виду, что ведь у некоторых из нас… хм… изменения начинаются раньше.

Агафья поджала губы.

– Потому что существуют общепринятые возрастные ограничения, а такая тема затрагивает ряд вопросов, не предназначенных для детских ушей.

– Но разве нельзя хоть как-то предупредить? Зина ночью думала, что умирает!

Услышав это, девочки из других дортуаров испуганно повернулись к Зине, которая, кажется, была готова забиться в щель между стеной и креслом. Её реакция меня удивляла – как можно стыдиться чего-то, что рано или поздно происходит со всеми?

– Это правила приюта, – отчеканила Агафья. – И не нам их менять.

Пользуясь тем, что мы устроились вдвоём на одном пуфике, я незаметно ущипнула подругу за бок – не вздумай отвечать! Но Яринка, конечно же, вздумала. Да ещё как!

– А почему нельзя изменить правила, если они такие глупые?

Кто-то испуганно пискнул, кто-то охнул, а сидящие рядом с нами девочки заметно отодвинулись.

Губы Агафьи, обычно и так сжатые в тонкую прямую черту, исчезли совсем. Но голос остался прежним, спокойным и сухим.

– Ярина Донаева, отойди к стене и встань носом в угол. Я запрещаю тебе поворачиваться и задавать вопросы. А когда мы закончим, ты останешься в углу до обеда.

Раздалось чьё-то хихиканье, я же облегчённо выдохнула. В угол обычно не ставят детей после восьми лет – для старших приготовлены наказания построже, так что Яринке ещё повезло. Вот только она так не посчитала. Её щёки вспыхнули, глаза зло прищурились…

Агафья не сводила с моей подруги непроницаемого взгляда, и я вдруг интуитивно поняла, что такое наказание было выбрано ею не случайно. Она хорошо знала своих воспитанниц и намерено унизила Яринку перед остальными, понимая, что это будет для неё болезненнее плохой оценки по поведению или запрета на развлечения.

Глядя, как подруга сверкает глазами, я уже приготовилась снова предупреждающе ущипнуть её, но она и сама проявила благоразумие – молча поднялась, ушла в угол и застыла там без движения.

– У кого-нибудь есть ещё вопросы по поводу правил приюта? – вкрадчиво спросила Агафья.

Вопросов, конечно же, больше ни у кого не было, и она продолжила:

– Так вот, в период, когда девочка превращается в девушку, в её организме начинают происходить…

Я перестала слушать воспитательницу – ничего нового она для меня сообщить не могла, тем более что её манера речи отличалась редкостной монотонностью. Подозреваю, возьмись она читать нам вслух даже книжки про Алису и то сумела бы превратить их в нудятину.

Вопросов так никто и не задал. Не то девочки были напуганы расправой над Яринкой, не то посчитали более продуктивным обсудить услышанное друг с другом. Под конец Агафья сказала:

– Любая из вас, у кого начнётся менструация, должна в этот же день подойти ко мне, и я сопровожу её на обязательный медицинский осмотр. Становясь девушками, вы должны обращать повышенное внимание на своё здоровье и самочувствие, от этого напрямую зависит и здоровье ваших будущих детей. Тех, у кого менструация уже началась и кто это скрывал, я жду сегодня в течение дня. Наказания за молчание не будет, но вас должен осмотреть врач.

После этих слов воспитательница круто развернулась и удалилась по коридору, оставив нас в некотором недоумении. Девочки принялись шушукаться, а я поднялась и подошла к замершей в углу Яринке:

– Ты как тут?

– Жить буду, – мрачно отозвалась подруга и шёпотом добавила нехорошее слово.

– Сама виновата, – не стала я её жалеть. – Когда научишься молчать? Думаешь, кому-то что-то докажешь?

Яринка скребнула ногтями по стене, но ответила спокойно, даже насмешливо:

– Не докажу, конечно. Но мне нравится смотреть, как они бесятся. Ты бы видела, что было, когда я в церкви плевалась.

Я испуганно оглянулась, но никто не прислушивался к нашему разговору, часть девочек уже разошлись, остальные продолжали обсуждать только что полученную информацию.

– Ты думаешь только о себе, – упрекнула я Яринку. – Нам сегодня после ужина надо… на скамейку идти. А ты разозлила Агафью.

Яринка вздохнула. Кажется, виновато.

– Ну, до ужина ещё долго. А я буду стоять смирно-смирно.

Ободрённая её раскаянием, я безжалостно добавила:

– Не только. Когда Агафья придёт тебя отпускать, ты извинишься. Скажешь, что просто ночью испугалась за Зину, поэтому с утра была на нервах.

Яринка метнула на меня возмущённый взгляд, но возражать не стала, только буркнула:

– Ты иди уже. С наказанными нельзя разговаривать, а то Агафья увидит и в соседний угол поставит.

Это было разумно. И, ободряюще погладив подругу по плечу, я вернулась в дортуар.

Яринка оправдала ожидания, перед обедом она принесла Агафье свои извинения, и та снизошла до благосклонного кивка. Чтобы усыпить бдительность воспитательницы, мы весь день старались быть у неё на виду, а во время ужина изображали сонливость, чтобы ни и кого не возникло сомнений, что после мы сразу отправимся в дортуар. Вроде бы всё сработало, сама Агафья скрылась в воспитательской, а другим девочкам до нас дела не было. Поэтому ничто не помешало нашему запланированному вечернему променаду. Неторопливым шагом, взявшись под руки, – просто две примерные девочки решили прогуляться перед сном по освещённым фонарями снежным дорожкам – мы пришли к тонущему в морозных сумерках прудику.

Скамейка справа, последняя от леса, была густо припорошена снегом, как и остальные, что успокаивало – здесь и впрямь зимой редко кто бывал. Переглянувшись, мы смели снег варежками и сели, как велел в записке Дэн. Минута прошла в выжидательном молчании, потом Яринка шёпотом спросила:

– И что?..

Я пожала плечами, оглядываясь по сторонам, ожидая увидеть направляющуюся в нашу сторону фигуру Дэна. Это было бы, конечно, удивительно, ведь я уже достаточно хорошо знала своего старшего друга и понимала, чтобы он решился пойти вот на такой прямой контакт, по сути, на глазах у всего приюта, должно было произойти нечто из ряда вон выходящее. Но вокруг оставалось пусто, только на катке катались мальчишки, их голоса были единственными звуками, нарушающими снежную тишину.

Яринка нервничала, я чувствовала это – её нервозность передалась и мне. Да и времени у нас было не так много. Официально воспитанникам можно находиться вне корпусов до девяти вечера, но на деле уже после восьми Агафья идёт проверять дортуары – всё ли в порядке, везде ли чистота? Конечно, заметив наше отсутствие, она вряд ли сразу заподозрит что-то дурное (в конце концов, каждая может иногда забыть о времени и задержаться на прогулке, тем более в дни каникул), но зачем лишний раз привлекать к себе внимание?

– Может, Дэн не смог прийти? – озвучила нашу общую тревогу Яринка.

И неожиданно откуда-то сзади и снизу раздался глухой низкий голос:

– Смо-о-ог…

Мы коротко взвизгнули и, как подброшенные пружиной, взлетели со скамеек, держа курс на родной корпус. К счастью, Яринка поскользнулась, падая, схватилась за меня, в результате чего мы, не успев далеко отбежать, оказались лежащими на дорожке.

– Стойте! – приглушенно донеслось от скамейки, на этот раз, несомненно, голосом Дэна. – Стойте, это я!

Всё ещё сидя на снегу, мы насторожённо обернулись. Из-за спинки скамьи поднялась и помахала нам рука в чёрной мужской перчатке.

– Дэн?

– Да я, я! Вернитесь и сядьте уже.

Мы переглянулись и послушались. Сердито отряхивая пальто от снега, Яринка спросила в пространство:

– Ты под скамейкой, что ли?

– За, – отозвался Дэн. – Я за скамейкой. Не оглядывайтесь, делайте вид, будто говорите друг с другом.

– Зачем было так пугать? – подала голос и я. – Мы же чуть не убежали!

– Прости, малявка, не удержался. Вот вам в качестве извинения.

Что-то стукнуло за нашими спинами, и, оглянувшись, мы увидели на спинке скамьи небольшой плоский предмет.

– Что это? – опасливо спросила Яринка, а я осторожно потянула руку.

– Берите уже и прячьте. Шоколадка это. Обёртку потом уничтожьте, в приюте таких нет и быть не может.

– А откуда… – начала Яринка, но невидимый Дэн перебил:

– Слушайте меня внимательно, времени у нас мало.

Мы торопливо закивали, не подумав о том, что скрючившийся за скамейкой Дэн не может этого видеть. Но ему и не понадобилось.

– Вас посвятили в невесты, – быстро заговорил он. – Это значит, что скоро вами заинтересуются какие-нибудь мужики. Ваша задача – соглашаться на первого из них.

– Что-о?! – хором изумились мы, разворачиваясь назад и испепеляя взглядами спинку скамьи.

– Отвернитесь! – сдавлено прикрикнул из-за неё Дэн. – Сядьте нормально! Сейчас объясню.

– Да уж постарайся… – буркнула Яринка, принимая прежнюю позу.

Я же осталась сидеть вполоборота, решив, что со стороны это вполне может выглядеть так, словно я обращаюсь к подруге.

– Повторяю. Вами заинтересовался какой-нибудь мужчина, вы поговорили с ним через видеосвязь и согласились на дальнейшее общение. Таким образом, все последующие кандидаты идут мимо.

– Ну а этот-то нам зачем, что с ним делать?!. – сдавленно воскликнула Яринка, зачем-то дёргая ногами.

– Общаться раз в неделю, или сколько там у вас положено.

– Зачем?

– Тут мы убиваем двух зайцев. – Дэн запыхтел и завозился, видимо сидеть в снегу, скорчившись в три погибели, было нелегко. – Во-первых, вас не будут дёргать другие претенденты на руку и сердце. Во-вторых, общение со взрослым человеком за пределами приюта должно расширить ваш кругозор. Особенно это относится к Дайке, которая ничегошеньки не знает о жизни в городах.

– А если нами никто не заинтересуется? – усомнилась я.

– Это вряд ли, – успокоил Дэн. – В начале каждого года, когда в сиротских приютах подрастают новые невесты, на них появляется много желающих.

– Да ну?.. – засомневалась Яринка. – Всем известно, что если ты приютская, то вряд ли выйдешь замуж.

– Это не потому, что предложений мало. Девочки сами отказываются.

– Ага, сейчас! – Теперь и Яринка села вполоборота к спинке скамьи. – Да наши все только и мечтают о муже! Кому охота застрять на производстве до старости?

– Вы будете слушать или нет? – Дэн повысил голос. – Да, девочки мечтают о семье, но поскольку девочки эти – ещё дети, то мечтают они о молодом красивом женихе, который их полюбит. Но никак не о пожилом вдовце или разведёнце, уже имеющем своих детей. А претендентами на вас будут только такие.

Я сразу вспомнила разговор со старшими подругами из хора. А ведь и правда…

– Почему? – напряжённо спросила Яринка.

– Молодым парням пару ищут, как правило, родители. Без их одобрения брак невозможен. А ни одна мать или отец не пожелают видеть в невестках девочку даже из обычного сиротского приюта, не говоря уж о коррекционном. Так что на прекрасного принца рассчитывать не стоит. Но девочки по наивности рассчитывают, и, когда с ними желает связаться мужчина, годящийся им в отцы, а то и в деды, они отказываются. И упускают свой шанс. Поэтому так мало выпускниц приюта выходят замуж.

Яринка возмущённо набрала в грудь воздуха, собираясь что-то возразить, но я её опередила:

– Это правда!

И сбивчиво рассказала о своём разговоре с Нюрой, Аней, Светой и Валей. О том, как три девочки отвергли пожилых женихов, а четвёртая согласилась на такого лишь потому, что оказалась смышлёнее остальных и побоялась испытывать судьбу очередным отказом.

– Вот-вот, – подтвердил из-за скамейки Дэн. – Сейчас начнётся самое активное время поползновений старых ловеласов.

– Кого? – не поняла я.

– Неважно. Вы свою задачу поняли? Вежливо разговариваете с первым желающим вас старпёром и даёте добро на следующие онлайн-свидания. Какой бы он ни был противный, просто помните, что вам за него замуж не идти.

Яринка сморщила нос.

– А если он захочет в приют приехать для живого общения?

– Пусть едет. Живое общение вам тоже не повредит.

– А если он целоваться полезет?

– Не полезет. Насколько я знаю, встречаться наедине до свадьбы нельзя. С вами будет воспитательница.

– А если он помолвки захочет?

– Ну и обмолвитесь… помолвитесь… тьфу! Помолвку в любой момент можно разорвать. А плюсы словите.

– Это какие?

– К помолвленным девочкам учителя и воспитатели уже не придираются. Вы как бы перестаёте принадлежать приюту и становитесь собственностью будущего мужа, вот они и перекладывают на него заботу о вашем образовании. А мужу обычно на ваше образование глубоко положить, не в том он заинтересован.

– А в чём? – опередила я Яринку.

– Ну… – Дэн замялся. – Тут встаёт вопрос, зачем вообще эти мужики женятся во второй раз?

– Семья, дети? – отозвалась я, правда, не очень уверенно.

Дэн саркастически хмыкнул. Потом снова шумно завозился и, вздохнув, пояснил:

– Да есть у них уже дети. Как правило, взрослые. Первую жену они или похоронили, или послали, то есть развелись. А тут возраст поджимает, седина в бороду, бес в ребро. Вот и женятся на девочках из приюта, удобно же – юное тело законно в их полном распоряжении, да и обслуга в доме: убрать, приготовить.

– А потом? Появятся дети… – начала Яринка, но Дэн перебил:

– Не появятся. Контрацепция на Руси, конечно, запрещена к продаже, но у мужчин есть и другие способы обезопасить себя от лишних наследников.

– Что запрещено? – не поняла я, и Дэн снова вздохнул.

– Я вам потом книжку подгоню про всё такое. В конце концов, раз по закону вас уже можно обручать со стариками, про всякие интимные дела вы тоже имеете право знать.

– А как же те девочки, которые пойдут замуж за этих стариков? – спросила я. – У них так никогда и не будет детей?

– Скорее всего, да. Конечно, бывают случаи, когда мужья к ним привязываются и решают по-настоящему создать вторую семью, то есть завести детей. Но это редкость. Как правило, их уже имеющиеся взрослые дети в этом строго пасут предка – на кону их наследство. Да и зачем нужен ребёнок от девушки из коррекционного приюта?

– Порченые гены! – бросила Яринка. – Знаю, слышала. После смерти мамы отец орал, что дочь шлюхи ему не нужна.

Я успокаивающе тронула подругу за руку.

– Дэн, ну а дальше-то что? Они так и будут жить семьёй, только без детей?

– Нет, конечно. Когда старпёр наиграется, то подаст на развод. И девушка отправится на производство, поскольку не имеет права на имущество бывшего мужа.

Я разволновалась.

– Ой… так ведь… надо предупредить Валю! Чтобы замуж не шла. И остальных…

Дэн стукнул кулаком по спинке скамьи:

– Не вздумай! Тебя с такой пропагандой быстро за жабры возьмут. И станут допытываться, где ты могла набраться этих опасных умозаключений.

– Но разве взрослые… учителя, воспитатели, не знают про всё это?

– Прекрасно знают. Все знают. Но кому какое дело? Всё же происходит по закону. Мужчина имеет право жениться, мужчина имеет право развестись. А то, что дети в семье не получились, так попробуй, докажи, что так и было задумано. Опять же – кому это надо?

– Но почему тогда… хотя бы наши воспитательницы? Не верю, что им на нас совсем наплевать. Ведь можно же как-то предупредить там, намекнуть…

– Им, может, и не наплевать, малявка, – вздохнул Дэн, – но они думают по-другому. Ведь есть всё-таки случаи, когда девочка оставалась в браке и рожала детей. Очень редко, но есть. Вот ваши тётушки, наверно, и считают, что лучше хоть маленький, но шанс.

– Курицы! – прошипела Яринка. – Жабы! Шанс они дают, не им же со стариками жить…

Я полностью разделяла негодование подруги – какой смысл выходить замуж, да ещё за того, кто тебе неприятен, чтобы потом в любом случае остаться ни с чем? Да и вообще, чего девчонки так его боятся, этого производства? Ну да, придётся физически работать, но с другой стороны – что ещё делать? В потолок плевать? Мы вон под конец каникул уже не знаем, куда себя деть от безделья. Жить придётся в общежитии? А сейчас, можно подумать, у каждой из нас отдельные хоромы, ага.