Лето придёт во сне. Приют

На этот раз смешки всё-таки послышались, и мне показалось, что я чувствую спиной горячие волны ярости, исходящие от сидящей в последнем ряду Агафьи. Только директор ничего не заметил.

– Отныне вы уже не имеете права потакать своей лености и детскому эгоизму! Вы не имеете права забывать, что от того, как сложится ваша жизнь, зависит и жизнь ваших будущих детей, а значит, и жизнь всей Руси! Сегодня на ваши хрупкие плечи ляжет огромная ответственность!

Я украдкой осмотрелась. Лица девочек, до этого оживлённые и взволнованные, постепенно принимали сонное выражение. Речь директора лилась без конца, и даже визгливые интонации уже никого не веселили. Я отключилась, и без конца повторяющиеся «невесты», «обязаны», «продолжение рода» и, конечно же, «Великая Русь» не мешали мне думать о своём. Впрочем, это своё я обдумывала уже недели три.

В Новый год торжество наступало не только для девочек из одиннадцатой группы, но и для мальчиков из пятнадцатой. Если двенадцатилетние девочки назывались невестами, тем самым обещая стать продолжательницами рода, то шестнадцатилетние парни начинали отдавать Родине другой долг. Долг защитника отечества. Я не знала, как именно происходит призыв, потому что никогда не интересовалась жизнью мальчишек. Видела только, как иногда в главные ворота въезжает автобус унылого тёмно-зелёного цвета, и парни из старших групп садятся в него, чтобы на время исчезнуть. Видела и то, как они возвращаются – похудевшие, странно весёлые. Но раньше это было привычной картиной местной жизни и не заслуживало особого внимания. Теперь же я не могла думать ни о чём другом, кроме как об очередном унылом автобусе, который на этот раз увезёт Дэна.

Спросить обо всём его самого я не могла. Писать в записке подобные вопросы было слишком рискованно, и Дэн, понимая это, просто не стал бы отвечать. Увидеться? Теоретически любая девочка в приюте могла подойти к любому мальчику и поговорить с ним, это не запрещалось. Но и не одобрялось. О чём могут говорить девочка и мальчик, если у них даже школьные программы разные? Скорее всего, на один такой разговор мало кто обратил бы внимание, но я не могла заставить себя подойти к Дэну на глазах у других. И дело даже не в том, что сам Дэн не одобрил бы такого легкомыслия, но мешало что-то ещё. Некий подсознательный страх, томительная стеснённость, как будто мне предстояло раздеться у всех на виду. И я мучилась от этого не меньше, чем от неопределённости впереди.

Из задумчивости меня вывели бурные аплодисменты. Пётр Николаевич торжественно уносил свой огромный живот со сцены, а девочки, обрадованные тем, что его бесконечно нудная речь подошла к концу, воодушевлённо рукоплескали. И под эти рукоплескания к микрофону вышла Агафья. Она обвела свою группу цепким взглядом, отчего в зале сразу воцарилась тишина. Не та скучная и сонная, как во время выступления Петра Николаевича, но чуткая и полная напряжения. Кому, как не нам, знать, что Агафья Викторовна понапрасну слов не тратит?

– Девочки… – начала воспитательница негромко, но очень отчётливо. Осеклась, и поправилась: – Девушки.

От подобного обращения одногруппницы заметно приосанились, и мне стало смешно. Уж кем-кем, а девушкой я себя ещё не ощущала.

– Девушки, как уже сказал уважаемый директор, сегодня важный день, с чем вас и поздравляю. Но торжественную часть оставим на потом, сейчас же я хочу объяснить, чем теперь станет отличаться ваша жизнь от прежней. Если что-то будет непонятно, можете поднять руку и задать вопрос.

Такой подход радовал, уж чего точно никому не хотелось – так это ещё одной нудной лекции.

– После каникул на каждую из вас будет заведена анкета на официальном сайте приюта. В анкету войдут ваши фотографии, данные о родителях и подробная характеристика. Это официальная информация, которую нельзя изменить и которая не зависит от вас. Чего не скажешь об остальном. Отныне ваши оценки по всем предметам будут выкладываться на сайт, это же относится к оценкам по поведению. И вот здесь уже всё в ваших руках. —

Агафья обвела взглядом притихшую группу.

– Полагаю, всем известно, с какой целью это делается, но я повторюсь. Обычно будущего мужа для взрослеющей дочери подыскивает её отец, в вашем же случае это, к сожалению, невозможно. Но государство и церковь дают шанс на полноценную жизнь всем детям, вне зависимости от их происхождения и проступков родителей. Поэтому мы и создаём подробные анкеты наших воспитанниц, чтобы желающие создать семью мужчины могли зайти на сайт приюта и, возможно, отыскать среди вас свою избранницу.

По залу пробежал взволнованный вздох. Вверх взметнулась одинокая рука. Но почти сразу за ней – ещё несколько. И посыпались вопросы:

– Агафья Викторовна, а кто пишет характеристики для анкет?

– Характеристики пишу я. Ваша воспитательница, в обязанности которой входит также и это.

– Сударыня, а прошлые оценки записаны не будут?

– Нет. Мы даём шанс показать себя с лучшей стороны даже тем девочкам, которые до этого не успевали.

– Сударыня, а если кто-то работает на кухне или в церкви, это запишут?

– Разумеется. Стремление бескорыстно трудиться во благо ближних – очень весомый плюс для девушки.

– Агафья Викторовна, а про наших родителей… всё напишут?

Последовала пауза, даже те, кто хотел задать свои вопросы, опустили руки в ожидании ответа на этот. И Агафья ответила не сразу. Посмотрела поверх голов, поправила капельку-брошь на платье. А когда, наконец, заговорила, её голос зазвучал почти виновато:

– Это больная тема. Вы не виноваты в грехах родителей, но и мы не имеем права утаивать ваше происхождение. Это было бы нечестно по отношению к мужчинам, которые решат искать здесь жену. Первостепенная задача любого мужчины – блюсти свой род, и о той, кто станет матерью его детей, он должен знать всё.

Удивительно, но следующей девочкой, поднявшей руку, была Настуся.

– Сударыня, вы… вы ведь давно здесь работаете. Можете сказать, у кого из нас больше шансов?

Отвечая, Агафья не смотрела никому в глаза:

– Не могу. Те наши девушки, которым посчастливилось выйти замуж, были самыми разными и попали сюда по разным причинам. Никакой закономерности я не увидела.

И поскольку аудитория молчала, воспитательница продолжила прежним менторским тоном:

– Если вами заинтересуется мужчина, он через сайт свяжется с администрацией приюта. А администрация в свою очередь даст девушке разрешение на общение с ним.

Снова общий взволнованный вздох.

– Сначала общение будет происходить исключительно онлайн. На это даётся пятнадцать минут раз в неделю. В зависимости от пожеланий интересующегося я буду сообщать выбранной девушке о времени разговора. Разговор состоится в воспитательской через один из стоящих там компьютеров. Таким образом, потенциальный жених может посмотреть на свою избранницу, а она – на него.

Поднялась рука.

– Агафья Викторовна, а если одной девушкой заинтересуются несколько мужчин?

– Значит, она пообщаться с каждым из них, чтобы выбрать одного. Но должна заметить, что такое бывает редко.

На этот раз руку подняла Яринка.

– Сударыня, а девочка имеет право отказать всем?

– Разумеется имеет. Мы никого насильно замуж не выдаём. – Агафья на миг задумалась и, видимо, приняв в расчёт то, кому она отвечает, сочла нужным добавить: – Запрещаются только грубость и любые высказывания, порочащие репутацию приюта.

Яринка удовлетворенно кивнула.

– В дальнейшем, – продолжила воспитательница, – если девушка и мужчина понравились друг другу, они могут договориться о встрече. Встреча происходит в любой выбранный ими день в присутствии воспитателя. Также в любой из выходных дней девушка может быть помолвлена в нашей церкви, если мужчина решит взять её в жёны. Помолвка происходит в присутствии администрации приюта и родных со стороны жениха. Разумеется, всё это обговаривается заранее. Ну и наконец, по достижении четырнадцатилетнего возраста помолвленная девушка выходит замуж и покидает эти стены навсегда.

Агафья замолчала, но на этот раз руки никто не поднял. Судя по мечтательным лицам вокруг, все девочки вообразили себе счастливый день, когда прекрасный возлюбленный увезёт их куда подальше отсюда. Мне же вспомнился наш с Яринкой разговор в день её рождения.

– Слушаю, Даша. – В голосе Агафьи проскользнуло удивление, видимо, от меня вопросов она не ожидала.

– Извините, сударыня, – начала я, тщательно подбирая слова. – Может, это не к месту, но я не понимаю, почему девушкам можно выходить замуж в четырнадцать лет, а совершеннолетие наступает только в восемнадцать?

Кто-то с удивлением покосился, кто-то хихикнул, но Агафья не рассердилась. Видимо, вспомнила, что я «из дикарей», и объяснила вполне доброжелательно:

– Совершеннолетие подразумевает становление человека полностью дееспособным, даёт возможность работать, владеть имуществом, распоряжаться финансами. Девушке, находящейся в браке, это не нужно, поскольку муж выступает её попечителем. И если она будет достаточна умна, чтобы сохранить семью, то не понадобится и в будущем.

Честно говоря, я ничего не поняла. Но запомнила, чтобы потом попросить Дэна объяснить простым языком, что всё это значит.

А затем наступила торжественная часть посвящения. Из невидимых колонок понеслась нежная мелодия, свет притушили, и мы все поднялись на ноги, подчиняясь единому порыву.

– И наконец! – Агафья старательно растянула губы в широкой улыбке (это было так непривычно, что девочки в первом ряду невольно подались назад). – Я имею честь объявить вас девушками, невестами! Благослови, Господь, каждую в этом зале! Распустите волосы!

Возникло оживление, больше похожее на лёгкую панику. Девочки поспешно, словно боясь опоздать, сдёргивали с косичек тонкие разноцветные резинки, тянули пряди, стремясь поскорее отделить одну от другой, встряхивали головой. И скоро вокруг, словно диковинные цветы, распустились шлейфы волос – золотистые и русые, вьющиеся и прямые, длинные и не очень. И как я ни старалась оставаться равнодушной к происходящему, но в горле встал ком, когда косички перестали привычно щекотать шею, а обе снятые с них резинки сиротливо легли в ладонь.

Яринка жалобно улыбнулась мне из-за упавших на лицо освобождённых кудряшек, и я поняла, что подруга чувствует нечто похожее. И не только она. До нас доносились тяжёлые вздохи, чьи-то всхлипы, некоторые девочки обнимались. Оглянувшись на миг, я увидела, что и кое-кто из взрослых на последнем ряду промокает глаза платочком.

Музыка постепенно стихла, Агафья, чуть прокашлявшись (неужели тоже растрогалась?), и жестом разрешив нам сесть, заговорила в микрофон:

– Не забывайте, что вместе с привычкой заплетать по утрам две косички, вы оставляете позади своё детство, пору беззаботности и безответственности, игр и шалостей…

На этот раз фыркнула я, при этом незаметно пихнув Яринку локтем. Чегой-то Агафью понесло! Где она обнаружила у нас беззаботность, а тем более безответственность? А настоящих игр и шалостей, наверное, в жизни не видела, раз принимает за них чинные прогулки по дорожкам приюта и посиделки у телевизора в гостиной.

Я снова отключилась, задумавшись о своём, – второй раз выслушивать про женское предназначение и обязанности – увольте.

Наконец, когда Агафьино красноречие иссякло, наступила заключительная часть посвящения. Снова зазвучала музыка, на этот раз торжественная, опять пришлось вставать, а на сцену заторопился Пётр Николаевич.

– Девушки! – Не выдержав столь высоких нот, микрофон отчаянно зафонил, но директор бесцеремонно тряхнув его, дал команду к последнему действу: – Заплетите косы!

Мы с Яринкой повернулись друг к другу. Конечно, заплести самой себе одну косу гораздо легче, чем две, – не нужно возиться с пробором, но ритуал предполагал иное. Я слышала, что в семьях девочке в день двенадцатилетия первую косу заплетает мама, нам же оставалось полагаться друг на друга.

Резинки кто-то убрал в карман, кто-то надел на запястья, а на свет появились белые ленты, выданные нам накануне. Коса с вплетённой в неё белоснежной лентой – символ невинности. Отныне и до замужества так мы и должны будем ходить.

А потом нашу (уже не одиннадцатую, а двенадцатую!) группу по очереди поздравляли все учителя и воспитатели, что затянулось ещё на полчаса, и от пережитого волнения ужасно хотелось пить, а тяжесть косы непривычно оттягивала голову назад… В заключение же торжества у микрофона опять возникла Агафья, чтобы напутствовать своих воспитанниц в новый жизненный этап.

– Девушки, сейчас у вас будет свободное время до праздничного обеда. Советую потратить его на то, чтобы обдумать, каким образом вы можете положительно повлиять на своё будущее, улучшив показатели в ваших анкетах.

К её совету прислушались. Когда наша группа покидала актовый зал (уже не ровным строем, а разбившись на шушукающиеся кучки) я со всех сторон слышала:

– Ой, у меня хвосты по русскому и кулинарии, попрошусь на продлёнку!

– А можно будет пересдавать экзамены?

– Что нужно, чтобы помогать поварам на кухне?

– Интересно, меня возьмут убираться в церкви?

Мы с Яринкой, не сговариваясь, прибавили шагу, постепенно отрываясь от взволнованных одногруппниц.

– В дортуар?

– Не. – Яринка ошалело помотала головой. – Давай подышим немного, а то я уже ничего не соображаю.

Мы неспешно пошли по дорожке под медленным снегопадом. Я сняла варежку и, подняв перед собой ладонь, задумчиво наблюдала, как на неё опускаются снежинки, сразу превращаясь в крошечные капельки. Яринка же принялась ловить их ртом, задрав голову и высовывая язык. Да уж – девушки…

Пользуясь тишиной и уединением, я решила поделиться своей тревогой:

– Ярин, ты не знаешь, когда парней из шестнадцатой группы увезут?

– На учения? Знаю, – без удивления отозвалась подруга. – Сегодня же у них тоже посвящение, только у нас – в невесты, а у них – в солдаты. А увезут первый раз вроде в конце января.

Я облегчённо передохнула. Значит, у меня ещё есть время, чтобы придумать, как мы с Дэном могли бы увидеться и поговорить. А Яринка продолжала:

– И потом их постоянно будут увозить-привозить. Месяц там, месяц тут.

– Откуда ты знаешь?

Она поморщилась:

– Отец любил про армию хвастать. Ему больше-то и вспомнить нечего. Сначала начинал бурчать, что мама ему сына родить не смогла, вот он бы его научил… а потом как пойдёт заливать, не остановишь! Это же не только в приюте так, но и везде. Раньше в армию забирали парней с восемнадцати лет и сразу надолго. А потом решили, что лучше будет вот так, с перерывами на учёбу, зато четыре года.

Мы свернули к стадиону, где, весело гомоня, катались на коньках младшие мальчишки. Хотелось бы и мне так попробовать, но, увы, как я узнала здесь – спорт не для девочек. В Маслятах коньков у меня тоже не было, но на лыжах я ходила неплохо. Их, широкие лыжи, подбитые снизу шкурой изюбря, смастерила для меня мама…

Яринка подумала о том же.

– У нас во дворе каток был, так мы с девчонками прямо на подошвах катались, когда никто не видел.

– Получалось?

– Да ну! Падали только. Но всё равно весело. Слушай, пошли за стадион, тайник посмотрим?

– А чего его смотреть, мы же ещё «Хроники» не дочитали.

– Просто так. Всё равно делать нечего.

С этим доводом я согласилась. И как оказалось, не зря. Когда Яринка, делая вид, что вытряхивает снег из ботинка, ухватилась за металлический столбик, её ноздри затрепетали, а зрачки расширились.

– Дайка…

– Что там? – Я начала торопливо оглядываться – не смотрит ли кто на нас?

Никто не смотрел. А Яринка уже выпрямилась, на миг незаметно сунув руку в карман. И радостно шепнула:

– Записка.

– Пошли в дортуар! Нет, там, наверно, девчонки. На лестницу!

Мы так торопились, что не стали подниматься на свой этаж, а достали послание Дэна между первым и вторым.

– Читай ты. – Поскольку идея проверить тайник принадлежала Яринке, я уступила ей это право.

И Яринка шёпотом прочла:

– Завтра сразу после ужина возле прудика, сядьте на последнюю от леса скамейку справа.

Мы помолчали, моргая.

– Чего?

– Сесть на скамейку после ужина, – машинально повторила я, – возле прудика. Что там делать?

Но Яринкины глаза уже горели знакомым азартом.

– А вот и узнаем. – Она порвала записку пополам, одну половинку сунула в рот, другую протянула мне.

Уже привычно давясь бумагой, я продолжала недоумевать. Вокруг прудика стоит шесть скамеек, по три с каждой стороны. Да, это место зимой было одним из самых безлюдных в приюте, но не настолько, чтобы там встречаться и болтать. Конечно, после ужина будет уже темно, и большинство воспитанников разойдутся по дортуарам, но ведь есть ещё окна и камеры. Ладно, будем надеяться на то, что Дэн знает, что делает. Впрочем, как и всегда.

Остаток дня прошёл в поздравлениях и суматохе. После праздничного обеда вся наша группа собралась в гостиной, и девочки принялись горячо обсуждать свои шансы на замужество. Чтобы не выделяться, я и Яринка посидели с ними, заодно с удивлением узнав, что наши шансы выше среднего. У меня – потому что пою в церковном хоре, что подчёркивает мою набожность, которая, как известно, для девушки большой плюс, говорящий о её смирении и добродетели. У Яринки – потому что красивая. Набожность и смирение это, конечно, хорошо, но каждый мужчина хочет видеть рядом с собой красивую жену. Говорилось это с таким умудрённым видом, что я едва сдерживала смех. Одиннадцати-двенадцатилетние девочки, большая часть которых не помнила жизни вне приютских стен, рассуждают о том, чего хотят мужчины, с которыми они даже почти не общались! Умора.

Отсидев среди одногруппниц достаточный, как нам казалось, срок для того, чтобы не прослыть белыми воронами, мы убрались восвояси. Точнее, Яринка отправилась в пошивочную, а я – в церковь, на спевку. Занятий по музыке в каникулы также не было, но наш маленький кружок продолжал собираться, чтобы поболтать и попеть.

Меня встретили аплодисментами. Я была самой младшей среди девочек-певчих, остальные уже прошли посвящение в невесты и теперь от души поздравляли меня. Воспользовавшись случаем, я решила спросить у старших подруг о том, чего недопоняла со слов Агафьи. И это вылилось в неожиданно длинный разговор.

Мы, как обычно, сидели в маленькой комнатке за клиросом, Марфа Никитовна угостила всех тёплым чаем с мёдом (смягчает горло до и после вокальных упражнений), и девочки пустились в воспоминания о своём посвящении.

– Меня выбрали уже через неделю, – грустно поделилась Аня из четырнадцатой группы. – Но я отказалась от общения с этим мужчиной.

– Почему? – хором спросили остальные.

Аня поморщилась:

– Он был старый и лысый. Некрасивый.

– Ой, у меня тоже! – подхватила Нюра, та самая, с которой я советовалась, собираясь проситься в певчие. – Меня три раза выбирали. И все три раза – старики.

– Прямо уж старики? – не поверила я.

– Ну не совсем, конечно, но и не молодые. А я хочу молодого мужа.

Следом выяснилось, что и двух оставшихся девочек, Свету и Валю, мужчины приглашали к знакомству. Валю так целых четыре раза. Более того – сейчас она была помолвлена. Впрочем, новостью это оказалось только для меня.

– Я сначала тоже отказывалась, – поделилась Валя. – Потому что выбирали меня не старики, конечно, но и не молодые, да ещё сплошь разведённые или вдовцы.

– А потом молодой попался? – заинтересовалась я.

Валя покачала головой:

– Нет. Но Пётр лучше остальных, те мне совсем не понравились. Надутые, как индюки, разговаривают свысока. А с ним проще было. Да и вообще, если постоянно отказываться, так и останешься ни с чем. Что Бог даёт, то значит и надо.

– Так ты не влюбилась?

Старшие девочки снисходительно заулыбались, а Валя терпеливо пояснила:

– Любовь приходит со временем, уже в браке. Для начала хватит того, что мужчина тебя устраивает как человек.

Подобное объяснение мне совсем не понравилось. Живя в Маслятах, я по малолетству не обращала внимания на то, как происходит общение у старших. Ребятня гуляла своей компанией и не лезла к тем, кто уже вышел из детского возраста – так называемым подросткам, юношам и девушкам. Было их немного, учитывая численность населения деревни, но шороху они задавали дай боже. И если парень с девчонкой вдруг выделяли друг друга среди остальных, то это никак нельзя было охарактеризовать тусклым словом «устраивает». Букеты цветов на крыльце, гитарные серенады под окнами, поцелуи и объятия на виду у всех, скандалы с родителями, побеги с ночёвкой в тайгу… Страсти кипели такие, что даже мы, младшие, будучи по уши в своих играх, не могли не обращать на это внимания.

А тут, оказывается, Валя помолвлена, у неё есть законный жених, но она никогда даже не заговаривает о нём. Ну и зачем такой жених нужен?

Видимо, эти размышления ясно отпечатались на моём лице, потому что Нюра наставительно сказала:

– Ты, Даша, ещё глупая. Жених нужен не для того, чтобы с ним в любовь играть, а для семьи, для детей. А если у двух людей семья и дети, любовь не может не прийти.

– Верно! – подхватила и Аня. – Я сейчас так жалею, что отказала тому мужчине. Я же с ним даже почти не разговаривала, а вдруг он хороший человек? Такая же дурочка ещё была, на лысину посмотрела и сразу – нет. А больше меня никто уже не выбирал…

Девочки грустно примолкли, а я отметила про себя интересную вещь. Аню выбрали всего один раз. Она высокая, нескладная, с россыпью прыщиков на длинноносом лице. Нюру и Свету выбирали уже дважды, и они из тех, кого бы я назвала хорошенькими. Не красавицы, до моей Яринки или до экзотичной Зины им далеко, но и не серые мыши, вроде меня или Настуси. А вот выбранная четыре раза Валя – хороша! Золотая коса, маленький носик, брови вразлёт и большие светлые глаза в обрамлении пушистых загнутых ресниц…

При этом не стоит забывать, что все девочки – церковные певчие, а это, если верить словам моих одногруппниц, должно было значительно повысить их успех на брачном рынке. Но преуспела пока только красивая Валя. Есть над чем задуматься.

Вечером я поделилась своими наблюдениями с Яринкой, и она цинично хмыкнула:

– Дайка, ну кому нужно, чтобы его жена псалмы распевала? Вот увидишь – чаще всех будут выбирать даже не самых красивых, а тех, у кого лучшие оценки по кулинарии.

После ужина наша группа, которой сегодня в честь важного дня позволялись небольшие вольности, устроила шумный праздник на улице. Перед Новым годом во дворе построили ледовый городок, и мы катались с горок, используя выпрошенные с кухни картонные коробки. В Маслятах зимой тоже строили горки, и я знала, что обычная картонка едет по льду не очень хорошо. Зато они были большие, и у нас получалось скатываться вниз по трое, а то и по пятеро, поэтому мы не спешили искать им замену. Девочки забыли, что они теперь девушки-невесты, дурачились как дошкольницы – устраивали кучу-малу в сугробах, пихали друг другу за шиворот снежки и подняли такой шум, что из окна воспитательской несколько раз высовывалась Агафья, призывая нас к порядку.

А ночью, когда вымотанные дневными волнениями все крепко спали, мы неожиданно получили ещё одно подтверждение нашего приближающегося взросления.

Меня разбудил жалобный плач. Приподняв голову и ещё не понимая где сон, а где явь, я в тусклом свете ночников увидела стоящую возле своей постели Зину. Странно расставив ноги, она сжимала руками подол ночнушки и тоненько подвывала. На втором ярусе кровати замерла Настуся, которая явно тоже не могла понять, проснулась она или ещё нет, очень уж в непривычном виде предстала перед нами обычно всегда сдержанная и полная внутреннего достоинства Зина.

– Зин? – наконец, сумела я подать голос. – Зина, что с тобой?

Зина ничего не ответила, только, громко всхлипнув, принялась тыкать пальцем в свою смятую постель. Я опасливо приподнялась на локтях, пытаясь разглядеть, на что она указывает. Настуся, свесившаяся сверху, успела сделать это первой.

– Тут что-то разлито, – испуганно сказала она. – Какие-то пятна!

Теперь я тоже увидела. На белой простыне Зины ярко выделялось несколько чёрных пятен.

– Это кро-о-овь! – проскулила Зина и приподняла подол ночнушки, демонстрируя на нём такие же тёмные кляксы. – Я проснулась, а из меня течёт кровь!

– Ой, да не реви ты, – раздался снизу голос проснувшейся позже всех Яринки. – У тебя месячные начались, что непонятного?

Я испустила громкий вздох облегчения и откинулась на подушку. Но Зина и Настуся уставились на Яринку так, словно она вдруг заговорила на другом языке.

– Месячные, – повторила Яринка громче, – ну женские дни!

– Это у всех девочек так должно быть, – пришла я на помощь подруге. – Просто у кого-то раньше, а у кого-то позже.

Настуся вдруг спрыгнула с верхнего яруса их с Зиной кровати так лихо, что подол ночнушки взметнулся до груди, оголив тонкие ноги и впалый живот.