Лавка «Рубинчик и…». Сборник

– Зачем, дидулю?.. – разочарована Невеста.

– Нет, мне это нравится!.. Они у меня спрашивают, зачем! – старик, закинув руки за спину, раскачивается на носках. – Вы, что собираетесь жить не повенчанными? Вам не страшен гнев господний и, что скажут люди?.. Или вы не хотите, что бы я вас поженил?.

– Ой!.. Диду… – обомлела Невеста.

– Что «ой»! «Ой» будет потом… – старик гадко хихикнул – если мальчик сумеет А? Мальчик? – ткнул он кулаком в грудь Жениху… – Ай.яй,яй, как я хотел видеть… – старик потирает руки – свадьбу моих внуков. Господь лишил меня этого. Но теперь я с ним договорюсь. Господь имеет сострадание к старому человеку. Он мне позволит устроить свадьбу этих детей.

Старик петухом подскакивает к Жениху.

– Кому от этого будет плохо? Разве обычаи моих предков оскорбят других людей, если их дети будут счастливы? Нет, я вас спрашиваю? – поворачивается старик то к Жениху, то к Невесте. – Раве свадебная мрлитва моего народа будет непонятна и противна вашим отцам?.. То-то… Но, я хочу слышать! Вы собрались жениться, или что?..

Невеста вцепилась в Жениха, трясёт его…

– Ростик!.. Ну, что ты молчишь, Ростик?..

– А чё-ё… – расплывается в улыбке Жених. – Нормально…

Невеста стыдливо закусила губу, опустила глаза…

– Мы согласны, диду…

Старик трясёт головой, испытующе оглядывая молодых. Повернувшись, он вытаскивает из кармана платок, одевает его на голову и торжественно складывает руки на груди.

– Благословен Ты, Господи-Боже наш, Царь вселенной, сотворивший плод виноградный.

Он бежит в лачугу, и тут же возвращается с белым газовым шарфом, который набрасывает на Невесту, и вновь застывает, прижав руки к груди.

– Благословен Ты, Господи-Боже наш, сотворивший всё во славу Свою.

Опять бежит в дом, и выбегает со старомодным, праздничным сюртуком, одевает его на Жениха.

– Благословен Ты, Господи-Боже наш, Царь вселенной, Создатель человека.

Он ревниво осматривает молодых, что-то поправляет, что-то одёргивает. Отходит, смотрит, любуется…

– Какая пара!.. Это же картина! Что вы стоите, мне интересно знать?.. Это такая свадьба? Без гостей? Без соседей? Что мне делать на такой свадьбе?.. Зовите гостей, олухи!..

Молодые жмутся, топчутся. Жених глуповато улыбается, а у Невесты по щекам текут слёзы…

Старик не унимается.

– Что!?. . Это придётся делать мне?.. Ладно. Ради такого случая…

Он лезет на крышу лачуги. Туча заняла уже полнеба. Громыхания грома слышны отчётливей. Видны столбы пыли, поднимаемые ветром…

– Люди!.. – кричит старик – разве вы не видите!?. – Вас ждут на свадьбу!..

Из своих куч и щелей начинают выбираться обитатели свалки – хор… Первыми несутся к старику пацан и девчонка. Старик стоит на крыше. Тяжёлое, булькающее дыхание вырывается из его открытого, в счастливой улыбке, рта…

Приближается хор. Неуверенные, вздрагивающие после пьянки, походки, помятые, нечистые лица…

– Посмотрите на этих детей, – кричит им старик – … и пусть ваше сердце попробует не возликовать!.. Чьи это дети?.. То ж ваши дети!.. То ж наша молодость…

Спешит, торопится хор… Пытается бежать, но отдышка давит грудь Щербатому, колет в боку и задыхается Кривоносый, Женщина с шваброй хромает и морщится от боли…

– Ай,яй,яй!.. – ликует старик – Наши надежды,.. наши чаяния… Вот они! В этих сорванцах, которым сейчас дело до нас? Им дело только друг до друга… Так дай им Бог!..

– Благословен ты, Господи-Боже наш, Царь вселенной, создавший человека по своему образу, подобию и виду, и из ребра его же воздвиг для него жену на веки вечные, Благословен Ты, Господи, Создатель человека.

Первые, рваные порывы ветра разносят слова молитвы в разные стороны, где-то усиливая их звучание, где-то, встречаясь со встречным порывом, разрывают слова, разнося осколки слов, повторяя их…

Спешит хор, прорываясь сквозь порывы ветра…

– А,а,а!.. – приветствует их старик – вот и гости! Вас таки пришлось дожидаться… Здравствуйте! Ну, что? Как вам они? А как вам я? – Он подходит к женщине с шваброй – И не стыдно быть такой красивой, а?.. Это ж сводить с ума мужчин… – он надевает на неё шляпку с вуалькой и игриво толкает её бедром…

– Глазам поверить трудно!.. – поворачивается старик к Щербатому. – Вы же пышете здоровьем, Вам же будут все завидовать!.. – он набрасывает на Щербатого жилетку…

– Кто бы мог подумать! – раскинув руки, поворачивается старик к Кривоносому. – Вы же был форменный босяк, – он вручает Кривоносому белые перчатки, завязывает у него на шее галстук-бабочку – … а теперь просто туз!..

Старик хватает за шиворот Пацана, ставит перед собой, вытирает ему рукавом лицо, поправляет одежду и, достав картуз, надевает Пацану на голову, отходит, скрестив руки, смотрит

– Я немею!.. Посмотрите все! Вы его помните таким? Хризантем… А где наша музыка?.. – беспокойно осматривается старик. – Я заказывал музыку!.. Что значит нег, когда – да!..

Он вытаскивает из кучи хлама скрипку, продираясь сквозь толпу гостей, подходит к Кривоносому, со скандальным выражением лица, суёт ему скрипку.

– Возьмите вашу скрипку. Не делайте вид, что Вы здесь не причём… Я Вам говорю, Вы будете играть, как никто… – он берёт за руку Женщину делового человека, галантно, даже кокетливо протягивает ей кларнет…

– Вот ваш кларнет. Показать? Да?.. Нет!.. Сами…

Старик пробирается в центр круга гостей.

– Ну, начали!.. Начали!.. – кричит он. – Молодым не терпится!..

Играет музыка, поднимаются четыре шеста, к которым привязано покрывало, это «купа», под неё заводят Жениха и Невесту, идёт шествие вокруг лачуги…

Предгрозовые порывы ветра, сталкиваясь, образуют пыльные смерчи, вспыхивают молнии, но место, где идёт обряд спокойно…

Движется свадебное шествие вокруг старика, а он стоит в центре и читает молитву:

– Благословен Ты, Господи-Боже наш, Царь вселенной, вызвавший к бытию радость и веселие Жениха и Невесты, восторг, пение, ликование, утеху, любовь, братство, мир и приязнь.

Благословен Ты Господи, дающий радость жениху и невесте. Всё!.. – ликует старик. – Свершилось!.. – он просовывает голову под покрывало «купы» – Хватит целоваться, дайте это сделать один раз другим…

Гости подбегают к Невесте и Жениху. Их обнимают, целуют, не до конца выдерживая, при этом, правила приличия… Жених пытается оторвать от себя, целующую его «взасос» Женщину с крестом, и глаза его беспокойно следят, как по груди и бёдрам Невесты елозят руки Щербатого.

Старик растаскивает обнимающихся гостей.

– Какие запахи!.. Вы слышите?.. – он подходит к каждому, заглядывает в глаза. – Так может пахнуть только свадебный стол,.. да?.. Где гефил дефиш, где кнейдоле. А жаркое под кисло-сладким соусом? А форшмак после рюмки водки? А фаршированная шейка?..

Старик наслаждается ролью хозяина. Выпятив грудь, закинув руки за спину, он прохаживается среди гостей…

– Перестаньте глотать слюну, это потом. Надо нагулять аппетит. Как это сделать? А для чего, по-вашему, фрейликс?.. Эй, музыка! Вы можете фрейликс?.. Так чего ждать? Самое время…

Гудит ветер. Носятся вокруг маленькой площадки, где идёт свадьба, пыльные смерчи,.. но, потихоньку, набирая уверенность, играет музыка. Топчутся гости, неуверенно пробуя движения танца…

Боже!.. Они не умеют фрейликс!.. – воздевает руки старик. – Глядите сюда, это ножки, они делают так. А ручки так!.. – гости повторяют движения старика. – О!..О!.. Вы таки можете… Смотрите друг на дружку и получайте удовольствие, Потому, что это фрейликс. Здесь надо парить!.. Парить, я вам говорю!..

Уверенней, увлечёней танцуют гости вокруг старика. Ему тяжело, он задыхается, но танцует,.. танцует страстно и увлечённо…

– А парить, это когда Вы птица! Когда Вы над всем!.. И Вы летите!.. И Вам плевать!.. И какая Вам разница – Вы парите!.. О!.. Теперь я вижу фрейликс! Теперь настоящая свадьба!..

Он останавливается, задыхаясь. Сквозь крпановатую пелену видит безуджержное веселье. Собирает силы, бормочет:

– Это ж надо оставить молодым, чтоб в старости любоваться…

Старик выбирается из танцующего круга. Пыльные смерчи носятся вокруг лачуги, места, где идёт свадьба, нависая над этим оазисом. Проблески молний, громыхание грома придают веселью языческий оттенок…

Старик возвращается в круг, таща старый фотоаппарат на треноге с магниевой вспышкой. Устанавливает аппарат, направляет, и опять норовит включиться в танец… Танец набрал силу и скорость и старик не может попасть в такт Его движения заторможены, руки и ноги плохо скоординированы, булькающее дыхание душит его…

– Ну!.. Ну!.. – пытается он кричать, но только сиплый шёпот вылетает из широко открытого рта…

– Вы чувствуете? Это таки фрейликс!.. После него родятся дети и будет, я вам говорю, жизнь!.. – мимо несётся безудержный танец, гремит музыка, гром, пыльные смерчи…

– Ривочка!.. Солнце моё!.. Посмотри, как я танцую!.. – сквозь красноватую пелену наплывают лица, убыстряется, и замирает танец… – Ты говорила: – Исаак, если бы ты не умел так танцевать… и смеялась… Ривочка, смейся теперь! Смейся моя радость! Смейся счастье моей жизни…

Вспыхивает ослепительная молния, оглушительный раскат грома сотрясает всё вокруг… И становится тихо… Но вот проявляются очертания оцепеневшего хора. Крупные капли дождя, всё стремительно набирая силу, устремляются вниз. Промокший хор осматривается, ища старика… Но, его нет среди них…

Лица, лица, лица, мокрые, беспокойные…

– Эй!..

– Эй!..

– Эй, старик!..

Опять ударил гром. Испуганный голубь отчаянно выпорхнул из-под крыши лачуги и неровно полетел ввысь и вбок. Мелькнула лачуга перед голубиным взором…

– Спрятался…

– Сгинул…

– Исчез…

Неровно покачивается под крыльями свалка. Шум дождя. Внизу фигуры людей…

– Нету его среди нас…

– Нет его пейсов…

– Чесночного духа…

– Картавости брызжущих слов… – продираются сквозь шум дождя шипящие, шевелящиеся, остроугольные слова….

Всё быстрее несутся навстречу какие-то дома, подворотни, столбы, деревья, тускло освещённые окна…

– Нет, ну и ладно…

– Вздохнём посвободней…

– И… возрадуемся!.. – подхватывает густой церковный бас.

Несутся навстречу переулки и закоулочки…

– Станем мы чище?..

– Честней и свободней?..

– Станет нам солнце светить благосклонней?..

– Небо над нами будет бездонней?..

– Ветер навеет нам сладостней грёзы?..

– Снег побелеет? Ручьи станут звонче?..

– Возрадуемся-я-я!

В грозовой туче образовался просвет и голубь устремился туда. Качнулся, переворачиваясь, внизу красавец театр,.. и открылось море, сияющее и безграничное…

Бескрайняя голубизна неба и моря. Прозрачная тишина и удаляющиеся, затихающие звуки…

– Нам чести прибудет, окрепнет наш дух?..

– Мы станем сильней?..

– Здоровей?..

– Благородней?..

– Возрадуемся-я-я!..

Стаи белоснежных чаек летят над морем. Трудно среди них увидеть голубя, а может его там нет, а есть только чайки, парящие над голубизной?.. Но, похоже, мелькнул среди них голубь, во всяком случае, откуда-то прилетела песня Ривочки. Среди крика чаек, среди чуть слышимых шелестящих слов, пробивается её мотив…

– Станем удачливей?..

– Счастье привалит?..

– Дети талантливей?..

– Жёны вернее?..

– Возрадуемся-я-я!..

Песня Ривочки крепнет, вплетается в элегантную пластику полёта чаек… Чуть слышны слова…

– Жалкий и старый…

– Хитрый, лукавый…

– Оставить нас с носом всегда был горазд…

– Привет на дорожку!..

– Наше, Вам с кисточкой!..

– Возрадуемся-я-я!..

– Возрадуемся-я-я!..

Тает изображение, тает шелест слов, затихает песня Ривочки, вытесняемая мелодией марша «Прощание славянки».

Конец

РЕДКИЙ ДОЖДЬ

/Литературный сценарий художественного фильма\

Эпизод 1

Девочка гладила нечистой ладонью кошку…

– Стары вещи покупай..! – доносилось рядом угрюмое покрикивание старьёвщика и стук подпрыгивающей на редком булыжнике тачки.

Из уцелевшей части дома вышла старуха, выплеснула из облезлой каски какую-то муть в канаву и повернула назад.

Кошка жалобно мявкнула.

– Райка, плакать будешь… – буркнула старуха.

Бомба развалила большую половину дома. Уцелевшая часть покосилась, но оперлась о склон балки и осталась.

Девочка пошла вслед за старухой и сунула кошку в каску, оставленную на облупившемся табурете у навеса из проржавевшего насквозь кровельного железа. Кошка зашипела вырываясь…

– Лежи, лежи, я тебя покачаю… – девочка накрыла кошку подолом платья. Кошка вцепилась в подол, безумно вращала головой…

Загрохотал по мосту состав. Скрипели, визжали колёса… Мост перекинут через балку. Бомбили тогда мост и угодили в дом.

Пока девочка смотрела на мост и проворонила кошку, вышла старуха, глянула мутными глазами на состав. Мелькнула выгоревшая надпись на теплушке «С победой!»

– Райка, что глазеешь,.. казан помой… – она сунула девочке казанок и тряпку.

– Кис, кис, Мура, пошли… – позвала девочка.

Из-за другой стороны балки выползла туча. Тень её уже накрыла копошащихся в карьере пленных немцев…

Немцы рыли глину и возили её на тачках к подводам, а те тянулись к дымящему трубой кирпичному заводу.

Девочка выскребла пальцами запёгшиеся куски каши, стала мять…

– Мура, на мышку!.. – крикнула девочка и бросила комок каши. Кошка подбежала, потрогала комок лапой, нюхнула…

– Ай,яй,яй… – прошептала девочка – дождь будет, а завтра Пасха…

Туча залезла совсем высоко. Кое-где упали капли. Немцы в карьере стали разбредаться.

Девочка мыла под краном казанок, оглядываясь на кошку.

– Мура, тикай, дождь будет…

– Райка, воды наберёшь до половины… – крикнула из-под навеса старуха, накачивая примус. Примус загудел.

Райка, осторожно ступая, принесла казан.

Старуха поставила его на примус, накрыла крышкой, вытерла рукавом капли воды на лице у Райки, чмокнула её в голову.

– Не трожь примус, разорвёт в куски… – бормотнула она уходя в дом.

Райка полезла под стол, на котором стоял примус, и вытащила голую тряпичную куклу. У куклы одна нога болталась на последней нитке.

– Куда залезла, грязнуха? – зашептала Райка.– От бабки тикала?.. Бабка вреднющая – гладила Райка куклу по лысой голове – обещала, обещала ногу пришить, и всё в пустую…

На лавку у стола впрыгнула кошка.

– Мура, не трожь примус!.. – закричала Райка – разорвёт в куски… На ляльку понянькайся, – она ткнула куклу кошке в живот – погладь лапкой, ляля, ляля…

Редкие капли постукивали по навесу.

Эпизод 2

Со стороны карьера к дому подошли два немца. Пожилые, в мятых фуражках с длинными козырьками. Тихонечко переговариваясь, разглядывали развалку…

Капли застучали чаще, потом опять редко затукали…

Немец, что повыше, осторожно заглянул под навес. Кошка соскочила с лавки, подбежала к нему и принялась тереться о ногу в грязном, рваном ботинке. Немец поменьше подошёл, что-то сказал…

Райка повернулась, увидела немцев и громко зашептала

– Та то ж фрицы!.. Мура, ховайся!..

Длинный немец нагнулся, заелозил костлявой рукой по кошачьей шерсти.

Райка опасливо слезла с лавки.

– Дядька, ты не убьёшь Муру?..

Длинный немец что-то заговорил другому, тот беззубо улыбнулся и отрицательно завертел Райке головой…

Кошка блаженно щурилась и громко мурлыкала. Райка насуплено глядела.

– Она не разумеет… Она по нашему, и то плохо… Та, баба! – вдруг закричала Райка.– Кипит уже.

– Не кричи… – заурчала из дома старуха – сама слышу…

Она вошла под навес, увидела немцев.

– Баба,.. – аж захлёбывалась, торопясь, Райка – то к нам фрицы пришли. – Этот – Райка осмелела и ткнула пальцем в сторону беззубого – сказал, что не убьёт Муру…

Старуха с тяжёлым сипением, но ловко, подскочила.

– Пошли, зверюки!.. – она толкнула длинного немца в грудь.

Немец качнулся, сморщенная шея больше сжалась.

Старуха обхватила Райку рукой, другую угрожающе выставила локтем.

– Отойди от дитя!.. а то щас…

Длинный немец неуклюже попятился, сдёрнул фуражку с плешивой головы, поджав морщинистый подбородок, что-то забормотал…

Старуха, не отпуская Райку, пошла под навес.

– Ещё лыбится, сволота… – гудела она и стала насыпать из консервной банки кукурузную муку в казанок.

Беззубый тоже осклабился, заговорил, тыча пальцем в сторону стола.

– Баба, а чего он хочет?

– Холера его разберёт…

Беззубый опять заговорил. Опасливо подошёл, постучал корявым пальцем по замаранной газете на столе.

– Курить хочет… Погоди!.. – рыкнула старуха. Сама оторву…

Она рванула кусок газеты, сунула немцу.

– Кури, нелюдь…

Оба немца мелко закивали головами. Длинный суетливо достал из кармана три папиросных окурка, выпотрошил их в газету, скрутил и заклеил языком. Беззубый что-то сказал, взял у длинного самокрутку, начал шарить вокруг глазами. Засеменил к развалке, выдернул из кучи камышовую хворостину, шепелявя, разлезшимися в улыбке, губами подошёл к навесу, протянул хворостину к примусу.

– Куда суёшь!.. – зарычала старуха – На вот… – она схватила из-под примуса обгорелую спичку, ткнула её немцу.

Райка вертела головой, смотрела то на немцев, то на бабку. Кинула на лавку куклу и выбежала из-под навеса. В глыбах развалин полезла куда-то, прибежала с мокрым раскисшим окурком, протянула его длинному.

Беззубый немец прикуривал. Он подошёл к Райке, зашепелявил, гладя её по голове. У длинного лицо всё сморщилось в улыбке.

– Молодец, девка… – заурчала старуха, зло кидая соль в казан. То ты ему за батю погубленного прислуживаешь… Ах, молодец, девка… – старуха зыркнула глазами на Райку.

Райка насупилась, пошла села на лавку, взяла куклу.

– Ляля, Ляля… – зашептала она – это фрицы проклятущие ногу тебе оторвали пушкой поганой…

Немцы торопливо курили, передовая друг другу…

У старухи выкипело из казана и погасило примус. Старуха ругнулась, выдвинула ящик стола, копошилась…

– У,у,.. басурмане, погибели на вас нет… – шептала Райка кукле.

Старуха выковыляла из-под навеса, гаркнула куда-то вверх.

– Сонька!.. Подай иголку примусную!.

Длинный немец посмотрел на Райку, защурился, залопотал что-то, опять стянул с головы фуражку, достал из неё самодельную иголку с бурой ниткой, и протянул к Райке руки маша ладонями, как зовут к себе младенцев.

Райка засопела, прижала к груди куклу.

Немец пригнулся в коленях, и всё махал жёлтыми ладонями и бормотал…

– Лялю хочешь? – спросила Райка, поглядев на куклу, а потом на него.

Немец, бормоча, закивал головой. И беззубый тоже затараторил, показывая пальцем на куклу и на длинного.

– Бери,.. – буркнула Райка и протянула куклу – только гляди мне…

Длинный подошёл к навесу, взял у Райки куклу, присел на корточки. И беззубый наклонился, упёршись ладонями в тощие колени.

Вернулась старуха с пучком лука.

– Расселось вражье племя… – ей пришлось обходить тощий зад беззубого.

Райка совсем осмелела. Подсунулась и присела рядом с замызганным коленом длинного, подпёрла щёки ладошками.

– Ай,яй.яй, Ляля – качала головой Райка – терпи, скоро ножка будет как у меня, целенькая…

Немцы что-то бормотали и затыкивали пальцами вылезшую из живота и спины куклы вату…

Наверху раздался металлический гул. У немцев дёрнулись головы. По железной лестнице со второго яруса дома тяжело спускалась ещё одна старуха.

Сперва видны были только её отёчные ноги в грубых шерстяных носках и тяжёлых, разбитых войлочных ботах. Затем появилась она вся с чайником и старой эмалированной миской с торчащим оттуда ножом. Старуха тяжко сошла с последней ступеньки на землю… К ней подскочила Райка.

– Баба Соня, фрицы Ляле ногу пришивают, вон гляди!.. – она ткнула пальчиком..

Старуха повернула голову, бугристый нос и желтоватые глаза с расширенными зрачками не шевельнулись. Только верхняя усатая губа приподнялась и зашипела. Начесанные, проволочные, с клочьями седины космы дёрнулись, старуха зашагала под навес.

Немцы выпрямились, настороженно смотрели на неё.

Она, глядя перед собой, пошла к примусу.

– Надя, я чайник ставлю… – прохрипела старуха.

Старуха Надя высунулась из дома.

– Погодишь! Видишь, варю. Райка не кормленная…

– О чём раньше думала… – забормотала старая Соня, доставая из кармана засаленного халата примусную иголку.

Немцы, стоя и шепчась, продолжали зашивать куклу.

– Баба Соня, ну смотри же! У Ляли ножка уже целенькая… – топнула босой ногой Райка.

Старуха Соня повернулась, уставилась жёлтыми глазами на немцев, за её спиной зашипел, а потом загудел примус.

– На Пасху пригласила единоверцев? – ехидно заскрипела она.

– Болтай, болтай. Язык без костей. – бубнила старуха Надя. – Прилезли христопродавцы, палкой их гнать старых собак?.. Райка, беги мыть руки. – она сунула Райке чёрный обмылок и вытолкнула из-под навеса. – Что уставилась? – повернулась она к старой Соне. Возьми свой нож и потыкай их.

– И потыкала бы…

– Ишь, шустрая, войну по чуланам ховаться…

– Не ховалась… – зашипела старая Соня – ты меня, карга, на цепу держала. Я б им глотки перекусала.

– Жалею уже, что держала. Покой бы у меня был, не лаялась каждый божий день… Надоела ты, Сонька, за жизнь… – ворчала старуха Надя – Примус мне сожгла, старая рухлядь…

– Ты с двадцать третьего года мой зонт чинишь…

Беззубый немец протянул под навес руки, положил на лавку заштопанную куклу.

Вбежала Райка с мокрыми ладошками, стала подпрыгивать, доставать с верёвки дырявое полотенце…

Тут дождь ударил сильно. Немцы мялись… Забились под лестничный пролёт…

Райка допрыгнула, наконец, до полотенца, стоя на цыпочках, смотрела через невысокую перегородку на немцев…

– Райка, кушать!..– позвала старуха Надя, стряхивая с ложки мамалыгу.

Райка подбежала к столу, взгромоздилась на табурет.

– Ты форшмаку ей намаж, вон остался… – зашелестела старая Соня.

– Твой форшмак сама мажь, лишний возьму ненароком.

– Ох. кровопийца ты, Надя… – завздыхала старая Соня.

Райка вдруг соскочила с табурета и подбежала к бабке.

– Баба, нагнись – громко зашептала она.

– Чего тебе? Пысать хочешь?

– Да, нагнись же!..

Старуха с трудом согнулась. Райка зашептала ей что-то на ухо.

– Ладно тебе!.. – рявкнула старуха – Разлюбезная какая…

Райка поджала губу, влезла обратно на табурет. Старуха Надя опять согнулась, загремела в тумбе стола посудой.

– Сами пухнем… Завтра ноги протянем… – она накидала в миску мамалыгу, сунула туда две ложки, понесла к перегородке – А тут всякую сволоту корми… Нате, жрите! – крикнула она немцам.

Немцы переглянулись. Беззубый что-то бормотнул.

– Ну, что,.. долго стоять буду? Или на карачки бухнуться?

Немцы подошли. Старуха поставила миску на лавку и, вытирая руки о фартук, отошла.

Немцы присели на лавку, стали есть, не оглядываясь на старух.

Старая Соня мазала форшмак на хлеб, смотрела на немцев.

– И не подавятся… – шипела она, положила хлеб перед Райкой – О,о! Бог, Бог!.. Сколько горя повсюду. Прибрал бы меня, что б не видеть… – она мазала ещё один кусок.

– Как же,.. поможет тебе твой Бог. – Фыркнула старуха Надя – Дюже помог он твоему Семёну?.. А Фриде?.. Арону?.. Спас хоть кого из рода?.. Тебя одну оставил, – злилась старуха, – что б мне жизнь портила. Мой мне хоть дочь, да вот внучку сохранил… – засопела она, вытирая концами платка нос.