Дневник Кристины

Я проводила ее взглядом, пока она не скрылась в подъезде.

– Куда дальше?

Я достала телефон. Ужаснулась. Девять неотвеченных. Шесть от папы и три от мамы. Эсэмэски: сначала все более грозные, но под конец уже испуганные.

– На Уктус, – выдавила я, понимая, что домой мне совсем не хочется.

– О, это уже сто пятьдесят.

Я подумала, что родители рады будут заплатить за блудную дочь перед сожжением на костре.

– Катаемся, шеф! – спародировала я не совсем конкретный образ из старых советских фильмов. Хотя мне было совсем не весело.

«Еду. Буду через полчаса», – эсэмэснула я маме. Пусть готовит папу.

…

Так отец на меня еще не кричал. Еле затыкал матерные слова:

– Какие у тебя, б…, сложные времена? Ты живешь в моем доме на всем готовом! И при этом так ко мне относишься! Занимаешься х… ерундой. Театром, б… блин! Сумки покупаешь по цене, что мы с мамой себе позволить не можем! Вон, посмотри на свою подругу Наташу – уже деньги зарабатывает в торговле, знает им цену.

Никому я не говорила, сколько сумка стоила!

– Откуда ты все это берешь? – начала я, но тут же меня осенило: – Ты читал мой дневник, что ли?

– И правильно сделал. Иначе бы вообще не представлял, куда дочь пропала и как она к своему отцу относится!

– А вот это подло! – закричала я и побежала наверх к себе.

– Стой! – Он больно схватил меня за запястье.

– Бить будешь? – повернулась я к нему и уставилась в упор.

Жила на шее отца дергалась, в полураскрытом рту слюни стекали по зубам. Бешеный взгляд. Наверное, мой был такой же сумасшедший.

Отец ослабил хватку.

– Ты наказана! Это просто так тебе не сойдет.

– Тебе тоже, – полыхнула я в ответ.

Подбежала мама, не давая отцу совершить что-нибудь непоправимое со мной, и схватила его руку.

– Хватит, всем спать! Поговорим утром.

Мне удалось высвободиться и скрыться в спальне. Я не помню, как уснула. Вначале ревела под одеялом, потом ненавидела отца, придумывая способы мести… И вот солнечные лучи и руки мамы уже будят меня.

За завтраком мы молчали, как камни. Мне в голову не приходило извиниться за вчерашнее. Слишком ярким был образ, как отец читает мои мысли, совсем не предназначенные для его глаз. Это точно непорядочно. Сама я не думала, что сделала что-то не так. Я честно просила меня отпустить. Снова крутился вопрос: как они догадались, что я сбежала? Но спросить тоже не могла. Гордая.

Отец заговорил первым.

– Будешь сидеть дома все каникулы. Никуда не ездить. Маме помогать готовить, убирать. А то разленила она тебя совсем, как на учебу свою воздушную ты пошла. А через неделю я посмотрю, куда тебя отправить: в институт или на торговую точку. Сегодня генеральная уборка. Чтобы, когда вернусь с работы, дом блестел, как машина после автомойки.

Я сверкнула на него глазами, но промолчала. Подумала: что толку препираться? Уборка, наверное, справедливое наказание. Если бы не вторжение в мою личную жизнь, то даже бы с удовольствием восприняла. А насчет института – ну здесь уже не папе решать.

Пока целый день пылесосила да мыла полы, немного успокоилась. Позвонила Алисе, поболтали. Мне совсем не понравился ее напускной пофигизм, слышно же, что она мучается. Молчит перед ответом, повторяет одно и то же, словно пытается убедить себя в этом. Я не считала, но «все будет хорошо», «…окей» или «…замечательно» Алиса сказала раз десять. То тихо, то громко. А я даже встретиться ей предложить не могла, ведь отец меня типа запер, и пока что я не готова повторить побег из моего замка Иф. Договорились держать связь.

– Пока, подруга, – на прощание произнесла Алиса, и тепло от слова «подруга» разлилось по всему телу, не важно, случайно оно было сказано или нет.

Рука устала, хотя уже не дрожит. На дворе ночь. Теперь я поняла, для чего нужен дневник. Пока писала, сама разобралась в своих чувствах. Предательство прощать нельзя ни Саше, ни папе – никому! Но с этим нужно жить. Самое страшное, что доверие, оказывается, как девственность. Потерять можно только раз и навсегда. И если я не придумала еще, что делать, то скоро соображу. Завтра перечитаю эти странички и соображу.

«Вот это девчонка! – подумала Маша. – Кажется, такая воздушная, что дунь – и разлетится, а у самой стержень из титана». Была ли она сама такой же? Вряд ли. Бунтовать – да, это умела. Но, скорее, со злости. А целенаправленно противопоставить свою волю чужой, как Кристина, – такого не припоминалось. Вот Даша, эта, наверное, может. Блин, еще парень у дочери нарисовался. Как бы не сломал ее правильную картину мира, ведь в этом возрасте все такие доверчивые.

Но размышлять сильно не хотелось. Машу тянуло узнать, что там случилось дальше, как в удачном сериале, когда заканчивается серия, и тут же щелкаешь «Продолжить», хотя сначала обещал себе, что глянешь всего одну.

27 января

Вот и не верь после этого в духовные родственные связи. Мама мне рассказала, что, оказывается, отец позавчера никак не мог уснуть. Всякая фигня ему в голову лезла про День студента и его дочку. И вот он, уже после двенадцати, собрался с духом и пошел в мою комнату. Первый раз, как я просыпаться по ночам перестала! Подозревал что-то, или, наоборот, совесть мучила за то, что так со мной поступил, что ли? Как мама говорит, сначала увидел, что в кровати кто-то есть, и уже хотел уходить, а потом решил поцеловать. Ну и началась вся эта заваруха. На звонки я не отвечала – начал шарить по моим шкафчикам, наткнулся на дневник. Я же думать не думала никогда, что в нашей семье такое возможно, чтобы все запирать.

Но непохоже, что папа раскаивается. Чувствует себя победителем, что сумел образумить дочку. Может, еще грезит меня на рынок утащить, в свой ларек? За ужином вдруг начал про расширение бизнеса говорить. Мечтает еще к одежде обувь добавить… Может и добавить, но без меня точно. Здесь я не прогнусь ни на миллиметр.

Первые выводы. Никому не доверяй на сто процентов, даже родителям.

Еще в детстве в углу около шкафа за отклеившимися обоями я нашла, что отгибается доска, и прятала там свои «сокровища», играла сама с собой или с Натой в пиратов или похищенных принцесс. Обои переклеили несколько лет назад, но шкаф стоит на том же месте. Да и отходить они стали снова там же. Может, потому что дует откуда-то. Я осторожно оторвала их еще и, протянув руку, отогнула доску. Положила дневник. Доску прижала к обшивке, и она встала на свое место. Посмотрела издалека, посмотрела вблизи. Ничего криминального. Я бы туда не полезла рыскать в поисках заначки. Секреты должны такими и оставаться. Потому что они – СЕКРЕТЫ!

28 января

Переписывалась с Алисой. Она мне рассказала, как много красивых парней на сайте знакомств mail.ru.

Пишу:

«Боже, ты куда понеслась! Только что с одним порвала».

А она в ответ:

«Клин клином вышибают».

«НЕЕЕТ! Остановись!!!»

«Да ладно, весело ведь».

29 января

Папа успокоился. Я прилежно сидела дома, прибиралась и готовила, как образцовая дочь. Видимо, моя покорность пробудила в нем вину. Сегодня суббота, за завтраком сидели долго, смотрели «Сто к одному» по телику, и он сам предложил:

– Что дома сидишь? Сходила бы погуляла.

– А как же твой запрет на все каникулы?

– Будем считать, это досрочное освобождение за хорошее поведение.

Меня его шутка покоробила, но виду я не подала. Сразу спросила главное, пока он в хорошем настроении:

– А институт?

– Что институт? Учись. Как окончишь, глядишь, сама ко мне на рынок придешь, когда есть захочется.

Я быстро глянула на маму. Она заговорщицки улыбнулась. Было видно проделанную за последние дни агитационную работу. Правда, еще остался один вопрос в наших с отцом взаимоотношениях. Извинения за вторжение в мою личную жизнь я еще не получила. Но не все сразу. Я была довольна отменой наказания и не готова была его прощать. Наоборот, чувство обиды давало мне скрытую власть над отцом. И, похоже, он это чувствовал.

Сразу после завтрака я побежала в комнату звонить Алисе. Договорились, что приеду к ней и погуляем в парке. Пока собиралась, позвонила Ната. У нее был выходной, предложила вместе погулять, может, в центр съездить. Я на радостях свободы ее весьма сухо отшила. Сейчас переживаю, но в ту минуту так уже нафантазировала свой день, что почувствовала злобу за покушение на него.

Алиса меня ждала. Сразу спустилась, как я позвонила в домофон, взяла под ручку и потащила в сторону парка Маяковского. Выглядела она не очень. Синяки под глазами замазаны, но все равно хорошо видны. Сами глаза красные, заплаканные. Грустная, хоть и давит из себя улыбку. Всегда была такой уверенной, жизнерадостной. А сейчас просто призрак.

Я старалась говорить с ней обо всем, кроме парней и отношений. Рассказала про свои приключения и домашний арест. Про дневник не упомянула – стыдно стало за отца. Она даже засмеялась, узнав, как я смоталась по сугробам на наш бал. Спросила про моих родителей. Я рассказала про бизнес отца, про школу, где мама преподавала русский (слава богу, не в моей!). Про наш дом. («Сейчас там тоскливо. А вот весной, в мае, приезжай. Будет очень красиво! Сирень благоухает, как будто целая Франция!»)

Алиса вдруг начала рассказывать, как болтает с парнями в интернете. Ее щеки даже зарделись, перестали быть такими бледными. Оказывается, столько мальчиков хотят познакомиться! Все такие вежливые, веселые. У меня не было компьютера никогда, только приставка игровая, поэтому мне даже интересно стало. Я погрузилась в перипетии ее открытий. Алиса рассказывала задорно, но было видно, что этим она пытается глушить свою обиду и боль. Может, хочет отомстить, пусть и не догадывается об этом.

– Зовут все на свидания, представляешь?

– И ты что, пойдешь?

– А почему бы и нет?

– Не боишься?

– Да что их бояться, парни как парни. Точно не хуже наших институтских.

Алиса снова помрачнела, и я позвала ее кататься с горки.

– Почему бы и нет!

Горка в парке была классной, высокой. За три рубля давали ледянку. Неслись друг за другом, хохотали, а от холодного ветра катились слезы. Съехали по пять раз. Забыли про все наши девичьи огорчения. Потом греться в павильончик. Чай с пирожком. Вкусно, как в детстве. Точно мы десятилетки какие-нибудь, а не взрослые девицы.

В общем, когда проводила Алису до дома, она была похожа на себя прежнюю. Ну, почти. Тему, что послезавтра в институт, не трогали. Там ведь будет Рокотов. И как-то надо будет теперь жить по-новому.

31 января

Утром была как на иголках. Переживала за Алиску. Вот как чувствовала, что ей не стоило ездить сегодня на учебу. Но ей самой не сказала: зачем, думала, наводить панику?

Первые пары прошли спокойно. Я села с Алисой за парту в противоположном углу от Рокотова. И она могла почти не замечать его. Но потом начались творческие предметы, и тут уже не отвертеться от взаимодействия. Я вижу, как Алиса все чаще смотрит в его сторону. И, к моему удивлению, ее взгляд не полон ненависти и презрения, он как у жалкой собачонки, вымаливающей кусочек. Он тоже сначала несмело поглядывал на Алису, но к концу урока по актерскому мастерству зыркал все чаще и все плотояднее.

И надо же, на занятиях по хореографии Виолетта Петровна ставит их в пару. Я бросилась наперерез:

– Можно я с Рокотовым?

Виолетта Петровна посмотрела свысока на мой росточек и отрезала:

– Когда подрастешь.

Они все занятие были вместе. Болтали, танцевали, смотрели в глаза, даже смеялись. Как будто ничего и не случилось!

В перерыве подхожу к Алисе:

– Ты что творишь? Не помнишь, что он тебе сделал?

– Кристина, может, все не так, как мне показалось? Не лезь ко мне, пожалуйста, я сама разберусь.

– Сама так сама.

Я обиделась. Переживала за нее, а теперь вот так! Побежала на улицу, немного свежего воздуха глотнуть. С крыльца увидела, как Рокотов завернул за угол института. Ну покурить пошел, наверное, решила я. Минутку постояла на морозе и пошла обратно к классу.

Подхожу и вижу, как Алиса замерла у окна, лицо белое, пальцами вцепилась в подоконник, так что ноготь сломала. Не представляя, что случилось, приближаюсь к ней. Слежу за ее взглядом. Парочка. Рокотов и девушка из клуба. Целуются.

Только я тронула Алису, чтобы ее как-то поддержать, она отбросила мою руку и побежала прочь из класса. Я побежала за ней. Догнала в коридоре.

– Алиса!

– Отстаньте все от меня! – прорычала она.

Схватила пальто и, не одеваясь, быстрыми шагами пошла к выходу. Я бросилась за ней, опасаясь, что она нападет на Рокотова и его пару. Но Алиса спустилась с крыльца и, на ходу напяливая пальто, пошла в противоположную сторону.

Я тоже не осталась на уроке. Вернулась, забрала свою сумку и поплелась к выходу.

Пишу сейчас и думаю: Алиса ведь умная девчонка… Неужели любовь делает нас глупее?

Вернулся Никита, и Маша с сожалением отложила свой эпистолярный сериал. У нее тоже были романы, даже какое-то время чересчур много. Хотелось на всех посмотреть, что ли? Или, наоборот, защититься от драмы, как у Алисы, когда выбираешь всем сердцем кого-то одного, а он оказывается подонком, нюней или женатиком. И ей ведь какое-то время везло.

4

Мария весь понедельник мечтала о том, чтобы продолжить погружаться в историю двух подружек. Сможет ли Кристина разобраться в отношениях со своим отцом? Как Алиса вырвется из водоворота любви, который, кажется, затягивает ее все глубже? Это далеко не так просто, как начинает казаться спустя годы. Ей самой было ох как нелегко.

Маша узнала, что наверняка залетела, в день, когда выпал первый снег. Символично, как в кино. Когда шла в женский кабинет, светило неожиданно яркое октябрьское солнце, а вышла в пасмурную слякоть от поваливших и тут же таявших мокрых хлопьев. Не хватало только мрачной музыки с небес, типа «Лакримозы». Правда, потом стало еще мрачнее.

Борис совместил в себе все отрицательные мужские черты. Оказалось, что он счастливо женат и даже уже успел настрогать двоих; третий ребенок, еще и на стороне, ему был совсем не нужен. Он ныл, как баба, упрашивая Марию не стучать его жене, пожалеть уже рожденных детей. Это было до такой степени противно, что она послала его, лишь бы никогда не видеть такое ничтожество. Они ни разу больше не общались. Он даже не поинтересовался, как она выкарабкалась. Эта скотина, наверное, уже дедушка и даже не представляет, что его дочку не «выскоблили со стенок матки с помощью стальной загогулины», как он сразу посоветовал. Пусть доживет, когда с его внучкой сотворят такое.

Но Маша даже представить не смогла, как можно убить собственного ребенка, пусть даже зачатого от козла. Несмотря на пьянки, отрывы в ночных клубах и недели безделья, в которых, по ее тогдашнему мнению, и состояла свобода, она любила жизнь. Ее будоражила собственная молодость. Открывая глаза, она всегда улыбалась новому дню, который будет только ее, а не чьим-то. И она не могла забрать это чувство у другого человека. Особенно у своей дочери или сына (Маша не знала тогда, кто родится). Даже минуты она не сомневалась, что родит.

Хорошо, что не знала, как это будет неимоверно трудно. Могла бы смалодушничать, и сейчас не было бы Даши. Слезы тут же заполнили уголки глаз от одной мысли, что такое могло случиться.

В тот же вечер она рассказала маме. Та обхватила голову руками и произнесла только: «Догулялась». Интонация была пугающе безразличной, будто продавщица на кассе в «Пятерочке» назвала сумму покупки. Потом они так и жили. Безучастная бабушка демонстративно не слышала ора малютки, не спрашивала, ела ли ее внучка и нуждается ли Маша в ее помощи. Если это было такое наказание, то непонятно, кто оказался наказан в итоге. Их отношения так и остались соседскими. Дашка, конечно, иногда заезжала к бабушке, но семейных застолий и разговоров по душам Маша рьяно избегала, как рекламных рассылок в своей электронной почте.

Неожиданно проявил себя Машин отец, хоть он и жил в своей новой семье уже лет десять и совсем не интересовался жизнью дочери до этого. Мама вечно твердила, что он экономит на алиментах, а как ей исполнилось восемнадцать, перестал давать денег совсем. Но как только папа узнал о внучке, то стал звать их к себе, сидел с Дашкой в выходные, чтобы Маша могла немного отдохнуть и заняться собой, подкидывал денег, еду и памперсы. Его помощь не была выдающейся, но позволила Маше выбираться из беспросветных будней и черной уверенности, что дальше все будет только хуже.

Именно в один из дней, когда Дашка оставалась с папой, она и встретила Никиту. С тех пор в жизни Марии все стало намного проще. Заплатила ли она за это? В семье каждый вносит посильный вклад.

Никита вечером, как обычно, смотрел сериал по телику.

– Досматривай и приходи. Я уже в спальню, – поцеловала она его в лоб.

Умылась, забралась под одеяло и устремилась к простой истории девушки, без закрученного сюжета, который сейчас должен быть у каждого сценария. Однако первая же строчка выбила ее из благостного состояния.

3 февраля

Алиса пропала!

Она не появлялась в институте со вторника. Мои звонки что в понедельник, что во вторник сбрасывала. Только эсэмэску прислала, что с ней все в порядке. Я, конечно, волновалась адски, но рассудила не лезть ей под кожу. Кто я Алисе по большому счету? С чего ей делиться со мной своими переживаниями? Только потому, что я оказалась один раз рядом, когда она была в шоке?

А сегодня ближе к вечеру позвонила вдруг ее мама, сказала, что мой телефон дали в институте, спросила, не видела ли я ее. Алиса дома не ночевала сегодня.

Блин, лишь бы она с собой ничего не сделала! Я, конечно, Алисе сразу позвонила, – может, боится телефон брать, а мне ответит. Но номер был недоступен. Написала эсэмэску. Но там и так висело несколько неотвеченных сообщений.

Что я только не передумала! Решилась позвонить Рокотову, ведь все с него началось. Может, он ее видел?

Тот ответил, что не видел ее с понедельника. Она ему не звонила и не писала. И ничего он про нее не знает. Мама Алисы ему уже звонила. Холодно так ответил. Струсил, предположила я.

Я думала весь вечер и поняла, что даже не представляю, чем могу помочь! Готова всем сердцем хоть на поиски пойти, хоть кровь сдать – только кликните! Но никто не зовет.

4 февраля

Еле вытерпела ночь и с самого утра позвонила Алисиной маме. Хоть спросила, как ее зовут, а то вначале от шока даже не подумала. Но Елизавета Петровна сама надеялась, что это я ей что-нибудь расскажу. Напуганный голос, новостей нет.

В институте разговоры только об Алисе. Но только я да Рокотов представляли, что произошло с ней в понедельник. Я зло поглядывала на него, всем видом показывала, что знаю: он виноват. В итоге он не выдержал и подошел в перерыве.

– Кристина, что ты смотришь на меня, как на врага народа?

– Слушай, я в курсе, что у тебя с Алисой произошло. Ты с ней поступил подло.

– Что она тебе сказала?

– Да все! Что было между вами и как ты ее использовал! Да еще как ни в чем не бывало флиртовал с ней на танцах.

– Я ей ничего не обещал.

– Она видела, как ты целовался с той курицей.

Я не смогла подобрать другого, более щадящего сравнения для Алисиной соперницы.

Я смотрела Саше прямо в глаза, мне стесняться было нечего. Надеюсь, мой взгляд пламенел яростным гневом. А вот его зрачки заметались. Он, похоже, не знал, что Алиса все видела.

– Это мое дело, – сразу закрылся он.

– Она из-за тебя убежала и на звонки не отвечала. Она точно тебе звонила и писала.

– Ничего такого не было, пойми!

Я не детектор лжи – определять, врет человек или нет. Махнула на него рукой.

Думаю, нужно рассказать Елизавете Петровне. Это, конечно, неправильно, это Алискина тайна. Но обстоятельства исключительные!

5 февраля

Договорилась и поехала к Алисе домой. Уже открыла было рот рассказать про Рокотова, как Елизавета Петровна ошарашила, что утром в милиции приняли заявление о пропаже. Оказывается, родители туда уже ходили еще 3 февраля, но там сказали зачем-то ждать трое суток. Милиция уже была, осмотрела комнату, порылась в компьютере. Какую-то надежду внушила, успокоила немного.

Я решила рассказать свои подозрения не Алисиной маме, а сразу в милиции. И перед родителями ее не подставлю, и более точно на вопросы отвечу. Спросила, какое отделение, и пошла.

Долго ждала, пока со мной поговорят. Мимо проходили задержанные в наручниках, пьяницы с разбитыми в кровь лицами; милиционеры сновали туда-сюда. Я и не думала, как в городе беспокойно, оказывается. Наконец вызвали к следователю. Молодой паренек. Ну, лет 25, кажется. Самому неопытному, что ли, дело дали?

Рассказала ему историю с Рокотовым. Он сильно заинтересовался. Взял его номер. Я попросила обязательно проверить, не звонила ли ему Алиса. Но следователь как будто обиделся на мои советы. Грозно сказал, что сам знает, что делать. Но поблагодарил, что пришла.

Но до вечера так ничего не изменилось.

6 февраля

Никаких известий. Ни о чем другом писать не могу. Да и не важно все. Даже аппетита нет.

7 февраля

Рокотов налетел на меня, как только увидел.

– Ты на меня в милицию заявление написала?

– А ты что, хотел в стороне остаться?

– Они приехали на бобике, увели меня под руки на глазах всей общаги! Да еще продержали в кутузке полдня. Допрашивали, сняли отпечатки, как у преступника. Подписку о невыезде взяли!

– А ты не понимаешь, что ты это заслужил?

– Тем, что не влюбился в твою Алису, что ли?

– Что, правда не понимаешь?

– В общем, прекращай на меня доносы строчить!

– А то что? Кончу, как Алиса?

Он махнул кулаком перед моим носом и в бессильной злобе пошел прочь.

А вечером мама дала мне газету «Уральский рабочий». Ошарашенно смотрю.

«Пропала еще одна девушка» – на первой странице.

Я ведь имела представление, что девушки исчезали уже больше года. Мы даже обсуждали это в институте. Но когда пропала Алиса – я как будто забыла об этом. Точно мой мозг в порыве заботы заблокировал эти страшные знания. Я и мысли не допускала, что Алиса погибла. И думать не подумала ни разу про эти исчезновения. Но теперь мне стало жутко по-настоящему. Я впервые взаправду задумалась: а что, если Алиса не вернется?

Я прочитала статью, дрожа от волнения. Как, оказывается, мало известно об этих исчезновениях. Даже факты пропаж девчонок не связаны друг с другом ничем, кроме домыслов журналистов. Нет ни тел, ни сходства жертв, кроме возраста. Журналисты запихнули сюда все случаи с девчонками от 17 до 25 лет, где не были найдены тела. Как много, оказывается! За прошлый год 11 случаев. Правда, было 15 – сами сознаются, что четырех девчонок нашли. И нашли живыми. С осени частота увеличилась. Девять пропало с сентября, одна – уже в этом году, в начале января. Милиция сама додумалась, что это аномалия, только когда за ноябрь без причин и следа пропало три девушки. И вот теперь новый инцидент.

Позвонила Елизавете Петровне. Узнала, что следствие передали группе, которая занимается исчезнувшими девушками. Это хорошо, сказала она, потому что там работают лучшие профессионалы. Они уже приезжали, еще раз осмотрели комнату и забрали компьютер Алисы. Но мама Алисы, похоже, не просто расстроена – она в каком-то шоке. Говорила медленно, еле подбирала слова, точно и не человек уже вовсе, а зомби. Я не представляю, как она держится.

Это плохо, думаю я. Их ведь не находят.

«Пропавшие девушки?» – изумилась Мария. Она не помнила этих ужасающих событий. Если быть честной, то она совсем не интересовалась новостями в то время. Не то что сейчас, когда открываешь «Яндекс» и оказываешься заваленной орущими заголовками: хочешь – в стране, хочешь – в твоем городе. Волей-неволей тянешься почитать подробнее. Люди как будто совсем перестали жить и только следят за повесткой дня. Но кто-нибудь из окружения, скорее всего, рассказал бы. И что, они бы обсуждали какого-то маньяка? Вряд ли. В молодости есть вещи гораздо важнее. Но страх вдруг начал прокрадываться в сознание. Ведь в руках ее был не триллер, хоть и самого Стивена Кинга, а что-то настоящее – преступление, которое творилось здесь, совсем рядом, пусть и много лет назад. Мария глубоко вздохнула, пытаясь отогнать пугающие мысли, и продолжила чтение.