Липовый цвет

– Что-то совсем закисли! – заявил я. – Давайте устроим маскарад!

– Но у нас нет костюмов! – запричитали девчонки.

– Ничего страшного! Сделаем из подручных материалов! – подхватил идею Саня и на время исчез, а потом вернулся из каюты, где нашел красный плед с золотистыми кистями и накинул его на спину, завязав кончики на шее. – Только посмотрите, я – супермен!

Гостьи рассмеялись и рванули в свои каюты, парни – за ними. Алкоголь снова зашумел в наших венах. Девушки сделали маски из картонных тарелок, разрисовали их маркерами и накинули на себя кто простыни, кто экстравагантные платья из пакетов. Когда все снова вернулись на палубу из кают, невозможно было понять, кто есть кто. Маски и темнота ночи скрыли лица. Я же нашел у себя черное постельное белье и завернулся в него, словно в плащ. Лицо мне прятать не хотелось, поэтому я водрузил на голову картонную корону из бургерной: кто-то перед отплытием купил себе набор, с которым она шла в комплекте…

– Пресыщенное, неблагодарное и капризное существо, – услышал я тихий женский голос, поднимаясь на палубу.

– Не говори, подруга! – шепнул второй женский голос, выдыхая дым. – Ты заметила? Эти его сумасбродные желания… Как же парню нравится, когда окружающие исполняют все, что взбрело ему в голову!

– Точно, – цокнула первая. – Когда нет необходимости зарабатывать на жизнь, остается только бездумно перемещать тело в пространстве на шикарной яхте или личном самолете и сливать деньги на бесконечные вечеринки.

– При этом никаких достижений нет и хоть какие-нибудь увлечения отсутствуют. Только и знает, что отцовским именем бросаться. Сам же из себя ничего не представляет.

– Ага…

Я улыбнулся. Все понятно. Девчонки обсуждали кого-то из моих друзей, с кем они вдвоем провели ночь. Наверное, друг не отблагодарил их как следует, вот они и шепчутся. Но если же это было сказано обо мне, за такие слова им скоро придется ответить. Я не стал акцентировать на этом внимание и вышел на палубу. Разговоры сразу смолкли. Трусливые создания! Как же они боялись потерять мое расположение.

Я встал перед гостями и махнул рукой диджею. Музыка сразу вернула мне отличное настроение. Гости начали танцевать с бокалами в руках. Спустя некоторое время залез на балкончик второго этажа и крикнул бушующей толпе:

– Дамы и господа, приветствую вас на этом прекрасном судне. Как вы знаете, я его полноправный хозяин. Сегодня у нас маскарад. Я ваш темный властелин и повелитель. Для начала поклонитесь мне!

Они переглянулись и на некоторое время замешкались. Наверное, подумали, что я шучу. Но я ждал, подняв руки вверх, и они все-таки подчинились. Мои гости встали на колени передо мной. Я довольно улыбнулся и похлопал в ладоши.

– А теперь танцуйте и веселитесь! Здесь все только для вас!

Я продолжал танцевать на балконе, рассматривая толпу и подумывая, какую бы девчонку мне забрать у друзей на эту ночь, а взамен отдать Иветту. И в этот момент меня кто-то толкнул в спину. Я не ожидал, поэтому тут же качнулся через перила, полетел вниз головой и неудачно приземлился. В шее что-то хрустнуло, и тело прошибла дикая боль. Последнее, что я помню – это женские крики, визги и топот метавшихся по палубе людей.

Монах внимательно слушал меня, подперев щеку кулаком.

– Я считал, что у меня хорошие друзья, но, как оказалось, окружали меня одни лицемеры!

Отец Павел усмехнулся.

– Самое сложное – увидеть, что живет в нас самих, Матвей.

– Может быть, я не идеален, но от моей раздражительности никто не ломал позвоночник и не становился из-за этого инвалидом! Не зря отец мне все время твердил, что большие деньги порождают зависть, а зависть толкает людей на жестокие поступки. Хоть в чем-то он был прав!

– От своих грехов сам человек тоже страдает очень сильно, – монах приложил ладонь к уставшим от кропотливой работы глазам. – Стоит только позавидовать, разозлиться, и сразу радость жизни уходит. Нет ни сна, ни покоя.

– Лично я не страдаю от своих грехов, – отрезал я. – Только от немощи, в которой сейчас пребываю из-за грехов других людей. Я всегда был щедрым в отношении друзей: делал им подарки, давал деньги, катал на яхте. А что получил в ответ? Только предательство! Вместо благодарности они пошли на грязный поступок. Возможно, даже хотели убить меня!

– Может быть, это была такая шутка, чтобы припугнуть?

– С какой целью?

– Возможно, они были на что-то обижены. Хотели проучить.

– Ха! Обижены! Да я им давал все, что они хотели! На что обижаться?

– Наверное, ты давал им деньги, но не отдавал им себя настоящего. Своего понимания, тепла, дружеской душевной поддержки.

– В наших кругах не принято открывать душу. Отец мне всегда говорил, что вокруг нас одни предатели, одни змеи. Все завидуют богатству нашей семьи. Предупреждал, чтобы я держал ухо востро, чтобы общался только с теми, кого одобрит он. На занятиях в Оксфорде, где нас учили быть лидерами и бизнесменами, тоже твердили об этом – быть холодными и неприступными, нельзя показывать свою слабость. Что ж… Видимо, я плохо слушал теорию. И усвоил этот урок только на практике! Подпустил к себе слишком близко, поверив в искренность их отношения ко мне.

Монах протирал кисти и не собирался со мной спорить.

– Надеюсь, у отца получится выяснить, кто это сделал, – бубнил я под нос. – У него очень хорошие связи.

– Кто знает… Может быть, и получится. Лукавый играет на наших страстях. Тот, кто решил заключить с ним контракт, рано или поздно попадется. Потому что цель рогатого не любовь и созидание, а ненависть и разрушение. Дьявол всех обманет… Даже того, кто, вроде бы, играет на его стороне, – отец Павел снова взглянул на меня. – Но что на счет тебя? Думаешь о том, чтобы простить обидчика?

– Простить кого-то из них?! – я так и вскипел. – Ни за что! Никогда этого не будет!

Он едва заметно улыбнулся, встал из-за стола и поставил незаконченную работу на деревянную подставку, чтобы она просушилась к завтрашнему дню.

– Да… – сказал он задумчиво. – Прощение – это долгий процесс, иногда – дело всей жизни. Непросто это – изжить обиду в себе. А это сделать необходимо, потому что она каждый день отравляет тело и разум. Только стоит вспомнить об обидчике – все, нет настроения, голова болит, и все тело трясется от негодования. Снова поднимается эта гуща, что, кажется, залегла на дно души. Стоит только шевельнуть – она поднимается, затмевает темной пеленой глаза и сердце. И все тело горит от злости! От этого болезни разные зарождаются. Так что прощать надо. Но начало этого пути – в самом желании простить.

– Оно у меня отсутствует, – оборвал я его.

Отец Павел пожал плечами, мол, «как знаешь», и снова подошел к столу.

– Ловко у вас получается, – хмыкнул я, глядя, как солнце отсвечивает в золотых нимбах святых на готовых работах.

– Годы практики, – сказал монах, убирая краски. – Если будет желание рисовать, приходи…

За спиной скрипнула дверь, и я услышал голос Владимира.

– А, вот ты где, Матвей. Я уж думал, ты устал от наших скромных монастырских харчей и укатил в аэропорт, – ему с трудом удалось сдержать улыбку.

– Шутник, – скривился я.

– Кстати, о харчах, – отец Павел нам скромно улыбнулся. – Я как раз иду в трапезную. А вы?

– Мы тоже, – кивнул Владимир, выкатывая коляску в общий коридор.

– После обеда уеду в семинарию на занятия. Вдруг кто спрашивать будет.

Так втроем мы и направились к трапезной. После молитвы настоятель разрешил всем приступить к еде. Один из послушников начал читать житие Якова Рассечного. У меня еда чуть ли не застревала в горле, когда он смаковал моменты пыток и мучений, описанные в красках: как мученику резали один за другим пальцы рук, потом – ног. Так постепенно бедняга Яков был превращен в подобие «лишенного веток дерева»…

– Лучше бы включили спокойную музыку или вообще ели в тишине! Зачем страху нагонять? – буркнул я.

Мне никто не ответил. Владимир молча кормил меня супом из сушеных белых грибов, картофеля и жареного лука, и давал откусить серый хлеб с хрустящей горбушкой. Пока я жевал, он ел сам.

– Нет, Христос мой, ни ног, чтобы преклонить колени пред Тобою, – бубнил послушник. – Нет рук, чтобы воздеть их на молитве. Ничего нет, только язык, исповедующийся имени Твоему.

– Я наелся, – объявил я хмуро Владимиру. – Может, уже уйдем отсюда?

– Нельзя, ты же знаешь, – он все еще пил чай. – Когда настоятель разрешит закончить трапезу, тогда и пойдем. Ты лучше послушай, что послушник читает.

– Да слушаю я, слушаю… – недовольно выдохнул, но все же замолчал, вспомнив о цели своей поездки. Совсем забыл, что должен быть хорошим.

До вечера день прошел в делах и заботах. После обеда мы с Владимиром пошли на послушание на кухню. Владимир помогал повару: начистил целый чан картошки и лука, а я рассказывал ему про морские путешествия по Средиземному морю. Чувствовал себя Капитаном Флинтом3 на плече у Джона Сильвера. Владимир, в свою очередь, рассказывал мне о богослужениях, об устройстве храма.

На вечерней службе я пялился на образ целителя Пантелеймона, мысленно спрашивал у этого славного парня, не хочет ли он выпросить у Бога для меня выздоровление. Он лишь безмолвно смотрел на меня с иконы, как и сегодня утром. По окончанию богослужения Владимир приложил к моей голове чудотворный образ Богородицы, мы сходили на ужин, почитали псалтырь в часовне и легли спать.

Под утро я проснулся, задыхаясь. Мне снилась какая-то чертовщина. Владимир сквозь сон услышал мое сбивчивое дыхание и сразу подскочил ко мне со своей кровати. Он положил мне руку на лоб, она была приятно прохладной.

– Эй, Матвей, что с тобой? – говорил он, похлопывая меня по щеке, будто хотел до конца разбудить.

– Плохой сон, – хрипло сказал я.

На шее нервно билась вена, мне не хватало воздуха.

– Давай выйдем на улицу, – предложил Владимир.

Я кивнул.

Он усадил меня в кресло прямо в пижаме и накинул сверху плед с кровати. Сам же он спал в подряснике, в котором ходил всю эту неделю, что мы с ним знакомы. Я был нимало удивлен этому! Несколько раз предлагал ему снять перед сном черные одежды, но он все равно заваливался под одеяло прямо в них. А теперь в этом же прикиде он сидел на высоком берегу Иртыша, вытянув ноги, и покусывал какую-то травинку, задумчиво глядя на разгорающийся рассвет. Было около четырех утра.

– Стало лучше?

– Да. Тут свежо.

– Ну и что тебе там приснилось? – поинтересовался Владимир.

Меня до сих пор прошибала дрожь.

– Не знаю, как описать то место… Не было там ни неба, ни земли, одна тьма. Я стоял, глядя по сторонам и пытаясь понять, где оказался. Вдруг меня окружили огромные белые фигуры. Выглядели они так, будто на великанов накинули светящиеся полупрозрачные ткани. В общем, под ними были видны только человеческие силуэты. И они друг другу говорят: «Одного нет, не хватает защиты! Окружите его плотнее, иначе заметит!». Я вижу, и правда, одной фигуры не хватает, чтобы они могли плотно меня обступить. Зато эта пустотка позволила мне рассмотреть, от кого они меня пытались закрыть. Мимо нас шествовала удивительно красивая девушка. Ее волосы сверкали золотом, а кожа была нежно-розовая! Я там же замер в очаровании. Она была очень хороша собой! Стоит ли говорить, что она была абсолютно голая? Правда, волосы прикрывали все, на что мне особенно хотелось посмотреть. Это еще больше подстегнуло мой интерес, и я немного отошел от белых великанов. За девушкой бежала свита, преданно заглядывая ей в глаза: от мерзких жуков и червей до каких-то непонятных лохматых существ. Один из них назвал ее хозяйкой и накинул ей на плечи богатую красную накидку. Что-то наподобие длинного плаща из бархата с золотистыми кистями. Я отступил еще дальше от белых фигур. И тогда хозяйка этого места на мгновение остановилась и принюхалась, при этом белыми глазами своими без зрачков меня будто не видела. Светлые фигуры поняли, что я попался! Закружили меня в водоворот и понесли куда-то от нее, а мне так хотелось вернуться! К счастью, она метнулась за мной. Я протянул к ней руки, а она ко мне. Мы вылетели будто из недр земли. Лицо девушки постепенно превратилось в мерзкую морду, а руки – в когтистые лапы. Белые глаза превратились в кошачьи и загорелись зелеными огнями. Это существо смотрело на меня с хитрецой и с усмешкой, мол «никуда ты от меня не денешься». Но белые фигуры уносили меня все выше. Все же преследователь смог дотянуться до меня и полоснул по шее черным когтем. Одна из фигур мысленно вздохнула: «Не хватило чуть-чуть защиты!». Но я почему-то смог понять ее размышления…

Владимир внимательно меня слушал и не перебивал, глядя на окрашенные в теплые оттенки рассвета воды Иртыша.

– В общем, спастись удалось, – заключил он.

– Вроде того.

– Стоит только встать на путь праведный, начать молиться, поститься и следить за своими помыслами, сразу объявляется этот в плаще. Беспокоится, что добыча ускользает из лап, – хмыкнул Владимир. – Потому что ведет борьбу с Богом за каждую душу.

Владимир лег спиной на траву и сладко потянулся. Так и остался лежать, глядя в голубое небо с персиковыми разводами и лиловыми тонкими облаками.

– А вообще, не все видения и чудеса от Всевышнего, так что забудь про сон.

Я в задумчивости смотрел на петляющую реку и на высокие песчаные берега.

– Что это за прямоугольники? Вон там, справа.

– Бассейны? Это рыборазводный. Завод. Там выращивают мальков сибирского осетра, потом выпускают в Иртыш. Дальше рыбёхи сами добираются до Обской губы, им там комфортно, – Владимир вздохнул, все так же лежа на траве. – Все только вылавливают, браконьерят, а ведь кому-то надо и восполнять ресурсы. Вот лаборанты завода этим и занимаются…

– Ммм, – протянул я и посмотрел на него, он выглядел так, будто видел счастливый сон. – Почему ты ходишь постоянно в одной и той же одежде?

– Так принято. Иметь два подрясника – роскошь.

– Ты джинсы, там, футболки вообще не носишь?

Он из любопытства открыл один глаз и посмотрел на меня.

– Если только запачкал подрясник в работе, постирал его и жду, пока он высохнет.

Я насмешливо хмыкнул.

– А мыться вам хотя бы разрешают?

– Конечно. Раз в неделю в банный день. Частое мытье, да еще и со всеми удобствами: под душем, с пенами и солью – не приветствуется и считается грехом плотоугодия. Но если все-таки надо срочно помыться, надо брать особое благословение у настоятеля.

Я в недоумении покачал головой.

– Это ужасно… Ни за что не подпишусь на такое!

Он улыбнулся.

Прохладный ветер наконец-то прогнал остатки тревоги. Очень скоро впечатление от неприятного сна отпустило меня полностью. Мы просидели на берегу до начала моих медицинских и гигиенических процедур, болтая о том, о сем. А после встречи с массажистом пошли на утреннюю службу. Но у меня так и не выходил из головы образ красного плаща, будто я его уже где-то видел.

Глава 3

Неделю спустя мы снова приехали в отдаленный скит мужского монастыря – в Липовку. Стоял жаркий летний день. На синем небе неподвижно застыли пухлые белые облака. Мы с Владимиром шли вдоль берега Тобола, направляясь на мыс любви к тому самому раскидистому дереву, чтобы насобирать на зиму липовый цвет, пока он не облетел. Мне было жаль, что я не чувствовал, как высокая трава касалась моих рук.

Добравшись до места, Владимир повернул меня к реке, а сам принялся обрывать цветы с ветвей. Я любовался на накатывающие на берег волны, а послушник молча трудился, заполняя один пакет за другим.

Я думал о том дурацком сне. Все было так ярко, будто происходило по-настоящему… И вдруг увидел, как внизу, у кромки воды, показалась знакомая фигурка. Сняв сланцы, Вита шла, оставляя одинокую цепочку следов на горячем песке. Я думал, что она почувствует на себе мой взгляд и посмотрит наверх. Но она была задумчивой и ни на что не обращала внимания. Наверное, ее разморило на жаре, и она пришла освежиться. Странно, что с ней не было Геры.

Рыжие волосы были заколоты японской палочкой с перьями и бусинами. На ходу Вита выдернула ее из пучка, и яркие кудри рассыпались по плечам.

Я повернул голову в сторону Владимира. Не предупредить ли его, что сестричка пришла искупаться? Он залез на толстую ветку дерева, скрывшись в листве, и методично собирал цветы, шурша пакетом. На траве уже лежали три свертка. Когда я снова обратился к песчаному берегу, то увидел, как Вита расстегивает пуговицы на летнем желтом платье. Я облизнул губы и подумал, что беспокоить Владимира точно не стоит.

Она скинула с себя одежду, оставшись в раздельном малиновом купальнике с высокой талией. Потом шагнула ближе к воде и подставила лицо с мелкими веснушками солнцу. Мой взгляд скользил от разгоряченной морковной макушки до пяток в песке. Вита заколола волосы, плавно вошла в воду и поплыла. Солнце играло в темных волнах и в хрустальных бусинах японской заколки.

Она перевернулась на спину, и я думал, что она вот-вот взглянет на меня и заверещит. Но, перебирая руками, рыжая задумчиво уставилась в небо. Я покусывал нижнюю губу. Интересно, что было в ее мыслях… Из-под прозрачной глади воды то и дело выпархивали стройные ножки и изящные кисти рук, выбрасывая вместе с собой переливающиеся искры воды. Я представлял как, должно быть, тепло на поверхности реки, нагретой солнцем.

Очень скоро она выбралась на берег. Влажный песок облепил ее ступни. Рыжая ополоснула их вместе со сланцами в слабо накатывающих волнах и направилась в сторону деревеньки, на ходу набрасывая ситцевое платьице. Она нас так и не заметила.

Кажется, я не дышал последние пятнадцать минут. Будто залез на чужой дачный участок за яблоками и ждал что вот-вот появится какой-нибудь разъяренный дед и выстрелит мне солью в мягкое место. Я покосился на Владимира, и он вдруг поймал мой взгляд.

– Ты там как? Не заскучал?

– Не-а.

Глядя на меня, Владимир обеспокоенно нахмурился.

– Тебе голову напекло что ли? Вид у тебя какой-то… контуженный.

Я сдержался, чтобы не улыбнуться.

Он вытащил из-за пояса все тот же синий платок, в который собирал липовый цвет прошлый раз, и завязал его мне на голову как бандану.

– Где-то в сумке с таблетками и мазями у меня завалялась кепка.

– Поищу, когда вернемся в скит. Солнце печет сегодня будь здоров.

– Это точно. Я даже не думал, что в этих местах может быть настолько жарко.

Два часа спустя Владимир, закусив соцветие, укладывал заполненные прозрачные пакеты в светло-коричневый джутовый мешок. Потом закинул его на спину и одной рукой покатил мою коляску к деревне. В пустом домике для паломников он расстелил на пол и на столы пожелтевшие от времени газеты «Советская Сибирь» и рассыпал на них цветы для просушки.

– Успели, – на его лице растянулась довольная улыбка. – Теперь всю зиму будем чай пить. К концу месяца еще иван-чай и чабрец пособираем, а сегодня надо листы смородины и малины порвать. В рощице как раз есть несколько диких кустов.

Отряхнув подрясник от травинок и мелких лепестков, он выкатил мою коляску на улицу, а потом – в поле рядом с деревней.

***

Под подоконником охотник-паук перекинул белесую паутину и, притаившись, сидел в ожидании жертвы. Я наблюдал за ним, пока мы ужинали в домике скитоначальника – отца Серафима вместе с пятью трудниками. Иногда паук выползал на середину связанной сети, доводил ее до совершенства, быстро орудуя лапками, и возвращался в темное укрытие.

– Сам Спаситель обещал утешить нас в скорби: «Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас»4, – наставлял нас батюшка. – Поэтому когда приходите в Его дом – в храм – и смотрите на иконы, думайте о том, что Сам Господь и все святые глядят на вас с милосердием и любовью. Присаживаться на лавку во время богослужения можно только в случаях нездоровья, – отец Серафим мельком посмотрел на меня, сложив на столе в замок сухие, с узлами старческих жил руки. – Впрочем, хорошо сказал о немощи телесной святитель Филарет Московский: «Лучше сидя думать о Боге, нежели стоя – о ногах»…

На лицах трудников и послушника скользнули скромные улыбки, а я подумал, что не только сидел всю службу напролет, так еще и думал не о том, о чем надо… Я с тоской снова посмотрел на притаившегося в засаде паука с толстым брюхом, а потом – в окно на дом Виты, стоящий в отдалении от остальных избушек.

Ну что за скукота, а не разговор!

Хотя в этой глухомани мне все равно было лучше, чем дома в Москве. Здесь я почти не вспоминал о том, что оставил в доме на Рублевке…

– Годы труда потрачены впустую! – орал отец на весь особняк. – Почему ты постоянно попадаешь в переплеты, из которых мне приходится тебя вытаскивать?! Почему ты такой неблагодарный, холодный, безразличный?

– Спасибо, что поддерживаешь меня, пап, – сыронизировал я.

– У меня в голове не укладывается! – он не переставал драть глотку. – Идиот! От тебя одни проблемы! Ты даже не мог выбрать нормальных друзей! Не установил камеры на яхте! Никаких мер предосторожности! Сколько раз я тебе говорил, что безопасность – превыше всего?! Ты же с детства под охраной! Почему не уяснил этого?!

– Я поторопился отметить покупку…

– Поторопился! Мы с матерью столько вложили в тебя! Хотели, чтобы ты стал успешным, решительным и смелым лидером, чтобы ты учился с удовольствием, развивался… Ты был моим самым главным инвестиционным проектом, который должен был принести мне прибыль! И к чему мы пришли? Ноль!!! Теперь ты никогда не сможешь эффективно управлять корпорацией. Никогда!

– Гипотетически все же могу. Мозги же у меня не пострадали, – возразил я, он же только в сердцах махнул на меня рукой и вылетел из комнаты.

Я взглянул на мать, которая сидела на бежевом диване и смотрела в одну точку.

– Мам?

Она подняла красные, опухшие от слез глаза.

– Какой позор! – шептала она, её нос тоже был бордовый от рыданий. – Мой сын – инвалид. Поверить не могу! Ты всегда был таким красивым! Твои рекламные контракты, обложки в журналах, фотосьемки в Европе, подиумы люксовых брендов… Все это было открыто для тебя. И теперь этого больше никогда не будет! С каждым годом ты будешь только слабеть… – она начала всхлипывать. – Из-за обездвиженности руки и ноги станут, как плеточки, уже через пару лет. Как теперь нам появляться в обществе? Что обо мне подумают люди? Все будут спрашивать о тебе. Что я должна им ответить? А? Мы же всегда были идеальной семьей, Матвей! Примером для всех… Нас теперь просто перестанут уважать! Обвинят в том, что не справились с воспитанием ребенка. Вот так. И ты теперь не завидный жених и, скорее всего, обречен на одиночество. Почему же ты был таким неаккуратным?!

– Все сказала?! А теперь уходи… – я прикрыл глаза, а потом заорал. – Не хочу вас видеть обоих! Идите к черту со своей заботой!

Когда комната опустела, я нажал подбородком кнопку вызова персонала на пульте, что лежал на подушке, и приказал принести мне выпить…

– Чем займетесь с Матвеем? – спросил отец Серафим у Владимира, возвращая меня в реальность из прошлого.

– Если поручений больше не будет, то пойдем на ночную рыбалку.

– Сходите, развейтесь, – кивнул отец Серафим. – Но не опаздывайте на утреннюю службу!

– Вернемся вовремя!

Батюшка кивнул, дав понять, что ужин окончен. Два мужчины в ветхих серых рубахах и потертых до грязного блеска черных штанах собрали со стола тарелки и унесли в другую комнату, чтобы помыть в тазу. С остальными отец Серафим продолжил вести размеренные беседы, отвечал на их вопросы. Мы же с Владимиром выбрались на улицу и направились к амбару, где у него был приготовлен рюкзак с привязанной к нему свернутой палаткой. Солнце садилось и расцвечивало полуразрушенный храм, часовню и траву в маслянисто-персиковые оттенки.

Владимир прихватил из домика отца Серафима простенькую гитару, а потом вытащил из амбара удочку и котелок.

Когда мы дошли до Тобола, под закатными розовыми лучами на поверхности реки лопались пузырьки: в темных торфяных водах резвилась мелкая рыбешка. Владимиру уж точно улыбнется сегодня удача… Пока я любовался бликами воды и прислушивался к лесным звукам, он разводил костерок на песчаном берегу.

– В детстве мы с Витой любили спускать на воду лёгкие бумажные или берестяные кораблики. Волны подхватывали лодочки, и они неслись все дальше и дальше. Мы загадывали желания и верили, что они будут донесены до кого надо и исполнены… Дети.

– Вы с ней совсем не похожи.

– Ну да. Ведь у нас мама – одна, а отцы – разные. Мой ушел из семьи, когда мне было два года, а потом мама вышла за другого, и родилась Вита. Ее отец, кстати, умер не так давно. Он работал на зерновом току, упал в резервуар с пшеницей и задохнулся.