Я обрёл бога в Африке: письма русского буш-хирурга

Потом меня пригласили на общий ужин в женской миссии. Принимали нас очень милые – я даже назвал бы их красивыми – и вполне живые женщины из Аргентины, Филиппин, Польши, Португалии… В конце ужина отец Андрей, а потом аргентинка пели под гитару – некоторые песни поддерживали все присутствующие. Поздним вечером мы вернулись в мужскую часть миссии, где на крыше под непривычным для нас обоих звёздным небом мы проговорили с отцом Андреем за жизнь под бутылку хорошего виски и чёрного сигарного табака кубинских сигарет Populares.

* * *

Однако уже в Свазиленде я столкнулся с совершенно иными «сёстрами» – у них там иной статус. Я на этом их особом статусе себе чуть голову не сломал – хорошо, что вовремя остановился в своих схватках с «сёстрами». Это меня спасло от неприятностей при переезде в ЮАР.

В прошлом государственные госпитали ЮАР в основном управлялись сёстрами – понятно, что речь идёт не о больших университетских госпиталях, а о периферийных, где лечились и лечатся подавляющее большинство больных ЮАР… да и любой другой страны.

Врачи (частные) пользовались услугами государственных госпиталей только для операций и госпитализации больных, у которых не хватало средств на оплату пребывания в частном госпитале.

Да и большинство частных госпиталей (опять же речь не идёт о гигантах госпитального бизнеса) – это скорее «сестринские дома», куда те же частнопрактикующие врачи приходят для выполнения операций, диагностических процедур, навещают госпитализированных ими больных из своих частных кабинетов.

Этим и определяется тот совершенно непонятный на первых порах для меня факт, что под одной и той же госпитальной крышей «институт медсестёр» функционирует совершенно независимо от «института врачей». Сёстры знают свои права и обязанности, и даже более – они постоянно готовы отхватить побольше прав у врачей и переложить на свои плечи неприятные обязанности.

До сих пор мне трудно «проглотить» тон обращения-требования сестёр в операционной (поубивал бы их за этот тон!):

– Доктор, фиксируйте к столу металлические стойки. Доктор, помогите нам поменять бельё (сраное-гнойное-кровавое) под больным. Доктор, давайте переложим больного с операционного стола на каталку.

При анализе ситуации нужно учесть присутствие в операционной трёх-четырёх здоровенных чёрных коров, у каждой из которых обхват плеча больше моего бедра. А вес «замученных апартеидом» больных очень часто выходит за сто килограмм.

Поначалу у меня внутри всё переворачивалось от возмущения:

– Хорошо, я сделаю всю эту работу, а вы будете оперировать больного, ага?

Потом я всё понял… Безусловно, чёрные (да и белые) сёстры наслаждаются возможностью использовать приказную нотку и глагол «must» при обращении к доктору в ситуации, которое предписывает соучастие в ней доктора. Пришло это из времён, когда почти все доктора были белые, а уровень подготовки чёрных сестёр был таков, что доверить им такую сложную процедуру – перемещение больного с операционного стола на каталку – было рискованно для жизни пациента: они ж у больного все плевральные-абдоминальные-уретральные трубки-дренажи повырывают! Вы же потом сами умолять их будете:

– Девоньки, не трогайте больного – я уж сам…

И такое было…, и есть по сей день… И винить никого из них в этом нельзя – только самого себя.

На сестёр нельзя положиться. Приходишь в палату утром со студентами и наслаждаешься: капельница – полный лечебной жидкости пластиковый пузырь + пластиковая трубка + игла в вене – и ни фига не работает! Часто встречаешь, упомянутый пластиковый пузырь давным-давно пустым – никто не чешется.

С самым уникальным такого рода случаем я столкнулся в Свазиленде: пузырь висит над больными и из него что-то куда-то капает, трубка от пузыря идёт под одеяло – всё на первый взгляд нормально. Откидываю одеяло – игла воткнута аккуратно в матрас, поролон которого идеально может впитать не один литр жидкости…

– Вот, леди и джентльмены, пример того, что вам мало знать только способы лечения болезни – вы должны уметь «to treat» (английский глагол, означающий одновременно «лечить» и ээээ… «обращаться») медсестёр.

К больному:

– Май фрэнд, сколько времени жидкость не капает? Со вчерашнего вечера? – кричу в коридор:

– Сестра-а-а-а-а-а-а-а!

Я был ошарашен первыми написанными на меня рапортами за то, что я:

– вскрыл у больного ягодичный абсцесс в ПАЛАТЕ (!!!) – это заняло у меня минуту, а больному это обошлось в десять раз дешевле по сравнению с тарифом на ту же процедуру в операционной;

– ампутировал на 90 % оторванную ногу в ПРИЁМНОМ ОТДЕЛЕНИИ (!!!) – иначе он ждал бы операционной часами;

– задренировал полный гноя ЖИВОТ (!!!) в ОТДЕЛЕНИИ ИНТЕНСИВНОЙ ТЕРАПИИ (!!!); речь идёт о ситуации, когда прогноз операции в большой операционной крайне сомнительный, – я делаю это и быстрее [важно снять интоксикацию и так называемый «abdominal compartment syndrome» ASAP (As Soon As Possible – как можно скорее)], и дешевле для родственников больного – без необходимости платить анестезиологу и за каждую минуту пребывания в операционной (на 1000 долларов накрутили бы);

– сделал операцию по поводу паховой грыжи под МЕСТНОЙ АНЕСТЕЗИЕЙ (!!!)

– меня обвинили в жестокости, а в соседней операционной час назад до того при тонзилэктомии (удалении гланд) от общей анестезии умер ребёнок;

Чёрные «пипл» смотрят на меня как на идиота, когда я им объясняю, что в руках врача, окончившего университет только час назад, общая анестезия таит в себе риск смертельной опасности для вашего бэби, недопустимо превышающий его страдания от обрезания – процедуры, которую тысячелетиями люди делали без анестезии вообще, а я могу сделать под местной анестезией (мой покойный друг, профессор хирургии Абас Лукман, американский подданный индийского рода, рассказывал, что у них в деревнях пережимают крайнюю плоть расщеплённым бамбуком и, с молитвой, чоп – вуаля!)… ну, поорёт дитё – лёгкие чуток разовьёт, но зато жив будет.

– закрыл полный гнойных кишок живот ПЛАСТИКОВЫМ МЕШКОМ ИЗ-ПОД ИНФУЗИОНННОГО РАСТВОРА (!!!) – есть такой метод временного закрытия живота, предложенный анестезиологом Боготом (забыл правильное написание его имени); сначала мы все думали, что этот способ был предложен хирургами колумбийской столицы – города Богота).

Эпизод в ночной операционной Манквенг-Сити (так я в шутку называю поселение чёрных в 30 км от Полокване): операционная сестра отказывается выполнить моё требование дать мне для закрытия живота пластиковый мешок из-под стерильного физиологического раствора (эти мешки продаются в двойной упаковке, внутренний мешок снаружи, возможно, и не очень стерилен, но когда он экстренно нужен хирургу требованием повышенной стерильности можно пренебречь).

Сестра:

– …Мешок не стерильный…

Я:

– Сестра, для живота, полного живого говна, это не столь актуально – тащи мешок, курва!

Сестра застыла в гневном протесте. Я спокойно усаживаюсь на стул и произношу:

– Ну, давай – кто кого пересидит…, но то, что больной умрёт к концу нашего соревнования – это я тебе обещаю.

Мешок я получил.

Неделей позже хирургический резидент, местный чёрный парень моей выучки, запросил в аналогичной ситуации мешок. Мешок ему со скандалом дали, но после операции его вызвала матрон операционной и начала дрючить. Тут я озверел:

– Матрон, почему, позвольте мне вас спросить?

– Я не знаю такого метода.

– Бог мой! Матрон, да вы не знаете миллиона вещей, но они существуют вне вашего ведения. Значит так, май дарлинг, я сейчас иду к суперу[57] и говорю ему, что вы не только не уважаете меня, старого-белого-русского, но вы унижаете молодого чёрного юаровского хирурга. Предлагаю вам извиниться перед ним… и заказать фирменные мешки для закрытия живота.

Мой друг и босс советует мне:

– Слава, а ты тоже пиши на них рапорты…

– Андрю, я не знаю, как там было у вас в Польше, но у нас писать было не очень принято.

И в то же время меня просто убивал отказ сестёр поставить уретральный катетер мужчине:

– Да вы чё, девушки, никогда этот орган в руках не держали? – злился я. – Да у вас тут 200 % сексуал-трансмитед заболеваний[58]… СПИД у каждого пятого, если не третьего…

Как выяснилось позже ни «эта наша культура!», ни «под моими руками у больного наступает эрекция, при которой ввести в уретру катетер невозможно» совершенно не причастны к запрещению среднему персоналу ставить катетер мужчине. Суть не в эрекции, а в том, что у катетера Фолея на конце имеется баллон, который на заключительном этапе процедуры следует раздувать – это обеспечивает надёжную фиксацию катетера в мочевом пузыре. Однако если упомянутый баллон раздуть не в мочевом пузыре, а в уретре, то последняя будет разорвана, и позже у больного может развиться стеноз уретры. А это уже большая травма, серьёзный повод для судебного преследования госпиталя.

А требование поставить периферический внутривенный катетер? Снять больного со стола?? Взять у больного кровь на анализ???

Может, кто из наших «зарубежных» коллег добавит ещё, что-то у меня от воспоминаний возмущение стало нарастать – и от злости память отшибло.

Не доктор «правит бал» в операционной, в палате, в приёмном отделении, в отделении интенсивной терапии – матрон. На цырлах ходят перед матронами не только молодые врачи, но даже и профессора.

Но вот учат сестёр по невероятно великолепным учебникам.

Ещё в Свазиленде я был приятно удивлён разнообразием книг прекрасного качества и высокого уровня содержания в большой библиотеке Nursing College – медучилища при Raliegh Fitkin Memorial Hospital (Nazarene Church Institutions, Manzini). Поразительно, что любовь к чтению этих книг демонстрируют все чёрные студенты – парни и девушки.

Ах, какие там девушки! Долгое время я жил в пяти метрах от часовни, в которой по утрам и вечерам происходили молитвы студентов колледжа и спевка их хора. Мне понравилось слушать горластых свази, а моему мальтийскому пуделю Тошке нравилось гоняться с озорным лаем за девушками – они с визгом и смехом разбегались в разные стороны, тряся упитанными крутыми титьками и попками.

Конечно, до кабовердианок девушкам-свази по эротике «боди лэнгвидж» далеко, но конституцией своего «боди» многие из них не просто эротичны, а очень даже… Они выглядели настолько сексуально-зрелыми, что, как мне казалось, просто сочились постоянной течкой. Смотришь, бывало, на такой оттопыренный аппетитный задик и грешишь мысленно: «Вот если вставить ей сейчас аккуратно сзади, она наверняка оргазмическим изойдётся криком…»

Существует целая система дополнительного «медсестринского» образования – это даёт им не только дополнительные «лычки на погонах», но и повышение зарплаты, и всякие другие плюсы. По этой причине, когда Геннадий Слуцкер сообщил мне, что в Германии очень многие наши врачи работают медсёстрами, я не возмущался. Я просто подумал, что неплохо бы было подготовиться к преподаванию в каком-нибудь сестринском колледже после ухода на пенсию – дело прибыльное и не пыльное…, и интересное. Что изменилось в России в деле подготовки наших сёстер за последние 10 лет? Кто знает?

Это был рафинированный бит информации о медсёстрах. А вот зарисовки с «обертонами» на ту же тему, сделанные за последние дни октября 2005 года (Провинциальный госпиталь, Полокване, Лимпопо, ЮАР).

В ходе рассказа о сёстрах решил показать снимок «Сестринские молитвы». Молятся сёстры после передачи дежурства – в 7:00 утра и в 7:00 вечера. В молитве принимают участие санитарки, иногда больные, в детской палате – матери госпитализированных детишек.

Африканцы молятся и поют гимны с огромным энтузиазмом и воодушевлением. В христианство – в любые его конгрегации – они привнесли языческий компонент. Так, собственно, происходит с христианством во всех частях мира – в России, в том числе.

Я впервые с удивлением заметил это во время воскресной утренней службы в костёле католической миссии вблизи Луанды: после сбора прихожанских копеечек все денежные «копилочки» передаются девушкам, которые начинают движение от входных дверей храма к алтарю – с нарастающим весёлым ритмом звучат там-тамы, прихожане прихлопывают, поют, девушки пританцовывают и вертят попочками…

У меня сначала возмущение в душе поднялось:

– Это цирк какой-то, а не церковь!

Позже я сменил глупый гнев на мудрую милость:

– А почему, собственно, и нет? Ведь сказано в Библии – возрадуйся! Вот они и радуются.

В целом, африканцы молятся радостнее. Как это не похоже на монотонное качание туловищем и головой иудеев у Иерусалимской стены (у меня всегда возникает глупая мысль о судьбе «стены» – не пострадает ли?). И уж, конечно, молитвы моих негров никак не похожи на самоистязание мусульман-шиитов, колотящих себя кулаками в грудь нещадно. Справедливости ради, следует отметить, что, с одной стороны, африканцы распевают в стиле радостного ритма «спиричуэлс», с другой стороны, находят по своему вкусу церкви – обычно американского замеса – с неприглядными «лечебными» сценами массового психоза.

Благотворность влияния молитв перед госпитальной работой неоспорима – я бы этого никогда не прочувствовал, если бы не поработал в Свазиленде. Жаль, что сейчас доктора исключены из этого ритуала. Слава сёстрам, которые поддерживают эту чудесную традицию. Раньше совещания всех уровней в нашем госпитале начинались и завершались молитвами, теперь это уходит. Зря…

Отснял молитву в хирургической женской палате и иду в отделение интенсивной терапии – посмотреть больного, которому накануне сделал декортикацию правого лёгкого. Нахожу больного в прекрасном состоянии – удаление напластований с коллабированного лёгкого после ножевого ранения двухнедельной давности не представляло больших трудностей. Больного можно перевести в палату. С удивлением отмечаю отсутствие в правой подключичной вене катетера, который я с таким трудом вставил вчера.

– Сестра????? – обращаюсь к лет тридцати тётке, стараясь не заводиться.

Тётка расплывается в широкой улыбке:

– Выпала-а-а-а…

Как же хорошо говорить на двух языках! Про себя: «Ёпть!!»

И ей:

– Чему же вы смеётесь? Плакать бы надо… Это же – ОТДЕЛЕНИЕ ИНТЕНСИВНОЙ ТЕРАПИИ!!! Для больного катетер в центральной вене – жизненно важная необходимость. Молите Бога, что больной пережил ваш уход.

…Появляется матрон отделения:

– Что вы опять шумите, д-р Рындин? Больной переводится в палату.

– Правильно, матрон, но болезнь-то его не остаётся в вашем отделении – в палате катетер ему ещё больше нужен. Жалко, что вы этого не понимаете.

Прохожу в операционную – тут молодые ребята уже подают на операционный стол больного с грыжей. Вдруг подруливает молоденькая сестра:

– Подпись больного под его согласием на операцию недействительна – он лечился у психиатра! Вывозите его.

– Сестра, по мне, чем меньше операций, тем лучше. Но больной-то сейчас в здравом уме и полном сознании.

Воевать бесполезно. Иду к нашему главному психиатру, что-то целыми днями пишущего у себя кабинете, дверь которого открывается чуть ли не в нашу «ординаторскую»:

– Док, это же бред собачий – никто не может объявить больного недееспособным, и уж во всяком случае, не медсестра. Вмешайтесь, пожалуйста.

Психиатр согласился со мной по всем пунктам, но изменить ситуацию в операционной не смог – кому хочется воевать с придурковатыми сёстрами?

132. Лирическое отступление: African names again

Имена – отражение культуры народа.

К примеру, кому в России придёт в голову дать своей дочери имя «Крокодил»? Особенно, если вспомнить жестокость, с которой парни клеймят не слишком красивых девушек: «Где ты такого крокодила откопал?».

А вот в Африке женское имя с прямым переводом «крокодил» – совсем не такая уж редкость. У меня сейчас в роли интерна симпатичная молодая зулуска по имени Nkwena (Нквена). Прямой перевод «Nkwena» – «крокодил». Однако культурный перевод – «Самая уважаемая». У них, зулусов, крокодил – самое уважаемое животное.

А на языке шона (Зимбабве) мужское имя «Katsende»(Каценде) с прямым переводом «крокодил» при культурном переводе означает «боец».

Моя фамилия созвучна с женским именем народа венда «Рындани» = glorified. Наверное, не совсем точный перевод на английский. Ну, это вроде как «выражение родителей благодарности Богу за ребёнка». Так или иначе, а венда иногда зовут меня «доктор Рындани».

У буров распространена приставка к имени «van der» – типа нашего «-ин»,«-ов», например «van der Merwe» – герой всех анекдотов про буров.

Моё имя Dr. V.D. Ryndine буры иногда читают на свой лад: «Doctor van der Ryndine».

133. Хирургические гастроли

Я с огромным удовольствием разбираю свой электронный архив под названием «Russian Surginet». Разбор архива – увлекательная вещь. Каждый файл содержит множество посланий, которые просто-таки волокут меня воспоминаниями опять в чуть затухшую дискуссию.

Вот интересный файл по теме «Хирургические гастролёры».

Каждый хирург знает, насколько опасно оперировать на чужом поле, особенно, если ты вызвался показать периферийным коллегам что-то, тобой выдуманное.

Из опыта старых выездов в СССР на операции.

Я выезжал немного – нечем было особенно хвалиться-то… Работая над докторской диссертацией по теме хирургии рака пищевода, я наладил контакты с НИИ онкологии в Ашхабаде и ездил туда для операций. Это нельзя назвать демонстрацией моего мастерства: мне просто нужен был материал для диссертации, нужно было оперировать самому, поскольку в длинном списке хирургов торакального отделения ВОНЦ АМН СССР, желающих оперировать после профессора, у меня не было никаких привилегий – жди своего больного, на которого не претендует шеф…

Ездил туда и Михаил Давыдов, набиравший хирургическую и, что важнее всего, политическую силу. Михаил оперировал и улетал на другой день. Я хитрил и под разными предлогами оставался ещё на день-три. Денег мне лично за операции не платили – кормили, развлекали. Заведующий отделением, с которым меня связывали деловые отношения по работе над его диссертацией, рассказывал мне, что абсолютное большинство больных, оперированных М. Давыдовым в Ашхабаде, умирали после операции.

Не буду врать про моих больных: я просто не помню, может, и они все поумирали, да и оперировал я там меньше, так как моей задачей было содействие заведующему отделением местного института – помочь с диссертацией, ассистировать на операциях… Я стал допытываться – почему мрут больные Давыдова? Расслабленный от жары шеф местной хирургии обрушил на меня:

– Наверно, они просто уморили их – никто не хочет приезда московских хирургов сюда для конкуренции.

Повторяю, что у меня были другие задачи, – все больные, над которыми мы корпели вместе с заведующим отделением, шли под его подписью: «Оперировал – …Ассистировал – Рындин». Полагаю, что это и спасло больных от гибели.

Другой мой ашхабадский друг с русской фамилией говаривал:

– Восток – дело тонкое…

Незадолго до защиты своей диссертации я встретил в солидном отечественном хирургическом журнале статью за подписью Жоры Чепчерука, с которым мы учились вместе в Военно-Медицинской Академии в Ленинграде. Мне нужен был отзыв о внедрении положений моей диссертации в солидном хирургическом отделении. Жора – торакальный хирург в одной из клиник ВМОЛА им. Кирова – был самым нужным мне человеком для написания такой статьи. Я позвонил Жоре, и он согласился не только принять меня, но и подготовить пару больных для совместной операции.

О моём плане узнал Михаил Давыдов:

– Я тоже поеду!

Я не мог отказать. Миша был напорист, что твой трактор, он сумел уговорить заведующего отделением военного госпиталя дать ему оперировать отобранных больных.

Во время операции Миша разошёлся – он демонстрировал онкологическую широту, с которой следовало, по его мнению, оперировать таких больных. На следующей день мы уехали. Оба больные померли.

– Внедрили, ёпть, – грустно подумал я.

Жора понимал нюансы моей ситуации – он выхлопотал у своего шефа нужную бумагу для меня.

* * *

У нас тут настоящая африканская зима – прохладно, даже холодно. Сейчас (2:30 утра) на термометре в моём кабинете всего +7 градусов по Цельсию. И я уже давно не купаюсь в бассейне, хотя вчера днём было +23 градуса в тени.

В такой холодняк местные жители предпочитают сидеть в своих домах – даже разбойники. А потому меньше автодорожных аварий и бандитских нападений резанными и огнестрельными ранениями. Скука…

Правда, иностранные туристы охотно посещают ЮАР: сейчас – «нетуристский» дешёвый сезон. Да и ранд довольно низок по сравнению с долларом, что делает ЮАР самой дешёвой страной для туризма у людей с долларами. Туристов порой поедают дикие звери, которых специально для этих целей и держат в частных и государственных парках. Вот вчера одну американку чуть-чуть поели три молодых льва. Но, видимо, она им не очень пришлась по вкусу – не доели… Мои коллеги эту леди зашивали долго. Леди может много запросить с хозяина частного «гейм-парка» за ущерб… потом она ещё может заработать на всяких интервью, публикацией рассказа «Как я побывала в зубах трёх львов» – бестселлер может получиться!!!

Профессор Sydnei Chung

Был у нас тут неделю профессор Sydnei Chung из Гонконга – мастер лапароскопической хирургии.

После того, как русский профессор Б.Д. Савчук выполнил в нашем провинциальном госпитале первую лапароскопическую холецистэктомию, наши ребята (тасманец Томсон и кубинец Монсон) стали делать эти операции довольно регулярно, хотя и в небольшом количестве – от двух до четырёх в месяц.

Думаем, что после китайца мы продвинемся в этом ещё чуток… даже я, старый, проявил большой интерес к этому делу.

Сидней – китаец только по морде лица, а по образованию и образу мышления – сплошной англичанин.

Честно признаться, Сидней мне очень понравился своей открытостью:

– говорит то, что думает;

– говорит только то, что достоверно знает;

– всегда отвечает на заданный ему вопрос, чтобы удовлетворить интерес спрашивающего, а не с желанием показать себя.

Он очень быстро выполняет ретроградную холедохопанкреатографию. Очень аккуратно делает лапароскопическую холецистэктомию (это хорошее качество – действовать осторожно на выезде, ведь в случае осложнения по причине торопливости мы сами же его и смешаем с грязью).

В своём докладе по хирургии рака пищевода он привёл очень честные данные – там нет никаких сверхдостижений, которые с завидным постоянством демонстрируют все нынешние докладчики.

Он очень скептически относится к идее трёхэтажного выколупывания лимфатических узлов при хирургическом лечении рака пищевода.

Он верит в роль H. pylori в патогенезе язвенной болезни. В то же время он верит в стволовую ваготомию при операциях по поводу осложнений язвенной болезни.

Сидней сейчас поехал в Крюгер-парк. Я ему сообщил о нападении львов на американку и дал в дорогу книгу Моше Шайна с рекомендацией перевести её для своих молодых врачей.

Сидней сказал:

– Конечно!

Я не понял, что он имел в виду: переведёт книгу за уикенд в Крюгер-парке, или как?

Сидней 17 июня побежит Comrades Marathon – 89 км… в этом году они бегут в гору – от Дурбана до Питермарицбурга. Первый раз за моё пребывание здесь я буду искать в многотысячной толпе участников марафона знакомое лицо…

Iatrogenic aortic injury

Вчера с нашим китайским коллегой тяжёлый стресс произошёл – день такой по расположению звёзд говнистый попался.

Утром рано делали лапароскопическую холецистэктомию гармоническим скальпелем (это нам фирмачи просто по случаю прибывшего заокеанского профессора привезли подержать чуть-чуть; но мы свой уже оплатили – вот-вот получить должны). Ну, попалась больная со спайками после предшествующих операций на брюшной полости. Китайский гость нервничает, а я ему:

– Да вы не тушуйтесь – это вам по вашему рангу именно «профессорский» случай подвернулся. Лёгкий-то случай и доктор Монсон сделает!

Ну, со смехом всё обошлось…

Второй случай – операция Льюиса… Там к профессору аж три наших чёрных доктора с хирургическими квалификациями помылись. Не буду врать, но я при всей моей любви к китайскому профессору про себя подумал:

– Ну, я это дело даже лучше оперирую…, а ко мне только Монсон и Роберту моются.

Несчастье случилось на торакальном этапе: при отделении опухоли бронхиального сегмента пищевода от аорты ствол средней пищеводной артерии оказался очень коротенький (я его обычно не перевязываю, а прошиваю). Стали его перевязывать – убежал сосудик. Стали его зажимами в кровяном болоте хватать – ещё больше потекло. Ассистенты-то говёненькие… Пока там профессор пальцами дырку заткнул, попросил кровишку подлить – утёкло-то её 1300 мл только в банке, а сколько промокали тампонами – только Богу известно…