Я обрёл бога в Африке: письма русского буш-хирурга

141. Внедрение в частную практику: мне не нравится доктор Слоуэн – я люблю его

Первый и единственный чёрный хирург на Лимпоповии Тхлелане Лоуэн – мой друг. Он ввёл меня в местный частный госпиталь. За свою потрясающую медлительность при операциях коллеги и медсёстры прозвали его «доктор Слоуэн» – «медленный доктор». Тхлелане на это не реагирует.

– Я не имею права на ошибки, Слава…

Я добавляю мысленно: «И я тоже, мой друг».

Я попросил Тхлелане не звать меня на ночные операции, а приглашать в качестве ассистента доктора Монсона. Последнего я предупредил:

– Тхлелане медлителен, но ты не делай ему никаких замечаний. Для тебя сейчас важно тихо-тихо ужом вползти в частную практику. Наберись терпения.

Игнат сказал:

– Да, да… Я знаю… У Лоуэна проблемы: медицинские страховые компании отказываются оплачивать госпиталю счета за сверхдлительное использование операционной по поводу простых операций. Руководство госпиталя уже предупреждало Лоуэна.

Одна из длительных операций Лоуэна – формирование артериовенозного анастомоза на запястье у больных с хронической почечной недостаточностью… Профессионалу легко себе представить тонкость этой довольно простой операции и трудно поверить, что на неё у Лоуэна уходило до трёх часов.

И вот через день после «бабушки» Игнат сообщает мне:

– Слава, меня попросили наложить артериовенозный шунт… Через три часа, ага?

– Ага…

…Исполнение Игнатом операции наложения артериовенозного свища (это, собственно, было даже две операции – на запястье и на локтевой ямке) напоминало мне анекдот про чукчу-хирурга: «А-а-а, ба-ааа-алин, опять не получилася…».

Эта операция у хирурга стоит 350 долларов. Не знаю, что сможет получить за свой «эксерсайз» Игнат, но моё ассистирование стоит 130 долларов, и я их надеюсь получить. За все такие операции в исполнении доктора Слоуэна я свои ассистентские исправно получал. Я не могу сказать, что мне нравится Тхлелане – я просто люблю его…

142. Послеуниверситетский тренинг врачей в ЮАР

Когда я решился отправиться в ЮАР, у меня не было ни малейшего представления о том, как готовят врачей в этой стране, как функционирует служба здравоохранения. В мыслях я так видел свою нишу в обществе медиков ЮАР: «Буду руководить практикой студентов в каком-нибудь отдалённом от больших центров госпитале…».

Мой друг-и-босс, профессор Андрей Маховский, сейчас (на три месяца) – и.о. декана медицинского факультета Университета Лимпопо, а меня, своего постоянного зама, на эти три месяца Андрей оставил заведовать хирургической службой госпиталя. Мне от этого поста ни денег, ни славы, поскольку у меня нет никаких прав – одни обязанности. Одна из них – обеспечение практики студентов. Таким образом, свою нишу в обществе медиков ЮАР я, похоже, угадал правильно…

В 1998 г я писал своему первому учителю хирургии профессору Б.Д. Савчуку, который в силу своего поста научного руководителя Кремлёвской больницы был в дружеских отношениях с Са-ааа-амым Главным Хирургом России академиком В. Савельевым:

– БД, переговорите с академиком Савельевым… Я готов взять на себя бесплатно роль декана по практике российских студентов на юге Африки – Ангола, Мозамбик, ЮАР, Свазиленд, Лесоту, Ботсвана, Замбия, Зимбабве…

БД с академиком переговорил и сообщил мне:

– Слава, докладываю реакцию Са-ааа-амого Главного Хирурга России на твоё предложение: «Боря, а на хера тебе это нужно?».

Тем не менее, мне удалось и Савчука привезти сюда для поработать, а сейчас – четырёх экс-советских хирургов. Не будем выяснять во сколько раз (в долларах) они почувствовали себя мужчинами, будем считать их хирургический рост…

Они отработали в Лимпоповии ровно год. Каждый из них за это время выполнил примерно одинаковое количество операций – в среднем 350. Операции различной сложности – от шеи через грудную клетку, живот и прямую кишку до пальцев стоп…

Высокая практическая нагрузка у них сочетается с напряжёнными занятиями для сдачи экзамена в Медицинский Совет ЮАР, что позволит им искать работу в любом госпитале страны[65].

Ниже – список учебных мероприятий, на которые направлялись наши доктора за прошедший год…

Quintiles GCP Workshop for Investigators

Polokwane, Ranch Hotel

June 5, 2004

Controversies and Problems in Surgery: Symposium

Pretoria, University of Pretoria

Oct 1–2, 2004

Wits Basic Surgical Skills Workshop

Polokwane, Polokwane Hospital

Sept 1–3, 2004

Ethicon Prolene Mesh Hernia System Workshop

Polokwane, Polokwane Hospital

2005

Ethicon staplers and harmonic scalpel workshop

Pretoria, Onderstepoort Veterinary Institute

June 3, 2005

Ethicon Laparascopic Anti-reflux Surgery Workshop

Pretoria, UNITAS Hospital

June 24, 2005

ISS/SIC 41st World Congress of Surgery

Durban, International Convention Center

Aug 21–25, 2005

Wits Advanced Trauma Life Support Course

Polokwane, Polokwane Hospital

Oct 5–7, 2005

Eticon Laparascopic Suturing Workshop

Johannesburg, Wits Medical School

Nov 24–25, 2005

…Через 6 часов молодые хирурги экс-СССР уезжают из Лимпоповии в Дурбан (Ква-Зулу Натал) на 41-й международный конгресс хирургов…

Они эту поездку заслужили… Вот так, по-моему, нужно готовить хирургов, а?

143. Хирургический «тренинг» в СССР

Вспоминаю свой хирургический «тренинг» в СССР…

Я стал заниматься хирургией во 2-м МГИМО им. Пирогова с третьего курса. Честно говоря, хирургическую стезю в медицине я выбрал совершенно случайно…

Я всегда хотел стать микробиологом – прочитал взахлёб несколько изумительных книг о научных-и-человеческих подвигах людей этой профессии.

Однако занятия в научном студенческом кружке по микробиологии проводились только до 7 часов вечера, а я после лекций мчался на работу в бак. лабораторию – жил только на стипендию и архискромную зарплату бак. лаборанта…

Основные часы занятий членов ВСНО (Всероссийского студенческого научного общества) по хирургии проходили во время ночных дежурств их руководителей – таким руководителем у меня был ассистент кафедры общей хирургии Борис Дмитриевич Савчук.

Савчук также проводил экспериментальные работы по субботам – меня это очень устраивало.

Мы с БД во славу науки загубили некоторое количество бездомных собак. С его помощью я стал что-то даже «оперировать» на людях после четвёртого курса. Всё это привело к появлению моей фамилии сначала в сборнике научных трудов студенческой конференции, а потом в журнале «Хирургия». Первое в жизни прочтение своей фамилии под научной статьёй в серьёзном научном журнале[66]…

Удовольствие по силе близкое к половому, скажем сильнее – прямо-таки оргазмическое…

* * *

Б.Д. Савчук убедил профессора Савельева в возможности поставить мне «отлично» по хирургии без экзамена. Никаких моих заслуг в этом не было – Савчук просто выдал мне огромный аванс[67], который я вынужден отрабатывать по сей день…

Отметку отличную мне академик благословил, но оставить меня на кафедре после окончания института отказался – взяли смазливую девицу, которая, по словам БД, «кому-то хороша дала». Надо мной нависла ужасная перспектива быть направленным «в распоряжение Мосгорздравотдела» – работать врачом районной поликлиники.

На предварительном распределении моя физиономия чем-то приглянулась «закупщику» из «космоса»:

– В аспирантуру в НИИ медико-биологических проблем пойдёте?

Это всё-таки был путь в науку:

– Пойду… – согласился я, хотя прекрасно понимал, что я не могу работать в военизированных системах.

При окончательном распределении ко мне приценился новоиспеченный доктор наук, заведующий отделением торакальной онкологии МНОИ им. П.А. Герцена некто Анатолий Николаевич Пирогов:

– Торакальным хирургом хочешь стать?

– Да я всегда в абдоминальные хирурги мечтал. – нерешительно промямлил я.

– Дурак, счастья своего не понимаешь… – напирал Пирогов.

Счастье, действительно, могло вот-вот ускользнуть:

– Соглас-с-сен! Но мне вроде как в аспирантуру в «космос»…

– Беги, позвони и откажись – твоё право!

Мы ни черта не понимали ни в должностях, ни в системе формального тренинга на специалиста, не до конца осознавали необходимость получения диплома специалиста – после сдачи экзаменов… после прохождения хорошо продуманного курса систематического обучения…

В МНИОИ им. Герцена не было ни систематических занятий с ординаторами, ни серьёзных экзаменов… Да и нас, набранных со студенческой скамьи в отделения института на должности врачей различных отделений, никто и не собирался учить. Нас набрали, во-первых, работать, а во-вторых, делать науку…

Пирогову нужно было делать науку – без неё он не мог стать профессором. Он быстро-быстро раздал нам темы: «Готовьте кандидатские диссертации».

Он купил меня с потрохами этим своим ««Готовьте кандидатские диссертации». Я торчал в отделении с утра до поздней ночи – обсасывал истории болезни, архивные материалы[68], больных…

Анатолий Сергеич Мамонтов – этот профессор должен быть ещё в живых в МНИО им. П.А. Герцена – был, пожалуй, для меня большим учителем, нежели профессор Пирогов. Он спрашивал во время операции:

– Хочешь оперировать? Ну, давай…

И дальше просто смотрел, как бы я чего лишнего не отрезал…

В тот злополучный день Сергеич дал мне выполнить диагностическую переднюю парастернальную медиастинотомию для биопсии лимфатических узлов у молодого чёрного африканца из Сьерра Леоне. Эту операцию я уже делал несколько раз, и меня не смущало присутствие в операционной директора МНИОИ Сергея Сергеевича Сергеева, колченогого сибиряка – не расстающегося с мундштуком даже в операционной и не упускающего случая «прищучить» какую-нибудь оттопыренную женскую задницу. Наркоз давала экзальтированная девица – предмет его внимания…

Разрезаю кожу – Сергеич электроножом быстро коагулирует мелкие кровеносные сосуды. Не кровит…

«Хороший я хирург!» – мысленно нахваливаю сам себя.

Резецирую хрящ ребра… Прохожу пальцами в средостение… Должна быть пульсируюшая аорта… Аорты нет.

– Анатолий Сергеич, я что-то аорты не нахожу… – сникаю я…

Сергеич запускает два пальца в средостение… И обращается к заменившему девицу-анестезиолога профессору Белякову, мирно беседующему с директором института:

– Павел Дмитриевич, как давление у больного?

– Те-те… – отвечает профессор – Ты оперируй давай, а за давлением я сам посмотрю.

– Паша, ёпть… Я тебе серьёзно говорю – мы сердечной пульсации не находим!!!

Дальше всё происходило, как говорится в русской сказке: «Тырь-пырь, растопырь…».

Все забегали, задёргались… А ребёночек-то… негр то есть… мёртвенький оказался.

Ну, мы ему быстро-быстро грудь открыли – прямой массаж сердца… Завели мотор…

Закрыли мы все дырки на теле пациента и поместили его в реанимационное отделение.

Через неделю африканец помер. На вскрытии присутствовали работники посольства Сьера-Леоне. Нашли диссеминированный туберкулёз с поражением надпочечников. Была и острая язва желудка…

На эту язву пытались списать смерть больного при разборе случая на патологоанатомической конференции института.

– Доктор Рындин недостаточно обследовал больного – он не распознал кровотечение из язвы желудка, – так заявил директор.

Мне не хотелось так легко поддаваться колченогому – было очевидно, что он пытается выгородить приглянувшуюся ему бабёнку-анестезиолога.

– Сергей Сергеевич, у меня другая версия. К моменту операции у больного не было желудочного кровотечения. После реанимационных мероприятий при перекладывании больного с операционного стола на кровать у него была непроизвольная дефекация – это был нормальный стул. В случае предшествующего кровотечения была бы мелена. Мне представляется, что сердце больного остановилось либо до нашего кожного разреза, либо тотчас после него.

Меня поддержал Женя Левитэ:

– Да, у больного после реанимации был стул – и это не было меленой… Нельзя не учитывать туберкулёзное поражение надпочечников. А язва – следствие послеоперационного стресса.

От наскоков директора мне удалось отбиться, но настроение было испорчено: я прекрасно понимал, что директора такие вещи молодым не прощают.

У нас, «торакальщиков», заведено было – не расходиться по домам, пока последняя операция не закончится. Шеф говаривал:

– Вы можете потребоваться на помощь в любую минуту!

Ну и молодых докторов этот спекулятивный лозунг как-то даже возвышал над нашей нищетой…

Нередко случались ситуации, когда «последняя» операция задерживалась допоздна – особенно, если это была ре-торакотомия. Когда всё, наконец, благополучно завершалось, оперирующий хирург открывал в ординаторской сейф с запасами для общих знаменательных событий.

Извлекались на свет божий две-три бутылки коньяка, двух-, а то и трёхлитровая банка чёрной икры – самодельный продукт с берегов Каспия. Самый младший бежал к буфетчице тетё Маше за чёрным хлебом, стаканами и ложками – икру нужно было есть большими столовыми ложками. Коньяк разливали в гранёные стаканы, при этом протесты типа «Что вы, что вы – мне так не наливайте!» всерьёз не воспринимались.

Наш Пирог затоковал после первого же стакана:

– Ах, ребята! Давайте выпьем за будущих наших профессоров – профессора Трахтенберга, профессора Мамонтова, профессора Рындина…

144. Рогатые души церковников против убийц в белых халатах

На форуме сайта Бориса Горелика по ходу разговора на тему «Медицина в ЮАР: государственная и частная» вдруг разгорелся типичный русский срач (другого слова не могу подобрать) на тему, скажем: «Даже церковь против прививок»… Притянули за уши какой-то фильм…

Вот отпор одного из участников форума по этому поводу:

«…о фильме, собственно… Он снят «православным» режиссером и спонсирован церковью. Все свидетельства и «доказательства» в нём можно в целом охарактеризовать как безграмотный бред. Это всё проявление одного и того же – разгула идиотизма: шоу Малахова на центральном телевидении, Чумаки и Кашпировские, экстрасенсы и целители на каждом углу… Церковь, когда начинает вещать на медицинские темы, от вышеупомянутых «целителей» ничем не отличается – всё вместе это называется мракобесием…»

Я прекрасно знаю о бесполезности просвещения участников такого рода дискуссий, но поскольку я был зачинателем темы «Медицина в ЮАР: государственная и частная», мне пришлось сказать пару слов…

* * *

Как говорят у нас в Полоквановке:

– Hi! Всему спорящему сообществу…

Несколько замечаний по ходу спора.

Первое.

Не совсем понятно, какое отношение имеет разгоревшийся российский научно-православный кухонный диспут о вреде прививок к теме «Медицина в ЮАР: государственная и частная».

Второе.

На эту тему есть гораздо более приличная видео-конференция, условно назовём её так, по адресу:

Vaccination – The Hidden Truth refuse vaccination.

How vaccine damage can be evaluated and…

45 min

http://video.google.com/videoplay?docid…2913965744

У меня есть подозрение, что обсуждаемый на русском сайте «фильм православного режиссера, спонсированый РПЦ» есть компиляция идей, подобранных в англоязычной части Интернета.

Очевидно, что успех современного медицинского сервиса зависит, помимо всего прочего, и от уровня образования… нет, скорее – культуры клиентов, то есть потребителей этого сервиса, которых в быту принято называть нашими пациентами…

Медицина ныне стала не только дорога, как и всякий другой овёс нашей жизни, но и сложна неимоверно – без тщательной подготовки не всякий врач сходу даст ответ на заковыристый вопрос обывателя, полазившего по Интернету.

По Интернету много ходит всякой бредятины типа «вакцинация таит опасность внедрения ДНК коровы в ДНК вакцинируемого ребёнка с получением рогатой человеческой души»…

На всех душевнобольных родителей объяснений не напасёшься.

Бывают ли осложнения вакцинации?

Разумеется, бывают.

Осложнения прививок могут случиться как в руках личного врача, скажем, Президента США, так и в руках академика по вакцинации с мировым именем.

Однако статистически мировой «доход» от вакцинаций в миллионы раз превышает «расход».

Понятно, что родителям ребёнка с осложнениями вакцинации наплевать на статистику – у них боль за своё кровное чадо.

Их необходимо понять, и всем миром нужно попытаться помочь им в их несчастье.

Статистика неприменима к каждому отдельному пациенту.

В термин «культура пациента» входит понимание им того факта, что любое вмешательство на теле человека несёт в себе ту или иную долю риска. Любое!

Это нужно понимать, а не кликушествовать.

Третье.

Нынешние священники всех конфессий порой лезут в дебри нашей жизни, для понимания которых у них просто ни образования, ни мозгов не хватает. Отцы РПЦ всех уровней после долгих лет отлучения от социальной жизни российского общества довольно часто допускают ужасающие ляпсусы.

IMHO, их нужно перед выдачей дипломов годик на воде и хлебе держать – зажрались.

145. В научной карете прошлого далеко не уедешь

Анатолий Иваныч Пирогов – парень из костромских лесов, прихвативший кусок войны в роли военного фельдшера – использовал для завоевания своего места под небом Москвы любые средства. Все хлебные места в НИИ Онкологии основатель учреждения Н.Н. Блохин раздал своим землякам из Нижнего Новгорода и прихлебателям. Пирогов жаждал быть прихлебателем, но Блохин им брезговал.

«Мы пойдём другим путём!» – сказал Пирогов. И пошёл на грязную работу секретаря парткома института. Против такого самоотверженного поступка Блохин устоять не смог, но сплавил новоиспеченного доктора наук Пирогова с глаз долой в МНИОИ им. Герцена, где освободилось место заведующего отделением торакальной онкологии. Но через 5 лет в том же институте освободилось место директора[69]. И всесильный Блохин направил туда своего любимца профессора Б.Е. Петерсона. Петерсон принял место с условием, что оттуда уберут Пирогова, которого он терпеть не мог.

Пирогова вернули в ВОНЦ АМН СССР на роль заведующего отделением торакальной онкологии с наказом забыть свои замашки «зам. директора по науке» и тихо-смирно пахать своё хирургическое дело.

Я вернулся из Нигера, одарил Пирогова визитом преданности: пополнил его коллекцию колющего-и-режущего оружия парой туарегских мечей, а в ларец украшений его супруги бросил несколько побрякушек дешёвого золота Сахеля. Пирогов представил меня профессору Н.Н. Трапезникову, правой руке Н.Н. Блохина по кадровым вопросам:

– Вот… человечек…

Так я и получил скромное место младшего научного сотрудника отделения торакальной онкологии ВОНЦ АМН СССР. С Пироговым мы договорились, что я буду работать над докторской по комбинированному (лучевому и хирургическому) лечению рака пищевода. С энтузиазмом я принялся за работу.

Однако Дима Ширин, мой приятель со студенческих лет, охладил мой пыл:

– Ты потише со своим пищеводом… Пирог твой по приходу прооперировал несколько больных раком пищевода, чуть ли ни все они благополучно врезали.

Блохин стал смотреть на Пирога косо.

Вскорости после моего начала работы в Центре Пирогу дозволили съездить в США – посмотреть и поучиться. После него в те же края поехал сам Блохин.

Американцы спросили Блохина:

– А как у вас с хирургическим лечением рака пищевода?

– Да так же плохо, как и везде, – ответил Блохин.

– Ка-ааа-ак?? – с деланным изумлением ахнули американцы, – А ваш профессор Пирогов тут докладывал, что он получил 40 % пятилетней выживаемости после операций[70]…

За такое перенесённое в США унижение Блохин долго топтал ногами Пирогова на утренних конференциях и требовал представить клинические доказательства на Учёном совете Центра. Пирогов попытался представлять данные МНИОИ им. Герцена, на что резко возразил профессор Петерсон: – По какому праву материалы моего института представляет сотрудник ВОНЦ???

Привычка директора ВОНЦ АМН СССР топтать профессора Пирогова перенеслась и на меня – «человечка Пирогова». Следует отметить огромное отставание СССР как в развитии материально-технической хирургической базы, так и в подготовке хирургов – только отдельные клинические центры страны имели более-менее приличное современное оборудование, а единицы блистательных отечественных хирургов не могли улучшить плачевное положение хирургической службы в целом по стране.

При строительстве Онкологического научного центра Блохин уделял большое внимание исследованиям нехирургических методов лечения рака – химиотерапии и лучевой терапии. Такая однобокость привела к отставанию Центра по сложной хирургии рака. Сам Блохин считал себя большим хирургом и нетерпимо относился ко всем, кто пытался освоить области хирургии, в которых академик не успел блеснуть. Было не совсем приятно наблюдать разносы, устраиваемые Блохиным, например, доктору Итину – единственному хирургу Центра, выполнявшему сложнейшие операции по поводу рака поджелудочной железы.

У меня были основания считать Блохина довольно неважным хирургом – я изучал архивы Центра и протоколы аутопсий умерших после операций, в том числе и после операций звёздного академика.

Каждый хирург в глубинах своей души хранит в мельчайших подробностях все свои неудачи – успехи запоминаются лишь в общих чертах. Часто помним мы и имена загубленных нами пациентов… Больной Паткин поступил в наше отделение по поводу рака пищевода небольшой протяжённости. В соответствии с условиями проведения исследования он попал в группу чисто хирургического лечения, и я включил его в список операций в один из дней.

На утренних конференциях Блохин пробегал глазами длинный список запланированных операций и выдёргивал хирургов доложить того или иного больного. Понятно, что особой чести удостаивались хирурги, поставившие в список сложные операции.

Больному Паткину планировалось удаление поражённого опухолью пищевода и замещение его длинным (32 см) трубчатым стеблем, выкраиваемым из большой кривизны желудка. Такие операции выполняли в три этапа – сначала оперировали на животе для подготовки желудка к замещению пищевода, потом открывали грудную клетку для удаления поражённого опухолью пищевода и помещения в его ложе желудка, а завершали хирургическое вмешательство на шее – для соединения остатков пищевода с желудком; на всё про всё уходило до 6 часов.

Блохин выдернул меня на трибуну:

– А почему не лучевое лечение?

– Н.Н., на сегодня в мире ещё никто не доказал, что лучевой метод лучше хирургического. Мы проводим запланированное исследование по сравнению всех трёх методов – лучевого, хирургического и комбинированного лучевого-и-хирургического. Больной был рандомизирован в группу чисто хирургического лечения.

После нескольких выпадов Блохин заключил:

– Ну, ладно – завтра доложите.

У меня в ассистентах был нынешний директор Онкологического Центра России, академик всех академий страны, профессор Михаил Иванович Давыдов, который тогда для нас был просто Миша, а для всех обожавших его женщин Центра ещё проще – «Михасик».

Операция эта была у меня достаточно отработана, и всё шло довольно гладко. Однако в хирургии не бывает «простых» операций, бывают «сложные» осложнения. На заключительном этапе операции мне захотелось дополнительно укрыть 64-сантиметровую линию механических швов на желудочном стебле кусочками сальника…

Лучшее – враг хорошего! Я проколол внутриорганную артериальную ветвь – в стенке стебля быстро развилась гематома, потом посинел и сам стебель. В результате замещение удалённого пищевода не состоялось – операция была завершена с выведением остатков пищевода на шее и питательной дыркой в желудок на животе; теперь восстанавливать пищевод у больного можно было только толстой кишкой примерно через полгода.

На следующий день Блохина при входе в Центр уже поджидали его прихлебатели с сообщением об осложнении у «человека Пирогова».

На конференциях Центра председательствовали три человека – три «Николаича»: сам глава нижегородской медицинской мафии Николай Николаевич Блохин, нижегородец Николай Николаевич Трапезников и костромчанин Вадим Николаевич Герасименко (безвредный выпивоха – сын известного в прошлом профессора, про которого острый на язык Михасик говорил: «Природа отдыхает на детях»). По команде Блохина: «Ату его!» – любого проштрафившегося хирурга начинали есть поедом три Николаича и все, кому не лень, из зала. «Герою» такой конференции сочувствовали: «А, у тебя сегодня сексуальный день?» Отбиваться было бесполезно и даже неприлично, полагалось только «крякать» от удовольствия. По этому поводу молодые сотрудники говаривали: «На такие конференции нужно идти не с тремя мудрыми головами, а с тремя жопами – быстрее отделаешься».[71]