Звезды под твоим окном

– Доброе утро барыня! – молодец в белой косоворотке и синих шароварах с черными сапогами, робко улыбаясь, подкрался к Варе, и схватил коромысло. Ноги его чуть подкосились под весом полных вёдер и деревянного коромысла, но он умудрялся глаголить, – Я прошу прощение за вчерашнее, но мне в любом случае придется разговаривать с вашей семьей!

Варя быстро узнала в нем хлопца из приезжих коммунистов, которые рыскали по селу весь день, а вечером шарились в лесу как бродяги. Они подходили к дому, на крыльце коего их углядел Отец.

– Здорова, Степан! Меня Алексей звать если что. Будем знакомы. – Молодец поставил коромысла и пожал руку Отцу. Они заговорили, – Я хочу вас подробнее расспросить о вашем госте, в лес бежал который. После того, как он в лес бежал вы не видели его больше?

– Не видел, в деревьях будто утонул. Но может, кто его видел из деревенских, потому что я потом с этой чертовкой разборки наводил! – он грозно кивнул в сторону Вари. Внутри у нее все скукожилось, в голове всплыли сцены из детства, когда он розгами сек ей спину за не кушаный хлеб, за походы в лес с подругами, за какие-либо попытки возразить. Отче никогда не был справедлив ни с мамой, ни с Варей. Теперь же он каждый день приговаривает, что если Варя, эта порченая сука не выберет себе жениха на следующую Масленицу, он выгонит ее на мороз помирать с голоду, потому что если сытую увидит на Селе, сразу забьет кнутом как пряженную лошадь. Частенько у Вари выветриваются эти воспоминания при более-менее удачном досуге на свежем воздухе, но вот Степан напомнил об этой жалкой участи и приезжий коммунист уже не выглядит таким чуждым. Народный наряд на нем даже чем-то притягивает.

– А вы чего это нацепили на себя наши одежды-то? – Степан оглядел его с головы до пят.

– Решил без своей формы государственной сунуться к вашим, а то гляжу, вы тут не очень дружелюбные к новым людям. Да еще и из государства.

– А кто ж их любит-то чужих? Мало ли чего от них ожидать. Вышел из леса этот обрубок и вон чего натворил: Людей погубил, кровь мою попортил, вас навлек…

– И то верно! А «обрубок» почему? – Алеша отпил из ведра водицы.

– Да маска у него на пол лица была, видать ветеран какой, наверняка лицо изувечено все. Наказал Бог язычника!

– Сможете маску описать? – Алексей достал записную книжку и карандаш из сумки, свисающей через плечо.

– Ну, маска такая… Лицо повторяет полностью. С виду и не отличить от целого лица. Да еще и глаголит так чудно: Трактир ему подавай.

– Трактир? – Алексей задумался, случайно глянув на Варвару, которая ловила его взгляд. Как поймала, скромно заулыбалась. Он ответил взаимностью, но думу не оставил. А думал он о глубоком детстве, когда мог слышать это старинное слово. Ненароком приходишь к мысли, что человек из того времени что-то забыл в этой глуши…

Варя думала, как еще привлечь внимание молодца. Сыром в этой мышеловке может послужить только информация об Иванушке-полумесяце. Она до сих пор ощущает в недрах своих его присутствие, словно он где-то поблизости наблюдает за ней. От этого прижаться к Алексею захотелось вдвойне.

– Я могу отвести вас на то место, где он… надругался надо мной, – Варя встряла, сама не зная зачем.

– Цыц! Девка дрянная! – крикнул отец, замахнулся на нее, но Алексей вмешался.

– Ну, папаша вы уж слишком строги с дочерью после такого! – сказал он, схватив за руку Степана, – Наоборот нужно ее успокоить как-то, приласкать что-ли по-отечески. А ты что? Издеваться вздумал? Смотреть на это спокойно не могу…

Мать все это слушала и тоже заголосила:

– Парнишка-то правильно говорит! Степан, ты уж сильно много на себя берешь!

Сопротивляться всем им Степану стало трудно, и он поник головой. Затем взглянул на дочь: Она почти прижалась к Алексею, подрагивая. Оглядел Алексея, который стойко защитил дочь его. Возможно, со временем удастся заручиться поддержкой из города, опутать деревенскими связями этот оплот Сатаны и спасти… Ведь, чтобы не принимать одну из сторон нужно сделать ее частью себя.

– Хороший парень… – шепнула ему жена на ухо, и дошло до него, что наконец-то Бог послал достойного мужа для дочери его. «Слава тебе господи!» – взмолился он мысленно.

– Ладно, идите по добру по здорову! – Степан окрестил молодых людей перед походом в дикое место.

Алексей удивленно окинул взглядом всех троих и медленно побрел за Варей в лес.

– Странный у тебя какой-то отец, – сказал он, когда Варя вела его через поляну. Иногда оборачиваясь, Алексей до сих пор видел, как родители Вари смотрят на них с крыльца.

– Еще какой! – то ли испуганно, то ли шутливо откликнулась Варя, взявшая за руку Алексея, что слегка насторожило. Она высматривала что-то в лесу, сбавляя шаг.

Наконец, они добрались до красного дуба. Варя подрагивала от ветра.

– Здесь он догнал меня… Я упала возле этого дуба и… – она обхватила себя руками и задрожала сильнее. Алексей захотел унять ее дрожь и приобнял.

– Понимаю, это тяжело пережить. Сколько тебе?

– О-осемнадцать. – Выдавила Варя, положив подбородок на плечо Леши, чему тот подивился, но спугивать не стал девку, пожалел. – Знаешь, как я на самом деле люблю эти леса? Только здесь я могу полностью оставить все земные тяготы и побыть вдалеке от всей суеты.

– Побыть наедине с собой это полезно иногда. В городе с этим проще: у каждого своя квартира или хотя бы комната. У меня вот квартира небольшая, зато никто не мешает, когда нужно переварить накопленное за день. Сбросить хоть на время с плеч всю ответственность за мир, который меняется, в том числе и с твоей помощью. А как так получилось, что ты отдалась ему?

– Он сам взял меня, хорошо, что живой еще оставил! – углядев в его вопросе упрек своего отче, как и упрек любого мужика, Варя возмутилась, – Ты думал, я ноги перед ним раздвинула?

– Нет, конечно! – Леша замялся, сопротивляясь желанию отвернуть голову. Он рефлекторно ощутил и вину и чтобы ее загладить снова приобнял Варю, которая прониклась теплом его тела. Их взгляды сошлись, и Варе почему-то стало легче, приятнее преодолевать себя в охмурениях этого приезжего, – Но просто вы так далеко от дома ушли…

– Он грозно смотрел на меня, потом погнался. Побежала, куда глаза глядят. Было темно уже… – Варя коснулась Лешиного плеча. Такое твердое оно обнадеживало в темнеющем лесу. Спасение она найдет в этом мужчине – очевидность этого бьет сейчас ключом, страстным ключом… Она оглядывалась за дуб, ветер дул именно в ту сторону. Варя снова взяла парня за руку, – Пойдем дальше!

– Зачем? – Леша напрягся еще сильнее, – Начинает темнеть, батя твой заволнуется, да и опасно здесь…

– Не заволнуется! Ведь ты со мной! – она вела его вглубь лесного лона, приближая к пламенному цветку Перуна, стеблями которого явились три абсолютно голых девицы, пляшущих вокруг костра.

– Чего же ты так долго, сестра?! – кричала одна из них.

– Пойдем отсюда! – Алеша хотел было развернуться, но Варя впилась в его губы, засасывая его в этот ведьмин хоровод.

– Не трусь, это мои подруженьки… – шептала она.

– Какого война ты к нам привела! – подруги плясали голышом вокруг одетых Леши и Вари, – Раздевайтесь, скорее!

Подобно бешеному вихрю, подруги срывали с них одежду, одаривая Лешу поцелуями по всему телу, лаская его в самых укромных местах. Затем они легли посреди хоровода возле теплого кострища, лишь раздуваемого ветром.

– Великий голод подарил нам кое-что полезное! – обнаженная крестьянка помешивала в котле какую-то жижу, – Восславим же наших предков и великого Перуна! Испейте зелье из пламенного его цветка!

Подняв голову, Алеша увидел в котле круговорот темных колосьев.

Варвара осыпала его поцелуями, он перестал сопротивляться и начал отвечать взаимностью. Затем голые барышни наклонились к предмету их культа и начали облизывать кончик Лешиного плодородного источника.

Варя выпила наполненный черпак. И поднесла его к устам Алеши, который отводил голову.

– Испей! Испей! – кричали девицы, и крик их стал походить на боевой клич – Испей! Испей!

Леша осушил черпак, через силу проглотив содержимое. Деревья закружились над головой, а небо сгустилось сумерками. Девицы в полутьме обернулись рогатыми нимфами, одна из которых высовывала длинный язык, обвивая им кладенец война, и доводя его до великого стояния. Вслед за куличом Алеши лесные нимфы поднялись над избранниками леса. И все трепетно наблюдали, как извергается плодородное млеко из вершины пасхального кулича.

Центральная нимфа начала произносить заклинание: «Пеи пизда и сѣкыль!»

Они повторяли заклинание пока Варвара не села на приготовленный кулич. Она медленно погружала в себя Алешу, вращая тазом. Через мгновенье Алеша узрел цветочные розово-белые крылья, растущие из ее спины. Лес за пределами Вари постепенно размылся, словно она воспарила на крыльях, унося их обоих ввысь. Рыжие волосы то текли водопадом куда-то вниз, то пламенем слегка сдувались назад за спину. Небесная темно-голубая бездна разверзлась над ней. Алексей вновь ощутил себя в кино. Мурашки покрыли его тело, когда их с Варей земное тело мчалось навстречу телам небесным, готовясь слиться в свадебном танце. Алексей приподнял голову ближе к извивающейся Варваре и страстно прошептал:

– Что хочешь, отдам если… скажешь, видела ли ты раньше в деревне подозреваемых?

Варя захохотала, вторя подругам, и цветки начали отлетать, растворяя крылья в ночи.

– Тот, которого убили в лесу, появлялся здесь не раз и частенько захаживал в… – Варя застонала, продрогнув, – горелую церковь!

Свидетелем этой брачной ночи оставался лишь темный лес и голубое звездное небо.

Как они выбрались из леса Леша не помнит и вспоминать не хочет, но во взгляде Степана ничего такого осуждающего не наблюдается. А вот Пивоваркин к похождениям отнесся должным образом:

– Ты сюда не с бабами местными развлекаться приехал! – кричал он на всю палатку, товарищи вокруг тихо хихикали.

– Я выведывал важную информацию, товарищ лейтенант… – Алексей достал книжецу, – У второго подозреваемого на пол лица была маска, как у ветеранов войны. А убитый, оказалось, захаживал сюда неоднократно, и каждый раз посещал «Разинских» в церкви.

Подумав с минуту, Максим Викторович выдал:

– Нужно ждать сведений от врачей, которые латают нашего клиента… Так что запасаемся терпением! – комары один за другим присасывались к мясистой шее, а мысли о скором уезде из этой дыры присасывались к мозгу, отпадая с каждой выпитой рюмкой коньяка. Пивоваркин отдыхал, как мог.

– Обухов, к тебе тут селянин какой-то пришел! – Сержант просунул голову в палатку.

Выйдя навстречу зениту деревенского утра, Леша увидел Степана, стряхивающего пепел с папироски, большим пальцем.

– Слухай! – он пожал руку с каким-то еле уловимым торжеством, – Алеш, тебе ведь нравится Варька моя?

Мужицкие глаза блестели надеждой еще большей, чем в глазах колхозника. Времени на ответ с каждой секундой оставалось все меньше, хоть точно знать, когда собеседник приступит ко второй фазе допроса, не представляется возможным.

– Да и парень ты надежный! – Степан не стал дожидаться ответа, а ступил на невидимую дорогу, ведущую туда, одному ему известно куда, и незримым поводком повлек за собой Алешу, – Сразу видно и связи надежные в городе, а связи это всегда хорошо.

– Я просто расследую дело! – блеял Алеша, брыкаясь.

– Да и на мне ртов голодных меньше будет, – Степан уверенно пересекал село, собирая гостей, – Я ведь тоже Богу свое отслужил уже… Рукобитье и смотрины можно пропустить, я как тебя увидел, сразу все понял. Да и выкуп тоже с тебя требовать, дело такое. Главное в сохранности кровинушку мою береги!

– Отец, у меня ничего не было с дочкой твоей! Ты не правильно понял! – Алеша все блеял и блеял.

– Конечно, не было! Все только впереди еще! Эгей! Под венец еще вести девку-то! Плохо что-ли?

Поставленный ребром вопрос впился Леше в грудь, вызывая фантомные ощущения вчерашней ночи. Варвара оказалась билетом до ближайшей звезды. С Таней о таком можно было только мечтать. Да и работа высокооплачиваемая уже обеспечена. О будущем можно не волноваться, если только о коммунистическом. А к нему не только себя, но и ближнего надо подготовить. А Варя читать даже не умеет. Стало быть, нужно освободить ее из оков невежества! Ведь «Невежество – это демоническая сила» – писал Маркс.

Обдумывая все это, Алексей незаметно для себя оказался под венцом, держа Варвару за руку. Все село окружало их: На стороне Вари селяне вперемешку с кулацким элементом, по Лешину сторону – колхозники с оставшимися НКВДшниками. Пивоваркин угрюмо рассматривал водку в стакане, ожидая сведений из городского мира.

Варвара украшала пиршество своим золотистым домотканым кокошником. Одеяние ей подруги готовили весь девичник, пока она смывала в бане с себя греховность прошлой жизни.

А Алексей чуял в пропахшем сеном воздухе нарастающее бурление двух стихий, между коими оказался. Стороны постепенно вступали в контакт, чокаясь стаканами и перекатывая друг другу пасхальные яйца. Прикатилось и ему, Леше. Проследив траекторию, по которой катилось яйцо, он увидел Варвару. Они поцеловались и стали бить свои яйца: Варино оказалось прочнее.

– Ваша деревня либо будет поглощена лесом, либо колхозом! – говорил кому-то Пивоваркин, еле расплетая язык, – Недавнее происшшшшшествие это оотччччетливо показало!

Чижиков ему отвечает:

– Вам лишь бы поглотить! Коммуняцкая порода! Масленицу поглотить, Пасху поглотить, хозяйство мое поглотить! А жить-то как простому народу?

– Нечего водку жрать без меры! Страну отстсстсрстраивать надо!

– А чего же ты, товарищ порядочный нажрался-то сегодня?

Пивоваркин икнул:

– Я ожидаю дальнейшего хххода следстстсствияя!

– Уж не мою ли отобранную самогонку вы жрете, товарищ? – Чижиков разглядывал бутылку с мутно-белой жидкостью.

– Кого надо мы жрем! – Пивоваркин оттолкнул Чижикова. Затем готовые изничтожить друг друга они сцепились и внесли разнообразие в пиршество. Два ряда колхозников и остальных селян сошлись в хаотической схватке готовые свести счеты раз и навсегда без оглядки на завтрашний день. НКВДшники поснимали с себя оружие и фуражки, затем двинулись подавлять буйство: Огромной дубиной обрушились они на необузданного зеленого змея, который обхватил совокупного НКВДшника со всех сторон, пытаясь придушить. Засверкали ножи, топоры и вилы, сразу после чего раздался выстрел, приостановивший расползание слепой хаотической ярости по Селу.

– Угомонились все! – крикнул Алексей, еле унимая дрожь в голосе, – Иначе м-мне придется стрельбу на поражение открыть! У моих товарищей такие же есть! – он воздел «ТТ» к небу. Соратники Алексея вырвались из крестьянских толп и тоже схватились за оружие. Шаткий порядок воцарился вновь. Участники битвы потихоньку разбредались по своим углам, зализывая раны.

Варвара стояла в оцепенении, разглядывая «ТТ» в руке жениха. Красная звезда на рукояти внушала ей спокойствие и страх одновременно. Страх, оживляющий в памяти недавние отцовские розги и угрозы.

Эти смешанные чувства она вынесла с собой из деревни, когда дела мужа решились. Город встречал ее шумными фанфарами автомобильных рядов и бетонно-кирпичных громадин, пожирающих людей одного за другим. Когда же она сама оказалась в желудке подобного великана, узкие стены пищевода довлели над ней какое-то время, бесконечные проходы и изгибы выбивали почву из-под ног: В целом обстановка не менялась, но ощущение непрерывного движения не давало приложить силы к чему-то конкретному. Окна открывали виды на таких же великанов и железных зверей, внутри коих томился люд. Человек здесь стремился забраться как можно глубже внутрь своих творений, как можно большим количеством вещей отгородить себя от природы. Варя села у изголовья собственной кровати, сложив руки у колен и внимая течению вод в ближайшем трубопроводе. Так легче ожидать неизвестно чего в бетонной клетке из четырех стен. Компанию ей составлял цветок алоэ, одиноко ютившийся на подоконнике. Жених обещал вернуться скоро, когда оставлял ее здесь, и к счастью сдержал обещание.

– Ну как ты тут, не заскучала вдали от дома? – Алексей снимал фуражку в тамбуре.

– Нужно пообвыкнуться, остепениться… – Варя хотела закричать на мужа, но висевшая кобура отводила подобные мысли, – Как там работа?

– На счет работы одно скажу: Раскололся наш субъект! – Алексей саданул рукой об руку, – Говорит, что преступник угнал грузовик с несколькими ворами в сторону города, но какого – неизвестно, так что ты осторожней тоже тут, мало ли здесь где-нибудь притаился…

Муж задернул шторы возле окна, отрезав Варю от растения.

– Ты же шить умеешь? – спросил он, ощупав материю занавески.

– Ну, умею.

– А на швейной машинке?

– Такого не умею… – Варя приуныла.

– Не умеешь – научим! И будешь ты трудиться как достойный член общества! В школе только нужно обучиться, образование получить обязательно.

– На кой мне оно? Про машинку научите и хватит.

– Всесторонее развитие потому что! – Леша поднял указательный палец, взяв на себя задачу по наведению порядка в крестьянском уме.

Часто Варя смотрела на городскую зиму через окно с облегчением: На селе бы уже околела носить дрова в мерзлоте, здесь же водосточная труба, отопляя помещение, создавала доселе незнакомую, интимную обстановку, от чего стены уже не казались столь узкими, холодными и отчуждающими от мира. Муж приходил с работы уставший, и Варя ощущала, что нужно завязать разговор о чем-то, дабы не выглядеть белой вороной в собственной квартире, но чрезмерную осторожность в ней выдавали робкие призрачные передвижения по квартире, когда он дома, нарочитая услужливость на кухне, когда он, очевидно, мог и сам наложить суп в тарелку, и раз за разом повторяющиеся вопросы о работе.

– Да там не так уж и часто меняется что-то… – как-то изнуренно ответил муж на очередной такой вопрос, сосредотачивая рассеянный взгляд на Варе, – Ты чего боишься меня что ли?

Варя не знала, как отвечать и молчала, пытаясь не выдать свой усилившийся ступор. Муж коснулся Вариной щеки не сразу, когда поднял руку, так как она рефлекторно отвела голову. Медленно и осторожно он приближал ладонь к щеке. В движении руки и выражении лица Варя уловила на секунду ту же робость, что и в себе и, закрыв глаза, застыла, позволив себя коснуться. В деревне на нее нередко оставляли своих маленьких отпрысков старшие подруги. Она играла с ними, а когда они уставали, прикладывали себя у ее груди и засыпали. Вот и муж, изгладив Варе всю голову, хотел поцеловать, но снова наткнувшись на страх в глазах, ограничился объятием, из которого пытался получить максимум нежности. Варя гладила его по голове, которую он примостил ей на колени и заснул младенческим сном. Варя боялась разбудить его, точно лоснящегося кота, и начала утомлять себя думой, дабы быстрее уснуть вслед за ним. Последнее, за что зацепилась ее память и подбрасывала в топку сознания это грустный взгляд мужа: В нем улавливались нотки того разочарования, которое обычно сулит за собой развод, в случае Вари чреватый голодной смертью на морозе или возвращением в деревню к отче. Последняя перспектива уже выглядела скорее фантастическим страшным сном, нежели потенциальной реальностью, поэтому последующие контакты с мужем Варя принуждала свое тело подчиниться воле мужа, для пущей эффективности накатывала две рюмашки:

– Варь. – Улыбался он на выходных, скользя взглядом ниже ее головы, – Сегодня, может, в кино сходим?

Варя улыбалась в ответ и нападала на него первой, впиваясь губами и сплетая языки между собой. Валила его на кровать и раздевала. Он молчал и с интересом наблюдал, как она стягивала штаны.

– В кино-то сходим? – смеялся он, от щекотливых рук.

Варя в безмолвии делала массаж полового органа, так и не удостаивая мужа ответом, даже не поднимая к нему глаз. Когда же орган твердел, она снимала с себя одежду, и тяжелевшая от спирта голова грузным камнем тянула ее на дно мягкой, вязкой постели, руки сами шарили в темноте по голому телу мужа, обволакивая его со всех сторон, бесчувственные губы ласкали живот, грудные мышцы и шею, пока не добирались до мужеских губ, сцепляясь с которыми тонули в жадном глотке. Глаза при этом не видели нечего кроме обрывков того, что проецировалось в сознание прямо с мужских страстно-тихих уст. Проникновения немое тело не ощутило. Лишь просыпаясь по утрам в беспорядочном нагромождении нижнего и спального белья, овладевающий телом мозг додумывал с неприязнью произошедшее, затем переключаясь на домашние дела.

После сего акта муж начал налегать на супружеский долг, но летом исполнять его из-за слипшихся от жары тел было особенно неприятно и неудобно, поэтому Варя соглашалась на прогулку, после которой, как не странно, ничего не следовало. Чтобы вносить разнообразие в разговоры с мужем, Варя постепенно начинала выходить за рамки квартиры. Улица первое время текущей рекой грозилась унести ее далеко от дома, так что первые шаги делались под ручку с мужем, знакомил ее с ленинградскими достопримечательностями. Она впервые увидела бога, о коем слагали легенды городские жители, в том числе и муж. Лысый и гордо вздымающий подбородок стоял он в бронзовом плаще и прищуривался куда-то вслед за вытянутой рукой. Куда, Варя не понимала, пока не увидела вдали за клумбами какое-то здание через дорогу. Постройки в стиле классицизма более всего привлекали глаз и возвращали ее в детство, которого не было, точнее которое проходило по фотографиям, приносимым отче из города. Вот куда по-настоящему указывал Ленин.

Конечную цену, заплаченную за билет в городские хоромы, Варя постепенно начала осознавать с первыми спазмами в области таза, не дающими покоя во время уборки. По утрам в зеркале перед собой она заметила набухшие груди с коричневыми сосками, касания которых вызывало несвойственную остроту, ощущаемую обычно людьми с содранной кожей. Через время обнаружился и живот, растущий с каждым днем. «Понесла!» – с пугающей неопределенностью заключила она, кусая нижнюю губу. Алексей же оказался рад этой новости, буквально нося жену на руках. Маленький комочек мяса и плоти покинул ее измученное тело, и она взглянула в личико мученика: Розовое, искривленное чем-то средним между болью и недовольством, оно припадало к левой груди, опорожняя налитую, и под биение материнского сердца приходило в состояние покоя. Варя долго не могла привыкнуть к кровной связи с этим комком, посему имя ему выбрал отец. Он назвал его Женей.

Не успела Варвара оправиться после телесного истощения во имя маленького божка, как уже первого сентября в школе на нее набросилась свора гуманитарных и технических предметов в своем зачатке. Однако постепенно ее разумение переставало сопротивляться букварю и таблице умножения. С арифметикой в каком-то смысле было легче, так как предметы из ближайшего окружения поддавались счету. Но буквы! Эти хитрые инструменты, в прокрустово ложе которых нужно вкладывать собственную речь, на протяжении месяца терзали ветреную голову бедной и без того иссеченной барышни: Вначале было Слово, но состояло оно из букв, разглядывать которые Варвара научилась не сразу. Раз за разом она бездумно произносила звуки, начертание каковых видела на доске, затем литеры сливались в слова и предложения точно по заданному пути. Варя читала, громко и четко выговаривая каждое ударение, перед учителем коротенькие тексты до нужной отметки на время и не могла похвастаться особой успеваемостью, но однажды на литературе ей задали прочитать книгу, полноценный текст на многие страницы. «Я родился…» – первое, что прочла она, и внезапно услышала в голове голос, которого там не было отродясь, голос этот возник из пустоты и в пустоту же канул, как только она перестала читать. Она продолжила считывать вереницу слов, поддерживая этот огонь в себе. Теперь казалось, что если остановиться, глас замолкнет навеки. Он озвучивал Варваре все, что было написано в книге.

«Мы гребли к берегу с камнем на сердце, как люди, идущие на казнь…» – отрывок этот выжег яркую гравировку в сознании Вари. Болезненная гравюра требовала дополнения. Комок из деревянной кроватки сначала разорвал на клочки тишину, а затем и мерный поток сознания Вари. Она молниеносно кинулась к кроватке и начала ее качать. Голос малыша утихал, давая простор для Вариного внутреннего голоса.

«Мой остров был совершенно не возделан…» – прочитала Варя и от сплетения этих словес начали произрастать дереваты значений, еще не всплывших в сознании. Еще не отысканы слова, которыми новообретённый внутренний глас мог бы озвучить мысли, порожденные данной фразой, но уже сейчас в душе томится понимание, которым хочется поделиться с кем-нибудь. Варя заходила по комнате, будто в поисках слов, в ожидании их внезапного возникновения. Но в мозге циркулировали только прочитанные про себя невнятные отрывки, собрать из которых что-либо прекрасное было невозможно. К тому же положение осложнилось еще и возобновившим надрывные рыдания ребенком. Укачивания не успокаивали его, Варя подняла его и увидела обделанные пеленки. Пока она промывала ему зданий проход, словесная конструкция утонула в глубинах оперативной памяти, что почему-то пронзило всю Варю дискомфортом: Сладостный голос умолк внутри и оставил ее наедине с холодным миром, а единственный маленький источник тепла в кроватке теплом делиться и не думал, если понятие «думать» к нему применимо.