Три сестры мушкетера. Время поиска

– Эх, Кошка, Кошка, что же тут творится? – вздохнул я.

Кошка встала передними лапками мне на плечо и полизала щеку. От кошачьей ласки я чуть было не заплакал. Я был в чужом доме, который только что пытались ограбить. Где его хозяйка – неизвестно, что с ней происходит – тоже. Следы ограбления – налицо, сюда вот-вот должен явиться страшный абрек, который стреляет без предупреждения. И как я смогу объяснить, что я здесь случайно? И как мне быть с хозяйскими кошками, ведь пока они сыты, все в порядке, а ведь заголодают – начнется вой. И что мне вообще теперь делать: сидеть здесь или возвращаться к Петровичу, а если возвращаться, то как? Да и о пропаже хозяйки надо бы заявить…

Кошка ласкалась ко мне и громко мурчала, и это было единственным утешением в моих дурацких обстоятельствах. В открытое окно налетела куча комаров. Я поднялся с кровати, закрыл окно, с Кошкой на руках подошел к этому злосчастному эстампу, за которым, судя по всему, скрывался таинственный сейф с хозяйским богатством, и тупо уставился на висевший передо мною Кошкин портрет.

– Ну, и что теперь? – спросил я у Кошки, продолжавшей сидеть у меня на руках.

– Мррря! – деловито ответила она, и вдруг эстамп сам сдвинулся с места и открылся, как дверца.

За ним действительно оказался очень маленький сейф. Я заглянул в него и увидел стопку перевязанных ленточкой писем, небольшую пластиковую папку и стоявшую сверху еще одну кошачью фигурку. Я взял ее из сейфа и начал рассматривать. Неужели же она настолько бесценна, чтобы хранить ее в сейфе? – подумал я.

Но она действительно была необыкновенна. Столь удивительной работы я еще не видел: кошка, вырезанная из какого-то камня таким образом, что его узор образовывал как бы узор шерсти животного. Причем, он был очень мне знаком: белое тельце с белыми же лапками, кошковая спинка, шапочка и полосатый хвост. То есть это была еще одна, но только каменная, моя усатая приятельница!

И тут сейф закрылся. В ужасе я поставил каменную кошку на туалетный столик, а живую – машинально взял на руки. Она замурчала, и сейф так же неожиданно открылся вновь. Присутствие рядом кошки явно действовало на него магически.

Я опустил мурчащую кошку на пол – сейф закрылся. Я поднял ее, и сейф открылся, опустил – он закрылся опять.

– Э, уважаемый! – громко сказал кто-то.

Я обернулся.

Глава 16

Проем двери занимал крупный мужчина той самой фантастической «кавказской национальности» с очень настоящим и очень внушительным пистолетом в руках.

– Слушай, дорогой! – Его пистолет был насторен явно не дружески, но в голосе мужчины не чувствовалось особенной угрозы. – Я уже полчаса твои упражнения изучаю. Не в своем доме, между прочим, находишься…

Я промычал что-то в ответ и опустил Кошку на пол. Она подошла к джигиту и по-приятельски потерлась о его ноги. Я сел на пол и понял, что жить отныне я теперь всегда буду только в больнице имени Кащенко, если, конечно, вообще выберусь отсюда живым.

Джигит взял с туалетного столика статуэтку, потом с пола – сразу замурчавшую Кошку, и подошел с ней к сейфу, который послушно открылся. Он поставил статуэтку на место и наклонился с пистолетом надо мной. Кошка сказала:

– Мя! – потерлась о мою руку, посмотрела на меня, потом – на джигита и еще раз сказала: – Мя!

Сейф закрылся.

– Ну, раз ты так считаешь, – сказал джигит кошке, – я не буду его убивать. Вставай дорогой, все-все Саиду расскажешь.

Он убрал пистолет в карман.

В этот момент, единственный, впрочем, раз в жизни, я пожалел, что не женщина. Почему? Да потому, что женщина уже давно упала бы в обморок, и мысли о дальнейшей роли в ее жизни психбольницы женщину бы больше не беспокоили. А мне пришлось подняться с пола и на ватных ногах в полном, но несколько помутившемся сознании, отправиться вместе с Саидом в гостиную.

Там он усадил меня в кресло, налил коньяку и сел напротив. Кошка тоже села на отдельное кресло и стала внимательно наблюдать за тем, что происходило между нами.

– Ну, скажи, дорогой, что мне с тобой делать? – спросил Саид.

Меня тронуло его ласковое обхождение с потенциальным грабителем, но в моей бедной голове не было по этому поводу никаких мыслей.

– Я бы поел чего, – сказал я.

Саид захохотал. Кошка выгнулась и сказала:

– Фрр.

– Ну, ты даешь, дорогой, раз пограбить не удалось, так хоть поесть дайте?

– Я не грабить пришел. Я кошачьим товаром торгую.

– Каким-каким?

– Корм, домики, шампунь. – Я начал приходить в себя. – Там, на галерее моя сумка, можете сходить, посмотреть.

– Да, да, да. – Саид понимающе подмигнул мне. – Я пойду, а ты убежишь. Нет, не обманешь.

– Ну, давай, вместе сходим.

Я с тоской подумал, что придется вставать из удобного кресла, и вздохнул.

Саид оценивающе посмотрел на меня, достал откуда-то веревку и со словами:

– Ладно, сиди, уж, – начал приматывать меня к креслу.

– Да не убегу я.

– Сиди, – строго сказал Саид и отправился на галерею.

Кошка посмотрела на меня и одобряюще сказала:

– Мя.

Но мне было уже все равно. Вдруг я услышал, как к дому подъехала машина.

– Саид, – позвал я. – Кто-то приехал!

– Слышу, не глухой, – отозвался Саид.

С моей огромной сумкой он лихо спрыгнул с галереи. В руке у него снова был пистолет.

В гостиную вошел Петрович.

– Петрович! – крикнули мы с Саидом в один голос.

– Здорово, мужики, а это еще что? – Петрович с изумление посмотрел на обмотанные вокруг меня веревки.

– Грабителя поймал, дорогой! – с сияющим лицом отрапортавал Саид.

– Совсем спятил от усердия, это же мой постоялец, понял! Ты, Котофеич, не бэ, я тебя сейчас освобожу, понял?

Петрович принялся разматывать мои путы. Саид что-то бормотал, но Петровича при этом не останавливал.

– Петрович, – сказал я. – Как хорошо, что ты догадался приехать, ты, случайно, не на моей машине?

– А ты ключи оставил? Это Томка, понял, ехать мне велела, ехай, говорит, Петрович, Калерию проведай, а то мне что-то неспокойно.

– А хозяйки нет, – заявил Саид.

– Как нет? Где ж она? – Петрович даже забыл про свое «понял». – Они же вместе вчера с Клавкой приезжали. Где же Калерия? – насторожился Петрович.

– Не знаю, дорогой. – Саид развел руками. – Я сам только сегодня из Рыбова приехал.

– Ну, работничек, понял? – сказал Петрович. – Что тебе в Рыбове было делать, дом-то разве можно пустой бросать?

– А я не бросал. – Саид резво занял оборону. – Я на сутки отпросился. Ленку вчера в роддом отвез, а утром – в Рыбов.

– Что ты все про этот Рыбов твердишь, что там у тебя за дела? – начал сердиться Петрович.

– Там один мужик коня продает, я смотреть ездил.

– Конь-то тебе на что?

– Ты, пойми, дорогой, сын родится – конь нужен! – Саид даже взглянул на меня в поисках поддержки.

Петрович хлопнул себя по бокам и произнес:

– Ну, зачем дитю конь? Вырастет – машину купишь.

Саид согласно закивал:

– Куплю, когда вырастет, а маленькому обязательно живой конь нужен. Живой! – Саид показал руками живого коня.

– Купил?

– Нет, плохой очень. Я в другое место поеду, но куплю. Мне хозяйка сарай для коня обещала.

Петрович почесал кудрявую голову и спросил:

– А ты, Котофеич, что молчишь? Неужели, правда, грабить решил? Я к тебе со всей душой, а ты…

– Петрович, – обиженно сказал я. – Я тут такого натерпелся в твоих хваленых Дерзайцах, что лучше бы мне про них в жизни не слышать.

– Ну, ладно, это я так, для порядка, понял? Мы вот сейчас еще коньячку хлопнем, и ты нам все расскажешь. А мы с Саидом послушаем.

Глава 17

И я рассказал Петровичу и про торговлю в автобусе, и про то, как мы по дороге встретили Клавку с хахалем в сломанной «Волге», и что они говорили о пароме, и как пытались открыть загадочный сейф, и что я их спугнул, а потом сейф начал открываться от кошачьего мяуканья.

Саид тут почему-то заржал, видимо пытаясь таким образом компенсировать отсутствие у него в данный момент столь желанного скакуна.

– Ты, Саид, кончай ржать, понял? – строго сказал ему Петрович. – Говоришь, они на паром спешили? – обратился он ко мне.

– Да, и говорили, что хозяйка еду найдет в холодильнике.

– Ну, делать нечего. Поехали, Котофеич, Калерию выручать, понял?

Петрович поднялся с кресла.

– Куда? – спросил я.

– Да, есть тут один городок за рекой, а через реку как раз – паром, по-другому туда никак не попасть. – Он повернулся к Саиду. – А, ты, Саид, нас здесь жди, никого в дом не пускай, а кошку пуще всего береги, понял?

– Ладно, дорогой, езжай, я тут дело найду, котов покормлю. – Видно было, что мы ему уже надоели. – Я ж не знал, что Клавка меня надует, вроде за ум взялась, хахаля завела путевого – на «Волге» ездит, в музее работает.

– Так, так! – Петрович сделал стойку. – Что же ты раньше-то ничего не говорил про хахаля Клавкиного?

– Ты бы спросил.

– Я и спросил, понял?

– Ты бы раньше спросил, а ты сейчас спросил. Я тебе сейчас и говорю. – Саид как бы обиделся. – Да ты его знаешь, он у тебя в Доме рыбака жил, а потом, когда вы с Тамарой там гостиницу сделали, ему негде жить стало. Он музей в Мышеславле сторожить устроился. Ну, вспомнил его что ли? Такой дохлый с виду. – Саид попытался изобразить руками дохлого Клавкиного хахаля.

– Это что ли тот самый хлыщ подзаборный?

– Может и был раньше подзаборный, а теперь какую-никакую тачку сам себе справил, не то что некоторые кудрявые, – сказал Саид.

Петрович обиделся.

– Ты меня своей тачкой не кори, понял? Если бы не я, то неизвестно, был бы ты вообще жив. Понял? Свои чернозадые тебя безо всякого рэкета б кончили, понял?

– Я – чернозадый? Да ты на себя посмотри! Морда эфиопская! – Саид начал заводиться вполне серьезно.

Тут до меня наконец дошло, что это – тот самый Саид, который ради своего спасения отдал Петровичу серебристый кадиллак! Значит, это он охраняет теперь дерзайцевских кошек! И еще я понял, что этот спор о цвете кожи – старый, и будет значительно лучше, если я сейчас Петровича быстренько отсюда уведу.

– Давай, Петрович, поехали, а то вон времени-то сколько. – Я стал подталкивать его к выходу.

Даже усаживаясь в машину, Петрович не унимался и все выплескивал свои соображения по национально-расовой проблеме.

– Есть хочешь? – наконец сказал он, заведя мотор, – на, вот, Тамаркиных бутербродов пожуй… Ну, что, тронулись?

– Эй, стойте! Кошка за вами бежит! – раздался с крыльца дома голос Саида.

Мы остановились, Петрович открыл дверцу, и наша Кошка с ее довольным «мя» запрыгнула мне на колени. Я предложил ей кусочек колбаски, она вежливо полизала, а потом попыталась зарыть его у меня же на коленях, и, произнеся:

– Ффуу-мя! – перебралась на заднее сидение.

И мы, наконец, двинулись в Мышеславль.

Глава 18

Белая ночь, наконец, кончилась, и ненадолго наступила самая настоящая, но более неподходящего времени она не могла изобрести. В полной темноте мы подъехали к пристани парома. Он был на той стороне, и, судя по всему, возвращаться до утра не собирался.

– Пойду за лодкой, – сказал Петрович.

– Куда?

– Есть тут, понял, один знакомый. А ты стой у машины, никуда не уходи, а то опять потеряешься. Куда среди ночи едем, сами не знаем…

Я хотел было возразить, что поехал искать кошачий рай по его же собственной рекомендации, и теперь тоже не по своей воле увязался с ним в этот Мышеславль, но Петрович уже скрылся в темноте.

Где-то, скучая, залаяла собака, а я стоял, облокотившись на машину, и слушал звуки ночной реки. Есть, конечно, в этом что-то романтическое – стоять вот так ночью у переправы с кошкой на руках и пытаться понять, какого лешего тебя сюда занесло, а где-то в московской квартире ждут, не дождутся чистая постель и ванная комната с турецким душем и китайским полотенцем.

От этих мыслей меня оторвали громкие всхлипывания, перешедшие затем, судя по всему, в ни к кому не обращенные высказывания:

– У, гад, так я и знала, что бросит, ему бы только деньги, а сама я плохая, да, дура, да, плохая, уу…

– Кто здесь? – спросил я.

Плач прекратился.

– А ты кто? – отозвался женский голос.

– Да иди, иди сюда, не бойся. Я – Костя.

– А я – Клава.

– Ну, иди, Клава, а то я с места сойти боюсь, мне нельзя потеряться.

Плакальщица вышла из темноты и прекратила причитания.

– Ой, да вы на машине! Что же вы в темноте стоите? Можно же в машине сидеть со светом.

Это была та самая Клавка-шалава. Кошка у меня на руках сидела молча, и мне пока очень не хотелось, чтобы она замурчала. Если Клавка в темноте пока меня не узнала, то «мя», заставшее ее и Генку прыгнуть в окно, ей еще долго не забудется.

– А что, Клава, ты тут одна так поздно делаешь? – нарочито дружелюбно спросил я.

– Мне на ту сторону надо, я парома жду.

– Паром – это хорошо. – Я старался говорить как можно более рассудительно. – Только вот почему наша Клава-то плачет?

– Я уже больше не плачу.

– А все-таки, какое такое горе у нее приключилось?

– Вы никому не скажете? – Она на мгновенье замолчала, а потом, всхлипнув, добавила: – Меня Генка бросил, гад.

– Ну, ты не переживай так. – Я погладил ее по волосам, она опять всхлипнула. – Ты себе другого найдешь.

– Не, такого не найду. – Она дернула головой. – Он моряк.

Очень хорошо, подумал я, ты-то нам, голубушка и нужна, ты-то нас к Калерии и приведешь, а вслух сказал:

– Где ж он плавал-то?

– Он боцманом был на «Челюскине», а когда они в тот рейс собирались, ну, когда на льдине застряли, то он должен был в отпуск идти, а сам грузы принимал, и его в трюме с мешками забыли, и вспомнили только на льдине, ему всегда не везло.

– Сколько же ему лет, если он служил на «Челюскине»? – невольно поинтересовался я.

– А что? – насторожилась Клавка.

– Ну, интересно… Мне кажется, что он для тебя староват.

– Правда, много ему лет, – вздохнула Клава. – Тридцатник, но он очень даже молодо выглядит.

– Как он выглядит, я тебе верю. Что там дальше на льдине-то было?

Я не знал, как ее задержать и не вспугнуть до прихода Петровича, которого она наверняка узнает сразу.

– На льдине он сразу главным стал. Они там все растерялись, а он мачту на льдину поставил, чтобы можно было курс держать, и по радио стал с Москвой разговаривать. Он их всех и спас, потому что за ними сразу Гагарин с Чкаловым из Америки прилетели, а ему опять не повезло.

– Как же не повезло, если он там всем командовал. – Ну, и фантазии у вас, сударыня, подумал я.

– Да, когда их всех загрузили в аэробусы, а он садить помогал, то про него опять забыли. Он один-одинешенек на льдине остался.

– Они, что, радио тоже забрали?

– Все забрали, все как есть. Одну воблу сушеную оставили.

– Одну штуку?

Она слабо засмеялась, а потом, видимо вспомнив о своем горе, вздохнула:

– Не, один мешок. Вот. И он на этой льдине до весны дрейфовал, так что его в Индию отнесло.

– Так вы в Индии познакомились?

– Что вы! Он из Индии пешком по горам с ёгами ушел, всему-всему у них научился, а потом наши пограничники его в лесу от медведя спасли. Не везло ему всегда.

– Ну, почему же не везло, ведь спасли же? – Я старался направить ее мысль в нужное русло. – А потом что было?

– Потом он работал на лесосплаве маркшейдером, ну, маркировал бревна, чтобы потом можно было сосчитать, сколько срубили и сколько сплавили, – объяснила Клава. – А потом ему опять не повезло…

– Ему очень повезло, он же встретился с Клавой, – заботливо сказал я.

– Он не сразу со мной встретился. – Она видимо испытывала удовольствие, перечисляя то, как не везло Генке. – Там у них один плот развязался, и он на бревне приплыл на Бакинские камни. Ну, его на эти камни выбросило, а то бы он и дальше плыл. И он чуть не сгорел там в нефти. – Она опять начала всхлипывать.

– Клава, Клава, ну не надо плакать, такая хорошая девочка, все глазки себе испортишь, – засюсюкал я, потому что катастрофически начало светать.

– Я не девочка, – сказала Клава. – Мне девятнадцать лет, у меня дочка есть девочка… – и она опять разрыдалась.

– Ну, не хочешь про моряка своего рассказывать, не надо. Про дочку расскажи!

– Я про Генку хочу, он же гад меня бросил, не девочка…

Я почувствовал, что мне уже с ней не справиться, но отступать было некуда, и я опять спросил, как они все-таки познакомились.

– Он на последнем пароходе приплыл в Большое, там раньше пароходы по реке ходили, а потом она обмелела, и они не стали. Он на последнем пароходе приплыл, и его опять забыли.

– Тут ты его и пожалела?

– Нет, я тогда со Славкой-мужем жила, а потом он в Турцию челноком уехал и пропал, я тогда Генку пожалела. Он в Доме рыбака бесплатно жил. За дрова.

Я уже очень устал, и, чтобы как-то завершить этот бред про моряков и турецких челноков за дрова, взял Клаву за руку и спросил:

– Хорошо, а зачем вы с Генкой решили ограбить Калерию Тимофеевну? И куда вы ее дели?

Она дернулась, а потом неожиданно прижалась к моей груди так, что Кошка, про которую я почти забыл, закряхтела и зашипела, а Клава стала ее целовать и гладить, приговаривая:

– Я же вас сразу узнала, по кошечке, по Мурлиночке. Вы же мне поможете, вы же всем скажете, что я не сама, это Генка меня заставил, ведь скажете же?

– Будет, голубки ворковать, понял? – раздалось у нас за спиной. – Я тут уже давно на вас любуюсь…

– Петрович, – сказал я, – нехорошо подслушивать.

– Я про себя вопрос решал: охмурит тебя Клавка или нет? – подмигнул мне бывший мент. – Понял! Как она тебе про челюскинцев заливала!

– Я не заливала, дядя Петрович, я всю чистую правду про Генку рассказала, чтоб он меня понял, чтоб помог. Ведь поможете?

Клавка жалобно заглянула мне в лицо.

– Ты нам, Клавушка, поможешь, – сказал Петрович, – если, конечно, не ищешь лишних проблем. Понял?

– Поняла… – поправил я.

– Хорошо бы, – сказал Петрович.

– А Генка? – спросила Клава.

– А ему опять не повезет. Только на этот раз мы его не забудем. Зараза он, Генка твой, – сказал Петрович, задумчиво глядя на порозовевшую от рассвета воду. – Я ни лодки, ни паромщика не нашел, понял?

Глава 19

Но вы-то уже, наверное, сами поняли, а мне рассказал Петрович, что именно Калерия Тимофеевна оказалась для всех наших знакомых той самой доброй заморской тетушкой. Чувство, возникшее у Ленки и Саида на почве ремонта, окончилось маршем Мендельсона. И теперь он со своей молодой женой обретался у Калерии в качестве сподвижника и охранника. Так что нелегкий бизнес со всеми прелестями рэкета наш доблестный джигит променял на спокойную жизнь управляющего кошачьим хозяйством и благоверную в русской глубинке.

Будучи в прошлом владелицей отеля в своей солнечной Швейцарии, Калерия Тимофеевна помогла и Петровичу с Тамарой на их новом поприще.

И я полагаю, что именно с момента появления Дерзайцевской барыни в Большом, Генка решил, что с ее деньгами его дальнейшая жизнь будет обеспечена, но как к ним подступиться, оставалось для «челюскинца» загадкой.

Как нам уже известно, в период своей неудачливости он проживал в бывшем Доме рыбака за то, что работал там истопником. Правда, я сомневаюсь, чтобы он топил, как считает Клавка, дровами. Но когда Дом рыбака в один прекрасный день стал «Отелем Тамара», Генка оказался не у дел.

Следовало срочно искать крышу над головой и средства на пропитание. Генка сел на первый попавшийся автобус и оказался на Мышеславльской переправе, а потом и в самом этом славном городе. Направо от пристани в Мышеславле, как известно, имеется ряд магазинов. Можно было попроситься туда грузчиком, но где тогда жить? Неунывающий, познавший тайны йоги «маркшейдер» пошел налево и оказался в краеведческом музее. Там он обрел и кров, и скромную зарплату сторожа. Но в Большом оставалась Генкина зазноба – уборщица Дома рыбака.

Получив аванс, он решил проведать ненаглядную, но вдруг оказалось, что отель «Тамара» в ее услугах также больше не нуждается, а взята она теперь сердобольной Калерией Тимофеевной к себе в дерзайцевский дом ходить за котами. Генка почуял, что это – судьба, и отправился в Дерзайцы. Произошла бурная встреча, после которой Генка сделался желанным гостем в кошачьем раю.

В доме Калерии Тимофеевны Генка старался производить благоприятное впечатление – эдакий бывший неудачник, который наконец нашел свое призвание в краеведческом музее. Это сейчас он пока сторож, а потом закончит институт и станет самым научным сотрудником. Он очень привязан к Клаве, которая, несмотря на свою наивность и простоту, сумела наставить его на путь истинный. Даже Саид зауважал Генку после того, как тот неведомыми путями заимел допотопную «Волгу» и своими руками превратил эту рухлядь в средство передвижения. Со слов Клавки Генка знал о существовании сейфа в доме Калерии Тимофеевны и не сомневался, что пустым он быть не может.

И, вдруг, рассказала напуганная обещаниями лишних проблем Клавка, позавчера все сотрудники Мышеславльского музея во главе с директором ухали на три дня по делу в Москву, закрыв музей и оставив там одного Генку. Кроме Генки была еще старуха-уборщица, но ей позволили пока не ходить на работу, потому что убирать все равно не за кем. И Генка опять понял, что его час пробил. Оставалось только под благовидным предлогом отвезти Калерию Тимофеевну в музей, запереть, завладеть ее сумочкой с ключами, быстренько смотаться в Дерзайцы и открыть сейф.

Помахав рукой парому, увозившему музейщиков в столицу нашей Родины, Генка дождался следующего рейса и вскоре на своей дряхлой машине остановился у ворот Калериного дома, где застал свою зазнобу и ее хозяйку в большом замешательстве. Только-только Калерия отпустила Саида до завтрашнего утра, как ей позвонили из Большого с центральной почты и сообщили о полученном на её имя пакете из-за заграницы, который почтальон завтра доставит в Дерзайцы. Но ждать до завтра Калерия Тимофеевна никак не могла и стала придумывать, как бы ей получить вожделенное послание уже сегодня. Тут на ее, казалось бы, счастье, и появился на машине Клавин Геночка. Естественно, что он всегда счастлив услужить уважаемой Калерии Тимофеевне и с удовольствием свозит ее как в Большое, так и обратно. Дом же останется покараулить Клава. Ключи от сейфа сами шли в руки этому проходимцу.

Но быстро управиться не удалось – любимая кошка Калерии нипочем не желала ехать в антикварной генкиной машине. Она рвалась, выла на собственную хозяйку и вела себя самым неподобающим образом. Уговоры кошки отняли драгоценное время, но наконец только силами обеих женщин удалось удержать капризную зверюгу на заднем сидении, поэтому в Большое они поехали все вместе.

На почте, как нарочно, оказался перерыв. Калерия решила воспользоваться им и заглянуть в «хижину тети Томы». Тут надо сказать, что дерзайцевская барыня сама являлась компаньонкой с основным капиталом этого дивного заведения, поэтому там у нее и имелся специально отделанный номер, где кошка внезапно стала вести себя, как полагается – ласково и достойно. А потом вдруг куда-то пропала. Калерия страшно расстроилась, не хотела никуда ехать, пока не будет найдена кошка. Петрович со свойственным ему благодушием успокоил компаньонку, пообещав найти и доставить. Мы-то знаем, как он преуспел в этом деле.

Убитая горем Калерия, тем не менее, позволила своим сподвижникам доставить себя на почту, но даже долгожданный пакет не принес надлежащей радости. Однако ловкий Генка сумел так удачно повернуть разговор, что успешно предложил быстренько съездить в город Мышеславль, куда, сами понимаете, с кошкой ехать никак нельзя, а на обратном пути, как он не сомневался, кошка будет найдена стараниями Петровича. А поскольку ехать предстояло все равно мимо Дерзайцев, то они по дороге завезли бы туда Клаву, чтобы дом все-таки не оставался без присмотра, а сами бы тем временем осмотрели достопримечательности старинного города. Уговорам помогла также принятая Калерией в большом количестве заморская валерьянка.

Оставшись в Дерзайцах одна, Клавка сначала навела порядок в котовом хозяйстве, а потом принялась за стряпню. Готовила в калерином доме обычно Ленка, но в связи с ее экстренными обстоятельствами, эта миссия на неопределенное время легла на Генкину зазнобу.

Ожидание возвращения возлюбленного и хозяйки неожиданно затянулось. Наконец герой-любовник явился, но почему-то один. Он сказал, что Калерия Тимофеевна подружилась с директором музея и осталась ночевать в Мышеславле. Его самого они никак не отпускали, но он все-таки вырвался на последнем пароме к своей Клавусе, потому что упускать такую возможность никак не мог. А завтра они вдвоем съездят за хозяйкой.

Клавка тоже очень обрадовалась неожиданнму повороту событий и добавила к ужину пару красивых бутылок из хозяйского бара. А дальше все шло совсем замечательно! Генка был нежен и обходителен, но двух бутылок оказалось мало. Достали еще, и, в конце концов, Клавка проснулась глубокой ночью в хозяйской спальне от чувства невыносимой жажды, причем совершенно одна. Она было испугалась, что Генасик ее бросил, но, включив свет, увидела его в несколько странной позиции у стены, вернее у сейфа-эстампа. Она поинтересовалась, что он делает и не хочет ли освежиться «красеньким»? Генасик очень одобрил ее проект и сказал, что искал выключатель. Любовники продолжили свои игры.