Осколки Мира. Предвестники конца

– Внимание на перекрёсток, – раздался в наушниках голос Лёхи. – Это не хаос. Это баррикада.

То, что перекрывало дорогу, было уже не случайным скоплением машин. Это была настоящая баррикада. Сложенная из грузовика с логотипом «Tallinna Teed» и автобуса городского маршрута №5, она наглухо перекрывала все три полосы. Техника была развёрнута поперёк движения, а щели между кабиной и кузовом грузовика были забиты мешками с песком.

– Ничего себе укрепление, – пробормотал Эдик. Его голос немного исказился, перекрытый частотными помехами эфира.

– Группа, не останавливаемся, – тут же скомандовал я, сканируя окружающие здания. – Сбрасываем скорость до минимума. Объезжаем по тротуару. Все настороже.

Наш маленький кортеж замедлился до черепашьей скорости. Мы не вылезали из машин, но теперь, двигаясь вдоль баррикады почти вплотную, могли разглядеть детали. Я видел, как Наталья чуть вжалась в сиденье, её взгляд бегал по улице, но она молчала, не понимая специфики.

– Видишь букву и стрелку на борту? – вдруг сказала она и указала пальцем.

– Вижу, – кивнул я ей, а затем нажал тангенту: – На грузовике маркировка. Буква «S» и стрелка в сторону Старого города.

– Подтверждаю, – сразу отозвался Лёха. – И вижу гильзы на асфальте. Крупнокалиберные. От пулемёта.

– Борта у грузовика ещё, все в дырах, – добавил Эдик. – Стреляли почти в упор.

Мы молча, как на экскурсии по аду, проползали мимо слыша лишь шелест бумаги на ветру, жужжание мух, скрип качающейся на ветру двери грузовика. Картина складывалась сама собой. Оранжевые жилеты дорожных рабочих, валяющиеся на мостовой. Следы пуль на стенах. И десятки тел, большая часть которых была раздавлена или расстреляна прямо перед этой самодельной крепостью.

– Они здесь не бежали, – раздался в ухе возбуждённый бас Лёшки . – Они встали. Дорожники и военные. Вместе.

– Держались долго, – поддержал его брательник. – Позиция подготовлена грамотно. Грузовик как бронещит, мешки, огневая точка на втором этаже в том здании… Они знали, что делали.

Наша машина, медленно объезжая баррикаду, накренилась, съезжая на разбитый тротуар. В этот момент я увидел ещё одну деталь – на стене дома, прямо напротив, чьей-то решительной рукой было выведено баллончиком: «Torju!» – «Отражать!».

– На стене надпись: «Отражать!», – передал я по рации.

И в этот момент мы все это поняли. Не сговариваясь. Это был не просто хаос и смерть. Это был акт яростного, организованного сопротивления. Они не просто погибли. Они приняли бой. И, судя по тому, что основная масса тел была по эту сторону баррикады, – они победили здесь.

– Они отошли, – сказал я в микрофон, и в моём голосе звучала уже не осторожность, а твёрдая уверенность. – Смотрите на стрелку. Организованно отступили. Скорее всего, в Старый город.

– Значит, они всё ещё там, – в голосе Эдика появились нотки азарта. – Значит, не мы одни.

Мы не выходили из машин. Мы не произносили громких речей. Мы просто медленно ползли вперёд, объезжая место чужого подвига. Но внутри что-то перевернулось. Страх никуда не делся, но его теперь разбавило щемящее чувство гордости за незнакомых людей и новая, стальная решимость. Моя любимая молча смотрела в окно, но по её лицу было видно, что и она чувствует масштаб происшедшего здесь.

Минут через десять, нам удалось миновать место боя и свернуть во дворы.

Там было почище – как с зомби, так и с оставленными авто. Поплутав по дворам, мы наконец подъехали к четырёхэтажному дому хрущёвской постройки из серого кирпича.

– Выгружаемся, – скомандовал я в рацию. – Настя, страхуй нас возле джипов. Милая, – обратился я к жене, – останься с ней, главное – девчонок берегите и не вздумайте их выпускать из машины.

Затем добавил в рацию: – Лёха, веди. Мы за тобой.

Я закинул винтовку в свой внедорожник, а «Сайгу» отстегнул со спины и взял наизготовку. Лёха последовал моему примеру, только в руках у него было самозарядное ружьё «Беретта». Так мы с ружьями наперевес, прижимая приклады к плечу, остороджно пошли во двор.

Обойдя дом справа, заглянули за угол и увидели три подъезда.

– Какой подъезд? – шёпотом спросил я Лёху.

– Средний, – ответил он.

В середине двора перетаптывалось несколько мертвяков. Ещё троих я увидел в его противоположном конце, под деревьями.

– Идём тройкой. Медленно, – скомандовал я. – Мы с Лёхой впереди, Эдя, ты сзади, страхуешь.

Позади нас, скрытая высокими кустами, находилась детская площадка. Я выразительно посмотрел на брата и указал стволом в ту сторону.

– Если оттуда кто ломанётся – сразу вали, – добавил я шёпотом.

– Понятно, – ответил брат и опасливо покосился на кусты.

Мы пошли вперёд, но не успели пройти и десяти шагов, как мертвяки оживились. Двое, что были ближе всего, утробно заурчав, двинулись на нас. Команду на огонь отдавать не пришлось – Лёха выстрелил по правому, и тот лишился головы, разбросав её жалкие ошмётки по траве. Я на ходу пальнул в голову второго, и приклад «Сайги» пнул меня в плечо. Картечь пошла густо и снесла моему зомби верхнюю часть черепа.

Тут на нас попёрло сразу четверо. Мы с Лёхой отстреливали их на подходе, а с конца двора к нам уже шла та троица, что раньше отдыхала под деревьями.

Но вдруг позади закричал Эдик: – Идут!

Я обернулся: через кусты со стороны детской площадки продирались не меньше десяти мертвяков. Никаких препятствий между нами и ими не было – лишь ровная двадцатиметровая поляна, что делало их атаку стремительной и неумолимой.

– Лёх, добивай этих, а я брату помогу! – заорал я, чувствуя, как ледяной холодок страха пробежал по спине.

Выстрелив пять раз в подходивших зомби, я почувствовал, как «Сайга» щёлкнула на затворной задержке – магазин пуст. Я рванулся к Эдику, который уже отступал, ведя беспокоящий огонь из своего «Фабарма». Картечь вырывала куски плоти у передних мертвецов, но не останавливала общую массу.

– Перезаряжаюсь! – крикнул брат, его голос сорвался от адреналина.

В этот момент Лёха, закончив с последним зомбаком со стороны деревьев, присел вталкивая в ружьё новые патроны. А как только забил до отказа магазин дробовика, сразу резко развернулся. Он не стал стрелять – вместо этого швырнул Эдику свой полностью заряженный «Бенелли».

– Держи! – крикнул он, и в тот же миг его хромированная «Беретта» с золочёным орнаментом уже была в его руке.

Эдик на лету подхватил ружьё и, не теряя ни секунды, всадил заряд картечи в самую гущу наступающих тварей. Заряд выкосил сразу трёх передних зомби, создав кратковременную заминку в их натиске.

Этого мгновения хватило. Лёха, не целясь, точными выстрелами из своего нарядного пистолета начал валить самых ближних мертвецов, стреляя им в головы с поразительной точностью. Я тем временем вставил в «Сайгу» свежий магазин и снова присоединился к бою.

Мы стояли спиной к спине, образуя маленький смертоносный треугольник. Лёшка с пистолетом и я с «Сайгой» отбивали атаку с фланга, а Эдик, опустившись на одно колено, всаживал заряды картечи из «Бенелли» в центр наступающей толпы. Грохот выстрелов оглушал, воздух наполнился едким запахом пороха и сладковатым смрадом разорванной плоти.

Через двадцать секунд, показавшихся вечностью, всё было кончено. Последний зомбак, подросток в разорванной футболке с мультяшным принтом, рухнул на траву, добитый метким выстрелом в голову.

Во дворе воцарилась оглушительная тишина, нарушаемая лишь нашим тяжёлым дыханием и шипением крови в ушах. Мы стояли среди дымящихся гильз и тел, не веря, что остались живы.

– Все целы? – первым нарушил молчание Лёша, переводя дух и быстро осматривая нас с Эдиком.

– Цел, – хрипло ответил я. Мои руки дрожали от перенапряжения.

– Жив, – отозвался Эдик, возвращая Лёхе его ружьё. – Чёрт, это было близко…

Мы переглянулись. Никто не был ранен. Чудом, навыком и абсолютным доверием друг к другу мы выстояли в этом аду. В воздухе висело невысказанное понимание: ещё одна такая атака – и нам может не повезти.

– Быстро перезаряжаемся, – скомандовал я, голос снова стал жёстким и собранным. – И двигаемся к подъезду. Пока шум не привлёк сюда всю округу.

Мы с братом пристрелили последних оставшихся в поле зрения мертвецов, и во дворе вновь стало тихо. Только кричали встревоженные пальбой птицы и стояла вонь разбросанных повсюду трупов.

Не ожидая подхода новой волны, мы, вернувшись в боевой порядок, подошли к нужному подъезду. Лёха отзвонился дядьке, велел ему пока сидеть за дверью, пока мы зачищаем подъезд.

Дверь в него оказалась запертой, но я вынес замок одним выстрелом, переставив перед этим рожок с пулевыми. Вошли в подъезд. На первом этаже никого, только одна дверь в квартиру направо была открыта. Замерев на пару секунд, мы втроём прислушались к привычным подъездным звукам – и сразу отчётливо услышали, как сверху донеслись шаркающие по ступеням шаги.

– Держи лестницу! – крикнул я Лёхе. – Эдька, не отставай, зачищаем!

Я бросился в открытую дверь квартиры. В нос ударил неприятный запах – не удушливый гнилостный дух зомбаков, а просто древний, старческий аромат пыли с примесью плесени. По обстановке и вещам я решил, что тут живёт какая-нибудь сухонькая старушка. Ну, в смысле, жила, – поправил себя мысленно я.

Пройдя по коридору, справа оставили закрытую дверь в кухню и вышли в гостиную, где слева была ещё одна дверь, ведущая, видимо, в спальню. Я осторожно заглянул туда и с облегчением произнёс:

– Чисто.

Тем временем с лестницы послышались выстрелы. Мы бросились назад в подъезд, где наш снайпер уже свалил троих: толстого мужика в майке и трениках, худую тётку, похоже, давно злоупотреблявшую спиртным, и немолодого дядьку в очках. Сверху спускались ещё двое: молодой парень спортивного телосложения в чёрной футболке и, похоже, обитательница той квартиры на первом этаже, которую мы с братом только что осмотрели – сгорбленная старушонка в длинной чёрной юбке и вязаном джемпере в такую-то жару.

Расправившись с ними, мы поднялись на второй этаж. Здесь прямо напротив лестницы была приоткрыта единственная дверь в квартиру. Оставив Лёшку прикрывать, мы с братом проверили жилище. Судя по состоянию, принадлежала она тем алкоголикам, которых первыми завалил Лёха. На полу и мебели были расставлены и разбросаны пивные и водочные бутылки, старое тряпьё и откровенный хлам.

– Никого, – сказал я Лёхе, когда мы появились на лестничной площадке. – Поднимаемся ещё на этаж.

На третьем этаже все двери были заперты, и только на четвёртом осталась открыта правая. Проверив её и не найдя ничего интересного, мы спустились на этаж ниже и постучали в дверь справа. За дверью послышалась возня, затем щёлкнул замок, рифлёная ручка опустилась, и дверь открылась.

Мы вошли внутрь. На пороге стоял невысокий усатый дядька, широкоплечий, но уже с объёмным пивным животиком.

– Здорово, бойцы, – пророкотал он густым басом.

Одет он был в чёрные классические брюки и белую, с воротником-стойкой, отглаженную рубашку. Обнявшись с Лёхой, он протянул мне и брату свою широкую, мозолистую ладонь.

– Фатеев Олег Александрович. Для друзей – просто Саныч.

– Роман, – ответил я на приветствие. – А это мой брат Эдик.

Я по очереди пожал руку каждому из племянников, слушая их слова благодарности. Димка оказался крепким, широким в плечах парнем среднего роста, очень похожим на дядьку комплекцией. По короткой стрижке было видно, что он недавно из армии. Пашка же, напротив, был высоким, светловолосым и стройным, но не худым – скорее, поджарым парнем с голубыми глазами, длинными пальцами и правильными чертами лица. Больше всего он походил на пианиста.

Лёха выдал парням по пистолету «Макарова», затем, покопавшись в своём рюкзаке, отдал обоим две кобуры, четыре магазина к ПМ и четыре обёрнутых бумагой пачки патронов калибром 9х18. Старший взял оружие и боеприпасы, сноровисто и со знанием дела снарядил обоймы, а потом показал младшему, как это делается.

Мы оставили парней разбираться с подарками и прошли с Олегом на кухню. На столе лежала старенькая тульская двухстволка лохматых годов выпуска и военного вида сухарка с патронами.

– Может, чаю? – спросил дядька Олег, приглашая нас к столу.

– Некогда, Саныч. Водички выпьем – и поедем. Мы здесь не одни, нас ещё женщины возле машин ждут. А вы пока собирайтесь.

– Так мы готовы давно, – с гордостью сказал Олег указывая на свой мешок на полу. – Только пацанов сейчас подгоню.

С этими словами он вышел из кухни. Мы пошли вслед за ним – и правда, у деловитых мужчин все вещи оказались давно упакованы. Дядька Олег нацепил на плечо свою «берданку», к поясу подвесил сухарку с боеприпасами, а вещмешок, продев руки в лямки, закинул за спину. Оба парня стояли одетые, с кобурами на боку, и у каждого за спиной, по небольшому рюкзаку с нехитрыми пожитками.

– Давайте определяться, – сказал я. – Вы едете с нами и вступаете в отряд, или мы вас спасаем, а дальше вы сами по себе?

– А куда вы сейчас? – серьёзно спросил Олег, нахмурив лоб.

– Подальше от города. Видите, что в столице происходит? Поэтому у нас есть большие сомнения, что здесь можно остаться и выжить. У меня в шестидесяти километрах от города есть хутор – местность тихая, поля и леса кругом, а ближайшие соседи не ближе километра. Присоединяйтесь к нам, места всем хватит.

– Ну, раз так, то мы согласны. Не будем отрываться от коллектива, – с этими словами дядька Олег подмигнул мне.

– Тогда с этого момента вы поступаете в моё распоряжение. Часть оружия вам уже выдали, остальное и прочую амуницию получите при первой возможности у моего начальника службы снабжения, – я указал на ухмыляющегося Лёху. – А теперь – готовность номер один, оружие наизготовку. Выходим двумя тройками.

Мы аккуратно вышли из квартиры и, подождав, пока Саныч захлопнет дверь, засеменили вниз, стуча каблуками о бетонные ступени. Вторая группа прикрывала нас сверху.

Тут дверь слева на втором этаже приоткрылась – не сильно, лишь на длину цепочки. В щели показался испуганный усатый мужчина интеллигентного вида и шёпотом спросил:

– Эй, мужики, а вы кто?

– Силы народной самообороны, – ответил я.

– Помогите мне до машины добраться, а то я застрял здесь, а у меня семья.

– Да не вопрос, – ответил я. – Давайте за нами. Там наверху ещё одна группа, они прикроют.

Дверь захлопнулась, затем из квартиры послышалась недолгая возня и голоса, и она вновь распахнулась. Я увидел того же мужика, рядом с ним стояла молодая женщина в очках и держала за руку девочку лет восьми.

– Вот, – затараторил мужик, – мои жена с дочкой. Мы сначала дома прятались, а когда решили уехать, из дому уже не выйти было.

– Понимаю, у многих сейчас так. Но подробности потом расскажете, – перебил я его. – Сейчас некогда.

Мы спустились вниз, пристрелив пару мертвяков у подъезда, и вышли на улицу, где заняли круговую оборону. Следом вышла спасённая нами семья; они прошли к нам, со страхом и омерзением обходя трупы. Не прошло и минуты, как из подъезда показался дядька Олег со своими племянниками.

– Где ваша машина? – спросил я мужчину, которого звали Николай.

– Так вот же она, – сказал он, указав на поляну. И правда, на краю газона стояла старенькая «Ауди-100».

– Садитесь и выезжайте со двора. Там вас встретят, – сказал я указывая направление движения.

– Внимание, сейчас со двора выедет красная «Ауди», не стреляйте, а примите её в колонну. Это друзья, – передал я по рации.

– Сделаем, – ответила моя «зайка». Вот молодец, подумал я – и транспорт стережёт, и радиообмен поддерживает.

Тем временем мы обогнули дом и, выйдя со двора, приблизились к своим машинам. Я чмокнул жену в губы, но она не отпустила, а в свою очередь приникла к ним и обняла. Краем глаза я заметил недалеко от наших внедорожников, метрах в десяти от каждого, два трупа, которых здесь раньше не было.

– Повоевать пришлось? – удивлённо поднял брови я.

– Да так, Настька одного убила, ну и я во второго два заряда картечи дала.

– Вот как, – подумал я, а вслух добавил: – И не побоялись? Растём над собой, однако.

– А ты как думал? – спросила любимая и с гордостью посмотрела на дочь.

– А я как раз на это и рассчитывал, – улыбнулся я и закричал: – По машинам! Порядок старый! «Ауди» – в середине! Мы идём головняком, остальные – метрах в тридцати за нами! Лёха – замыкающим! Держим связь!

Глава 7: По ту сторону стекла

Машины тронулись в путь. Колонна потянулась к сердцу столицы, до которого по таким дорогам – еще полчаса езды.

Впереди нас ждала картина, которую мы – от слабых женщин до крепких мужиков – уже никогда не сможем забыть.

Свинцовое от дыма, с багряными отсветами пожаров небо поглощало упрямые лучи солнца, окрашивая мир в грязные оттенки пепла и сажи. Воздух был густым и горьким от гари, пороха и чего-то еще, сладковато-приторного, оттого еще более тошнотворного.

Я медленно вел внедорожник по проспекту, еще вчера – оживленной артерии города, а сегодня – расчлененному телу. Дорога напоминала полосу препятствий: асфальт, усыпанный стеклом, искрящимся в свете фар; опрокинутые ларьки; брошенные, искореженные машины с зияющими дырами вместо дверей, словно черные рты в немом крике. Колеса с хрустом перемалывали хлам, каждый поворот руля был сродни плаванию по морю после кораблекрушения. Вокруг бушевал ад.

Мы видели их глаза – широко распахнутые, дикие. В них читался не инстинкт грабежа, а животный, всепоглощающий ужас. Эти люди не грабили. Они вырывали у гибнущего мира еще один глоток воздуха, еще один шанс.

Молодая женщина в разорванном платье, с лицом, залитым слезами и грязью, выбивала остатки стекла в витрине аптеки. Ее движения были лихорадочными, отчаянными. Она хватала не вещи – она хватала жизнь для кого-то. Может, для ребенка, оставшегося в квартире, для раненого мужа. Ее драма была написана на каждом сведенном судорогой мускуле.

Рядом двое мужчин тащили из разгромленного супермаркета мешки с крупой и водой. Их лица были искажены не злобой, а холодной, расчетливой необходимостью. Они знали: завтра этого всего уже не будет. Знали, что прежний мир рухнул, и теперь действуют древние законы: свой кусок, своя нора, свое выживание.

Где-то вдалеке взвилась очередь автомата – сухой, трескучий звук на секунду заглушил гул хаоса. Крики, сирены, вой сигнализаций – все это сливалось в один оглушительный гимн панике.

Я прибавил газу, стараясь не смотреть, как стайка подростков выносила из бутика электроники бесполезные в новом мире телевизоры. Это была уже не необходимость, а слепая ярость, желание отомстить рушащейся системе.

Пройдя еще с полкилометра, я поднял взгляд на горизонт, за разгромленную улицу, где современная архитектура уступала место кривым мощёным улочкам. Там, в сумеречной дымке, на фоне темных силуэтов башен, я увидел их.

Они были еще далеко, едва различимые, качающиеся на ветру шесты. Несколько одиноких, неуверенных фигур. Они двигались с той странной, вывернутой механичностью, что не может принадлежать живому. Расстояние и пыль, поднятая сотнями ног, скрадывали детали, оставляя лишь намек на ужас, тихо и методично приближающийся к этому острову безумия.

Эти далекие силуэты были холоднее и страшнее любого мародерства. Они были тишиной после крика. Концом, который только начинался.

Внедорожник полз, втискиваясь в пространство между брошенными авто и обезумевшими людьми. Мы все, сидевшие в трёх машинах, видели их. Не мародеров. Других.

Женщина лет сорока с опустевшим от ужаса лицом медленно кружила на одном месте, прижимая к груди детскую куртку. Ее губы беззвучно шептали одно и то же имя. Она вглядывалась в каждое лицо слепым, невидящим взглядом – искала не человека, а призрак, единственное, что могло удержать ее от падения в безумие.

Мальчик, лет шести, стоял, прислонившись к стенке автобусной остановки, и плакал. Тихо и безнадежно, по-взрослому. Слезы оставляли чистые полосы на его грязных щеках. В руке он сжимал за ухо плюшевого зайца, и его маленький мир сузился до этой точки. «Почему мама не пришла? Я же сказал, что буду тут ждать…» – наверное, твердил он сам себе.

Молодой парень с перекошенным от отчаяния лицом хватал за плечи бегущих, тряс их, кричал что-то. Слов не было слышно, но читалось по губам: «Ростом такая, светлые волосы? Вы не видели?!» Его отталкивали, он спотыкался, поднимался и снова бросался в толпу, как в бурное море, пытаясь найти одну-единственную каплю.

Боль, которая разрывала мою душу, так же кромсала и душу моей жены. Я почти физически чувствовал ее отчаяние, видел его в остекеневшем взгляде, в расширенных от ужаса и скорби глазах. Комок рос в горле, с бешеной силой заставляя сжимать пальцы на руле.

Я видел их всех. Видел их немой вопрос, обращенный ко мне, к моей теплой, безопасной машине. Инстинкт и простая человечность кричали: «Остановись! Помоги! Дай им хоть каплю надежды!»

Но я не мог.

Взгляд, застланный белесой пеленой от увиденного, метнулся в зеркало заднего вида. Вслед за мной, как слепой котенок, двигалась ауди, а позади неё наш второй джип. За рулем – лучший друг, а в салоне – мой брат, его жена, девушки и наши с ним маленькие дочери. Весь наш мир. Алёна, с бледным, застывшим лицом, наверняка как и мы, сейчас смотрела в окно, кусая кулак, чтобы не закричать. Мои дочери-подростки, прижимая к себе малышек, смотрели прямо перед собой стеклянными от непролитых слез глазами.

Остановиться – значит подставить под удар их. Открыть дверь – значит впустить хаос, панику, а возможно, и смерть. Рискнуть всеми ради одного – это уже не благородство. Это безумие.

Мы не могли помочь. Мы могли только смотреть, впитывать в себя эту боль, как губка, и везти ее с собой, давя на газ.

Мой долг и проклятие сейчас заключались в одном – любой ценой вывезти тех, кто был со мной в машинах. Всё остальное оставалось по ту сторону стекла, частью адского пейзажа, который нужно было оставить позади.

Я сглотнул комок в горле и поймал испуганный взгляд жены. Кивнул, пытаясь изобразить уверенность, которой не было и в помине. Снова уставился на дорогу, прокладывая путь сквозь море страдания. С каждым метром душа покрывалась новым шрамом, который уже никогда не заживет.

Мы были не героями. Мы были беглецами. И это осознание жгло изнутри.

В гнетущем молчании – гарнитура в ухе не издала ни звука, – мы выбрались из адского месива центральных улиц. Едва въехав в небольшой жилой массив, я свернул в проходной двор и остановил машину. Сжавшиеся струны души распрямились, больно давя на грудную клетку, перехватывая дыхание.

Сзади послышалось пыхтение мотора, щелчки дверок. Даже мужикам, повидавшим виды, требовался глоток воздуха.

Саныч, пихнув сидящего с краю Пашку, почти вытолкнул его наружу и начал выбираться сам, на ходу доставая из сплющенного портсигара сигарету. Вылез, закурил, опершись свободной рукой о стойку. Позади хлопнули дверцы второго джипа. К нам медленно, понуро шли Лёха и Эдик. Остановились у моей двери в нерешительности. Я сидел, вцепившись в руль, свободной рукой стирая испарину со лба. Открыл дверь, толкнул ее локтем, окинул взглядом ребят. Лёшка держался нормально, видал и не такое. Эдька храбрился, но был бледен как полотно.

Первым взорвался Саныч. Затянулся так, что кончик сигареты ярко вспыхнул, резко выдохнул струйку дыма. Голос хриплый, сдавленный:

– Ну что, блядь? Прекрасный вечерок выдался. Картинка с выставки, мать её. Просто ёбнуться.

Ткнул сигаретой в сторону города:

– Вы видели этих… шалтаев? Это они, да? Те самые? Так те, мать их ети, по телеку хоть в кадре помещаются! А это… Он замолкает, снова затягивается, рука чуть дрожит. Это уже на нас идет целая погань.

Тихо, почти шёпотом, заговорила жена, обращаясь не то ко мне, не то к самой себе:

– Эта женщина… с курткой… Она её так и не нашла. Мы просто… уехали. Мы оставили её там…

Голос сорвался. Лёха, всегда самый спокойный, положил ей руку на плечо, но его собственное лицо было жёсткой маской.

– Нет, Наташ. Мы не оставили. Мы выживаем. Остановись мы – нас бы не просто окружили. Нас сожрали бы. Или… прицепилось бы что-то похуже. Тот мальчик… мог быть заражен. Любая открытая дверь – смертельный риск. Мы приняли единственно верное решение.

Саныч фыркнул:

– Верное? Смотреть, как ребёнок плачет – это верное? Да мы твари, племяш! Твари и сволочи!

– Не надо так, дядька. Никогда. – я вступился, сам чувствуя, как меня от всего этого тошнит. Рулил, а сам в зеркало пялился, на ту женщину… будто к асфальту приклеенную.

Из салона вышла моя жена. Опиралась о косяк, дыхание частое, прерывистое. Смотрела на нас, и в глазах – вся впитанная боль.

– (Голос дрожит) А если бы это была наша Юлька? Или Полинка? Стояла бы и ждала? А мы бы… просто проехали? Или они уже не такие? – она кивнула на вторую машину.