Осколки Мира. Предвестники конца

– Ну и отлично.

Я решил пока закончить его доставать бесцельным словесным жонглированием.

– Лёх, я так понимаю, с оружием на первый взгляд у нас всё. Или ты хотел ещё посмотреть чего достойного?

– Да вроде бы достаточно набрали. Жалко только, ничего автоматического не взяли, – сокрушённо подтвердил друг. – Как я и думал, не торгуют такие магазины автоматами. Чай не Америка – только полуавтомат.

– Ладно, Лёх, нечего вздыхать о том, чего нету. Попробуй осмотреться, а если ничего нужного не найдёшь – заканчивай поскорей с патронами, бери брательника и грузите сумки в машину, – бросил я напоследок.

Тем временем я начал стаскивать с манекенов экипировку. Все модные и добротные бронежилеты снял и упаковал в сумку. Потом стащил с манекенов оба «леших», а ещё штук пять запакованных таких вытащил из-под прилавка. Разгрузок и бронников разных конструкций накидал больше дюжины. Плиты к ним, кевлар и остальную необходимую фурнитуру взял с запасом. Подсумки под разные нужды, снимая с крючков, кидал в раскрытые сумки. Также упаковал несколько больших мотков масксети, плотно намотанных на пластиковые катушки. Ещё набрал несколько комплектов тёплых охотничьих курток, которые можно было варьировать по сезону. В довесок уложил более тридцати коробок сапог разных размеров – те, что с мембраной, и не меньше треккинговых ботинок, которые на мой взгляд были удобнее обычных берцев.

Сложив всё это, я направился к стойке с туристическим оборудованием. Набрав там всех позиций, сколько мне показалось достаточным, перешёл на противоположную сторону стеллажа. Тут зацепил несколько американских армейских гамаков, присовокупил к ним всевозможную походную справу и потащил на вытянутых руках кипу этого добра к выходу.

Около которого сейчас была суета: Лёха поминутно вбегал и выбегал из магазина, таща какие-то сумки и рюкзаки. Эдик метался, подтаскивая добро из глубины зала и сваливая его у входа. Освободившись от своей ноши, я принялся помогать ребятам.

– Иди лучше прикрывай погрузку, – сказал вновь показавшийся в дверях Лёха. – А мы тут и вдвоём управимся.

Он протянул мне уже заряженный дробовик из трофейных. Я удивился, когда это он успел его зарядить, но, не задумываясь, вышел из магазина.

Надев дробовик за ремень на плечо, я, как заправский часовой, начал прохаживаться вдоль фасада магазина, держа топор под мышкой и внимательно вглядываясь вдаль. Дойдя до угла, поворачивал обратно к машине. Так проделал несколько раз, ожидая, пока мужики выкидывают сумки с добычей на крыльцо. Вскоре там вырос целый штабель разноцветных баулов.

Но в следующий свой поход к углу я ненароком завернул за угол – и чуть не обделался со страху, столкнувшись нос к носу с неупокоенным трупом. Заорав от неожиданности, я попятился назад и чуть не споткнулся. Увидел тянущиеся ко мне руки мертвеца и осознал, что уже не успеваю достать из-подмышки топор. Скинуть же с плеча помпу не успевал и подавно.

– Ёперный театр! Отстань, страшилище! – заорал я и внезапно, будто на автомате, со всей силы пнул мертвяка ногой в живот.

Пинок откинул зловещего мертвеца примерно на метр. Я, не тратя времени, выдернул топор и смачно ударил им зомби в висок. Хрустнуло, плеснуло раскисшими мозгами на асфальт и стену. Зомбак обмяк и завалился влево.

На шум и крики из магазина выбежали товарищи. Увидев, что со мной всё в порядке и помощь не требуется, начали глумливо хохотать.

– Ну что? В штаны не накидал? – высмеял меня брат.

– Да ты бы и сам накидал, – ответил я, переводя дух и зло посмотрев на Эдьку, который смеялся громче всех. – Так что хорош ржать. Грузимся и сваливаем отсюда.

Мы быстро принялись закидывать трофеи в багажник и салон внедорожника. Напряжение от неожиданной встречи с мертвецом постепенно спадало, сменяясь адреналиновой пустотой. Я уже почти успокоился, когда Эдик, закидывая очередную сумку, негромко, но так, чтобы услышали все, бросил Лёхе:

– Ну что, стража на посту. Чуть нас не подвёл, веселуху устроив. Хорошо, что тот один был, а не стая. Такой часовой нам нужен, как зомбаку вторые носки.

Лёха лишь хмыкнул в ответ, но я видел, как его взгляд на мгновение стал серьёзным. Мои пальцы сжались на ручке сумки. Я промолчал. Сейчас не время и не место.

Погрузка закончилась, мы втиснулись в машину и рванули с места, оставляя позади мёртвый магазин и его единственного постоянного клиента.

Я, перед отъездом, чтобы больше не рисковать, закинул топор в багажник и взял оружие в руки, а брата мы вооружили вторичным оружием – одним из добытых «Глоков». Я решил отобрать у Эдьки обратно свою «Сайгу» и протянул ему вместо неё «Бенелли», выданный Лёхой, затем дополнительно отсыпал патронов.

Он нацепил на пояс «Глок», взял в руки дробовик и, распределив патроны по карманам, залез на пассажирское сиденье «Патруля». Лёха был как всегда сзади, держа на коленях винтовку.

Минуя пустые улицы, мы неслись в обратном направлении. Лёхе позвонили, и он почти всю дорогу до заправки разговаривал по телефону. Пока я заправлял внедорожник на автоматической колонке, Эдик сторожил меня с ружьём наизготовку.

Когда мы закончили и сели в машину, Лёха сказал мне:

– Слушай, Ром, тут такое дело… Мой дядька сейчас звонил. Проблема у него нарисовалась. Представь, он застрял дома в таких условиях, да ещё и почти в самом центре города. Из оружия – только старенькая двухстволка, а с ним ещё двое племянников. Машина есть, конечно, но сломалась накануне всех этих событий, и он её в сервис отогнал на ремонт. Пацаны, может, скатаемся? Выручим? Один я точно не справлюсь, – с мольбой в глазах посмотрел он на меня.

Я задумался. Героем мне быть не хотелось совсем – обычно именно герои первыми и умирают. Но, возможно, в этом предложении друга были плюсы и лично для меня.

– Да не проблема, Лёх, обязательно смотаемся. Только ты пока расскажи поподробнее, что там к чему. Какая обстановка на районе? Много ли мертвяков уже вокруг? Да ты и не рассказывал, вроде, что у тебя братья есть.

– Дядька мой – пятидесяти с лишним лет, но крепкий ещё мужик, сам из Сибири, служил моряком на гражданских речных судах. С ним двое пацанов, но они не родные ему, а дети его дальней родственницы – Дима и Паша. Первому двадцать один год, недавно из армии пришёл, второму семнадцать, сейчас школу заканчивает.

– Уже вряд ли закончит, – с кислой улыбкой вставил я. – Ну, а дальше по теме мертвечины что там?

– Зомбаков там много, только во дворе около десятка видели, – ответил Лёха.

Я, напряжённо продумывая план, сказал:

– Сейчас приедем домой и спокойно решим, как будем действовать. Прости, сразу ничего не соображу.

– Хорошо, не проблема, – отозвался друг. – Они дома пока в безопасности. Мертвяки во дворе гуляют, вряд ли у них получится в подъезд пробраться. Как надумаем – позвоню дядьке и предупрежу.

– Лады, – выдохнул я, задумчиво теребя бровь.

Вернувшись домой, пока женщины разбирали снаряжение, а младшие радовались нашему возврашению, мы с мужиками проверяли и смазывали новообретённое оружие. Обстановка была спокойной, почти домашней. И тут Эдик, не отрываясь от зарядки своего дробовика, вдруг завёл разговор.

– Кстати, насчёт сегодняшнего инцидента… – он говорил мягко, с деланным участием. – Я, конечно, всё понимаю, Ром. Нервы у всех на пределе. Но вот если бы не один этот зомбак там шлялся, а, скажем, тройка… Или подошли бы с другой стороны, пока ты с этим одним возился… – Он многозначительно посмотрел на меня, а потом перевёл взгляд на Лёху и других. – Мы бы все там и остались. Из-за чьей-то невнимательности.

Воздух застыл. Звяканье затвора в руках Лёхи прекратилось.

– Эдик, – я сказал тихо, откладывая в сторону ствол новой помпы. – У тебя есть конкретные предложения по организации караульной службы? Или ты просто констатируешь очевидное, что в мире опасно?

– Предложения? – он усмехнулся. – Да хотя бы не высовываться за угол без необходимости. Держать дистанцию. Не полагаться на пинки и топор, когда на плече видит полноценный ствол. Мелочи, да. Но именно из-за мелочей люди гибнут. Или подводят других. – Он сказал это последнее слово, глядя прямо на меня.

Вставать и ругаться было бы проигрышем. Это именно то, чего он хотел – вывести меня на эмоции, показать группе "несдержанного штатского".

– Принято к сведению, – я ответил ровным, холодным тоном, вставая. – С сегодняшнего дня вводится правило: часовой на посту не покидает свой сектор обзора без крайней необходимости. Все потенциально опасные зоны – углы, глухие участки – проверяются только парой с подстраховкой. Расписание караулов и инструктаж подготовлю к утру. Лёха, поможешь с техникой наблюдения.

Лёха коротко кивнул: «Ясно».

Я посмотрел на Эдика.

– Критика, не подкреплённая конкретикой, – это просто болтовня. Следующий раз, когда увидишь косяк, говори сразу и чётко. А не потом, за столом, шёпотом. Понятно?

Эдик задержал на мне взгляд. Кривая улыбка тронула уголки его губ. Он не спорил. Он просто медленно кивнул, давая понять, что услышал, но не принял. Его цель была достигнута – он публично указал на мою ошибку и вынудил меня под давлением менять правила.

Он встал и, похлопав меня по плечу с фальшивой братской теплотой, произнёс:

– Конечно, командир. Всё правильно. Просто переживаю за всех. Пойду, посмотрю, как там наши детки.

Он вышел из комнаты, оставив за собой тяжёлое молчание. Конфликт не был исчерпан. Он только что перешёл из пассивной фазы в активную. И я понял, что следующую свою ошибку, даже самую маленькую, мне не простят. А Эдик будет ждать её с мастерским терпением охотника.

Глава 6: Отражать!

Потом, когда мы убрали с кухни все свои железки и собрав домочадцев сели за стол, началось совещание по теме спасения родственников Лёшки. Но долго совещаться не пришлось – желание ехать выразили почти все. Только Алёна запротестовала было, не желая подвергать дочерей такой опасности. Но когда мы предложили ей вариант остаться одной с детьми дома, она сразу перестала протестовать и согласилась ехать вместе с нами. Ведь такая постановка выглядела, даже на мой взгляд, ничуть не лучше. Поэтому жена брата, взвесив возможные риски, вынуждена была согласиться.

– Тогда сделаем так, – начал командовать я. – Лёшка, тебе отдельное задание. Перед тем как поедем твоих выручать, сейчас вооружаешь всех дееспособных членов отряда. Женщинам и девушкам выдай пока по пистолету, а моей супруге можешь ещё и самозарядный дробовик в довесок – она с ним управляться умеет. Наши остальные дамы, если даже по людям и не попадут, хоть мертвяков отстреляют. Да и в случае огневого контакта смогут, постреливая, нервировать противника. Но я надеюсь, что это уже крайний случай – хотя мы доподлинно не знаем, что теперь в центре города творится.

– Дальше по задачам. Зайка, – обратился я к жене, – сразу иди в детскую, переодевай девушек. Тут в сумках найдёшь всё необходимое. Ну и сама в трофейные камуфляж и обувь одеться не забудь. Не дело сейчас вас, девчонок, светить – в такие тяжёлые времена от этого могут быть одни проблемы. А броники и прочую снарягу вам Лёшка сейчас выдаст. Полина, – строго взглянул я на дочь, – на тебе Юля.

Пока Лёха с Эдиком ходили к машинам за бронежилетами и оружием, все названые переоделись в камуфляж и обувь, а теперь шумной гурьбой толпились возле зеркала, оглядывая свои новые наряды, гулко стуча тяжёлыми подошвами армейских сапог по линолеуму прихожей.

Когда парни вернулись, Лёшка принялся натягивать на девчонок бронежилеты, не забыв, впрочем, про себя и брата. Когда наше разномастное воинство облачилось, я объявил:

– Сейчас перекидываем в джипы всё барахло, которое берём с собой. Участвуют в этом все, кроме Полинки и Алёнки – на них дети.

– Выполнять! – рявкнул я.

Выстроившиеся в прихожей, включая меня, шесть камуфляжных фигур похватали наши собранные к этому часу сумки и рюкзаки и направились с первой партией вещей вниз. Алёна с Полиной стояли возле кухонной двери с детьми, мать держала одетую Соньку на руках. Они и закрыли за нами дверь, застыв посреди прихожей в напряжённом молчании, ожидая, пока мы поднимемся за следующей партией сумок.

Загрузив пожитки в прицепы, я, не отходя от кассы, выпросил у Лёхи взятый в магазине второй «Ремингтон 700», который так и лежал у него в джипе на заднем сиденье, облачённый в тонкий оружейный чехол. С остальными винтовками мне надо было ещё разбираться, а это оружие и его калибр мне были относительно знакомы. Конечно, я не учил наизусть баллистических таблиц под этот патрон, но думаю, что на тех расстояниях, на которых придётся действовать, они мне и не понадобятся.

Я закинул «Сайгу» за спину, подтянув её ремень очень туго, чтобы освободить руки, и вооружился винтовкой. Набил четыре магазина патронами к ней и распихал их по свободным подсумкам. Проделав эти манипуляции, остался доволен обновкой.

Поднявшись наверх, мы с братом принялись подтягивать из комнат новые баулы к дверям. Лёха тем временем выдал моей любимой самозарядный дробовик, затем один ПМ с кордуровой поясной кобурой протянул Насте.

Она взяла трясущимися руками пистолет и сразу вернула его Лёхе, спросив дрогнувшим голосом:

– Да вы издеваетесь? Что мне с ним делать?

– Защищаться, – коротко ответил я, оборвав её стенания, и, взяв из рук друга оружие, протянул дочери.

Настя отказывалась брать пистолет наотрез и даже поднимала руки вверх, отодвигаясь от меня.

– Настенька, – сказал я доверительно, – сейчас не время капризничать, соберись уже. Понимаешь, нас впереди может ждать такая куча мерзости, поэтому все люди в моём отряде должны быть вооружены. Потому что даже один безоружный человек в поездке – это сразу минус два бойца.

– Как это два? – не поняла она.

– Да очень просто! Смотри, – продолжил я, объясняя на пальцах, – если в такой обстановке, которая творится вокруг нас, ты не можешь себя защитить, то я буду вынужден выделять человека тебе в охрану. Таким образом, я теряю сразу двух бойцов. А как ты отлично видишь, людей у нас и так не хватает. Так что без личного оружия ты просто превращаешься в обузу. Ты же не хочешь быть обузой, не правда ли? – спросил я, с интересом заглядывая ей в лицо.

– Нет! Я не могу! Я не хочу это трогать! – в её голосе помимо страха звучал вызов. Вызов мне, моим правилам, этой всей мужской игре в солдатики, в которую её теперь насильно вовлекали.

Я видел не каприз. Я видел стену, которую мы с её матерью старательно возводили, ограждая её от всего плохого, от любых потрясений. И теперь мне предстояло эту стену ломать. Я был для неё не отцом, а мужем её матери. И сейчас этот «чужой дядя» вламывался в её хрупкий мир с оружием в руках.

Я переменил тактику, сбросив командирский тон. Мой голос стал тише, почти просящим.

– Настя, посмотри на меня. Не на него. На меня.

Она с трудом перевела взгляд с холодной стали на моё лицо. В её взгляде было недоверие.

– Ты думаешь, я хочу, чтобы ты это держала? Твоя мама… мы обещали, что у тебя будет нормальная жизнь. Без этого. – Я кивнул на пистолет. – Я не твой отец, я это знаю. И у меня нет права тебе приказывать. Но у меня есть обязанность перед твоей мамой – сделать всё, чтобы ты, Полина и Юля остались живы.

Я сделал паузу, видя, что она слушает, хоть и сжав губы.

– Тех «нормальных» правил больше нет. Есть только одно правило – выжить. И это, – я показал на пистолет, – сейчас самый честный аргумент в споре с этим миром. Он здесь не для того, чтобы ты убивала. Он здесь для того, чтобы у тебя был шанс дожить до того дня, когда всё это кончится. Чтобы твоя мама не схватилась за сердце, думая, что с тобой что-то случилось.

Я увидел, как в её глазах страх начал медленно уступать место тяжёлому пониманию.

– Я… я не смогу… – в её голосе уже не было протеста, была лишь беспомощность.

– И не надо. Пока не надо. Но если к вам девочки будет ползти одна из тех тварей… ты должна будешь её остановить. Не для меня. Для мамы. Для себя. Ты же старшая сестра. Ты должна быть сильнее.

Я аккуратно протянул пистолет рукояткой вперёд. Не приказ, а предложение. Передавая не оружие, а груз ответственности, который я, как ни старался, не мог нести за неё всегда.

– Это всего лишь инструмент. Неудобный, тяжёлый, страшный. Но твой. Твоя гарантия, что ты не останешься беззащитной.

– Я… я не знаю, как… – её голос сорвался на шёпот. Это была уже не истерика, а признание своей уязвимости. И в этом была крошечная, но важная победа.

– Этому научим, – тут же, мягко, подхватил Лёха, видя, что лёд тронулся. – Сначала просто поносишь его. Без патронов. Привыкнешь к весу. Я покажу, как безопасно держать. Никто не заставляет тебя стрелять прямо сейчас.

Это перевесило чашу весов. Не приказ отчима, а помощь и поддержка со стороны. Возможность не подчиниться, а научиться контролировать свой страх.

Она медленно, почти нерешительно, вытянула руку. Её пальцы всё ещё дрожали, когда они обхватили рукоятку. Она взяла его так, будто боялась уронить, но уже не как нечто чужеродное, а как свою новую, пугающую, но необходимую ношу.

– Вот так, – тихо сказал я, сдерживая облегчение. – Держи крепче. Он теперь твой. Твоя ответственность. Не игрушка, а работа. Самая важная твоя работа сейчас – быть живой.

Она кивнула, сглотнув ком в горле. В её глазах уже не было паники или вызова. Был сосредоточенный, суровый отблеск принятия тяжести этого нового мира. Она не стала бойцом в одно мгновение. Она сделала первый, самый трудный шаг: приняла от меня, отчима, нечто очень важное и страшное. И в этот момент между нами рухнула одна стена и начала выстраиваться новая, странная связь – не родства, но взаимного доверия и общей цели выжить.

– Молодец, – тихо сказал я, и на этот раз в моих словах не было никакой хитрости, только гордость и горечь. – Теперь иди к маме, она покажет, как правильно закрепить кобуру на поясе.

Настя кивнула и, крепко сжимая в руке пистолет, пошла через прихожую. Она не смотрела на меня, но и не отворачивалась. Она приняла свою ношу. Не с радостью, а с пониманием. И в этом был наш общий, огромный шаг.

Пока Настя с белым от напряжения лицом принимала из моих рук пистолет, в дверном проёме кухни застыли две другие фигурки. Полина, моя старшая дочь, прижимала к себе Юлю, самую младшую. Они смотрели на происходящее широко раскрытыми глазами, в которых смешались страх, непонятность и детское любопытство.

Полине было почти двеннадцать. В свои годы она уже многое понимала, но до конца осознать весь ужас ситуации не могла. Для неё всё это было похоже на странную, страшную игру, в которую вдруг начали играть взрослые. Она крепче обняла сестрёнку, инстинктивно пытаясь защитить её от этой непонятной угрозы, исходившей от чёрного металла в руке сестры. Её взгляд перебегал с Насти на меня, ища объяснения, утешения, но встречал лишь суровую необходимость. В её позе читалась не детская обида – её мир рушился, а папа, всегда такой сильный и надёжный, не мог этого остановить, а наоборот, раздавал это страшное железо.

А Юле всего четыре годика. Она не понимала ни слова из нашего разговора. Лишь чувствовала всеобщее напряжение, видела испуганное лицо сестры и строгое – папы. Её большой палец был доверчиво засунут в рот, а второй ручкой она сжимала край Полининой футболки. Её огромные, ясные глаза, полные немого вопроса, были прикованы к пистолету. Она не боялась его как Настя – она просто не знала, что это такое. Это была странная игрушка, из-за которой все так странно себя ведут. Она тихо хныкала, не из-за страха перед оружием, а потому что атмосфера в прихожей была густой и колючей, и это пугало её по-детски, на уровне ощущений.

Когда Настя, наконец, взяла пистолет и пошла к матери, Полина не выдержала и тихо спросила, её голосок дрогнул:

– Пап, а мне тоже надо?..

В её вопросе был не страх, а скорее ужас от того, что её тоже могут заставить взять в руки эту страшную вещь, и смятение – а должна ли она этого хотеть, чтобы быть как взрослые?

Я обернулся на её голос, и моё сердце сжалось. Я видел двух своих девочек, самых беззащитных существ в этом безумном мире.

– Нет, зайка, – мой голос наконец смягчился, став таким, каким я говорил с ними всегда, до всего этого кошмара. – Тебе пока не надо. Твоя задача сейчас – держать Юлю за руку и очень крепко слушаться маму. Это твоя самая важная работа. Договорились?

Полина облегчённо кивнула, прижимая к себе сестру ещё сильнее. Юля, уловив смену интонации в моём голосе, вынула палец изо рта и неуверенно улыбнулась мне, как бы проверяя, что самый главный взрослый в её мире снова стал «нормальным».

В этой сцене было всё: Настя, принимающая тяжесть взросления и ответственности; Полина, стоящая на пороге между детством и новой реальностью, уже понимающая, но ещё надеющаяся остаться ребёнком; и Юля, чистое, незамутнённое дитя, для которого главным индикатором опасности всё ещё были лица и голоса любимых людей. И я понимал, что воюю не только за наши жизни, но и за их право на хотя бы крупицу того нормального детства, что у них отняли.

– А теперь всем приладить на себе оружие и дополнительные боеприпасы, – вывели меня из ступора нахлынувших чувств слова друга.

– Да, Лёх, проследи за новобранцами, помоги грамотно всё сделать. Думаю, у тебя это лучше получится, – спохватился я.

Когда с этим делом было покончено, мы продолжили погрузку и снова спустились к машинам. Вскоре все вещи, приготовленные к отправке, были загружены: одна часть заняла места в багажниках обоих внедорожников, а другая, из тех, что не должны были понадобиться незамедлительно, отправилась в прицепы.

Закрыв их, мы подогнали джипы вплотную к подъезду и, вернувшись в квартиру, проводили Алёну с Полиной и всех троих девочек к машинам. Безопасно спустились вниз, заперев двери. Эдик шёл позади с женой и нёс на руках младшенькую, заспанную Соньку; наших общих детей постарше вела сама Алёнка. Оказавшись на улице, они усадили всех девочек на заднее сиденье «Фронтеры» Лёхи.

Перед отъездом, во дворе нашей пятиэтажки, Лёха провёл быстрый ликбез по обращению с оружием и заставил каждого из команды, кому был выдан пистолет, сделать хотя бы по паре выстрелов в воздух и перезарядиться. Настя, поняв устройство оружия и уяснив, что самопроизвольно пистолет в нормальных условиях выстрелить не может, немного успокоилась. Разрядив с помощью Лёшки свой ствол, она всё ещё немного напряжённо прохаживалась вдоль машины с кобурой на боку.

После отстрелов я принялся за распределение мест.

– Настя, садись назад к Лёхе. Эдик, туда же, но на переднее сиденье. Зайка, ты со мной впереди. Всем проверить связь – в каждой машине должно быть минимум по две рации. Можно и больше, но это уже на ваш экстравагантный вкус, друзья, – улыбнувшись, отдал я последние распоряжения.

14 мая, понедельник, 16:40

Мы тронулись в путь, проскочили пятьсот метров до перекрёстка и свернули налево. Справа мелькнул знакомый парк с прудом – то самое место, где мы с семьёй всегда кормили уток. Теперь водная гладь была пустынна, а на скамейках вповалку лежали неподвижные тёмные фигуры, в которых не сразу можно было узнать мертвецов.

Дальше потянулись безликие спальные кварталы, перемежающиеся частными домами с заборами, унылыми офисными зданиями из стекла и бетона, автосервисами с развороченными воротами и автомобильными салонами с разбитыми витринами. Всюду виднелись следы недавнего хаоса – перевёрнутые мусорные контейнеры, разбросанные вещи, пятна на асфальте.

Минут через десять пересекли большой перекрёсток у полуразграбленного торгового центра, потом миновали заправку с выведенными из строя колонками и нырнули под тёмный пролёт моста, где в сыром полумраке валялись остатки чьего-то скарба. Движение было подозрительно слабым для буднего дня – видимо, многие уже поняли, что происходит, и либо сбежали из города, либо попрятались по домам.

У монументального здания Национальной библиотеки повернули направо, проехали по узкой улочке, заставленной брошенными машинами, и выехали на широкий шестиполосный проспект. Здесь картина была совсем иной – мёртвые тела на тротуарах, разбитые витрины магазинов, а посреди дороги стояли брошенные автомобили с открытыми дверями. Мертвяков здесь было уже значительно больше – они медленно брели между машинами, падали под колёса, некоторые пытались добраться до наших внедорожников, оставляя кровавые пятна на дверях.

Военных нигде видно не было – похоже, их либо перебросили на окраины, либо они вообще оставили город. Пришлось двигаться с черепашьей скоростью, постоянно объезжая брошенный транспорт и скопления ходячих мертвецов. Иногда приходилось забираться на бордюры и даже на тротуары, чтобы объехать особенно крупные заторы из грузовиков и строительной техники, перекрывавшие движение.

Мы медленно продвигались по проспекту, объезжая хаотично брошенные автомобили и тела. Внезапно картина перед нами изменилась.