Бабы дуры

– Да не зачем, если не прогоните, мне и у вас замечательно, – улыбнулась Таисия.

– Не прогоню, пока душа в душу жить будем, – хмыкнула Павловна, – иди, тащи своё добро, много его у тебя?

– В одной сумке уместиться, всё продала, – развела руки в стороны Таисия.

Открыв двери своими ключами. Таисия прислушалась, голоса сына и снохи раздавались из кухни. В полумраке коридора Таисия споткнулась об два своих чемодана и, чертыхнувшись, зашла в кухню.

– Мебель тоже забирать будешь? – дрожащий голос сына болью отозвался в сердце матери.

– Нет, пусть внукам остаётся, – ответила Таисия, – где моя шкатулка?

– В вашем чемодане, ничего вашего мы не брали, – сноха повернулась к Таисии и та заметила, сколько ненависти было сейчас во взгляде молодой женщины.

Таисия вышла в коридор, достала из чемодана шкатулку, в которой хранила свои украшения, посмотрела на них, вытащила старинное колье и сунула его в карман. Прикинула, сколько стоят оставшиеся драгоценности, тысяч семь в долларах будет, и, вернувшись на кухню, поставила шкатулку на стол.

– Это не вам, это внукам.

– А колье с подвесками себе оставили? – хмыкнула сноха, – остальное-то и половины от колье не стоит.

– Ох и наглая же ты, Аллах тебе судья, подвески я уже давно продала, в сумму долга вложила, а колье у нас в роду по женской линии передава-лось, а вы девочку не родили. Если родите, а может, у кого-то из ваших детей девочка родиться, вот тогда и отдам.

– До этого ещё дожить надо…, – Рауль споткнулся на полуслове.

– А я помирать в ближайшие лет сорок не собираюсь, – от души расхохоталась Таисия, за время этого тяжёлого разговора с неё словно груз сняли, ей стало легко.

Выставив на лестничную площадку свои чемоданы, она положила ключи на тумбочку и вышла, громко хлопнув дверью, поставила точку в отношениях со своими близкими. Павловна уже спала и это расстроило Таисию. Она вымыла посуду, вещи разбирать не стала, есть завтрашний день.

– Сколько там натикало? Таисия, дрыхнешь, что ли?

– Оладушки стряпаю, сейчас чай будем пить, время-то уже много, девять сорок пять, – голос Таисии доносился из кухни.

– А наша работа отделом кадров не контролируется, – Павловна, нечёсаная, в ночной рубахе до пола заглянула на кухню и прошаркала в ванную.

– И вам доброе утро, – в полголоса сказала Таисия, ставя на стол тарелку с дымящимися румяными оладьями.

– Да уж, порадовала, вкуснота, с клубничным вареньем вообще объедение, – Павловна причмокнула языком, – а я всё больше к яблочному повидлу привыкла, не люблю я эти современные джемы, комфертьюры. А вот если бы земляничное было, вообще отпад. Да где нынче землянику взять? Всё перепоганили, то свалка, то заправка, то кафешка задрипанная. Ох, спасибо, порадовала.

Павловна утёрлась маленьким полотенцем и откинулась на спинку стула:

– За сколько ты, голуба, машину хотела толкнуть?

– А вы купить хотите? – засмеялась Таисия.

– Позубоскаль мне, я тут ночью накидала кой-какую схему.

– По-моему, вы прекрасно и крепко спали? – Таисия прищурилась, – у меня сегодня такое настроение чудное, такая лёгкость, давно я такой свободы не чувствовала, – под пристальным взглядом Павловны, Таисия перестала описывать свой восторг, – тысяч восемнадцать, недорого и продать можно быстро, у меня время поджимает.

– За такую цену покупатель уже имеется, значит, можно сказать ребятам, чтобы загоняли на СТО, подшаманить кой-чего в ней надо, чтобы как конфетка была.

– А откуда вы могли узнать, за сколько я хотела продать? Во сне приснилось?

– Я что, на ясновидящую похожа? – нахмурилась Павловна, – хорошо, объясню тебе, но заметь, против своих принципов поступаю. Проще было послать тебя подальше с твоими расспросами, да ладно, раз уж живём вместе, надо тебя капельку в курсе держать. Есть у меня кабинет, где я все вопросы решаю, сама понимаешь, детство у меня тяжелое было, деревянные игрушки, велосипед без седушки, да опять же, Антанта проклятая может подслушать.

Таисия ухохатывалась до слёз:

– Вот уж не думала, что туалет можно считать резиденцией, вы случайно там рекомендаций по курсу Доу Джонса и цене на баррель нефти не даёте?

– А дала бы, если бы спросили, – Павловна состроила ехидную рожицу, – хватит ржать, нажми-ка вот эту кнопочку.

– Вы всегда мобильник выключаете? А вдруг кто-то захочет вам позвонить? Городского телефона у вас я не заметила.

– А неча меня беспокоить, кому надо, того сама достану, опять же, Антанта проклятая может запеленговать, по телевизору что, не видела, каждый сотовый можно по спутнику найти. Так, прибирай-ка на столе, – Павловна махнула рукой, а потом посмотрела на Таисию, – спасибо за еду, девонька, давно я домашней пищией кишки свои не радовала.

Павловна прошествовала в ванную и Таисия услышала шум включенной воды. «Ну, конспираторша» усмехнулась Таисия, вымывая чайные чашки.

– Так, девка, собирайся на работу.

Павловна плюхнулась в своё любимое кресло и, закашлявшись, брызнула из баллончика себе в рот.

– А вы?

– А я дома останусь.

– Может, я тоже?

– Э, нет, негоже, чтобы место простаивало, да и последние известия надо знать. Заодно и бабёнку эту, новую, как там её? Зося Марковна, имя цыганское, отчество еврейское, ох и смесь.

– Она учительницей работала сорок лет, я спрашивала.

– Вот, поддержать её надо, она за себя постоять не сможет, на рынке сейчас передел мест идёт, поэтому от нашего кооператива обязательно каждый день человек должен быть. Если кто из залётных уж сильно наез-жать будет, ни с кем в «базар» не вступай, придёшь, доложишь, я завтра са-ма со всеми разберусь. Училке привет передай, скажи, пока я живая, ей бояться нечего.

День прошёл, как обычно. Таисии только показалось, что покупателей было больше, чем в другие дни. Павловна оказалась права, среди покупателей сегодня было много парней с характерной внешностью, бритые затылки, пустые глаза. «Торпеды нового хозяина» поняла Таисия и пристально наблюдала за ними, но к их торговому месту никто не подходил. Им нашлось о чём поболтать с Марковной, учительница читала Таисии стихи Омара Хайяма. Таисия слушала с удовольствием и удивлялась, почему этого восточного писателя не изучают в школьной программе, красивые, мудрые слова.

– Я курочку принесла, через час буду вас домашней лапшичкой кормить, – радостно сообщила Таисия, заходя на кухню с пакетом продуктов, – сейчас лапшу замешу, яичек домашних специально прикупила.

– Опоздала ты со своей синей птицей.

– Почему с синей? Нормальная, откормленная и почему опоздала? —

Таисия застыла в дверях.

– Я уже цыплят – табака забубенила, чуешь, как чесночком пахнет?

– Да, – Таисия потянула носом воздух, – когда успели?

– Э, милая, я бы и трюфелей приготовила, будь у нас деньжат побольше.

– Да вроде мы не бедствуем, или как? – пожала плечами Таисия, – у меня кой-какие сбережения имеются в дальнем загашнике.

– Вот пусть и лежат, сдавай кассу, дело прежде всего.

Таисия достала из кармана деньги и протянула их Павловне вместе с тетрадкой, в которой они отмечали поступление и расход своих нехитрых товаров. Павловна, нацепив на нос очки, досконально просмотрела всё и присвистнула:

– О, смотрю, у тебя торгашеский талант не спит, это хорошо. У меня для тебя тоже сюрьпризик денежный имеется, подними чашку на подо-коннике.

Таисия захлопала в ладоши, увидев несколько банковских упаковок новеньких, хрустящих евро.

– Сколько здесь? – выдохнула она.

– О, здорово, восемнадцать, как и договаривались.

– Сколько за все услуги я должна отдать?

– А сколько не жалко? – прищурилась Павловна.

– Сколько скажите, я бы без вас ничего не смогла сделать, – пожала плечами Таисия.

– А, половину, – Павловна не спускала глаз с Таисии, наблюдая за реакцией.

Таисия была абсолютно спокойной, отняла половину пачек и положила их на стол перед Павловной, та отодвинула деньги в сторону и пристально посмотрела на Таисию:

– Тебе же не хватит внести последнюю сумму.

– А у меня запасной вариант имеется, – Таисия щёлкнула пальцами и, расстегнув ворот платья, вытащила на свет божий колье, которое вчера вечером одела на шею.

– Ох ты, красота, – причмокнула языком Павловна, – поди цены немалой, не жалко с такой вещицей расставаться?

– Честно? Жалко, – Таисия присела на край стула и рассказала Павловне, сколько по деньгам стоит это колье и какую цену оно представляет для неё самой в духовном плане.

– Вот, а ты сразу подхватилась, чуяла я, что вещь непростая, – закивала головой Павловна, – спрячь деньги в свои чемоданы и колье своим не тряси, у меня есть к тебе деловое предложение. Коробку от ксерокса в комнате видела?

– Нет, не заметила, – пожала плечами Таисия.

– Это плохо, в нашей жизни всё подмечать надо, чтобы вовремя среагировать.

– Стратег, вам бы армией командовать, – улыбнулась Таисия.

– А запросто, да только на мои плечи, синие от лагерных печатей, никто погоны не оденет, пошли, посмотришь.

Павловна жестом указала Таисии, куда поставить коробку и открыла крышку. Таисия сразу смекнула – бухгалтерские бумаги.

– Правильно видишь, – кивнула Павловна.

– И что с ними делать?

– А то, что умеешь, дебет с кредитом сведёшь и на бумажку выпишешь, где, куда и сколько денег было переведено, откуда поступили и куда ушли.

– Да тут работы на неделю, – хмыкнула Таисия, – шантажировать кого-то решили?

– Во-первых, не твоего ума дело, зачем мне эти сведения, а во-вторых, тебе куда торопиться? Сиди себе да считай или хочешь с побрякушкой своей расстаться?

– Нет, – поморщилась Таисия, – конечно, я всё сделаю.

– Вот тогда и долг свой отработаешь, – Павловна хлопнула ладонью по бумагам, – завтра с утра и начнёшь, когда я на базар уйду. А сейчас ужинать пойдём, а то наш табак в окно упорхнёт, да винцо скиснет.

– Полюбила я эти наши посиделки с вкусной едой, вином и разговорами, так и привыкнуть недолго, – сказала Таисия, утолив первый голод.

– А зачем отвыкать, мы – бабёнки свободные, никому ничего не должны, можно так и до конца век коротать. Вино в меру – эликсир здравомыслия.

– Уж извините меня за настырность, но рассказ о вашей жизни у меня из головы весь сегодняшний день не выходит, расскажите, что дальше было.

– Ага, побежала, старуху на полуслове перебила, а теперь любопытст-вуешь, – хмыкнула Павловна, – расскажу, чего уж тут, раз начала. Устрои-лась я на ткацкую фабрику, самое подходящее место было, там жильё давали и садик для пацана. Он по свидетельству о рождении Мишей был назван, так конечно и стала я его величать. Ткачиха из меня никудышная была, вроде не дура, а никак не могла в этих нитках успеть разобраться.

Пятилетка в четыре года – этот лозунг для меня как серпом по одному месту был. Кое-как навострилась, работу такую жалко было терять, зарплату хорошую платили, а начальник цеха моего мне вообще комнату в коммуналке выхлопотал, не казённую, раньше так было, ведомственное жильё, помнишь? А мне из городского фонда дали, как матери-одиночке. Я в своё время только шесть классов школы окончила, но читать всегда любила, язык подвешенный был. В документах матери Миши был диплом об окончании торгового техникума, я его подальше спрятала, думала, никогда не пригодиться. О, вперёд забежала, самое интересное пропустила. Так вот, советская власть за здоровьем женщин следила, на фабрику медкомиссию пригнали, врачи и по женской линии были, тётка да стажёр при ней. Представляешь? Я – девственница, а у меня ребёнок! Представляешь, сколько я страху натерпелась? Думала увольняться надо, а тут Мишаня приболел, в яслях простудился, воспаление лёгких подозревали, я целых полтора месяца по бюллетеню с ним просидела, на том этапе так и спаслась. Осложнения после болезни у мальчишки получились, пришлось мне с ним и дальше на больничном сидеть, советская власть – золотое время было, всё оплачивали. И тут новый виток в моей жизни получился. В коммуналке нашей бабуся померла и в её комнату въехала деваха-огонь, Полина Смелова, фамилия сама за себя говорит. Незамужняя, лет на пять меня младше, только уж больно гулящая, мужиков страсть как любила.

«Носки – портки замужем стирать? Извините, пока молодая, всё от жизни возьму, пенки сниму» это её любимая фраза была. Вот такие мы две противоположности, а сошлись, как родные. Как-то раз привела она очередного хахаля, оказался, директором продовольственного магазина, Роман Аванесович. Это сейчас супермаркеты на каждом углу, а в то время большой магазин был один на весь город. Полинка этого Аванесыча в ресторане подцепила, она красавицей знатной была – волосы длинные, белые, не крашенные, а от природы, глаза здоровенные, зелёные, а фигура, закачаешься, как Венера Милосская. Армяне на таких русских баб полных сильно падкие, обомлел и размяк Аванесыч от Полинкиной красоты. Поганец, жена, трое детей, но разве это мешает, когда, извини за выражение, хрен в лоб бьёт от страсти. Он ей всё – шубку, сапожки, кольца-серёжки, и меня жалел, а может, в глазах своей полюбовницы таким сердобольным хотел казаться, всяких деликатесов таскал сумками. Когда он в очередной раз к Полине в гости наведался, предложил он мне работу в своём магазине, в мясо-молочном отделе. Я сразу испугалась, какой из меня продавец с шестью классами, говорю, мол, подумать надо. Полинка разозлилась за моё тугодумство, вспылила: «тебе что, техничкой предлагают работать? Сразу тебя кто в товароведы возьмёт? Сначала к Работнику присмотреться надо, правда, Ромушка?» А Ромушка, сорокАлетний, уцепился «почэму туваровед?». А Полинка и давай соловьём разливаться, что у меня и диплом техникума есть и ответственная я и положительная. «Нечего дома киснуть, Мишку я в садик пристрою, тут недалеко есть у нас, а у меня там заведующая знакомая. Завтра же ступай и принимай отдел, такой человек тебе работу предлагает, что тут думать? Ромушка, благодетель ты мой, а теперь и Анькин, век тебе будем обязаны, как на бога, на тебя молиться будем». Аванесыч в улыбке расплылся, щёки лоснятся, будто это не он, а ему работу предложили. Бабы легко могут мужиками крутить, если молодость и красота ещё не ушли. Вот так быстро и решилась моя судьба. В магазине я быстро всему научилась, болтала мало, больше слушала и прислушивалась, как надо работать. Все думали, что я просто такая уважительная и не скандальная, а я боялась что-нибудь не так сказать или сделать, чтобы не заметили, какая я неумёха. Быстро я всему обучилась, особенно арифметике этой чёртовой, скоро в уме быстрее начала вычитать и складывать, чем на счётах. Меня даже отметили, как передовика производства. А спустя какое-то время, Аванесыч предложил мне должность товароведа, вроде как по специальности.

– А как насчёт медосмотра? Ведь это обязательное условие в торговле?

– спросила Таисия.

– Конфеты, коньяк и так, по мелочи всегда свою роль играли, придумывала то месячные, то ещё какую фигню, пролазило. Вижу ещё один вопрос в твоих глазах, мужиков я избегала, помня, чем они расплачиваются за любовь ко мне. Троих ведь точно схоронила, а Иван ко мне во сне приходил, говорил, что скучает, ладный такой, красивый, в костюме, в таком виде во сне только покойники приходят, значит, и он не выкарабкался. Клеились, конечно, ко мне мужики и моложе меня и старше и калибра физического разного и материального положения, но я ни-ни, не кровожадная. До тридцати шести лет с девственностью своей не рассталась, а потом она для меня самым ценным даром стала. Вот так я в христовы невесты сама себя и записала! За меня и за себя Полина удовольствия от мужских ласк получала, я до сих пор её не осуждаю, есть суд и посерьёзней, чем наш, человеческий. Первые свои месяцы на должности товароведа я честно свою работу исполняла, а потом, как говорят, аппетит приходит во время еды, а я могу добавить, аппетит возрастает от безнаказанности. Стала я приписками заниматься, товар партиями списывала, якобы срок годности вышел, да мало ли у товароведов примочек всяких, чтобы левые деньги сделать. Появились у меня связи нехилые, да только и они не отмазали меня от ОБХСС. Помнишь такую организацию? Это сейчас всё и всех купить можно, а тогда в этом отделе все идейные и честные были.

Как только начали шерстить наш гастроном, Аванесыч от меня сразу открестился, хоть и дели мы с ним навар, мол, не знал, не ведал, что подчинённые творят, у него лапа мохнатая в министерстве была, откупился. Я его не виню, мне уже сорок было, знала, чем могу поплатиться за свои шахеры-махеры. Срок мне впаяли – семь лет. Как вспомню себя ту, на суде – сердце кровью обливается. Но спасибо нашей коммунистической партии, иногда она давала поблажки таким, как я, оступившемся. Учли, что я мать – одиночка, что раньше не привлекалась, коллектив магазина характеристику мне настрочил, в пору хоть на «божничку» сажай. Полинка убивалась, себя винила, что познакомила меня с Аванесычем, будто он моей рукой водил, да свои мозги в мою голову засунул. Благодарна я ей и по сей день, она меня тогда не бросила, переспала с кем надо, мою комнату за мной так и оставили, хотя с проворовавшимися торгашами тогда так поступали – конфискация имущества, а к тому временя я много чего приобрела и золотишко было и всякие вещицы антикварные, меха. Полинка, умница, всё припрятала в своё время. Опять же, с Мишенькой мне помогла, через постель, конечно, кому-то подвернула и опекунство над пацаном оформила. В зоне тоже крепко мне помогала, грела, как говорят, это когда передачки передают. Всякого народа я на этапе и зоне повидала, школа ого-го какая, таких наук ни в одной академии не преподают, узнала, что на самом деле ценностью в жизни считается. Вот какое правило я оттуда вынесла – унижать можно, тем более, если это позволяют, а вот унижаться не смей, лучше умри. Мерзко конечно это всё, но иначе за решёткой не выживешь, там же не только торгашки-простофили сидят, да воровки по-мелкому, да те бабы несчастные, что мужа или полюбовника в сердцах чем-нибудь огрели, да до смерти. Там такие зечки прожженные, убийцы безжалостные, что сознательно человека жизни лишают, сидят, чуть проворонишь, раздавят. Там я ещё одно правило усвоила – не задавай вопросов, когда человек созреет, он сам выложит всё, как на духу. С добротой своей природной ни к кому в глаза не лезь, она, доброта, может с тобой злую шутку сыграть. Свою помощь никому не предлагай – жди, пока сами попросят помочь, а главное, назначь цену за свою помощь, тогда не будешь проклята.

– Да, суровая наука, – Таисия закатила глаза, – может, Аллах и уберёг меня от этого, что я и с половиной этого не справилась бы?

– Может и так, – Павловна кивнула головой, – однако, вопросик в твоих глазах, как соринка торчит, спрашивай.

– Вы так и не познали физическую любовь? – прошептала Таисия, ей было неловко спрашивать об этом, но любопытство перевешивало.

– От, ворона старая, я ей такую науку преподаю, а её больше моя м…а интересует, – всплеснула руками Павловна.

– Анна Павловна, – сморщилась Таисия, она первый раз за то время, что прожила у старухи, назвала её по имени и отчеству, обычно обращалась только по отчеству, – я бы поняла, если бы вы дали обет безбрачия по религиозным соображениям или по какой-нибудь болезни, но так, в нор-мальной жизни и с нормальной головой, не забитой фанатическими идея-ми, нежели никогда, извините, не засвербило?

– Нет, не засвербило, – Павловна состроила ехидную мину, – моя девственность – палка о двух концах и концы эти неравнозначны. Помнишь, в деревне меня окрестили «невестой дъявола», может, и есть он, это дъявол и я его половинка?

Павловна закашлялась, но из баллончика брызгать не стала, отпила глоток вина.

– Не познала я радостей энтого дела, фу, как по телевизору увижу все эти мерзости, противно становиться, слюняво.

На щеках Павловны вспыхнул румянец, Таисия гадала, от вина или от смущения зарделись щёки непорочной старухи?

– Вводишь ты меня в смущение своими глупыми вопросами, Таисия, – Павловна сама ответила на немой вопрос своей слушательницы, – сама не знаю, жалуюсь я тебе или хвастаюсь, но такая песня моей жизни, припев не выкинешь. Последнее время подумываю так, может, когда предстану перед светлые очи господа, скостит он мне наказание за мои грехи в награду за моё девичество? Как думаешь? Вот и вся история.

– А как же Миша, Полина? Про их судьбы вы не рассказали.

– А что, Полина молодец, Миша всегда был сыт, обут, одет, она мою фотографию на комоде держала, всегда ему показывала, моё день рождение они отмечали. Так что, когда я освободилась, они меня встретили и мальчонка сразу меня признал.

– А когда родилась та, биологическая мать Михаила?

– Девятнадцатого января, в самую стужу.

– А вы?

– Тринадцатого мая, так я и промаялась всю свою жизнь.

– А как вы начали жить после освобождения?

– Как и говорила уже, Полина встретила меня, всё моё добро сохранила, я первое время как зверь в зоопарке себя чувствовала, казалось, что по улице иду, а мне вслед пальцем тыкают, зечкой обзывают. Это сейчас молодёжь полгода в предвариловке отсидит и на каждом углу себя в грудь бьёт, что сидел. В то время этот факт биографии скрывали, как могли. Так вот, Аванесович, не до конца подлецом оказался, отблагодарил меня за то, что я его с собой в тюрьму не потащила, купил мне вот эту квартирку, тогда она кооперативной называлась. Такие хоромы только недавно опять строить начали, раньше всё клетушками-хрущёвками народ баловали. У меня же балкон, как терраса, я его уже потом утеплила, цветы там выРащивала, канареек завела, пели они, заслушаешься, выйду, сяду в кресло-качалку и кайфую. Но отдыхать мне долго сам Аванесович не дал, на овощную базу пристроил, деньги не большие, но свобода полная, перетёр, с кем надо, меня потихоньку в заведующие перевели, а там, сама понимаешь, доход другой.

– И вы не испугались снова махинациями заниматься?

– Э, милая, я-то уже учёная вышла, не хапала много, по чуть-чуть, а это всегда прикрыть можно. И время другое пришло, Горбачев дерьмо-кратию развёл. Полинке он тоже квартиру сделал, в соседнем подъезде, они так и якшались до самой его смерти, от инфаркта помер, в стрессе ведь всю жизнь прожил. Полина хоть и немолода была, а красоту не утратила, после него ещё с несколькими, мужичками дело имела, от каждого кое-чего и поимела. Детей у ней бог отобрал.

– В смысле?

– В том смысле, что скреблась больше, чем по здоровью могла, абортов дюжину переделала, вот врачи в очередной раз ей то место, где дети заводятся, и оттяпали. Так она моего Мишку за сына и считала, пока я на зоне была, она его окрестила в церкви, крёстной матерью стала.

– Слушайте, а Полине вы рассказали о появлении в вашей жизни Миши?

– Нет, даже ей не рассказала, – категорично мотнула головой Павловна, – даже тогда, когда перед её смертью возле неё сидела.

– Полина умерла? Давно?

– Давно уже. Квартиру свою Мишке по дарственной отписала.

– Так ваш сын живёт в соседнем подъезде? – удивилась Таисия.

– Нет, не живёт, квартира на нём числиться, а сам отстроил себе коттедж в три этажа, ходит по нему один, самого себя в своих хоромах ищет, – с давней горечью в голосе сказала Павловна, – ни жены, ни детей. Тюрьма ещё с малолетки его дом родной, правда, уже как пять лет освободился, пока держится.

Таисия отметила про себя, Миша – ещё та тёмная лошадка, но спро-сить, за что и сколько отсидел Михаил, не решилась, вспомнила правило о любопытстве. Павловна сама начала рассказывать, хотя было видно, что эта часть воспоминаний о жизни ей даётся ещё с большим трудом.

– Он с малолетства свободу почувствовал, его больше к блатным тянуло, чем к нормальным людям. Вот и загремел сразу. Нет, ты не думай, он – не убийца, он – вор, рецидивист, уже не одна ходка за спиной. А лет так несколько назад, короновали его, статус «вор в законе», что президент на воле.

– Это я знаю, ещё знаю, что этим людям не положено с родственниками поддерживать отношения.

– Ох, ты, грамотейка, откуда такие познания?

– Книжки читала, фильмы смотрела. Теперь понятно, как моя машина так быстро нашлась.

– Да это моя вина, что с Мишкой не видимся. Нет, он меня не обижает, заботиться, продуктами снабжает, лекарствами, пацанов своих присылает,

– Павловна нахмурилась и тут Таисия заметила, как крохотная слезинка скатилась по щеке старой женщины, – что-то разоткровенничалась я сегодня. Может, смерть скоро придёт за мной, раз исповедываюсь?

– Я никому не расскажу, живите, зачем смерть звать? – тихо сказала Таисия.

– Да это уже и не важно, правду Миша знает.

– Вы ему рассказали?! – удивилась Таисия.

– Рассказала, – махнула рукой Павловна, – уже сотню раз сама себя за это прокляла, да что уж теперь. Все Мишкины сроки я его поддерживала, посылки, письма, на свиданки ездила, я ведь у него одна. Вместе с Полинкой ждали его, а когда она умерла, страшно умирала, от рака, через полгода очередной Мишин срок кончился. Приехал он в аккурат на поминки, тут и радость у меня и горе, я за эти полгода сильно переживала, Полинку свою оплакивала, за столько лет вместе мы роднее сестёр стали. В этот день на фоне моих расстройств и приключился со мной первый приступ гипертонии и астмы. Белый свет потемнел, сердце, будто птица в силках билось, подумала я, что это мой последний день и смерть костлявая ко мне свои руки протянула. Вот я и выложила ему всё, как на духу, чтобы с чистым сердцем на тот свет уйти Миша сначала орал, возмущался, говорил мне, что я выдумываю. Но что-то в моём голосе или в словах убедило его, он затих и уже молча дослушал до конца мой рассказ. А смерть-то моя и отошла, врачи откачали, в больницу Миша ко мне не приходил, ребят посылал, лекарство дефицитное, гостинцы, всё, как положено. Спрашивала я их, где, мол, Миша, а они отвечали, что занят. Тут-то я и поняла, что зря ему правду выложила. Терзалась, а что теперь, слово – не воробей, вылетит – не поймаешь. Когда меня выписали, Миша заявился ко мне, пъянючий, таким я его никогда не видела, сказал, что прощает меня за смерть своей родной матери, до моей гробовой доски будет меня содержать, похоронит по-человечески, но и всё, больше со мной знаться не хочет, – и вдруг Павловна расплакалась, горько, по-настоящему, – я так и обомлела, всю мою правду он на свой лад в своей башке переделал, что отравила я всех своих ухажоров, в бегах была, с матерью его познакомилась и её на тот свет отправила, чтобы её документами завладеть. Вот тебе очередной совет – никому никакой правды не рассказывай, люди всё на свой лад переделают, ещё и презирать тебя будут. Давай-ка, девонька спать, устала я от воспоминаний, хотя и легче на душе стало. Миша был для меня светом в окне, а видишь, как получилось.