Бабы дуры

– Ну, как же так, тёть Зося? Почему вы со мной не посоветовались? – племянник Марковны Дмитрий стукнул кулаком по скамейке.

– Господи, Димочка, ну кто же знал? Ведь я его ещё вот таким помню, на моих глазах вырос, учила его честности и порядочности.

Старая женщина теребила в руках носовой платочек.

– Плохо учили значит, плохо вдалбливали.

– Как я боялась на старости лет без крыши остаться, – женщина уткнулась лицом в ладони, – не зря говорят, кто чего боится, то с тем и приключиться.

– Значит, не боялись, раз мне раньше ничего не сказали, мне, самому близкому человеку, – Дмитрии резко поднялся и, бросив взгляд на тётку, снова сел на скамью, представляя, что сейчас творилось в душе старой женщины, – ну, не надо плакать, слезами делу не поможешь. Где же вы были эти три дня?

– На вокзале, – Марковна разрыдалась в голос.

– Господи, ещё не лучше, почему ко мне не пришли? А вещи где?

– Новые хозяева уже замки поменяли, соседу заплатили, он мои пожитки в свой гараж увёз.

– И что, никто из соседей не спросил, что происходит? Ведь вы же там всю жизнь прожили?!

– Да не помню я, – Марковна всхлипнула, – кто-то спрашивал, за сколько продала, а я только улыбалась, как дура, ну не скажу же я, что меня мой ученик облапошил.

– А надо было! Кричать надо было об этом!

– Даже Васька мой издох от горя, – Марковна снова разрыдалась в голос, обида и горечь захлестнули её с новой силой.

– Так, решено, будете жить у меня, а я попробую разобраться в этой ситуации своими силами. Обещать положительного результата не могу, всё нынче куплено, закон только в армии остался, устав называется.

– Уж если в армии порядка не будет, кто же нас от фашистов защитит?

– От каких фашистов? Война уже шестьдесят лет назад кончилась.

– А я всех врагов фашистами называю, страшное было время.

– В каждом столетии есть свои страшные времена, чем сейчас лучше? Цивилизованное общество, мать их, пожилого человека на улицу выставили из собственной квартиры. Внутренние враги пострашнее внешних, тех хоть видно. Всё, мой дом, твой дом, пойдём, в твоей новой комнате порядок наводить будем.

– Что ты, что ты, зачем же я вас стеснять буду, – замахала головой Марковна.

– Вот те раз, мы же у вас единственные. Как я свою тётку на улице оставлю? Галчонка моего не бойтесь, она только с виду строгая, но тут такой случай.

Марковна представила, что будет каждый день видеть эту высокомерную особу, которую племянник с нежностью называл «Галчонок». Всегда на высоченных каблуках, будто на ходулях, эта дамочка никогда не была приятная Марковне. Но природная тактичность помогала ей при встречах с женой племянника быть вежливой.

– Нет, Дима, не могу я с вами жить, лучше в дом престарелых меня оформи, может, мои учительские заслуги какую-нибудь роль сыграть.

– Да ты что? Фильмов американских насмотрелась? Это у них там всё чистенько да свеженько, а в наших тараканы вместо собак постояльцам тапочки носят.

– Зато ни от кого зависеть не буду, обед по расписанию.

– Об обеде думает, разве голова нужна, чтобы только о еде думать?

Понял, что переборщил, Марковна вдруг перестала плакать, затаилась, затихла, только лицо покрылось красными пятнами. «Этого ещё не хватало, давление у тётки подскачило, ещё удар хватит». Племянник обнял женщину за плечи и, качаясь из стороны в сторону вместе с ней, по-целовал её в висок.

– Кто-то мудрый сказал: «независимость незаметно может перерасти в одиночество».

– Ругай, ругай, меня, Дима, я этого заслуживаю.

– Ни ругать, ни учить вас я не собираюсь. А вот выход из создавшейся ситуации я нашёл.

– И какой? – тихим безжизненным голосом сказала Марковна, – с балкона вниз головой сигануть?

– Глупость несусветная, вы ещё поживёте и увидите, как возмездие свершиться над тем, кто заставил вас всё это испытать.

– Да где же его искать? Я уже все телефоны, что он мне давал, обзво-нила, нигде его нет – ни дома, ни в офисе. Да, наверное, уже и в городе. Кто знает, какие у него проблемы случились, может, задолжал кому.

– Помнишь мою любимую поговорку? – Дмитрий усмехнулся и прижал тётку к себе, – бесполезно убегать от снайпера, умрёшь уставшим, а я и есть снайпер. Поехали, тётка, пока Алёша из школы не пришёл, не люблю на ходу придумывать. Есть у меня одно замечательное местечко, там и будешь жить.

– Бабуля!

Долговязый подросток подбежал к машине и, открыв дверцу, обнял женщину. Слёзы застили глаза Марковны, благо платок был под рукой.

– Ты чего плачешь?

– Да это так, Алёшенька, Василий мой сдох.

– Так он ведь ещё не старый был, – подросток распрямился и сочувственно посмотрел на Марковну.

– По нашему, по-человечески, он уже был глубоким стариком. Кошачий год, как наши девять, вот и считай, ему было уже двенадцать.

– Значит, сто восемь.

– Вот, видишь, совсем старичок.

– Ну, ты не грусти, я загляну к тебе как-нибудь, на днях.

Дмитрий вставил ключ зажигания, мотор ровно заурчал.

– Ой, Алёшенка, я сейчас не у себя дома живу, квартиру сдала студентам, пенсия маленькая, сам понимаешь.

– А сама к нам переедешь? Это здорово, наконец-то я твоих замечательных пирожков наемся, – подросток прижал руки к груди и, закатив глаза, облизнулся.

– Да нет, мой хороший, я к подруге переехала, она одинокая, вместе нам веселее будет. В гости тебя, пока не приглашаю, чуть погодя. Не обижайся, ладно?

– Да что ты, бабуля, я всё понимаю, но пирожки обещай, замётано?

– Замётано, – засмеялась Марковна.

– Так, шагом марш домой, скоро мать придёт, в магазин сходи, она записку оставляла.

– Есть, – подросток козырнул, как настоящий солдат и подмигнул Марковне, – ты только не болей.

– Стараюсь, Лёшенька, стараюсь.

– Лихо ты про подругу придумала, – улыбнулся Дмитрий.

– Я же детей учила сочинения писать, самой тоже пригодилось, – губы Марковны дрогнули и снова слёзы обиды начали душить бедную женщину.

– Ну, не плачь, откинься на спинку и успокойся, всё образуется, кто знает, на каком несчастье счастье нарождается.

Машина тронулась с места, но в боковом зеркале Марковна видела, как подросток долго стоял и смотрел им вслед, пока машина не скрылась за поворотом. Выехали за город, асфальтированная дорога была ровной, как стекло, так что Марковну укачало. Сколько она вздремнула, не знала, открыла глаза, когда машина сделала крутой поворот.

– Природа-то какая, красота! Где мы?

– Это, тётка, посёлок для бедных, – усмехнулся Дмитрий.

– Вижу, дома, будто с обложки журнала.

– У меня, конечно, фазенда поскромнее, но тоже ничего.

– А почему фазенда? Это вроде название поместья из импортного се-риала?

– Это наша местная Рублёвка, как в Москве. И мне удалось кой-какой кусочек земли тут урвать, домишко построил, чтобы было где отдохнуть от всего и от всех.

– Галочка, поди, довольна, вон как тут дышится хорошо.

– Ни она, ни Лёшка об этом ничего не знают.

– Как же, Дима, ты их ни разу сюда не привозил? – Марковна удивлённо посмотрела на племянника.

– Я же сказал, это моё место отдыха от всех и от всего, – Дмитрий нахмурил брови, – у меня квартира рядом с работой, а жена начнёт сады-огороды разводить, а мне это на дух не надо. Ты же знаешь, не пахарь я.

Вот уйду на пенсию, тогда может быть.

– У, тебе до пенсии ещё далеко.

– Дом я на Алексея записал, сама понимаешь, время смутное, тяжёлое, кто знает, что может случиться.

– Господи, да что ты говоришь? Вам только жить да жить.

– Так-то оно так, но всё-таки. Вот и приехали.

Двухэтажный коттедж в окружении здоровенных сосен едва выглядывал своей черепичной крышей из-за высокого кирпичного забора. Нажав кодовый замок на калитке, Дмитрий гостеприимно распахнул её и жестом указал Марковне следовать за ним. Выстланные брусчаткой дорожки, аккуратно подстриженные кустарники, будто в кино про красивую жизнь.

– Господи, вот это да! – всплеснула руками Марковна, – какие хоромы!

– Заходи, заходи, – Дмитрий тихонько подтолкнул женщину в дверь.

Оглядев большую прихожую, Марковна приложила руки к груди:

– И сколько мне можно будет тут жить?

– Да хоть всю жизнь, – Дмитрий развёл руки в стороны, – я же тебе говорю, у меня нет времени сюда часто наведываться. Конечно, мои знакомые ребята придумали кой-какие приспособления, ну, там, свет включается, в разное время, телевизор, музыкальный центр. Но всё равно, не жилой дом, у лихих людей на это особый нюх. Ладно, если просто ограбят, а то ведь и поджечь могут, сгорят тогда все мои вложения. Вот за той картиной сейф вмонтирован, там документы на дом.

– А приедешь отдохнуть с друзьями, а тут я, старая перечница.

– Ты погляди сколько комнат, – Дмитрий обнял тётку и прижал к своей груди, – даже если и приеду, мы с мужиками тебя не побеспокоим, дай бог просто друг друга тут найти.

Услышав, как начали вздрагивать от плача плечи Марковны, он тихонько погладил её по голове и прошептал на ухо:

– Не плачь, не стоит это всё твоих слёз, слишком мало мы живём на этом свете, чтобы отворачиваться от тех, кто нуждается в нашей помощи. Как же потом перед судом господним предстать да снисхождения к себе просить, если всю жизнь свиньёй прожил. А суд тот строгий будет, господь по делам нашим нам грехи и отпускает.

– Не думала я, что ты в бога веруешь. Неужели и в церковь ходишь?

– Пока до этого дело не дошло, может, это откровение мне позже придёт. Как говорит мой генерал: «чем ближе человек к богу, тем сильнее одолевают его демоны». Я – боевой офицер и мне приходилось убивать, хотя я и не был до конца уверен, что это были враги. Просто не хотелось пулю в спину получить. Да и не только этот грех на мне, когда столько раз сталкиваешься со смертью, раздумья всякие в голову лезут. Нет-нет, да позволю себе интрижку, чтобы отвлечься. Не осуждай меня за это.

– Не мне тебя судить, – Марковна обняла племянника.

– Я рассказываю тебе об этом, чтобы ты меня в агнцы божьи не записала. Садись, буду инструкции давать.

Дмитрий сел в одно из кресел, поставленных в полукруг перед камином, достал из кармана сотовый телефон, подождал, пока Марковна оденет очки.

– Вот, это телефон, у Лешки видела такой же? Вот эта кнопка, когда он зазвонит, нажмёшь, будешь разговаривать, эта кнопка выключать. Заряжать, вот эта коробочка со шнуром, когда вот здесь, видишь табло, один квадратик останется. Он сам напомнит о том, что покушать бы не мешало, начнёт попискивать. В ванне халаты, полотенца в шкафу, потом покажу, как боллер включается, чтобы воду греть. Лучше его выключай, когда нужды в кипятке не будет, техника всё-таки, вдруг замкнёт. В холодильнике еда кой-какая есть, завтра после нотариуса приеду, ещё привезу.

– А зачем тебе к нотариусу?

– Подпишу бумагу, если со мной что случится, чтобы Лёшка не смел тебя выгнать, пока, – он запнулся, – твой последний час не придёт, кто знает, как самостоятельность людей меняет. Это сейчас он – паинька послушный, а вырастет? Ребят пришлю, чтобы они всю свою хитрую сигнализацию отключили, а то музыка заорёт, напугаешься. Вещи твои сегодня же из соседского гаража доставят, есть у меня товарищ, фирма у него по грузоперевозкам. Скомандуй, пусть они всё в мансарду занесут, там есть комнатка пустая, думаю, всё поместится, как устанешь от моего евростандарта, так поднимешься наверх, посидишь в своих креслах, душа отдохнёт. Не тяжело будет по лестнице подниматься? Может, внизу комнату освободим?

– Что ты, для сердца зарядка полезна, – глаза Марковна снова были на мокром месте.

– Отставить слёзы, – нахмурившись, скомандовал Дмитрий, – и тебе хорошо и мне помощь, хочешь, я тебе ружьё выдам?

Марковна рассмеялась сквозь слёзы и махнула рукой.

– Айда, проводи меня до калитки.

Перед тем, как сесть в машину, Дмитрий сунул в карман платья Марковны внушительную пачку денег.

– Да что ты, Дима, не надо, у меня завтра пенсия по графику.

– Отставить пенсию, в город пока не езди, обживись, с людьми пообщайся, познакомься с соседями, приглядись. До города автобус ходит, да что тебе сей час в нём трястись? Вот приведёшь мысли в порядок, душа успокоится, тогда и будешь по подружкам бегать.

– Да немного я себе подружек нажила, так, коллеги, а у них своих забот хватает.

– Так, ребят пришлю, они тебе всё подробно расскажут про технику домашнюю, сиди, лежи, отдыхай, по лесу гуляй, воздух тут, точно мёд. На днях заскочу, проведаю.

– Спасибо тебе, Дима, – опять предательские слёзы.

– Ничего, тётка, прорвёмся.

Марковна первый раз за всю свою долгую жизнь как-то неумело сложила пальцы в щепоть и… перекрестила отъезжающую машину.

«Вот и не думала, что благодарить негодяя Сергея буду, а вот поди ж ты. Если бы не он, так и сидела бы в своём скворечнике, где даже сосед соседа не всегда в лицо знает. Полгода воздухом каким дышу, сплю, как младенец. Думала, моя педагогическая работа есть предел высоты сословия. А вот, как рыба в воде чувствую себя на… рынке. Торговка- бабушка, семечки-орешки и так, кто что попросит из старья. Сколько людей здесь и с разным образованием, высшее, даже несколько профессоров и доцентов есть. Все последние новости у нас, на базаре, обсуждаются бурно, аргументировано. Как никогда сейчас я чувствую свободу, независимость, душевную лёгкость. Димочка, мой дорогой племянник, ему так тяжело деньги достаются, своя семья, а он норовит ещё мне деньги подсунуть. Я их все в коробку из-под обуви складываю и в сейф, к документам, а ключ от сейфа, который он мне дал, прячу под плинтусом. Вдруг помру внезапно, он сейф откроет, а там всё и лежит в сохранности. На своё день рождение, когда Дима меня к себе в гости повёз, попросила у магазина остановиться, купила целую красную рыбину, икру, вино. Галина сразу все посчитала, что, мол, „это три ваших пенсии, как вам удалось столько сэкономить?“. А я сразу нашлась: « первый раз за всю жизнь в лотерее выиграла, легко деньги пришли, легко с ними надо и расставаться». Не скажу же я им, что семечки-орешки – неплохой бизнес! Анне Павловне спасибо, ушлая бабёнка, не зря товароведом в советское время работала, помолодёжному сленгу «моя крыша». Никто ей на базаре не указ, наоборот, все слушаются. Она меня на рынок и пристроила. Как-то я, получив очередную пенсию, зашла на базар, ходила по рядам, удивлялась ценам, прикидывала, как люди живут, сколько же надо получать, чтобы можно было себе позволить купить то-то и то-то. Мне какие-никакие босоножки надо было прикупить, вот я и подсчитывала, сколько у меня денег после покупки останется. Остановилась, головой покачала. Тут меня Павловна и окликнула, слово за слово и быстро она меня обработала, что можно нам старикам предпринять, чтобы хоть как-то концы с концами сводить. Таисья, её товарка, тоже ничего, ладненькая такая, без мыла в любую щель влезет, восточная женщина, одним словом, у них это в крови. Боженька такую шевелюру ей дал, даже с годами не поредела. Всегда на шпильках, никаких кроссовок, тапочек. Настоящий бухгалтер, подтянутая. Потрепала ей жизнь, не дай бог кому. Вот так Павловна и собрала нас вокруг себя учить уму-разуму, да и не обидно, она вон, в семьдесят два года и с крышей над головой и, как говорят, «в авторитете».

– Григорий, не похож ты на моего Ваську, тот меня слушал, только ответить не мог, а ты даже глаза не откроешь, когда я с тобой разговариваю. Сколько ты у меня, месяца четыре? Пришёл худой, блохастый, глаза закисшие, как у маленького котёнка. А сейчас отъелся, видно, тебе года три-четыре. День и ночь по округе гоняешь, каждой кошке норовишь свои гены передать. Никогда не думала, что такая аляпистая расцветка мне понравиться, трёхцветные кошки, говорят, счастье приносят. Хоть и счастлива я сейчас, но разве счастья может быть много? Ладно, заболталась я с тобой, завтра рано вставать, дел много. Как сказывала моя покойная сестра: «кто рано встаёт, тому и петух снесёт».

– Анна Павловна, Таисья, вы уже здесь? А я думала сегодня первая приду, автобус задержался.

– Места всем хватит.

Таисья поправила свою шикарную причёску. Анна Павловна, сидя в старом, обшарпанном кресле, лузгала семечки, шелуха аккуратной кучкой лежала на длинном фартуке. Базар уже просыпался, нарастал гул голосов нескольких сотен торговцев.

– Да я же не о месте беспокоилась, просто сегодня, за всю вашу доброту и заботу я хотела пригласить вас к себе в гости.

– Ты никому не должна, – грубый, с присвистом от хронической астмы голос Павловны до сих пор заставлял вздрагивать Марковну.

– Я же от чистого сердца, в благодарность, так получилось, что кроме вас да моего племянника у меня никого на этом свете нет ближе. Мы уже полгода вот так вместе, бок о бок. Если бы не вы, Анна Павловна, я бы никогда не догадалась семечками торговать, а если бы и догадалась, то местные барыги меня давно бы отсюда турнули. Наблюдала я, что к вам за советом не только торгаши подходят, но и люди в костюмах недешёвых.

– Ишь, какая глазастая, – Павловна прищурилась, – можно быть капитаном корабля, но не капитаном океана. Что думала пораньше на базаре делать? Наши места никто не займёт.

– Прибраться хотела, дворники в наш закуток не часто заглядывают.

– Вот ещё, выдумала, ты здесь не в услужении, а такой же член сообщества. А на мусор я уже кому нужно указала, сегодня же нам тут всё облагородят, покрасят, приберут.

– Да я просто, по привычке к порядку.

– Вот сегодня на твою привычку у тебя дома и посмотрим.

– Значит, принимаете приглашения? – улыбнулась Марковна.

– А кто ж в уме от дармовщинки отказывается?

Таисья решила вмешаться в разговор, а то грубоватая Павловна могла испортить приподнятое настроение приглашавшей.

– Чем же потчевать будете?

– Да без особых изысков, – пожала плечами Марковна, – но много. Сыры-колбасы, окорочка с золотистой корочкой, грибочки маринованные, огурчики-помидорчики.

– Хватит, а то уже раньше времени слюни побежали, а нам тут ещё долго сидеть. Я с собой ещё одного человечка хочу взять.

Таисья с укором посмотрела на Павловну, та махнула рукой, мол, «я знаю, что делаю» и закашлялась. Спасительный баллончик и уже через секунду, она смогла вдохнуть полной грудью.

– Она не помешает, давно её знаю и ест немного и талантами бог не обделил. Так можно?

– Да конечно, новый человек всегда интересен, тем более, ваша протеже.

– Ты мне заумными фразами не сыпь, она хорошая бабёнка.

– А кто такая? – проявила любопытство Таисья.

– Кто, кто! Мадам.

– В смысле?

– Какой может быть смысл? Моложе нас всех, лет ей сорок с хвостиком.

– Первый раз о такой вашей знакомой слышу, – пожала плечами Таи-сья, – ни разу о ней не рассказывали, а уже не один день вместе живём.

– На юга она уезжала, лучшей доли искать, не нашла, вот и вернулась.

– Где же вы с ней повстречались? Вроде я всегда рядом с вами? – ревнивые нотки в тоне Таисьи вызвали у Павловны усмешку.

– Она вчера ко мне заходила, когда ты в аптеку на Пушкинскую улицу ездила.

– Автобус долго ждала, на другой конец города всё-таки.

– Вот-вот, подохнешь с такой товаркой нерасторопной, я же тебе на такси туда-обратно давала, всё экономишь?

– Привычка, – виновато пожала плечами Таисья.

– Зато и ценю, что деньги на ветер не бросаешь, – хмыкнула Павловна, – как Мадам, сказала я ей, мол, «извини, есть у меня уже жиличка и медсестра в одном лице, не надо было меня бросать, хорошо же жили, дружно».

Она тоже моей соседкой была, квартиру продала и умотала, а ты позже к сыну переехала, вот вы и не увиделись. Хотела я её ночевать оставить, потом бы что-нибудь придумали. Но она гордая, говорит, мол, по старой дружбе забежала, просто проведать, а у самой глаза, как у побитой собачонки, нелегко человеку, видать. Лет десять назад трагедия страшная в её жизни приключилась. У меня, видавшей виды, и то слёзы на глазах были, когда я узнала её историю. Растерялась она, что у меня кто-то живёт, ха-рактер-то у меня не дай бог. Сама удивляюсь, как мы с тобой, Таисья, притёрлись. У меня бог Иисус, у тебя Муххамед, а ничего.

– Так это только пророки, бог един, – вставила слово Марковна.

– А всё одно, небожители.

– Почему «Мадам»?

– Не знаю, она сама себя так назвала, сказала мне, что кто её настоящее имя упомянет, с тем словом больше не перемолвиться, – Павловна махнула рукой, – я уже и сама не помню, как по правде её имя-отчество.

– Где мы её искать будем?

– Это Марковна, как хозяйка, должна вопросы задавать, – нахмурилась Павловна, – а ты и тут свои три копейки вставишь.

– И то правда, вы знаете, куда она пошла? – Марковна опять вступила в разговор.

– А чего её искать? Вон она стоит, делает вид, что случайно тут появилась и меня не видит. Сама-то прекрасно знает, что я тут уже сто лет сижу.

Марковна и Таисья посмотрели в ту сторону, куда глазами указывала Павловна. Возле прилавка с фруктами стояла миловидная женщина, рыжие крупные кудряшки освещало солнце, отчего они делались просто огненными.

– Раньше обычные космы были, каштановые, а теперь форсить начала, молодиться, видать, седина уже во всю попёрла. Горя много видела, вот и поседела до срока. Раньше её это не смущало, а теперь забеспокоило, раз эту чёртову химию на голову мажет.

Павловна подняла руку и громко крикнула через несколько прилав-ков:

– Мадам, иди сюда, я здесь!

Молодая женщина вздрогнула и торопливой походкой двинулась в сторону трёх женщин. Пройдя какое-то расстояние, она вдруг поняла, что взяла сразу быстрый темп по первому зову и чтобы не терять марку, чуть замедлила шаг.

– Решила фруктов свежих прикупить, витамины, полезно…

– Ага, ага, это молодец, что за здоровьем своим следишь, – хитрый прищур Павловны смутил Мадам, – знакомься, мои товарки, Таисья, Марковна.

Мадам приветственно кивнула женщинам.

– Ты что сегодня вечером делаешь? – спросила Павловна.

– До нового года я совершенно свободна, – усмехнулась Мадам.

Шутка удалась, вызвав у всех четверых смех. Павловна закашлялась в приступе астмы, а когда восстановила дыхание снова смутила Мадам своими откровенными вопросами.

– Что, спала спесь?

– Я ушла потому, что просто не хотела вас стеснять.

– На вокзале ночевать лучше?

– Почему на вокзале? У меня номер в гостинице, правда, – Мадам отвела глаза в сторону, – в двенадцать съезжать надо.

– Вещей-то много?

– Да меня в поезде…

– Облегчили, что ли? – хмыкнула Павловна.

– Самое необходимое у меня с собой, в спортивной сумке было.

– Ага-ага, а чё глаза-то прячешь? Не было у тебя ничего, всё промотала, так ведь? – Павловне будто доставляло удовольствие выводить Мадам на чистую воду, – деньги за квартиру куда дела?

– Машину там покупала, – Мадам махнула рукой.

– Ну и где она?

– Да разбил её один, восстановлению не подлежит, – Мадам почесала переносицу.

– Ага, понятно, завела там себе на югах мачо, а он чмом оказался, так?

Без тебя хоть в аварию попал?

– В том-то и дело, без меня, упокой господь его душу, а меня то ли черти, то ли ангелы в тот день увели.

– И не ропщи ни на тех, ни на других, – нахмурилась Павловна, – на кушетке у меня спать будешь, на еду крутись зарабатывай, большего не прошу. Законы и порядки мои знаешь – дом в чистоте соблюдать, мужиков не водить.

– Спасибо, – Мадам улыбнулась и отвернулась, что бы никто не заметил, как на её глаза навернулись слёзы.

– Тебе спасибо, что жива-здорова, а то я уж подумала, помру и не уви-жу тебя больше, – Павловна махнула рукой, – твои байки из психушки я до сих пор людям рассказываю.

– Так вот это кто? – подняла брови Таисья, – что ж вы сразу мне не сказали!

– Ладно, бабоньки, слушайте мою команду. – Павловна хлопнула себя по коленкам, – ты, Мадам, дуй в гостиницу, вот ключ от моей хаты, неси вещи туда и зараз сюда, поторгуешь за Марковну. А ты, Марковна, поезжай домой, готовься принимать нас, дорогих гостей.

Мадам чуть ли не вприпрыжку скрылась за поворотом, а Павловна, нахмурившись, посмотрела на Таисью:

– Тебе, голуба, вот что скажу, не говорю, чтобы ты её полюбила от всего сердца, можно так, поверхностно. Нас никто не пожалеет, мы сами для себя – манна небесная, а вместе всегда легче лихое время пережить.

Судьба, видать, не напрасно нас всех вместе сводит, устраивает нам проверку на прочность, если уж мы друг друга поддерживать не будем, грош цена нашей душевности, чёрствость против нас самих обернётся, – от длинной речи Павловна закашлялась, а, отдышавшись, продолжила, – наша жизнь для нас сама и судья и прокурор и адвокат, ошибается тот, кто думает, что эти должности занимают бог с дъяволом.

– А то нет, – хмыкнула Таисья.

– Позубоскаль мне, – Павловна стукнула кулаком по прилавку, – а ты, учительница, что скажешь?

– Хен цю ми.