скачать книгу бесплатно
Гнетущая атмосфера растворилась в тёплом смехе. Лилит и Вилл, мертвенно бледные, вышли из таверны под всеобщий хохот.
До дома брат с сестрой дошли молча. Говорить было не о чем. У Лилит в голове то и дело всплывали обрывки фраз гадалки, и девушку передёргивало. Места для беспокойства о наказании не осталось, так что дети появились на пороге дома тихие, словно привидения, и постучали, не думая о последствиях. Дверь открыл отец и окинул Лилит и Вилла долгим изучающим взглядом. Пропустив их внутрь, он закрыл дверь на ключ.
– Где мама? – сердце сжалось уже от того, что О’Фаррелл решилась задать этот вопрос.
Отец прошел в гостиную и сел на край дивана. Его руки сомкнулись в замок и сильно сжались. Мужчина смотрел в пол, словно ожидал найти там ответ. Лилит никогда не доводилось видеть отца таким.
– Она ушла к доктору Нильсону, – выдавил он.
– Что-то случилось? Она заболела?
Ирвин О’Фаррелл медленно покачал головой. Девушка не понимала, чего он тянет. Отец никогда не был резким, но такая медлительность выглядела пугающей.
– Доктор Нильсон пропал, милая.
Лилит упала на диван так резко, что чуть не промахнулась. Быть такого не может, подумала она. Никто никогда ещё не пропадал здесь. Доктор, правда, жил за пределами городских стен, но его дом всё же стоял на холме. Участившиеся случаи исчезновений происходили только с лесниками, охотниками или просто отчаянными, забиравшимися глубоко в лес. Что там делать доктору?
Мужчина прочитал вопрос на лице дочери.
– Прошло всего несколько часов с нашей встречи. Я считаю, что рано уверенно заявлять об исчезновении.
– Но мама так не думает? – подал голос Вилл.
Отец нехотя кивнул. В его взгляде на секунду отразилось что-то чужое и враждебное. Он вздохнул и почесал затылок. Только сейчас Лилит заметила, что его одежда была грязной и мятой.
– Она ушла с господином Хили, главой городской охраны. Доктор Нильсон назначил ему встречу у себя, но дверь сняли с петель, а внутри было все перевёрнуто. Ваша мать тут же сорвалась с места, чтобы лично убедиться.
Лилит слабо представляла себе мать, срывающуюся с места, но серьёзный голос отца не позволял усомниться, что все так и было. А это значит, что Адриана О’Фаррелл уже что-то подозревала. Это даже могло объяснить её странное поведение сегодня. И ходила она, возможно, вовсе не по магазинам.
– Ладно, не будем придумывать лишнего, – сказал брат, словно прочитав её мысли. – Дождёмся её возвращения.
Остаток дня прошёл в затяжной тревоге, которую каждый старался унять по-своему: глава семейства заперся в своём кабинете и наверняка перекладывал бумаги с места на место, Вилл ходил кругами по двору, а Лилит занимала свои мысли братом, просто чтобы не думать о другом.
Дом был уже окончательно подготовлен ко сну: одеяла лежали рядом с кроватями, шторы были завешены, а все окна – наглухо закрыты. В лёгкой панике юная О’Фаррелл перемещалась из комнаты в комнату, дёргая шторы туда-сюда и хлопая окнами. Пару раз она спускалась в подвал – проверить еду на весну. Во время сна организм не требовал ни пищи, ни воды. Все естественные процессы замедлялись. Зато после пробуждения требовалось огромное количество полезных веществ для возращения в привычное состояние. Аристократы в удобстве себе, конечно же, не отказывают, поэтому для них готовились специальные блюда, распределённые по дням недели на весь март. Лилит обвела взглядом запасы и подумала, что теперь будет с доктором Нильсоном зимой.
К вечеру отец не выдержал и, выскочив из дома, быстрым шагом направился к выходу из города. Напряжение после этого стало почти невыносимым. Брат с сестрой уселись в гостиной. Лилит перебирала пуговицы, которые нашла на чердаке, а Вилл смотрел на это стеклянным взглядом, не притронувшись к книге, которую принес с собой. Они так толком и не поговорили после возвращения. За окном всё ещё бушевал ветер, и ветки неприятно царапали окно. Мальчик пару раз вздрогнул от неожиданного скрежета.
– Противная погода, – скривилась девушка, раскладывая пуговицы по цвету.
– А мне нравится, – задумчиво ответил мальчик. – По крайней мере, лучше, чем тишина. В ней бы только повеситься, – он сказал первое, что пришло на ум, но сестру всё же разозлил.
– Не говори так! Больше никогда! Нашёл тему, – она вздохнула. – И почему мы такие разные, – её голос прозвучал печально.
Ветка снова ударила в стекло, заставляя детей сжаться. Холодный ветер, проникший из дверной щели и стелющийся по полу гостиной, морозил ноги.
– Неправда. Просто я более честен перед самим собой, – огрызнулся брат.
– Не говори со мной таким тоном, понял? Я, знаешь ли, о тебе беспокоюсь. Как бы ты ни воспринял ту гадалку всерьёз, – она нахмурила брови.
– Всерьёз или не всерьёз – моё дело. Хоть ты не пытайся залезть ко мне в голову. Твоя забота мне не нужна. Тем более, просто на словах, – он знал, куда колоть. – Вечно перед зимним сном одно и то же. Нечего и начинать этот разговор.
И Лилит замолчала. Она не знала, как нужно правильно заботиться. На уроках такого не рассказывают. А в их семье с этим вообще тяжело. Каждый сам себе на уме, и заботится так, как сам это понимает. Да уж, подумала девушка, говорить и правда не о чем.
Они просидели в гостиной до поздней ночи, пока дверь не заскрипела, впуская внутрь людей вместе с промозглой погодой. Дети вскочили, но их резким жестом отправили по комнатам. Ни слова больше не раздалось в доме до самого утра.
***
Зимний сон висел над страной неизлечимым проклятьем уже более трёх веков. Пуская корни, оно разрасталось со страшной силой, подчиняя своей воле всё больше и больше людей. Даже боги ничего не смогли с этим поделать. В конце концов, страна потеряла слишком много рабочих рук, чтобы иметь способность прокормить себя зимой. Тогда королём было вынесено решение разработать препарат, ускоряющий распространение болезни, то есть помогающий организму погрузиться в длительную спячку. Так можно было избежать раскола в обществе.
Препарат изготавливался по особым технологиям, известным только самым искусным мастерам. Некоторые говорили, что на основе трав, другие – масел. Шла речь и про магию. Однозначного мнения не было, так как эти самые мастера не распространялись о способах приготовления. Знание дозировки было основополагающим. От самых первых неумелых экспериментов страна медленно перешла к необходимости врачебного образования. Многие целители, занимающиеся траволечением, спешно переучивались на мастеров, чтобы получать больше денег. Стариков, детей и особо нервных к работе не допускали. У аристократов в обязательном порядке был свой доктор, который знал особенности организма каждого члена семьи. Ведь при недостатке препарата человек мог проснуться раньше срока, при профиците – не проснуться никогда.
Сначала использование препарата носило лишь рекомендательный характер: каждый был вправе решить сам, засыпать или нет, и, в случае отказа, полагаться зимой только на себя самого. Однако чем дальше распространялась эта болезнь, тем больше страха у людей вызывало зимнее время года. Стали появляться различные, ранее неведомые этому миру, существа, бродившие по земле и нередко нападавшие как на скот, так и на людей. Из года в год увеличивалось число странных исчезновений. Однако спящие никогда не пропадали.
Исходя из всего этого, король издал закон, обязующий всех, кого болезнь еще не настигла естественным путем, стимулировать ее препаратом. В конце концов, человеческими устами проклятье было превращено в великое чудо, спасшее народ от жуткого «белого мира». На несогласных начались гонения. Даже знатные дома не смогли отказаться. Разве что один…
***
Утро наступило неожиданно, потому что солнце отказалось выглянуть из-за туч. Юная О’Фаррелл недовольно потянулась, ощущая сонную тяжесть. Доктор Нильсон должен был прибыть около восьми, но теперь это не имело значения. Оставалось только догадываться, что теперь будет.
– Лилит, ты проснулась? – монотонным голосом, но достаточно громко спросила миссис О’Фаррелл, поднимаясь на второй этаж. – Иди в комнату Виллема.
Быстро заплетя косу, которая уже доставала до локтя, девушка надела белое до пола платье с кружевными оборками по краю подола. От плеч по рукавам тянулась полоса голубой ткани. В народе довольно быстро прижилась традиция надевать на зиму одежду определённого цвета. Каждый цвет выражал ожидания человека в будущем году. Зима считалась временем отдыха, возможностью набраться сил для плодотворной работы.
Белый чаще всего являлся символом чистоты, нового начала. Его надевали те, кто только переступил порог молодости, чтобы после пробуждения вступить во взрослую жизнь. Голубой символизировал спокойствие и смирение. У женщин этот цвет был особенно распространён. Адриана О’Фаррелл его очень любила. Она в принципе любила традиции, поэтому платье было подготовлено заранее и лежало на кресле в комнате.
– Выглядишь, как тётя Тильда перед смертью. Такая же нарядная и с мертвенно бледным лицом, – пробурчал Вилл, когда Лилит вошла в комнату.
Она намеренно проигнорировала его слова. Это уже превратилось в традицию.
– Давайте без ругани хотя бы сегодня, – сказал отец, всё ещё пребывающий в ужасном расположении духа. Он стоял у кровати и смотрел в стену, даже не повернувшись к дочери.
Никто не заговорил о вчерашнем, но отсутствие доктора говорило само за себя. Миссис О’Фаррелл, похоже, вовсе не спала. Она впервые на памяти детей выглядела такой взъерошенной и неопрятной. Каждые пару минут её взгляд застывал на двери, словно в ожидании, что в неё вот-вот кто-то войдёт. Лилит грызла себя изнутри, желая задать повисший в воздухе вопрос, но боялась. Вместо этого она нещадно теребила юбку.
– Ладно, ложись, Виллем. Нечего больше ждать, – выдохнула мать. Её голос скрипел, как несмазанные петли.
Лилит никогда не доводилось видеть свою мать в роли доктора. Но теперь женщина сидела и внимательно вымеряла количество вязкой жидкости болотного цвета. Препарат сейчас использовали редко, так как надобность в нем уже давно отпала. Однако оставались ярые приверженцы «надёжных» методов, и мать была одной из них.
Адриана О’Фаррелл осторожно закатала сыну оба рукава широкой серой рубахи, похоже, ещё не решив, куда именно колоть. Вилл тут же машинально зажмурился.
– Не хочу засыпать, – громко и твёрдо сказал он.
– Ну что за глупое детское упрямство? – попыталась возмутиться мать. Однако было видно, как у неё задрожала нижняя губа.
Она выпустила пару капель и приставила шприц к вене на правой руке. И когда только успела научиться?
– Не упрямство, – серьёзно сказал Вилл. – У тебя ведь было вчера предчувствие чего-то плохого, да? Я тоже это чувствую.
Лилит вздрогнула, вмиг вспомнив гадалку и её предсказание. Родители тоже напряглись. Брат хотел сказать что-то ещё, но резко поморщился, когда игла вошла под кожу. Через секунду складка у него на лбу разгладилась, и он уснул. До самой весны. Хоть это время и пролетает, как один миг, девушке вдруг почему-то подумалось, что их следующий разговор произойдет очень нескоро.
– Пойдём, – скомандовала мать.
Если вчерашний день не принёс ничего хорошего, то этот был особенно жутким. Зимняя спячка – лишь жалкое мгновение, но Лилит шла и чувствовала, что надолго покидает свою привычную жизнь. Место, куда родители вели её, казалось странным и неправильным. Всё происходило так быстро, словно бы впопыхах. Взрослые хотели как можно быстрее разобраться с детьми, а потом… Что они будут делать потом?
В душу закралась непонятная тревога. Юная О’Фаррелл легла на кровать и глубоко вдохнула. Девушка закрыла глаза, и вдруг в голову ей пришла мысль, что она не проснётся. Глупости, конечно, но… вдруг препарат подействует не так, как должен? Может, его в организме накопилось уже так много, что её тело просто не выдержит. В конце концов, закон о принудительном употреблении отменили почти полвека назад. Думает ли об этом мать? О чём она вообще думает?
Лили покрутила головой, отгоняя дурные мысли. Мать наклонилась над ней, холодная игла царапнула кожу, но больше почему-то ничего не происходило. Девушка осторожно приоткрыла глаза. Отец остался стоять за дверью, и сейчас они с матерью были в комнате вдвоём.
– Что-то не так? – шёпотом спросила девушка.
Женщина долго молчала, но потом всё же произнесла:
– Это нечестно.
Сердце забилось чаще. Теперь Лилит была в полном смятении. Страх подступал к горлу. Почему её всегда уверенная и решительная мать так медлит?
– Я всегда хотела для вас с братом только лучшего, – Адриана опустила глаза и тихо продолжила:
– Тебе будет сложно понять это сейчас, но кем я буду, если не скажу? – её голос звучал приглушённо. Она боялась, что отец услышит. – За границей Никс-Аргоса есть очень много того, что не поддаётся описанию. Люди, живущее там, неподвластны чужому влиянию, в их крови течёт свобода, независимость, жажда приключений. Это завораживает и увлекает. Для одних это хорошо, для других – губительно. Там холодно, очень холодно, и я безумно боюсь, что ты не сможешь справиться с этим. Если бы я только смогла дать тебе больше. Если бы была хоть немного смелее в своих действиях и словах. Прости меня. Прости, что не сделала ничего, чтобы облегчить твой путь. Отыщи записи. И запомни: я люблю тебя, но найти своё время может только ты сама.
Дальше всё было как в тумане. Лилит не знала, когда мать успела вколоть препарат, но тело её стало неподвижным, веки опустились. Сон пробрался в самую глубь разума, не дав ни секунды на раздумья. Только обрывки фраз, только части слов. Всё смешалось. На секунду стало жарко. Бурлила кровь, жар подступил к горлу. Через мгновение тело покрылось холодным потом. Стало трудно дышать, словно дыхание заморозили. Боль прошла по всему позвоночнику. Пальцы рук и ног закололо. Ощущение близкой смерти не покидало. Потом всё прекратилось. Наступило затишье, длившееся минуту и год одновременно.
«Проснись, Лилит! Проснись и найди меня!»
Глаза открылись быстрее, чем девушка успела это понять. Она подскочила, резко сбросив с себя одеяла. Нестерпимо болела голова. Глаза лихорадочно бегали по комнате, пытаясь зацепиться хоть за что-нибудь. Осознание пришло лишь через пару минут. Удалось нормализовать сбившееся дыхание. Боль немного утихла, но всё ещё тошнило.
Всё в порядке, успокоила себя Лилит. Она была в своей комнате. Девушка осторожно встала с кровати, босыми ногами на ледяной паркет. Холод пронизал девушку до костей. Лилит не понимала, что происходит. От сна человек всегда отходил медленно.
Постепенно мысли начали проясняться. Всего секунду назад здесь была мама. Или всё уже закончилось? Но зимний сон никогда не ощущался таким коротким. Коснувшись заледенелыми пальцами штор, девушка рывком отдёрнула их. Яркий свет залил глаза. Затем прояснилось. Её бросило в дрожь.
– Что… это? – одними губами спросила Лилит, отшатнувшись от окна. – Что… это? – повторяла и повторяла она раз за разом.
Лилит слетела с лестницы, выхватила из кармана пальто ключ и вцепилась задеревеневшими пальцами в замок на двери. С третьей попытки она попала в замочную скважину. Дверь распахнулась. Девушка вывалилась на улицу, спотыкаясь о ступеньки. Остановилась. Закрыла глаза. Снова открыла. Вокруг ничего не изменилось. Лилит отказывалась верить собственным глазам: всё вокруг было белым, абсолютно белым.
Девушка стояла посреди двора одна, босыми ногами ощущая землю, полностью покрытую снегом…
Глава 3. Новая жизнь
Прошло десять минут, а может, и полчаса, прежде чем Лилит смогла прийти в чувство. Взгляд прояснился, и она огляделась вокруг. В ту же секунду пришло осознание холода. Пальцы на ногах заметно посинели и онемели, руки неприятно покалывало, а глаза сильно щипало. Малейший порыв ветра причинял телу жуткую боль. Накатывала тошнота.
Лилит развернулась и, поднявшись по ледяным ступенькам, зашла обратно в дом. Она, наконец, начала догадываться, что произошло. Сердце стучало невероятно быстро, к горлу подступали слёзы. В голове бушевал нескончаемый поток мыслей, но в нём были одни вопросы – и никаких ответов.
Следуя первому порыву, Лилит побежала к лестнице, но тут же была вынуждена сбавить шаг. Подниматься было невыносимо тяжело. Тело тянуло вниз, голова кружилась, ноги скользили по ступенькам… Её бледные тонкие и слабые руки не выдерживали тяжести тела. Наверно, это было одним из неприятных побочных эффектов пробуждения. Новых и потому пугающих.
Второй этаж стал с трудом покорённой высотой. Здесь легче дышалось, и девушка поспешила в комнату брата, почему-то надеясь застать его сидящим на кровати с перепуганными от непонимания глазами и с такими же дрожащими руками, как у неё. Ей очень хотелось услышать его голос. Молчаливые взгляды портретов на стенах сводили с ума.
Открыв дверь, Лилит тихо подошла к кровати. Было слышано, как за окном ветер треплет кроны деревьев. Вилл спал. Смуглая прежде кожа выглядела такой бесцветной, что Лилит не удержалась и прикоснулась ладонью к щеке брата: она была ледяной. Но его спокойное равномерное дыхание успокоило девушку.
Родители, вопреки ожиданиям, тоже крепко спали. Значит ли это, что она ошиблась в планах матери? Адриана О’Фаррелл не будила дочь. Тогда почему она проснулась? Лилит пошатнулась, прислонилась к стене и стремительно съехала по ней вниз, уже на полу обхватив колени руками. Её била дрожь. Она терялась в догадках и боялась подтверждения своих самых жутких мыслей.
Прошло ещё несколько часов, прежде чем Лилит поднялась и бесшумными шагами спустилась на кухню, а оттуда – вниз по лестнице – в подвал. Её одолевал нестерпимый животный голод. Банки с едой располагались строго по порядку, отмеченные цифрами, которые означали дни после пробуждения. Сначала шла лёгкая пища, в основном, фрукты и разные напитки, далее стояли более питательные мясные блюда.
Девушка недолго колебалась с выбором. Её руки дрожали, пока она пыталась отодрать кусок от заледенелой тушки (обычно этой работой занималась кухарка). Чтобы разогреть еду, следовало затопить печь, на что у девушки попросту не было сил. Пришлось приложить немало усилий, чтобы всё же утолить голод. Ледяная безвкусная пища не лезла в рот, но только так можно было заглушить мысли о будущем. Плана не было. Спать не хотелось, напротив, организм сопротивлялся сну, боролся с ним, боялся. И что же дальше? Еды не хватит на зиму. И сколько вообще ещё будет длиться эта зима?
Паника вернулась, и Лилит всячески старалась её унять. Первой пришла в голову мысль разбудить родителей. Она была настолько эгоистичной, что у юной О’Фаррелл тут же пропал аппетит. Если она так поступит – погибнут все. Но что же, теперь умирать одной? Жить и умереть так бессмысленно – слишком жестоко. Тут же мелькнула мысль о брате. Стало даже немного смешно, ведь именно он не хотел погружаться в сон, а проснулась та, что боялась зимнего мира больше всего на свете.
Лилит отдернула штору и снова посмотрела в окно: ветер у дома играл со снегом. Она собралась с мыслями и уже спокойнее, чем в прошлый раз, вышла во двор, перед этим предусмотрительно накинув пальто и надев сапоги. Снег показался девушке иллюзией, мимолетным видением. Он покрывал все вокруг, окрашивая все деревья и дома в свой цвет, словно на свете осталась всего одна краска. Девушка вытянула руку, и на её ладонь стали падать снежинки, мгновенно тая. О’Фаррелл вздрогнула и, отдёрнув руку, зашла обратно в дом. Этот холод был ей неприятен.
Чуть позже в голову стали приходить мысли о докторе Нильсоне. Может, он сейчас тоже не спит? Лилит показалось, что перед самым пробуждением она слышала его голос. Доктор звал её. Как? И почему? Дворянка не хотела выяснять, не хотела никуда идти. За окном – зима, а значит, по улице наверняка рыщут отшельники, безумные и кровожадные. А за городской стеной – дикие звери, готовые разорвать любого.
Девушку снова затрясло, и она, крепко держась за перила, поднялась в комнату брата. Грудь мальчика равномерно вздымалась и опускалась, так привычно, словно он задремал на минуту. Это успокаивало. Лилит надеялась, что брат не проснется раньше положенного срока. Вилл был намного сильнее своей сестры, но всё же, столкнувшись с такой пугающей реальностью, не смог бы её принять.
«Закрой глаза и просто дай себе забыть. Когда ты проснёшься, всё исчезнет», – так всегда говорил отец, когда случался на редкость противный день. На секунду это показалось лучшим решением – сделать вид, что ничего не было. О’Фаррелл прилегла на кровати рядом с братом и закрыла глаза. Спать не хотелось, но девушка заставила себя забыться на несколько часов. Желаемого успокоения это не принесло. Лилит осталась там же, где была. Ничего не изменилось. Этот мир по-прежнему существует, он не оказался кошмаром, иллюзией, или хотя бы вчерашним днём.
Снова осторожные шаги по лестнице, чтобы не свалиться вниз. Только звук шагов и тишина – ею была пропитана каждая комната. Вилл был прав на этот счёт – невыносимо. А еще осуждающие взгляды портретов. Девушка закрыла тканью те, что висели в коридоре. Позже она доберется и до остальных. Но страшнее был холод, пробравшийся в ничем не утеплённый дом. Даже камин в отцовском кабинете не мог согреть, как когда-то в детстве. В итоге Лилит стащила в кабинет как можно больше одеял и уселась в кресло с книгой, которую ей теперь никто не мог запретить читать. Ночь прошла, как в тумане, внутри мира, который, как и этот, был для Лилит чужим.
Утром О’Фаррелл встала с неким отрешением от реальности. Она довольно сытно позавтракала фруктами и выпила не меньше литра воды, совершенно не беспокоясь об иссякающих запасах. Раз всё решено, надо плыть по течению. Лилит плотно задёрнула шторы, позволив себе забыть о времени года, зажгла свечи и начала убираться. Вещи успели покрыться слоем пыли, и весь дом казался девушке давно заброшенным: в некоторых углах появилась паутина, а цветы, которые забыли выкинуть, завяли. Раньше Лилит никогда не занималась уборкой, ведь у неё была масса других важных дел: уроки истории, этикета, фортепьяно, скрипки, иностранных языков. Но сейчас это все казалось бессмысленным и бесполезным.
Девушка аккуратно прошлась тряпкой по полке с различными статуэтками. Многие из них принадлежали ещё прадедушке, однако отлично сохранились. Лилит они не нравились. Созданные из стекла вперемешку с каким-то благородным металлом, полупрозрачные статуэтки смотрели на девушку, словно мечтали, чтобы её здесь никогда не было. Сколько раз ей хотелось сбросить хоть одну из них на пол, но мать очень дорожила коллекцией и тщательно её оберегала.
Теперь же никто не мог ничего ей запретить. Тряпка невольно скользнула вбок, задев женщину в ярко-розовом платье с нелепым чепчиком на голове. Та слегка пошатнулась и как бы дотронулась своей стеклянной рукой до стоявшего рядом мужчины во фраке. Обе статуэтки, не удержавшись на своих пьедесталах, упали, с грохотом разлетевшись на сотни осколков. От этого Лилит испытала особое удовольствие и, осторожно обойдя россыпь полупрозрачного стекла, направилась в комнату отца.
У него всегда была отдельная комната. Это было настолько привычным, что девушка никогда не задумывалась, любили ли её родители друг друга. Когда-то отец был другим, но Лилит уже с трудом могла припомнить то время. В какой-то момент его жизнерадостное лицо побледнело, сам он осунулся, стал носить очки, жаловаться на боли в спине и вести занудные речи о политике. Словно лампочка перегорела, и никто не решился зажечь новую.
Комната вся была в тёмных тонах и напоминала… ничего. В этом ограниченном четырьмя стенами пространстве не было ничего особенного или примечательного: старые обои, деревянная односпальная кровать, стол из тёмного дерева, изрезанный некогда ножом для изготовления свечей, пыльная люстра, до которой у горничной никогда не доходили руки. От всей этой обыденности становилось грустно. Даже пыль смотрелась здесь к месту. Отец всё так же лежал на кровати. Лилит не знала, зачем зашла к нему. Наверное, просто хотела убедиться, что он жив. К матери О’Фаррелл решила не ходить. Она боялась даже безмолвных обвинений.
На четвёртый день Лилит поняла, что медленно, но верно сходит с ума. По нескольку раз за день девушка молча вставала перед окном, всё ещё занавешенным шторами, и представляла себе далекий от реальности пейзаж. Иногда она настолько глубоко погружалась в фантазии, что могла простоять так несколько часов.
У тебя точно не всё в порядке с головой!
Лилит начала слышать собственные мысли. Это её не сильно удивило. Примерно так девушка и представляла себе отшельников: сначала в голове появляется тихий голос, а потом ты под его влиянием уже бредёшь в чащу леса в поисках жертвы… или собственной смерти. Лилит никогда не встречала ни одного отшельника, и потому не могла спросить, что лучше – чужая смерть или своя?
А ты как думаешь?
Да, однозначно своя. Лучше уж сохранить рассудок, пока его не поглотило безумие. Ведь так можно и на родных с ножом кинуться. Девушка на секунду представила, как собственными руками душит брата. От этой мысли её замутило, и она бросила кусок мяса недоеденным.
Беспокойный и короткий сон, как ни странно, помог ненадолго обо всём забыть. Но лишь затем, чтобы наутро вспоминать было ещё больнее. Девушка всерьёз подумывала отказаться от сна. Он только морочил ей голову различными картинками из прошлого, а иногда из будущего, показывая, какой могла бы быть её жизнь, если бы не это пробуждение. Лилит и сама всё понимала. Видения и фантазии смешивались с реальностью. Помимо недостатка сна, сказывалась и нехватка пищи, ведь юная О’Фаррелл стала есть всего раз в день, к чему она совсем не привыкла.
Интересно, хватит ли тебе смелости выйти наружу?
– Замолчи, – грубо ответила самой себе девушка, понимая, что в этом нет никакого смысла.
На самом деле, она действительно планировала уйти. Даже при всём желании и мнимой решимости такая трусиха ни за что бы себя не убила. Как ни старайся – бесполезно.
Идём?
Она собрала сумку ещё вчера, положив туда всё, что смогла найти: немного фруктов да бутылку воды. Тёплой одежды оказалось мало. Шерстяное приталенное платье чуть ниже колена из гардероба служанки, махровые чулки, тонкие кожаные сапожки, лёгкое пальто и перчатки едва ли могли должным образом защитить от холода. Но выбирать было не из чего. Лилит как можно туже завязала шарф, запрятав концы под воротник пальто.
Подоткнув Виллу одеяло, сестра поцеловала его в щёку, крепко сжав на мгновенье холодную руку. За прошедшую неделю – или больше – она твёрдо убедилась в том, что никто из родных не проснётся, и была этому рада. Стоя у лестницы на первый этаж, Лилит нерешительно теребила косу. Она не знала, куда идёт. Но чувствовала, что вряд ли вернётся обратно. Поэтому, развернувшись, всё же решила ещё раз распахнуть дверь и войти туда, где безмятежно спала Адриана О’Фаррелл.
