Я придумаю будущее. Любовь после любви

– Слушай сюда. Никакие сплетни, никакие байки про тебя я знать не желаю. И объяснения твои тоже. Мне, дорогой мой, важен спорт. А вот достигнешь ли ты больших побед, это зависит только от тебя. Ну, и от меня тоже. Помогу, чем смогу. Так что, жду завтра в семь часов утра.

Хороший мужик, толковый. Выставлял меня в соревнованиях разного уровня. В Москве, Ленинграде, Донецке, Таллине, Юрмале. Бывало ругал, но за дело. Бывало хвалил – не боялся, что возгоржусь. Короче, типичная политика «кнута и пряника». «Пряники» я лопал, а от «кнута» скакал еще круче, еще увереннее, поднимаясь по рейтингу все выше и выше.

Как-то в самом конце апреля я столкнулся в общем вестибюле с Ириной. Она сделала вид, что меня не видит, а, может, и вправду не видела. Поэтому я схватил ее за руку и развернул к себе:

– Привет. Ты как? Выздоровела?

– Да, спасибо, – тихо ответила она. И попыталась высвободиться.

Но хватка же у меня спортивная – на ракетках натренированная. Я так ей и сказал. И предложил:

– Давай кофе попьем. Ты не спешишь?

– Хорошо. Только недолго. Я подрабатываю по вечерам в поликлинике.

– Тогда лучше где-нибудь возле твоей поликлиники и посидим. Чтобы ты потом не спешила. Я на сегодня отстрелялся. Полдня отдыхаю. Так в каком районе поликлиника?

Ирина назвала станцию метро, и мы вышли со стадиона. Шли молча. А я, разглядывая ее сбоку и сверху, размышлял: «Ну, как в ней совмещаются две такие разные личности: то трепетная лань, то хитрющая лисица? Какая она на самом деле? Когда притворяется, когда – нет?» Может, в этом и есть ее изюминка? Замутить с ней, что ли? Но притяжения к ней я, как и раньше, все равно не испытывал, сколько не прислушивался к себе. Нет! Пусть ее другие разгадывают! Мне хотелось только извиниться, что я оттолкнул ее в тот неловкий момент. Поэтому и пригласил.

Мы расположились в уютном кафе. Как и в прошлый раз, возле окна. Только теперь было тепло и солнечно, а, главное, легко. Как бывает только в это время года – в самом расцвете весны. Ирина, щурилась на солнце, улыбалась и смотрела на меня.

– Спасибо, – решилась она, – что позвал меня. А то уж я совсем комплексовать начала. Полтора месяца дома просидела. Отец думал, что я в положении.

Я начал ее подбадривать, говорить, что все у нее обязательно будет хорошо, что встретит она, наконец, своего единственного! Что он оценит ее невинность и порядочность. Но она перебила меня:

– Знаешь, ты мне очень нравился. Я поняла это еще до поездки – всегда приходила на твои тренировки. Но ты не замечал меня. А тут еще эта Жанна со своей настойчивостью. Прости, не знаю, что на меня нашло! Очень не хотелось тебя ей отдавать. Я слишком долго надеялась, что однажды ты обратишь на меня внимание.

И, помолчав, добавила:

– Это, собственно, все, что я хотела тебе сказать. А о том, что я тебе безразлична, можешь не говорить. Еще тогда было все понятно.

Что тут ответишь, если это правда? Мы пили хороший кофе, говорили о том, что Жанетта мной все-таки подавилась, и что у меня хорошие шансы поехать на соревнования во Францию. Опять обо мне. Видимо, нам обоим это было приятно.

Об Ирине из нашего разговора я узнал только, что воспитал ее отец, а мама умерла, когда ей было восемь лет. «Вот поэтому в ней нет женской притягательности, некому было научить, – подумал я. – Хотя нет, женское – это от природы, это на генетическом уровне». И я все же попытался сделать ей комплимент, сказав, что у нее очень красивые глаза. В этом я не слукавил.

Когда начали прощаться, я, скорее всего из жалости, пригласил ее второго мая на день рождения Давида:

– К Дато приезжают его грузинские родственники. А отмечать решили в Подмосковье, в доме его двоюродного дяди, который здесь давно живет. Поедешь с нами?

Ира обещала подумать и ответить в четверг.

На следующий день, во время рядовой тренировки, у меня был серьезный разговор с тренером, Виктором Евгеньевичем. Нет, моими способностями он был доволен. И ставил на меня, как на хорошую породистую лошадь. В спорте это явление частое и вполне объяснимое. Я жаждал Ролан Гароса – открытого Чемпионата Франции, а точнее, неофициального первенства мира. И великие надежды, связанные с этой поездкой, ни раз мучили меня по ночам.

Пытаясь восстановить дыхание после жесткой игры, я сел рядом с тренером, уверенный в том, что вопрос о моей поездке решен положительно.

Какого же было мое изумление, когда он произнес:

– В июне во Францию не едешь. – И, чтобы предупредить мои безумные возгласы, продолжил, – там грунтовые корты – ты на них еще не очень преуспел. Хотя я бы все равно рискнул бы тебя выставить. Просто появилась другая возможность. Более реальная. Французам показалось мало одного чемпионата, поэтому осенью этого года впервые состоится открытый Чемпионат Парижа «Оупен Пари». Игра будет в помещении, на искусственном покрытии во Дворце спорта «Берси». Это тебе ближе, а, значит, и шансов больше. Вознаграждение планируется существенное. Приедут именитые мастера. Так что мероприятие будет не менее значимое! У тебя появляется лишнее время на подготовку. Больше трех месяцев. Твоя главная задача – заявить о своих возможностях!

Если честно, я конечно, расстроился. Но, в конце концов, ему, действительно, видней. А раз появилось дополнительное время, необходимо использовать его по максимуму.

Празднование дня рождения Давида удалось на славу. Его родители, не заезжая в столицу, сразу отправились к дяде Резо, который жил в живописнейшем районе Клязьмы, точнее, рядом с Пироговским водохранилищем, входящим вместе с Клязьминским – в систему канала имени Москвы, в поселке Пирогово. Не знаю, жил там Пирогов или нет, но место дядя Резо выбрал отменное. У него был замечательный дом старой постройки, но весь перестроенный: тут крылечко подстроено, вот там – комнатка, а вот здесь – беседка. И все строения густо покрыты виноградной лозой. Такие дома обычно в грузинских селениях. Да, что там селениях – в грузинских городах до сих пор такая же колоритная архитектура и море гостеприимства. Мы тоже очень много тепла получили за те два для, что гостили у родственников Давида!

В электричке все как-то неожиданно расселись по парам: Давид с Оксаной, Николай – с Ириной, а ко мне подсела Ниночка, подруга Оксаны.

– Ну, наконец-то, все решилось само собой – пусть Николаша Иру и обхаживает, – подумал я. – Может, у них и получится. Ведь вздыхал он по ней одно время.

И только Александр ехал всю дорогу стоя. Он, по-моему, был чем-то расстроен. Нет, я даже сказал бы, сосредоточен на решении какого-то вопроса: не замечал наших шуточек и почти не отвечал на вопросы. До самого Пирогово.

Дядя Резо не дал нам всем даже познакомиться, как только мы попали на территорию его дома. Успели расцеловаться только родители и Дато, а хозяин уже энергично приглашал нас к импровизированному столу, накрытому в беседке. Было очень тепло, но, из уважения к гостям, на лавках лежали маленькие подушечки, а стороне расположились стопочкой разноцветные пледы. Видимо, хозяева начали посиживать здесь давненько, как только растаял снег.

– Друзья мои, на столе пока только перекус для знакомства, а все самое вкусное ждет нас еще впереди. Вечером. В честь нашего дорогого мальчика Давида! – не переставал извиняться перед нами хозяин.

А перекус был знатный: кукурузные лепешки и сулугуни, свежеиспеченные дурманящие хачапури, лобио и пахучая аджика, а также, необыкновенно приготовленный картофель с мясом молодого барашка. Радовала глаз заманчивая чурчхела. Из закромов гостеприимного дома были принесены четыре вида вина в четырех разных бочках.

И дядя Резо произнес свой первый тост: « Гость в грузинском доме начинает с бокала вина, а заканчивает проживанием в Тбилиси». Все засмеялись и выпили, а младший брат хозяина, папа Давида, язвительно прокомментировал: «То-то ты в Подмосковье обосновался».

На что Резо, не смутившись, ответил:

– Выучим детей, вернемся на Родину. Обязательно!

Мы все, кто приехали, наконец, отведав, грузинских изумительных яств и неповторимого вина, начали знакомиться.

Жену дяди Резо звали Жанна, на что мои друзья тихонько и злорадно захмыкали, когда я подавал ей руку. В их семье было два сына: один жил в Грузии, выращивал виноград на опытном участке; второй – Анзор, проживал в Москве, заканчивал МИФИ. Мы его несколько раз видели у себя в общежитии, когда он приходил проведывать Давида и привозил вкусные подарки.

Родители нашего Дато были очень веселыми и современными людьми: папа Нодари и мама Натела, которая ни в чем не уступала мужу. Когда-то они познакомились в Харьковском автодорожном институте, там же поженились против воли родителей, но жить после окончания ВУЗа уехали в Грузию, в Тбилиси. Кроме Давида, у них были еше две дочки. Похоже, погодки – Мариами и Манана. Обаятельные девчонки-хохотушки беспечного возраста сразу привязались ко мне: наливали по очереди вино, показывали фотографии и рассказывали про свою бесчисленную родню. Под общие разговоры даже спели несколько песен. Очень красиво, кстати сказать. Оказывается, одно время они занимались в детском ансамбле «Мзиури».

Вслед за Мананой с Марьямой стали петь их родители и родственники. Грузинское многоголосие красиво разливалось по русскому деревенскому поселку. Но никто из местных жителей бежать к их воротам не собирался, – видно, привыкли. Только сосед Петрович заглянул на минутку за стопочкой, в которой ему, естественно, отказано не было.

Молодежь потихоньку начала расползаться из-за стола, и тетя Жанна засуетилась: «Нужно же к ужину готовиться!».

– Дато, уводи своих друзей на водохранилище, а мы с Нателой тут поколдуем над праздничными блюдами, о жизни поговорим, друзей и родных вспомним.

– Колдуйте-колдуйте, – перебил ее муж, – но главное блюдо – гранд-шашлык, и готовить его будут настоящие мужчины. – Такой шашлык, такой кебаб сегодня сделаем, что все собаки из Мытищ к нам сбегутся!

Мы собрали пледы, двухкассетник, вкусный домашний квас, чай в термосе и сладости, подождали, пока наши барышни доделают свои девичьи дела, и отправились к водоему. Шли общей толпой, разговаривали о летних планах, о Москве и, конечно, о теннисе.

Как вдруг неимоверная красота открылась нашим глазам: огромная синяя водная гладь, длинная изогнутая береговая линия с прекрасным песком, и подступающие к самой воде, деревья. Преимущественно, березы, сосны и кустарники. Такое вот красивое бело-зеленое сочетание. А, главное, вокруг была абсолютная чистота. Так местное руководство привлекало сюда жителей столицы, со временем собираясь здесь построить оборудованные места отдыха. Поэтому за прибрежной полосой следили, по крайней мере, в весенне-летний период особенно тщательно.

Расположились на пледах поближе к воде. Купаться, конечно, было еще рано, но, как водится, все сразу же разулись и полезли пробовать воду.

– Загораем, – деловито объявил Дато – Сейчас солнце самое полезное.

Недалеко загорали две девушки. Одна из них была, чудо, как хороша! Смуглая ни от загара, с превосходной фигурой и кудрявыми волосами, собранными в объемный хвост, которым она, периодически поглядывая в нашу сторону, эффектно потряхивала, как породистая лошадка. Наша мужская половина, как по команде, уставились на красивую незнакомку. Меня, вообще, завело: чуть было не пошел знакомиться.

– Так! Стоп! – приказала Ниночка, – хватит пялиться на чужих женщин, – и начала раздеваться. За ней, естественно, Оксана. Нет! Наши девушки, конечно, тоже не уступали. И купальники у них стильные, импортные. Но при интенсивных тренировках, ежедневных нагрузках в спортсменках пропадает какая-то едва уловимая часть женщины: ее нежность, ее воздушность, что ли? Или все-таки все индивидуально, на биохимическом уровне?

Марьяма и Манана в маечках и шортиках устроили беготню вдоль берега, поднимая брызги на всю округу.

– Эй, мелочь, правее возьмите. Весь плед намочили. А то сладкого вас лишу! – прикрикнул на них старший брат.

– А ты догони, – звонко засмеялась то ли Манана, то ли Марьяма.

Я улегся без пледа прямо на свежую, вкусно пахнущую, еще не пыльную траву. И сразу был атакован тружениками-муравьями и бездельниками-букашками. Земля оказалась еще холодной, не прогретой, и, подстелив ветровку, я решил сразу две проблемы: температурную и животноводческую. И неожиданно заснул. То ли на пять минут, то ли на тридцать, не знаю. Не думаю, что кто-то оберегал мой сон, все так и продолжали галдеть, просто было так спокойно у меня на душе, так тепло, что я абсолютно расслабился.

Когда очнулся, Дато и Оксаны видно не было, видимо, решили, прогуляться. Исчезла и моя красивая девушка – я так и не успел с ней познакомиться! Ниночка, сестры эМ, как я их прозвал, и Шмидт играли в карты, поедали сладости и, естественно, жульничали. А Ирина сидела с Николаем, обхватив руками колени. Она все-таки решилась раздеться, и теперь ее ухажеру нашлась работа – он травинкой отгонял от нее мошкару. И, по-моему, он был счастлив! «А фигурка у нее тоже ничего, – успел разглядеть я докторшу. – Тогда в гостинице я этого не заметил».

– Выспался? – спросил меня Александр. – Сейчас доиграю, пойдем пройдемся. Поговорить нужно.

Он ловко вышел из игры и позвал меня:

– Нет! Пойдем налево, туда – Дато с Оксаной ушли.

– Налево, так налево, – промычал я себе под нос. «Что у него за секреты?»

Мы присели на импровизированную лавочку, сделанную из половины большого ствола березы. Саша долго молчал. Сидел, ковырял бересту, кидал ее в воду и не решался начать разговор. Я взмолился:

– Да, не тяни ты, Шмидт. Хочешь уйти из спорта?

– Нет.

– Влюбился?

– Нет.

– Может, убить кого нужно?

Он помотал головой: «Нет».

– Да, говори ты уже! А то я уйду, – пришлось мне его припугнуть.

– Жень, это очень откровенный разговор. Просто у меня и друзей, как оказалось, нет. Детдомовские – не в счет. Они, конечно, за меня на куски порвут любого, если нужно. Но в данном деле они мне не помощники, и даже не советчики. Короче, я хочу перебраться на Запад, а точнее, в Германию.

Я так и врос в березу, на которой сидел! Любой из нас мог вляпаться, и ни раз вляпывался в самую дурацкую ситуацию: чаще всех – я, реже – Николаша. Мы всегда старались друг другу помогать. Я так и думал, что у Александра неприятности такого типа. А он на Запад, оказывается, собрался. Может, поэтому и теннисом активно заниматься начал, чтобы возможность выезда была?

Во мне бушевала вдолбленная незыблемая любовь к социалистической Родине, членом которой я являлся. Как у любого парня моего возраста. Это чувство заполняло каждого из нас с раннего детства, можно сказать, с детского сада, через школу, ВУЗ и партию КПСС, куда каждый стремился вступить!

Да! Сейчас мы носили и скупали у спекулянтов импортные вещи; счастливчики отоваривались ими по блату. Нам нравилась иностранная музыка, мы мечтали о японской технике. Но уехать?

Я рвался на Запад, прежде всего, поиграть на именитых чемпионатах, попытаться выиграть. Главное, определенно, был теннис.

Хотя, мне, конечно, хотелось бы сфотографироваться на фоне известной башни Эйфеля, выпить вкусного пива, вдохнуть воздуха свободы, посмотреть на иностранную молодежь и необычные здания. И вернуться! Вернуться и рассказывать о Париже своим друзьям и случайным знакомым. Но остаться там навсегда?

– Саня, ты что? Тебе побед мало? Тебя зажимают? Засуживают?

– Причем тут теннис? Мне нравится заниматься теннисом. И тоже, бывает, грезятся мои победы. Но ни это главное! Понимаешь, Женька, я хочу обрести потерянную родню. Я же из потомственных поволжских переселенцев. Семью моего деда в двадцать четыре часа эвакуировали в Сибирь в 1941 году. А два других его брата перешли линию фронта, воевали на стороне немцев, и после нашей победы остались в Германии, в ФРГ. Деда потом расстреляли, родители погибли, а вырос я, как тебе известно, в детском доме. Потом была Москва, Институт физкультуры, теннис.

Я плохо слушал его. В голове прочно уселась мысль: «Шмидт собирается в фашистскую Германию!». Бред какой-то.

Откуда-то издалека доносился его голос:

– Понимаешь, я тоже хочу родственников, их дни рождения, дни свадеб, и даже, дни похорон родных мне людей. Я хочу все узнать о своих предках.

– Да, все у тебя будет! Женишься, квартиру, как чемпион, получишь, детей нарожаешь.

– А предки, Женя? Я вырван из летописи. Мне нечего будет рассказать детям!

– Расскажешь им о Ленине, о Сталине, о Хрущеве, – съязвил я. Ко мне начало потихоньку возвращаться ощущение реальности. – Не ты один вырос в детдоме. Подумаешь, потомок великого немецкого рода!

Но Шмидт был серьезен, и не ответил на мою колкость. По-моему, ему надоело носить в себе это выстраданное им решение, так что мои комментарии в данный момент его не волновали. Он не советовался. Он просто посвящал меня в свою тайну.

– Ко мне зимой приезжали родственники из Германии. Долго искали меня. И нашли. Представляешь? Сами нашли! Кстати, благодаря теннису.

– И куда только смотрят наши спецслужбы? – размышлял я еле слышно.

– Я познакомился с дядей и братом. Это такое счастье! Мы встречались в Третьяковской галерее. А потом на Красной площади в Новый год. Ты ж знаешь, какая там суета! В гостиницу я к ним не ходил, хотя так хотелось увидеть фотографии.

– Слава Богу! – сказал я и насторожился. Мне послышался в кустах шорох. Бегло осмотрев окрестности, я вернулся к Александру.

– И как ты себе представляешь свое бегство? – спросил я его, хотя мой внутренний голос протестовал и советовал: «Лучше ничего не знать».

– Осенью. Когда поедем на Оупен Пари. Договорились на третий день от официального начала чемпионата. Брат меня заберет. Моя задача – вовремя и незаметно покинуть отель. Ты поможешь мне?

– Ага, щас, – вырвалось у меня. – Ты поедешь к своим фашистам жить, а я на Колыму. Хорошо, что расстрельную статью за измену Родины отменили!

– Это не измена Родине! И не продажа моего спортивного таланта! Я хочу воссоединиться с семьей. Если у меня будет возможность и дальше заниматься теннисом в Германии, здорово, если нет – пойду работать на АЗС.

Я все же не сдержался:

– Шмидт – ты предатель! За все время невозвращенцев среди теннисистов не было! Никто не оставался на Западе!

– Значит, не поможешь мне?

– Нет!

– Тогда, как друга тебя прошу, никому не говори об этом разговоре.

Мне показалось, что несмотря на результат, Сашке стало легче. И мы пошли назад к нашей разновозрастной компании.

Шли мимо играющих в мяч ребятишек и наблюдающих за ними двух пожилых женщин. Одна из них что-то энергично рассказывала, а другая сочувственно ей кивала: «Да. Да. Да».

Когда мы уже совсем приблизились, и сестры эМ бросились нам навстречу наперегонки, я тронул Шмидта за рукав:

– Можешь рассчитывать на меня.

Мы обнялись.

Подбежавшие девчонки повисли на мне, как на дереве, вернее, на моих руках, которые я предварительно поднял вверх. Пришлось их покружить, как на карусели. Тяжеленькие такие грузиночки, но столько было визга и радости, что на душе снова стало тепло. А Дато успел нас сфотографировать.

Ирина сидела одна с травинкой во рту, наблюдая мечтательным взглядом за одиноким серфингом. Серф скользил по водной глади, как неземное, но очень элегантное существо. Ира не сводила с него глаз. Или делала вид.

– Ты как? – спросил я ее, присаживаясь рядом.

– Замечательно. Спасибо, что пригласил меня.

– Скажи, а где Николай? – огляделся я по сторонам в поисках друга.

– Ушел вскоре после вас. Сказал, что ненадолго. Да вон он идет!

Николаша шел приблизительно с той же стороны, откуда пришли мы с Сашей. «Неужели пытался подслушивать?» – ужаснулся я. А у Ирины спросил:

– Как он тебе?

– Обычный парень. Очень начитанный. С ним интересно. Только он мутный какой-то, – дала характеристику моему другу девушка.

«Да, уж! Мутноват!» – согласился я с ней.

Вечер в Пирогово оказался таким же душевным и веселым, как и утро. Гранд-шашлык, получился действительно, сочный и неповторимо вкусный. Хинкали, долма, многочисленные закуски, наверное, вызвали бы проблемы с пищеварением, если бы не обильная винная дегустация. Дядя Резо не унимался, предлагая вина разных урожаев, нахваливая свои собственные способности винодела. Отойти от праздничного стола было практически невозможно.

Большинство тостов были посвящены, конечно, Давиду: его здоровью, спортивным победам, верным друзьям, семейным традициям и, желательно, скорой свадьбе. Но находились у хозяина и другие поговорки. После одной из них мы окончательно разуверились, что сможем отсюда уехать: «Приход в дом ко мне – это твоя воля, дорогой гость, а вот твой уход – моя!». Тетя Жанна, как могла, его останавливала: «Да, успокойся ты, Резо, дети же – настоящие спортсмены. У них диета и тренировки!»

Но во всей их милой перебранке чувствовались радушие, сердечное тепло и искренняя любовь не только к своим родственникам, но и к нам, тем, кто впервые переступил порог их дома.

Среди ночи я вдруг проснулся и вышел на улицу. Наверное, подсознательно обдумывал во сне то, что рассказал мне Шмидт. Вот уж никак не ожидал! «Сколько таких бессонных ночей было у него, пока он окончательно решился», – подумал я. Повисел на турнике, прошелся по большому участку, прислушался к ночным звука и забрел в беседку.

Там, на подушках, закутанная в плед, сидела Ниночка. Пила вино и смотрела на звезды.

– Ты чего не спишь? – удивился я.

– Тебя жду, – просто ответила она.

Я внутренне содрогнулся, по телу пробежала знакомая волна, и думать расхотелось совсем. Я подсел к девушке и стал жадно ее целовать. Она отвечала страстно и нежно одновременно. Почувствовав ее возбуждение, я легонько толкнул ее на разложенные на лавке подушки и опустил бретельки девичьего сарафана. Нина выгнулась навстречу мне. Стараясь не издавать громких звуков, мы словно приросли друг к другу, жадно соприкасаясь телами, и дважды, во время обладания друг другом, чуть не свалились на бревенчатый пол. Это было чудесное завершение дня!

Москва встретила шумом, свойственной ей суетливостью и, лично для меня, ужесточением и без того тяжелых тренировок. Виктор Евгеньевич поставил меня этим летом всего на два Всесоюзных Чемпионата, объяснив это тем, что те, кому нужно, обо мне уже наслышаны, и ждут от меня результатов в Париже.

– Поэтому отвлекаться и разбрасываться теперь не будем, следуем расписаниям тренировок. Извини, на каникулы дам всего неделю.

Я стал уделять больше внимания общей подготовке и выносливости в различных ситуациях. Но главное, конечно, была игра. В тренировочных матчах проигрышей у меня практически не было. Но, помимо победной эйфории, происходило со мной что-то еще, на каком-то духовном уровне: у меня изменилось отношение к игре, я стал по-другому понимать, как бы читать теннис. Я почувствовал его философию!

В связи с изменением расписания, стал чаще видеть Жанну Александровну. Мы начали здороваться, и даже пару раз разговаривали. Мне показалось, что она стала на меня смотреть совершенно по-другому. «Может быть, стала уважать за спортивные достижения? – думал я.

Возможно, ее спокойствие и объективное ко мне отношение было связано с тем, что совсем недавно появился новый, молодой и одаренный спортсмен, который с удовольствием прыгнул к ней в кровать. Он приехал из Киева, долго в иерархиях не разбирался, но, прослышав про ее пристрастия, по-моему, сам явился инициатором их романа. По крайней мере, так говорили. Но меня это, естественно, никак не волновало.

Несколько раз мы пили кофе с Ириной Черкашиной. Все в том же кафе возле ее поликлиники. Надеюсь, что просто, как друзья. Обменивались спортивными новостями и разговаривали на разные темы.

Как-то во время наших с Ириной посиделок, я спросил про Николая, про их отношения. Она неожиданно покраснела, но ответила:

– Мы встречались после той поездки ровно три недели. А теперь он куда-то исчез. Не звонит. А, если звоню я, ссылается на занятость.

– Хочешь, я с ним поговорю? – проявил я участие.

– Нет. Я почти не переживаю. Потому что с самого начала знала, что так получится. Ведь я отказывала ему в течение полутора лет. Видимо, Николаю нужно было удовлетворение своих амбиций.

– Тогда почему ты пошла на это?

– А потому, Евгений Александрович, что очень знатный пикник был у дяди Резо. Особенно его ночное завершение! – как-то слишком многозначительно произнесла девушка.

В тот момент я, по-моему, покраснел.

Николай сам стал от нас отдаляться, вечно куда-то исчезал, и явно не на свидания. Физиономия для свидания бывает обычно другая – предвкушающая, что ли? Не могу сказать, что он блистал на кортах. Брал свои победы точной техникой, не вкладывая душу. Но тем не менее, по рейтингу постепенно поднимался вверх: то с соперниками ему везло, то с расписанием матчей. Не то, что у меня: противники всегда сильнейшие; сетка на соревнованиях расписана непредсказуемо – то три матча в день, то ни одного! Наверное, все же Николая наверху поддерживали. За определенную работу, конечно. Мы давно с ребятами догадывались, что он сливает информацию. И не только непосредственному руководству.