Я придумаю будущее. Любовь после любви

А часа через полтора посадил в подъехавшую машину «Скорой помощи», чтобы нас подбросили до центра. У Иры в руках были какие-то бумаги, рентгеновские снимки, два флакона с прозрачным раствором и какие-то ампулы в коробке из-под витаминов «Ундевит».

– Системы для переливания у меня есть с гостинице, – больше самой себе, чем мне, – говорила она, укладывая все это в свою не очень большую сумку, отчего та раздулась, как круглый коричневый арбуз средних размеров.

– А зачем системы? – удивился я.

– Сегодня, надеюсь, Жанна Александровна поверит в наши россказни, а завтра, после твоей, я надеюсь, блестящей игры, может усомниться. Поэтому я приду к тебе ставить капельницу. Видимо, ближе к ночи.

– Да, проигрывать завтра мне нельзя! А послезавтра что будем делать? – как послушный пациент, спросил я. – Ведь это как-то нелогично: днем скакать по корту, забивая (тьфу-тьфу) мячи, а по ночам умирать?

Девушка немного помолчала, потом ответила:

– Не знаю, Евгений. Будешь продолжать болеть. Главное, чтобы она не догадалась! Иначе неприятности будут у всех. Но особенно у тебя. Я сюда устроилась по блату – хочется за границу поездить, мир посмотреть. А практики здесь никакой нет. Так что, я здесь ненадолго. А вот тебя Жанна со света сживет – никакого тенниса не захочешь!

– Войду достойно в рейтинг на одиночных соревнованиях во Франции – никто из Национальной теннисной сборной меня не выкинет. Даже она. И, прежде всего, потому, что она сама – классная спортсменка! Этого у нее не отнимешь! – пылко ответил я.

«Скорая помощь» резко затормозила. Рыжеватый доктор в синей курточке обернулся к нам.

– Эй, молодежь, – произнес он, делая ударение на первом слоге, – вам вон туда. – Он протянул руку в сторону. – Пойдете по центральной улице, потом через два квартала, на светофоре – направо. Там ваша гостиница.

– Спасибо. Спокойного вам дежурства, – прокричал я, помогая Ирине спуститься по порожкам машины. Было уже темно и прохладно, и выходить из нагретого салона машины совсем не хотелось.

– Принято желать скучного дежурства, – поправила меня моя спутница.

Мы молча шли по пустынной улице, мимо величественных домов сталинской постройки, разглядывая их фасады. Такое впечатление, что дома слились вместе с весенней природой в один большой организм – серый и сонный. Кое-где за шторами больших оконных проемов мелькали разноцветные блики – люди смотрели вечерние передачи. В кухнях с маленькими бледными занавесками пили чай и вели душевные разговоры. В спальнях горели ночники, – наверное, дети боялись ложиться спать без света. А, может, там сейчас происходила любовь? – размышлял я. Что-то меня второй раз сегодня на любовь пробивает. Я покосился на Ирину, тихо вздохнул и взял ее под руку. Она вздрогнула, но руку не отняла, а немножечко, как мне показалось, даже придвинулась ко мне.

Подойдя к тому самому светофору, где нам нужно было сворачивать, я вдруг неожиданно для себя сказал:

– Послушай, Ир, рано же еще возвращаться. Давай посидим где-нибудь часочек. В конце концов, очередь в травмпункте была огромная, что является чистой правдой.

Мы огляделись по сторонам, но ничего похожего не увидели, кроме череды закрытых магазинов.

– Пойдем налево, – предложила она, – вон там, вроде, что-то светится.

И мы отправились в противоположную от гостиницы сторону. Кафе-бар, в который мы уткнулись, спустя какое-то время, назывался «Три пескаря». И, видимо, не зря: людей там практически не было, пахло невкусным пивом и общественной столовой. Но искать что-то другое в незнакомом городе не хотелось, поэтому мы выбрали чистый деревянный столик возле окна подальше от кухни, зато рядом с огромным кувшином.

Ирина, по-моему, первый раз наедине со мной улыбнулась:

– А там они, наверное, прячут Буратино.

– Сейчас узнаем, – тоже улыбнулся я. – Что тебе заказать?

– Да ничего, собственно. Хочется кофе. Но уже поздно, и вряд ли он здесь вкусный. Тебе тоже второй сытный ужин нежелателен. Да?

– Да. Давай попросим чай. И мороженое.

Неожиданно мы просидели в кафе до самого закрытия. Ира сначала молчала и неохотно отвечала на вопросы. Пришлось мне ее развлекать. Не то, чтобы она мне понравилась, хотя, если честно, я несколько раз прислушивался к себе. Нет, никаких флюидов не почувствовал.

Просто нужно уметь быть благодарным – она со мной весь вечер провозилась вместо того, чтобы слушать магистров тенниса об их прошлых победах и наших завтрашних удачах и неудачах в номере-люкс у Жанны Александровны.

Хотя, какие уж там их победы! Последние десять лет никаких выдающихся достижений в советском теннисе не было, кроме пары-тройки единичных случаев. В восьмидесятом году, в связи с Олимпиадой, теннис вообще оттеснили, а некоторые помещения в Москве отобрали, так как большой теннис не относился к олимпийским видам спорта. Остались только преданные тренеры, которые и готовили сейчас новых советских спортсменов.

Мне, лично, повезло, что в моем городе жил и живет один такой теннисист-профессионал, приходящийся мне дальним родственником. Это с его помощью у нас открылся первый корт. Это нас, первую свою команду, он учил постигать азы достойнейшей из игр. Благодаря ему у меня неплохие результаты! В некоторых турнирах выходил в финал, всего в трех – только в полуфинал. Но по общей сумме баллов я был одним из претендентов на поездку во Францию. По крайней мере, очень на это надеялся!

Обо всем этом я Ирине и рассказал, поскольку она молчала, а эта тема для нас была общей. Она очень внимательно слушала, а потом вдруг неожиданно произнесла:

– Мне все это известно, Евгений, расскажи что-нибудь не про теннис. Про себя. Если хочешь, конечно.

«Ну, точно, влюбилась! – подумал я. – Что, если мне и от нее придется теперь отбиваться?». Не мог же я сказать Ирине, что у меня принцип – вступать в отношения только с теми женщинами, от которых голова кругом, да и не только голова, другие части тела тоже должны откликаться. Просто так и абы с кем я не умею. Пробовал однажды, не получилось!

«Прямо, барышня кисейная», – говорил, бывало, Антон, наблюдая за ежегодной сменой моих поклонниц. А я упрямо отвечал, что каждую из них почти любил.

Вспомнив о былом, я неожиданно подобрел и рассказал своей собеседнице о маме, об отце, который с нами не жил, но иногда принимал участие в моей жизни. О школьном разгильдяйстве, об институтской звездности, о том, что не закончил ВУЗ, как хотели родители, а уехал за славой в Москву, то есть, решил посвятить жизнь теннису. Вот так, кратко, и по кругу.

Ира вопросов не задавала. А потом вдруг спросила:

– У тебя много девушек было?

– Были, – улыбнулся я.

– И со всеми были интимные отношения?

– Ирина Васильевна, ну, об этом как-то неприлично спрашивать? – я аж растерялся.

– Неприлично, наверное, – согласилась она. – Просто у меня еще никого не было.

Я продолжал удивляться, в уме прикидывая: она что, хочет, чтобы я был первым?

Ира раскраснелась, и, видимо, догадалвшись о моих мыслях, решила пояснить. Свою историю излагала она, кстати, легко и весело. На нее, серьезную и молчаливую, это было непохоже.

– В нашем обществе принято считать, что если девушка учится в медицинском, то с девственностью она расстается легко и рано, поскольку, когда ты сидишь в учебном кабинете, увешанном плакатами с интимными органами в разрезе, а потом еще по ним же, в анатомичке, сдаешь зачет, то стесняться уже, вроде как, нечего. И все происходит просто из интереса. Ну, дурь дурью, конечно.

С моими подругами, естественно, было по-разному: кто – по любви, кто – по случайности. Большая часть девчонок вышли замуж, а кто-то, как и я, продолжали ждать принца.

Однажды собрались мы через пару лет после института небольшим девичником, и начали делиться личной жизнью, ну, так, в рамках дозволенного. А я возьми и брякни: «Я вот до сих пор – ни с кем!». Мои подруги просто обалдели! Посыпались советы и всевозможные предложения помощи. Короче, я их в тот вечер послала. Послать-то послала, а потом задумалась: «Может, со мной что-то ни так?» Был у меня парень одно время; отцу очень даже нравился. Мы встречались, готовились вместе к гоэкзаменамам, а как дело совсем уж дошло до интима, я с ним намеренно разругалась.

Короче, год после разговора с подругами, я ходила, как в воду опущенная. Нормальные парни не попадались. Хотя среди вас, спортсменов, конечно, много достойных. И набивались, кстати, ко мне в провожатые – ни раз, и ни два. Но я всегда боялась, что будет не любовь, а сплетни по всему клубу – с кем я сплю. Вы, мужчины, тоже умеете это делать!

А проблему решать было нужно, – так думала я, как медик. Помнишь, мы ездили на открытое первенство Италии, почти все, кроме вас, братьев лейтенанта Шмидта? Ну, вот я там в баре познакомилась с поляком. Приятный такой красавчик, говорит по-русски почти правильно. Посидели с ним, выпили по коктейлю, потом еще по одному. Далее последовали намеки. «Сейчас или никогда», – решилась я, заранее купив необходимые средства безопасности.

Целуясь, мы зашли в мой номер, и он первым заскочил в душ, заверив, что через четыре минуты будет абсолютно готов. Увидев меня в кресле в глубоких раздумьях, любезно спросил:

– Что с Вами, пани Ирина?

– Понимаете, Владек, у меня еще никогда ни с кем ничего не было.

– Почему? – удивился он так сильно, что присел от неожиданности на краешек кровати.

Я пожала плечами.

И знаешь, что он сделал? Пан Владек быстро оделся и ушел. Мне до сих пор интересно, почему?

Ирина закончила рассказ и с нетерпением ожидала моей реакции. Мне было смешно, и в то же время, грустно, но я определенно гордился нашими честными девушками. Так я ей и сказал:

– Им не понять нашего менталитета. А ты не волнуйся – встретишь своего принца.

И мы отправились в гостиницу, снова разговаривая о завтрашних соревнованиях.

Просыпаться утром в гостиницах я практически привык. Очень редко теперь бывало, когда, открыв ночью глаза, начинаешь с ужасом оглядываться и задавать себе старый, как мир, вопрос: «Где я?».

Сегодня я проснулся бодрым и отдохнувшим, несмотря на короткий сон, потому что часов до трех ночи прислушивался ко всем шорохам в коридоре.

Мы вернулись с Ирой уже после двенадцати, и моя случайная помощница вызвалась проводить меня до моего номера. Как только повернулся ключ в замке, открылась дверь Жанетты. Она бесцеремонно вслед на нами вошла в мою комнату.

– Как он? – не обращая на меня внимания, спросила железная леди Ирину.

– Конечно, играть Макарову завтра нежелательно. Но вас, спортсменов, может остановить только инсульт, и то, случается он, как правило, после соревнования. Евгению сделали физиопроцедуры, капельницы. Ему нужно как следует отдохнуть. С утра наколю его препаратами, зафиксирую колено и голеностоп. Думаю, завтрашний день точно выдержит. А дальше будет видно.

Жанна Александровна, ничего не ответив, вышла, закрыв за собой дверь. Мы так и прыснули. Тихо, разумеется. А потом ушла и Ира, выслушав слова моей искренней благодарности в свой адрес.

Поэтому на следующее утро меня тревожил вопрос ни о своем местонахождении, а другой, более древний: «Быть или не быть? То есть, как вести себя на корте?».

Конечно, я ехал сюда за победой, и отступать не намерен. Главное, не забывать в перерывах делать страдальческую мину, якобы от боли.

За завтраком я ловил сочувствующие взгляды своих друзей и торжествующие – тех, с кем мне предстояло играть. Рано радуетесь, товарищи спортсмены! И мысли о Жанне с ее домогательствами сразу отошли на последний план, как только я вышел на разминку.

В первом матче пришлось тяжело, противник старался меня загонять, надеясь, что сломаюсь, и я никак не мог вырваться вперед. В перерыве подтянул струны у ракетки, поскольку играли на закрытой площадке, грубо ответил Ирине, предупредившей меня об имитации болезни, за что потом дико извинялся, и практически, пошел в атаку. И победил! Мало того, что я орал, как бешеный, со мной такое бывает, когда победа дается тяжело! Я еще и прыгал, как сайгак, без остановки минут пять. Видел потом видеосъемку – какой там мениск и голеностоп?

Перед второй игрой Ира долго делала вид, что обижается, но, поверив мне в очередной раз, простила, и слезно попросила, чтобы после еще одной неминуемой победы, я упал бы, как подкошенный.

На этот раз я выиграл легко, но падать, правда, не стал, а махнул своим братьям лейтенанта Шмидта, чтобы помогли мне дойти до скамейки.

Соревнования, согласно сетке, продлились допоздна, и я, как страстный болельщик, упорно не покидал корт. Меня насильно увела Ира. Принесла в номер кучу медикаментов, капельницу, которую присоединила к флакону с изотоническим раствором, свисающим с люстры на поясе от халата. Так что, когда нас посетила моя тренер, я был прикован к кровати иглой в виде «бабочка». На прикроватной тумбочке разбросаны вскрытые ампулы и перевязка, а в воздухе пахло спиртом от ватного шарика, прикрывающего мою вену. А Ира с невозмутимым видом сидела в кресле и листала журнал «Крестьянка». Станиславский бы поверил! Жанетта, видимо, тоже. Поздравила меня с победами и пожелала скорейшего выздоровления!

– Нам бы только день простоять и ночь продержаться, – процитировал я Мальчиша-Кибальчиша из далекого счастливого детства. Улетали мы послезавтра утром.

– Если будешь думать, что делаешь, продержишься, – съязвила Ирина.

«Ого! – подумал я. – Не такая уж она тихоня, как кажется. Ведет себя со мной, прямо, как со своей собственностью, черт побери!». Очень мне тогда это не понравилось, хотя я начал тут же себя мысленно успокаивать, потому что, если бы ни ее поддержка в этой ситуации, Жанна, конечно, бы ко мне вломилась среди ночи. А я бы, естественно, ее прогнал. И тогда – прощай, моя спортивная карьера! Поэтому вслух я произнес:

– Слушаюсь, военврач третьего, а, может, даже второго ранга!

На следующий день случилась очень некрасивая, по тем временам, история.

Произошло все после награждения победителей. И меня в том числе.

Уже поздно вечером мы сидели с ребятами в дальнем баре и отмечали наши достижения. Остальные спортсмены и тренеры были в главном ресторане, где специально был накрыт поздний ужин с элементами банкета.

Все, что хотели получить от соревнований, мы получили. Шутили, балагурили и строили планы на будущее. Ира сидела с нами, как всегда почти не разговаривала и периодически делала мне многозначительные взгляды, мол, пора на процедуры. А я усиленно делал вид, что не замечаю – хотелось с парнями посидеть после своего затворничества. Ну, и победа голову немного вскружила!

Тогда Ирина встала, наклонилась к моему уху и начала нашептывать о конспирации. В ответ на это, я резко вскочил, подхватил ее на руки и начал прыгать на «больной ноге» с криками:

– Случилось чудо! Друг спас жизнь друга!

Лучше бы я этого не делал! Жанну Александровну, следящую за мной через стеклянную дверь, я, конечно, не заметил. А жаль! Можно еще было бы, согнуться от боли и упасть! Увидела ее, как потом выяснилось, Ира, но приняла совсем нестандартное решение. Пожелала всем «спокойной ночи» и ушла с гордым видом.

Давид, ушлый в тонких женских душах, спросил напрямую:

– У вас что-то было, пока она тебя лечила? Ведет себя, прости, совсем, как твоя жена.

– Да, нет, парни. Ира не в моем вкусе, – попытался уверить всех я, – просто она очень ответственная!

Думаю, что они не очень поверили, а Николаша даже слегка опечалился. Видимо, вспомнил свое неудачное ухаживание за нашим доктором. Разговор перевели на другую тему, и просидели еще около часа, уничтожая запасы местного пива.

Подойдя к своему номеру, я с удивлением обнаружил, что ключа у меня нет. Хотел спуститься вниз к дежурному администратору, но почему-то толкнул дверь вперед. Мне показалось, что там разговаривают. Дверь, действительно, открылась.

Я застыл, как вкопанный. То, что посередине спальни стояла разъяренная Жанетта, это удивило меня ни так сильно. В конце концов, сюда она и рвалась. Поразительным было то, что в моей кровати лежала, видимо, абсолютно голая Ира. Она жмурилась от яркого света и душевно зевала.

– Это что? – повернулась ко мне тренер.

Я понимал, что должен как-то объяснить присутствие Ирины в своей спальне, но я тупо молчал.

– Простите, Жанна Александровна, мы с Евгением помолвлены. У нас очень скоро свадьба. Что тут такого? – вместо меня ответила девушка.

– Это не повод разводить на соревнованиях…, – тут Жанна на долю секунды замолчала, видимо, подбирая слова, – бордель. Я заказываю своему лучшему спортсмену полулюкс. А он? Он у меня под носом устраивает не понятно что, притворяясь больным! И шалава-докторша ему помогает!

Мы с Ирой остались одни. Молчали, наверное, минут десять. Девушка продолжала лежать. И даже не плакала после этих обидных слов, видимо, действовала по своему заранее придуманному плану. Поэтому она просто на них не обратила внимания. Я же сидел на краю кровати, спиной к ней. И чувствовал себя очень неловко.

Наконец, я решился:

– Зачем ты так поступила? Хочется верить, что с одной единственной целью – оградить меня от Жанны. Но ты понимаешь, что ты сделала еще хуже?

Ира позади меня зашевелилась. И молча стала подползать ко мне.

– Ты мой, Женечка. Я никому тебя не отдам. Будешь ли ты первой ракеткой или десятой – мне все равно. Я берегла себя для тебя. Иди ко мне, – она обняла меня сзади и стала целовать в шею.

Господи, ты, Боже мой… Я сам! Сам всегда выбирал себе девушек, и ни с одной никогда не заводил интимных отношений, если мне этого не хотелось. А в данный момент, и с этой девушкой мне не хотелось!

– Понимаешь, Ира, в жизни не всегда бывает так, как ты этого хочешь. Если тебе этого не рассказали родители, то это вынужден сказать тебе я! Пожалуйста, покинь мою комнату. – С этими словами я отцепил от себя ее руки, встал и вышел в соседнюю комнату.

Сел в кресло и даже не прислушивался, собирается она или плачет. Мне было все равно. Неловко, но все равно. Ни одна, так другая, насильно влезла в мою жизнь! Вот уж, правда, как у Глеба Жиглова: «… ему надо было вовремя со своими женщинами разбираться, и пистолеты не разбрасывать, где попало»! Пистолеты не разбрасывал, а влип, как подросток. Мой Антон не поверил бы, что я так вляпался. Я, известный завоеватель женских сердец и великий комбинатор, на этот раз оказался пешкой в двойной игре.

Мама говорила, что я детства был аналитиком; всегда мне нужно было знать предпосылки, причины и следствия. Вот и сейчас я сидел и размышлял, почему так получилось? Почему я не разобрался с Жанной Александровной с самого начала, почему не смог ей объяснить, что я – другой. Видимо, панически боялся такой же судьбы, как у Анненкова. Не хотел вылетать из сборной. «Но ведь это бред! Он – это он! А я – это я! И у каждого своя судьба! Дурак! Балбес! Баран! – ругал я себя последними словами. – Где были мои мозги? Наверное, все ушло в мышечную ткань».

Ирина, наконец, вышла из комнаты, попыталась что-то сказать, но я перебил ее:

– Прости, давай поговорим чуть позже. Пусть пройдет время.

Жанна Александровна, видимо, постаралась на славу: все утреннее время – а его, перед вылетом нашего рейса, оказалось достаточно, – наша команда была занята обсуждением моего ночного любовного происшествия. Причем, Ирина Васильевна, неожиданно, выступала в нем жертвой, а я – змеем-искусителем, воспользовавшимся доверием девушки, которая поддерживала меня на соревнованиях и днем, и ночью, поскольку о ночных капельницах тоже стало известно. В то, что жертва сама запрыгнула ко мне в кровать, спланировав так избавиться от соперницы, никто бы даже и не поверил. Поэтому событие я не комментировал.

На душе было паршиво. Но в большей степени я переживал не об амурных делах. Я подозревал, что Жанна мне этого не простит.

Да, я сейчас победитель! На меня обратили внимание серьезные люди, но что-то мне подсказывало, что расслабляться нельзя. Поэтому нужно срочно менять тренера. Я решил отложить поездку домой, и сразу заняться этим вопросом.

В самолете Ира сидела далеко от меня, и, слава Богу, мне не было ее видно. Потому что какое-то чувство вины перед ней все же было. Нужно было поговорить с ней тогда помягче. Я бы так, конечно, и сделал… Мама всегда шуткой мне напоминала: «Не забывай, я тоже была молодой, творила свои маленькие глупости, но всегда ждала, что кто-то сильный меня защитит и спасет. Так что прощай девушкам их слабости. В конце концов, это их главное оружие»!

Но, если бы ночное происшествие случилось просто между нами, пусть неожиданно для меня, но наедине, я бы так и сделал! А все произошло при участии старшего тренера национальной Сборной. Это уже не маленькая глупость, это большая подстава. Да и слабостью это вряд ли можно назвать.

Интересно, на что она надеялась? Хотела подкупить меня своей девственностью, о которой призналась накануне? Это, конечно, значимо при серьезных отношениях. Но далеко не самое главное. Как они, девушки, этого не понимают?

Короче, мысли мои витали вместе с самолетом на высоте семь тысяч метров, постоянно попадавшего в воздушные ямы. Я то успокаивал себя, то накручивал. Парни пытались разговаривать со мной на отвлеченные темы. Сашка и Николай сидели рядом, а Дато свисал надо мной, перегнувшись через впереди стоящее кресло, рассказывал анекдоты и постоянно косился в сторону своей новой пассии – Оксаны Гурко, бойкой украиночки с сильными, как у мужчины, руками.

Во время приема багажа в аэропорту, Жанна Александровна многозначительно посмотрела в мою сторону. Мне показалось, что с жалостью.

Я с удовольствием не пошел на общественные мероприятия, посвященные Международному женскому дню. Хотя ребята сказали, что было весело и интересно: собрание, концерт, дискотека до ночи. Но ко мне приехал Антон, с которым мы и провели восьмое марта, обойдя, по меньшей мере, пять московских ресторанов. Поначалу, пока мы были трезвые, он рассказывал институтские новости, кто женился, кого отчислили накануне выпуска. Ко мне на мгновение закралась мысль, что сейчас бы я тоже получил диплом, и не было бы в моей жизни большого тенниса в том объеме, в котором он сейчас занимал мое сознание. Тенниса как смысла жизни. Но нет! Останавливаться теперь я не мог!

Потом, чуть подвыпив, я рассказал близкому другу о событиях последних дней.

– Вот ты правда, Женек, как барышня кисейная, – не поленился повторить свою любимую фразу обо мне Антон, и с удовольствием передразнил меня: «Я сам выбираю себе женщину. Я сам ее добиваюсь». Вот мой отец всегда считает, что это они, женщины, нас выбирают и на себе женят. И это истина.

– Значит, я – исключение, – сопротивлялся я. – Женюсь только по собственному желанию. И по любви, кстати!

– Похоже, женишься ты на своем теннисе. Я бы на твоем месте и с одной, и с другой замутил. Вот! Давай за это выпьем.

– Давай! Только на моем месте ты бы не оказался! Потому что ты всем нашим девчонкам всегда был, прежде всего, другом. Настоящим и искренним, а вокруг меня вечно интриги плетутся, и драмы разыгрываются.

Мы выпили, и я вдруг тихо спросил:

– А как там та девушка? Маша. Замуж не выскочила?

– Не знаю, – ответил Антон, – постоянно вижу ее с подругой и совсем маленькой девочкой. Они ее в институт через день таскают. А чья это дочка, не знаю.

– Узнай, ладно? Хотя, нет! Не стоит.

В голове вспомнились подслушанные слова рок-оперы, раздающиеся поздним вечером из Машиного окна:

«Я люблю твои руки и речи, С твоих ног я усталость разую,

      В море общем сливаются реки, Аллилуйя любви, Аллилуйя любви,

      Аллилуйя».

Моя просьба о смене тренера была удовлетворена достаточно быстро. За три рабочих дня. Я ожидал, что меня будут ломать, ожидал истерик от Жанны, но все прошло тихо. Правда, в совете Федерации отметили, что так у них не принято, но, учитывая мою перспективность, сделали исключение.

С железной Жанеттой я, собственно, не попрощался. Не решился. Все выглядело бы фальшиво и нелепо. В будние дни мы практически не виделись, встречались только на соревнованиях. А, когда я на кураже, я никого вокруг не видел: только противника и его подачи. Как получилось, так получилось.

Вот с кем хотелось объясниться, так это с Ириной, но она недели три была на больничном, и к нам периодически прибегал Стасик, студент-шестикурсник медицинской Академии. Он сидел в зале на последних рядах и строчил какие-то конспекты. Однажды я подошел к нему, спросил про Черкашину Ирину, это была ее фамилия. Он в ответ пожал плечами и сказал, что не знает, когда она выздоровеет.

И я погрузился в спорт. Мой новый тренер Виктор Евгеньевич оказался не только профессионалом, но и хорошим воспитателем. Ибо воспитание настоящего спортсмена-чемпиона – это по-настоящему большой педагогический труд. Уже во время знакомства он назвал меня тезкой и попросту сказал: