Посмотри, как далеко я зашла

– Марианна, почему ты не хочешь быть как все? Нормальной девушкой? В твоем возрасте уже пора понимать, что люди оценивают по одежде, а ты делаешь все, чтобы оттолкнуть людей.

– Нет, мама, я делаю все, чтобы люди считали меня нормальной, а не избалованной девицей, которая не понимает, как одеваться на школьную вечеринку, а как на очередной ужин в обществе аристократов. Из присутствующих в этом доме только двое могут называться нормальными. И я точно одна из них. Я прошу тебя, просто закрой дверь с другой стороны.

– Марианна! – повышает она голос, наверное, в первый раз за несколько лет и удивляется этому не меньше, чем я.

– Что? Что, Каролина? Ты хочешь, чтобы я была примерной девочкой и играла очередную роль в розовом платье? Этому не бывать после того, как вы сбагрили меня на пять лет подальше от дома и даже не навестили. Ни разу. Все, баста!

– Марианна, ты же знаешь, мы с твоим отцом были в Каннах и не могли отложить поездку.

– Конечно, не могли, ни разу за пять лет. Вот и я сейчас не собираюсь откладывать наше прощание. Прошу, Каролина, закрой дверь с другой стороны.

Она ошарашенно смотрит на меня, будто видит в первый раз, и я понимаю, что поставила мать в тупик. Она не ждала увидеть перед собой взрослого человека, который может говорить то, что думает и что хочет. Я никогда не лезла за словом в карман, но в восемнадцать лет было чуть страшнее отстаивать свои права, сейчас же я больше не нуждаюсь в их любви и могу с легкостью отвечать на их попытки воспитывать меня такой же холодностью, какую они подарили мне в детстве.

Дверь позади хлопнула, и я снова осталась одна в тишине своей розовой убогой комнаты. Посмотрела на свои белые кроссовки и поняла: единственное, в чем права моя мать, – не стоит забывать, кто я и откуда. Я села на кровать, выудила из-под нее свои любимые черные лаковые туфли Christian Louboutin14 и сменила кроссовки на них. Никогда не стоит забывать о том, зачем я здесь, чего хочу и что получу желаемое во что бы то ни стало.

Мы ехали в полной тишине. По радио звучали какие-то песни, но я даже не обращала внимания на слова, просто смотрела в окно, стараясь следить за дорогой. Хотя этого и не требовалось – мой брат был прекрасным водителем во всех отношениях. Я восхищаюсь, каким замечательным человеком он вырос, несмотря на семью, в которой рос и, к сожалению, в которой выросла и я. Говорю не только о наших родителях. При всем огромном количестве моих недостатков он верил в меня и видел лучшую часть, которой, может, совсем и не было. Но мой брат был убежден, что я способна быть хорошим человеком, помогать искренне и бескорыстно. Я бы хотела быть такой, какой он меня видит, и не разочаровать его, но предполагаю, что у меня это не получится. Если все пройдет так, как я задумала, то Дани никогда не узнает, что я за человек, и будет все так же любить меня и знать, что я всегда буду его любящей сестрой.

– Ты уверена, что готова сделать это?

Машина затормозила на подъездной дорожке возле школы, и Дани обернулся на меня, заглушив двигатель. Он был серьезен как никогда.

– Я пообещала тебе, я все сделаю, чтобы ты был счастлив. Если для этого нужно, чтобы твой друг избавился от внимания девушек, значит, так тому и быть.

– Марианна, он мой лучший друг. Второй человек после тебя, которому я доверяю. Пообещай, что ты не сделаешь ничего такого, о чем будешь жалеть.

Я посмотрела на брата и увидела в его юных глазах столько надежды. Как я могла его разочаровать? Как могла не оправдать его надежд? Он узнает, что мир суров и жесток, но только не от меня.

– Я обещаю, что ты не разочаруешься во мне.

– Ты же знаешь, что я люблю тебя и рад, что ты наконец вернулась?

– Конечно, знаю, и я тебя люблю.

Эта минутка сентиментальности останется на многие годы в моей памяти. Мы с братом всегда были искренни и поддерживали друг друга, но открыто говорить о чувствах было куда сложнее. Мы все и так знали, а слова порой могли все испортить. Но сейчас я была уверена: Дани подозревал, что я что-то задумала, и хотел обезопасить себя, сказав, что любит. Так я не смогу далеко зайти, зная, что он рядом. И, наверное, так и есть.

Покинув машину, мы двинулись по дорожке, которая еще помнила, как я шла по ней на свой последний осенний бал, смеялась и лицемерно улыбалась своему кавалеру, с которым переспала чуть позже вечером на заднем сиденье его Mercedes-Benz. Он, кстати, был совсем не плох.

Школьный зал для подобных мероприятий был, как всегда, вычурно украшен шарами и живыми цветами, здесь никогда не скупились на декорации, показывая, как сильно школа заботится о своих учениках. По кругу расставлены столы, а в центре, естественно, площадка для танцев. Все учителя, стоящие отдельной кучкой, были хорошо мне знакомы, как и директор, заметивший мое появление и тщательно следивший за каждым моим шагом. Да, я слишком запомнилась ему своими выходками и необходимостью защитить меня от тюрьмы, чтобы родители продолжали исправно платить за учебу. Все равно решали только деньги.

– Пойду найду свою девушку на сегодняшний вечер, а ты займись чем-нибудь. Только приличным, – усмехнулся Дани, щелкнув меня по подбородку и оставив в одиночестве возле одного из столов.

В моей руке незаметно оказался бокал с какой-то фруктовой дрянью, которая не могла меня спасти от головной боли, начинающейся где-то на затылке и двигающейся вверх. Мне придется как-то пережить этот вечер без алкоголя.

– Марианна! Знала, что встречу тебя здесь.

Ко мне радостно, будто паря на облаке, подошла Ленора со своим стаканом этой фруктовой дряни. На ней было сиреневое платье с пышной юбкой и облегающим лифом, лишь слегка обнажающим верхнюю часть груди, а в целом слишком целомудренное для ученицы последнего класса. Она не подходила этой школе.

– Ленора, рада тебя видеть. Как твой последний осенний бал? – Я сделала глоток этого напитка и снова поморщилась от сладкого вкуса на языке. Думаю, от нее не укрылась моя гримаса отвращения и как я поставила стакан обратно на стол.

– Прекрасно! Здесь все так красиво украшено. Обещали, что даже приедет музыкальная группа. Я слышала про осенние балы, но никогда на них не была. Это незабываемо.

Боже, столько оптимизма и счастья невозможно излучать, а я не способна поглотить.

– Да, здесь миленько. Конечно, не так шикарно, как было на моем весеннем балу, но тоже приемлемо.

– А ты помнишь свой весенний бал? Было так же здорово?

Она говорила так, будто мне уже далеко за семьдесят и я совсем не могу помнить свой такой же вечер. Но он же был всего года четыре или пять лет назад, да и как такое можно забыть! Вот директор тоже прекрасно его помнил, поэтому и следил сейчас за мной.

– Конечно, это было не так уж давно. Моим кавалером тогда был Аден Наньес. – Я знала, какое впечатление произведу, назвав это имя, поэтому дала Леноре пару секунд на то, чтобы она осознала, с кем я была.

Аден был восходящей звездой кино. Еще когда ему было пятнадцать, он снялся в популярном португальском сериале, а теперь, когда ему двадцать два, он, конечно, снимается чаще и знаком миллиону зрителей. Я даже слышала, что его пригласили в голливудское кино, что, наверное, говорит не только о его симпатичной мордашке, но и о таланте.

– Ничего себе! Аден Наньес! Ты с ним знакома?

Это прозвучало как вопрос, хотя ответ был очевиден. Я усмехнулась, глядя на Ленору и сознавая, какое произвожу сейчас на нее впечатление. Ей семнадцать, вся жизнь впереди. Не то чтобы моя жизнь закончилась, моя тоже вполне себе впереди. Вот только она еще стоит перед выбором, кем стать, не знает, какая жизнь ее ожидает. Я же уже знаю все о будущем и прекрасно понимаю, какие шаги предпринять, чтобы оно было долгим и счастливым, естественно, в моей интерпретации этих понятий.

– Ты не знаешь, а Николауш уже пришел? – отвлекла меня от мыслей лучезарно улыбающаяся Ленора.

А действительно, я ведь сюда пришла ради него, а он даже не удосужился поздороваться со мной, если пришел, ну или еще хуже – просто прийти сегодня.

– Нет, но мы договорились здесь встретиться. Странно, что его еще нет.

В это время на сцену поднимается директор и проверяет, как работает звук микрофона.

– Раз-раз, прошу всех собравшихся обеспечить немного тишины. – Он выжидает несколько секунд, прежде чем продолжить. – Спасибо! Вот и очередной осенний бал в стенах нашей выдающейся школы. Я рад, что в этом году будут готовиться к выпуску множество талантливых молодых людей. Уверен, этот год побьет рекорд и все из вас станут по-настоящему востребованными людьми в этом мире. Но я забегаю вперед. У нас впереди целый учебный год со множеством событий, первым из которых традиционно станет сегодняшний осенний бал. Дорогие ученики, учителя и все присутствующие, объявляю учебный год открытым!

Директор покидает площадку, возвращая внимание учеников и гостей школы друг к другу. Я лениво наблюдаю за тем, как присутствующие разбиваются на небольшие группы по интересам. Ленора осталась стоять недалеко от меня в окружении подоспевших подруг. Я прекрасно помню свой осенний бал, на котором я пробыла не так уж и долго. Директор произнес примерно такую же речь, заряжая, как ему казалось, всех на продуктивный год. Но на самом деле ученики этой школы и сами прекрасно знали, что им делать, чтобы стать популярными, знаменитыми и богатыми.

Я стою, переведя взгляд на опустевшую сцену, погрузившись в свои мысли, понимая, что причин для моего нахождения здесь больше нет. Дани где-то со своими друзьями, Ники так и не пришел, а значит, у меня есть маленький шанс, всего один шаг к тому, зачем я здесь действительно нахожусь. Я ловлю движения директора, занятого обсуждением чего-то крайне важного с нынешним президентом школы, поправляю свою немного задравшуюся юбку и уже собираюсь сделать шаг в сторону, как в колонках начинает играть старомодная мелодия. Первые аккорды, и я с легкостью узнала популярную когда-то песню.

– Let me be your hero15, – слышится шепот из-за сцены.

Музыка начинает играть громче, на сцене появляется Николауш с микрофоном в руках, и я вижу, как он пытается разглядеть меня в зале сквозь ударяющие в глаза лучи прожекторов.

– Would you dance if I asked you to dance? Would you run and never look back? Would you cry if you saw me crying? And would you save my soul tonight16? – его голос разносится на весь зал и приковывает половину взглядов к нему, а половину ко мне, покрывающейся румянцем.

Что мне остается делать – только смотреть на него и губами повторять текст песни, слишком хорошо мне знакомый. Наверное, несколько лет назад я мечтала бы, чтобы мужчина – вот так открыто, при всех, не стесняясь ничего, заявлял о своих чувствах ко мне. Мне бы хотелось верить в искренность происходящего. Вот только в этом не было ничего настоящего. Разве что мое бешено бьющееся сердце шептало, что здесь есть какая-то правда, какие-то чувства, идущие дальше игры и притворства.

– You can take my breath away. I can be your hero17, – заканчивает он песню, смотря на меня одну.

Я хотела бы, чтобы сейчас никого не было вокруг, кроме него, и чтобы это обещание было настоящим. Николауш улыбается, ставит микрофон, я слышу аплодисменты и наблюдаю, затаив дыхание, как он спрыгивает со сцены и медленно, будто в каком-то кино, подходит ко мне. На нем костюм, расстегнутая голубая рубашка и взъерошенные волосы, которые он откидывает назад ладонью. Его глаза, такие красивые и искренние, горят необычным огнем. В это мгновение я чувствовала, что мы остались вдвоем во всем мире.

Честно признаться, никто никогда не делал ничего подобного для меня. Я всегда была девчонкой, недостойной подобных романтических жестов. Я скорее из тех, кого имеют в одном из классов и возвращаются к своей девушке в пышном розовом платье. Но сейчас, рядом с этим юным мальчиком, я чувствовала себя совсем девчонкой, лет пятнадцати, которая позволяет своему сердцу в первый раз распахнуться.

– Мы это не планировали, – произношу я одними губами, когда Николауш оказывается совсем рядом.

– Это импровизация от чистого сердца для той, кто была и будем моим героем. Может, однажды у тебя будет твой собственный, а пока позволь я попробую им стать, – улыбается он, и от этой улыбки мое сердце щемит где-то в таком месте, о котором я не догадывалась.

– А если ничего не получится? – Я не знаю, о чем он просит и на что я соглашаюсь, но все равно боюсь того, куда это может зайти. Игра ли это сейчас или уже что-то настоящее?

– Посмотрим, – смеется он возле моих губ.

Его руки бережно касаются моих плеч, поднимаются выше, и пальцы гладят щеки. Он всматривается куда-то глубоко, будто проникает под кожу.

– Просто попробуй, – шепчет он и касается моих губ в легком, почти невинном поцелуе, обещающем что-то необыкновенное, новое, непонятное и такое пугающее. Я совсем не это планировала и вовсе не собиралась быть рядом с мальчишкой. Но его слова, глаза, губы дарят такую гамму чувств, что я уже и сама не понимаю, чего хочу и куда стоит идти.

Реальность происходящего почти осязаема – десятки глаз смотрят на нас, перешептываются, и уже завтра вся школа будет знать, что мы вместе. Эту песню он посвятил мне, и это видели все присутствующие. Теперь каждый человек, кто был в этом зале и даже кто не был, будет знать, что я с ним, а он со мной. Он хотел этого и вот получил. Может, ему совсем не нужна моя помощь, только присутствие рядом.

Или я слишком много думаю и нужно просто попытаться насладиться этим моментом. Его губами, прикосновениями и обещаниями.

1 ноября

– Я рада, что ты это надела.

Голос моей матери слишком близко, и я против своего желания поворачиваю голову к ней, лишая себя возможности смотреть в окно на проезжающие мимо автомобили. За окном барабанит непривычный для Лиссабона дождь, создавая еще более гнетущую атмосферу, хотя, казалось бы, куда уж хуже. Я нахожусь в замкнутом пространстве представительской машины, внутри которой приятно пахнет кожей, вот только все, что могло бы порадовать меня, сейчас окрашивалось красками негатива из-за присутствия моей дорогой матери.

– Я так счастлива, что тебе нравится, – стараюсь придать голосу максимально саркастический окрас, надеясь, что мать оценит мои старания и обязательно отреагирует.

– Не обязательно быть такой, Марианна, можно проявить немного благодарности хотя бы за то, что на сегодняшнем вечере ты будешь выглядеть прилично, а не как всегда.

Бинго. Вот и реакция.

Да, я оделась сегодня максимально под стать вечеру, на который мы направляемся, но всему причиной совсем не моя семья и мое неутомимое желание их порадовать. Нет, черное облегающее платье на тонких бретелях с разрезом до середины бедра, черные босоножки на тонкой шпильке, украшенные небольшим алым пером сбоку, легкий макияж с моими потрясающими красными губами – все лишь потому, что этот вечер принадлежит обществу журналистов Португалии, а именно в этом обществе мне и хотелось бы оказаться в самое короткое время.

– Моя благодарность неиссякаема. Как можно не быть благодарной за такое количество денег, которое сыплется на вас просто за то, что вы дышите воздухом и появляетесь вот на таких встречах, как эта. – Я, как всегда, демонстративно закатываю глаза, не лишая мою мать возможности посмотреть на это.

– Боже, Марианна, почему ты стала такой? Я совсем не так тебя воспитывала. – Она потирает переносицу и страдальчески откидывает голову на подголовник, видимо, надеясь заставить меня чувствовать себя виноватой. Но моя дорогая мамочка забыла, что времена, когда я верила ее фантастической актерской игре, прошли.

– Смешно, мама. Ты – и воспитывала. Эти истории рассказывай своим друзьям, которые еще верят в подобные байки. А меня можешь не обманывать. Все мы прекрасно знаем причины, по которым я нахожусь сейчас в этой машине рядом с тобой.

– Я тысячу раз просила не называть меня мамой. – Она больно щиплет меня чуть выше разреза моего платья, как всегда, оставляя след там, где его никогда не увидят.

Да, моя мать никогда не била меня в прямом смысле этого слова. Я не летала с лестницы и не встречалась головой со стеной. Нет, она выбирала маленькие и очень болезненные уколы: щипки, тычки – очень взрослые способы показать, что ты главный и можешь делать все что заблагорассудится. Однажды это перестало приносить боль, и я каким-то чудом научилась чувствовать себя самостоятельной и способной не реагировать на садистские наклонности моей мамочки.

– Конечно, сеньора Инфернати. Как вам захочется. – Я отворачиваюсь к окну, считая минуты до того момента, когда двери машины распахнутся и я смогу вдохнуть свежего воздуха и сбежать от этой скрытой манипуляторши и мучительницы.

Дани и мой отец Виктор отправились на новом автомобиле брата, подаренном ему несколько дней назад просто потому, что он такой замечательный сын и предыдущий я разбила. Мне же пришлось оказаться в этой душной, пропитанной ненавистью машине.

– Так-то лучше. Не забывай, что мы с отцом позволили тебе вернуться и сейчас ты можешь присутствовать в высшем обществе, а не в компании привычных тебе отбросов. Ты должна быть благодарна. Надеюсь, это понятно, – цедит она сквозь зубы так, что ее бордовая помада практически не видна за этой гримасой, отражающей все презрение мира, которое всегда будет обращено ко мне.

– Вам, сеньора Инфернати, тоже не стоит забывать, почему вы позволили мне вернуться. Ваши с Виктором секреты, а именно желание оставить их таковыми, заставили вас вернуть свою нелюбимую дочь под крыло богатства и беззаботности. И будем честны, мы обе прекрасно знаем, что наше соседство выгодно для обеих сторон. Пора осознать, что власть уже давно не в твоих руках. Всегда считала, что ты более умная.

Она шевелит губами, будто рыба, видимо, пытаясь собрать мысли в своей голове и облечь их в какие-то слова, но все попытки тщетны. Ей, правда, в кои-то веки нечего сказать.

– Шантаж матери доставляет тебе удовольствие? Гордая, напыщенная девчонка, это не приведет тебя ни к чему хорошему.

– Ты только что сказала, что не мать мне. Признайся, то, что ты меня родила, что, кстати, все еще остается под большим вопросом, все же не делает тебя моей матерью. Не смеши ни себя, ни меня. С появлением Дани все поняли свою роль в этой семье. Ты сама отвела мне такую позицию, и не надо теперь разыгрывать удивление от того, что я прекрасно справляюсь с тем, что вы мне предназначали.

– И как Даниэль не видит твоего настоящего лица? Маленькая сучка.

Я видела в ее глазах желание ударить меня наконец и покончить с этим поедающим желанием применить силу в отношении меня, но ее руки оставались прикованы к подолу вечернего платья, хотя она и сжимала их до побелевших костяшек.

– Я для него всегда буду другой. Потому что он ценит людей, а не пользуется ими, как вы. Если тебя это успокоит, то я тоже удивлена, что в таком обществе, как мы, ему удалось остаться человеком, и при этот самым добрым и открытым. Наверное, это потому, что в его жизни было много хороших примеров, тренеры и друзья по команде с их семьями показывали достойный пример. А вот мне не повезло, ведь моей мамочке какое-то время еще хотелось сделать из меня принцессу и таскать в розовых платьях по званым вечерам. Не удивительно, что я стала таким монстром.

Машина резко затормозила, так что нас повело вперед и через секунду отбросило назад.

– Простите, сеньора. Здесь сегодня настоящий кошмар, – раздался голос с водительского кресла.

– Все хорошо, Хуан, – ласково произнесла моя мать и открыла пассажирскую дверь, не дожидаясь его помощи.

Я не успеваю ничего сказать, как перед матерью материализуется рука и в машину заглядывает мой отец. Виктор Инфернати – если не дьявол, то его первый заместитель. Моя мать вкладывает свою ладонь в его и, даже не оборачиваясь на меня, выходит из машины и под руку с отцом плавно поднимается по лестнице, устланной красной дорожкой, в торжественный зал.

Мне остается лишь менее пафосно покинуть машину, хлопнув дверью, почувствовать капли дождя на открытой спине и практически бегом взбежать по лестнице вверх.

Итак, почему я сейчас нахожусь в этом потрясающем зале (даже я могу признать этот факт) в ажурной черной маске на глазах с атласной лентой, завязанной на затылке? На самом деле ответ достаточно прост и одновременно слишком сложен. Я тут потому, что хочу того, что является самым ценным и желанным в этом мире, я хочу власти. Да, не денег, как может показаться, и я совсем не хочу нравиться всем и каждому, я хочу владеть душами людей и их сердцами, хочу, чтобы они все принадлежали мне.

Да, возможно, цель слишком амбициозна для двадцатидвухлетней девушки, которая совсем недавно сомневалась в возможности увидеть свое светлое и счастливое будущее. Уже давно я призналась себе в том, что уезжала не только, чтобы покурить травку где-то на пляже Бали или съесть лучшую пиццу в Неаполе, и точно не для того, чтобы увидеть цветущую сакуру и как в яблоневом саду делает предложение своей девушке каждый второй кореец. Мне необходимо было вырваться, чтобы стать взрослее и изучать окружающих. Но, помимо этого, благодаря длительному путешествию по миру мне удалось осознать, что самое ценное – это иметь власть над людьми, тогда у тебя будут и деньги, и поклонники, и все, что пожелаешь.

Поэтому я в первую очередь решила управлять своими родителями, ну вот этими людьми, которые меня произвели на свет двадцать два года назад, а сейчас танцуют в центре зала, облаченные в бальные костюмы и маски, как и я, и делающие вид, что их дочь не переиграла их в этой игре под названием «жизнь в высшем обществе».

Но теперь мне нужна рыбка покрупнее, именно поэтому я сейчас на вечере журналистского общества. Кто, как не журналисты, может проникнуть в самые грязные места и вынюхать все секреты, которые скрываются от публики, и в случае необходимости обнародовать раскрытые тайны. Полезные знакомства и неожиданные сенсации – то, что доктор прописал.

Я двигаюсь по залу, прислушиваясь к разговорам, стараясь уловить что-то интересное и запоминающееся, то, что может пригодиться в будущем или прямо сейчас. Не важно. Главное – обладать информацией, которая потом обеспечит власть.

– Что происходит в школе Святого Луки?

Я останавливаюсь возле нескольких дам среднего возраста, объединившихся в небольшой кружок и негромко переговаривающихся, стараясь не привлекать лишнего внимания к своей персоне.

– Слышала, на осеннем балу было что-то интересное.

– Да, дочь пришла вся в слезах. Пришлось выпытывать, что же заставило мою красавицу так переживать.

– Да вы что? Вся в слезах? Ужас какой!

– Надеюсь, ничего серьезного не произошло.

– Я сначала так испугалась, думала, случилось что-то непоправимое. Представляете, какие мысли у матери после всего, что прочитаешь в новостях!

– Так удалось узнать, что же произошло?

Я делаю глоток шампанского, все еще пытаясь делать вид, что стою просто так совсем близко и совсем не подслушиваю. Но, кажется, тем мамашам совершенно безразлично, кто рядом, главное – сплетни, и все внимание уже в центре круга, а не где-то в окрестностях. Так мне удается оставаться незамеченной и при этом запоминать информацию, собирать в свою картотеку сведения о нужных людях. Как говорится, осторожнее со словами, все, что вы скажете, рано или поздно будет использовано против вас теми, кто вас слышал.

– Хорошо, что она у меня совершенно не умеет хранить секреты и тут же позвонила своей подружке и все ей рассказала.

– Ты подслушивала разговор?

– Я просто стояла и поправляла картины в коридоре, а она слишком громко разговаривала.

Несколько дамочек рассмеялись, видимо, они тоже практикуют подобную слежку за своими детьми. Ужасно осознавать, на что способны матери, чтобы участвовать в жизни своих отпрысков. Хотя, зная, какова моя мать, полностью игнорирующая присутствие в ее жизни детей, возможно, не самое плохое осознавать, что твои родители за тебя переживают.

– И что тебе удалось выяснить?

Они прижались друг к другу еще плотнее, будто делятся самым важным секретом, так что мне пришлось еще немного приблизиться.

– Этот парнишка, стипендиат, – говорящая, видимо, сообразила, что не все понимают, о ком идет речь, и фыркает от их невежества, – они с Даниэлем Инфернати играют в паре.

Женщины закивали, видимо, наконец осознав, кого сейчас будут все вместе осуждать. Мне жаль, что о Николауше знают только из-за моего брата, надеюсь, что совсем скоро его имя будет у всех на устах потому, что он станет звездой футбола, а не потому, что помог сделать карьеру моему брату.

– В общем, я слышала, он громко признался в чувствах заплутавшей Марианне Инфернати, и она с радостью приняла его признание, а ведь она его старше, – с ужасом в голосе произнесла женщина, будто это самый страшный грех из всех возможных.

Не думала я, что стану главным поводом для сплетен в высшем обществе.