Похоже, я попала

Возле разорённого курятника уже собралась толпа. Мужики спорили, женщины ахали. А чуть в стороне, прислонившись к забору, стоял он. Фёдор. Тот самый охотник, которого я не видела с того дня, как он принёс мне коренья. Сердце моё сделало сальто и ухнуло куда-то в пятки. Он был такой же огромный, хмурый и до дрожи в коленках притягательный.

«Ого! Смотри, какой большой и серьёзный дядя, это же сам Фёдор! – тут же заверещал у меня в голове Шишок. – Наверняка уже придумал, как изловить эту нечисть и зажарить! Подойди, спроси, вдруг он с нами поделится? Только без специй, они мне не нравятся!»

«Шишок, замолчи!» – мысленно шикнула я на него, но ноги, будто сговорившись с этим мелким вредителем, сами понесли меня к охотнику.

Я обошла толпу и подошла к самому курятнику. Дверца была не просто открыта, а вырвана с мясом. Но вокруг – ни следа. Ни волчьего, ни лисьего. Только утоптанная любопытными жителями земля.

Я прикрыла глаза, пытаясь уловить хоть что-то своим даром. Я ждала чего угодно: звериной ярости, голода, страха… Но почувствовала лишь странный, мёртвый холод. Точно такой же, как от того ржавого капкана в лесу. Это было неживое. Что-то чужое и неправильное.

– Ничего не чувствуешь, ведунья? – раздался над ухом низкий голос с хрипотцой, и по моей спине пробежал табун мурашек.

Я распахнула глаза. Фёдор стоял так близко, что я, кажется, забыла, как дышать. Он смотрел не на меня, а на землю.

– Только холод, – тихо ответила я, стараясь, чтобы голос не дрожал. – Как будто здесь было что-то… мёртвое.

Он кивнул, словно ждал именно этих слов.

– Вот и я о том же. Посмотри.

Он присел на корточки и ткнул пальцем в землю. Я наклонилась и увидела странный след. Глубокий, чёткий, но совсем не похожий на лапу. Скорее, на отпечаток какого-то механизма с идеально ровными краями.

– А теперь сюда.

Он провёл пальцем по краю вырванной дверцы. На дереве остались глубокие, ровные царапины. Такие мог оставить только металл.

– Это не зверь, – глухо сказал он, поднимаясь. – Зверь рвёт, оставляет шерсть, слюну. А это… работа чистая. Слишком чистая.

Он посмотрел мне прямо в глаза, и я снова утонула в его серых глазах. В них не было страха, только азарт охотника, который выследил по-настоящему опасную дичь.

И тут меня осенило.

Металл. Неживые следы. Невероятная сила.

Я вспомнила свой первый день в этом мире. Огромного механического волка, напавшего на избушку Бабы-Яги. Его лязгающие шаги и красные глаза-огоньки.

– Железный дровосек, – прошептала я.

«Дровосек? – удивился Шишок. – А зачем ему куры? Он же из железа, он их есть не может! Или может? Ната, спроси у большого дяди, железные дровосеки вкусные?»

Фёдор нахмурился, его густые брови сошлись на переносице.

– Что?

– Я уже видела такое, – сказала я, и меня начало мелко трясти. – В лесу. Это был волк. Но не живой. Он был сделан из железа.

Фёдор молчал, но я видела, как напряглись желваки на его скулах. Он не смеялся. Он не счёл меня сумасшедшей. Он верил.

В этот миг мы оба поняли, что в нашу деревню пришла беда пострашнее оборотня или лешего. Враг, которого не возьмёт ни капкан, ни серебряная пуля. Враг из моего мира.

И почему-то я была уверена, что он пришёл не только за курами.

Глава 7

Толпа у курятника, поохав и поахав, наконец, начала редеть. Люди, так и не дождавшись толкового объяснения, чего это вообще было, побрели по домам. Им ещё предстояло запереться на все щеколды и трястись от страха до первых петухов. А мы с Фёдором так и остались стоять посреди двора, усыпанного перьями и обломками. Два истукана на пепелище чужого хозяйства.

– Железный волк, значит… – глухо, будто в бочку, сказал Фёдор. Он смотрел не на меня, а куда-то поверх крыш, словно пытался разглядеть там эту самую тварь. К моему удивлению, в его голосе не было ни капли сомнения. Это обнадёживало. – Слыхал я о таких в детстве. Старики у костра байки травили, что их колдун один тёмный сотворил. Думал, брехня.

– Никакая не брехня, – прошептала я, обнимая себя за плечи. По спине снова пробежал мерзкий холодок, совсем не от ночной прохлады. – Я его видела. Он… как будто неживой. Просто кусок железа, который хочет убивать.

Фёдор наконец оторвал взгляд от горизонта и посмотрел на меня. Да так посмотрел, что я почувствовала себя букашкой под микроскопом.

– И как ты его в прошлый раз прогнала?

Я покраснела до кончиков ушей. Мой «подвиг» при ближайшем рассмотрении выглядел до смешного глупо.

– Ну… я его палкой по голове стукнула.

Охотник нахмурился, потом его губы дрогнули, и он тихо хмыкнул.

– Палкой. Железного волка.

– Он, кажется, просто не ожидал такой наглости, – пробормотала я, ковыряя носком сапога землю. – Немного… подумал, а потом развернулся и ушёл.

– Ты куда смелее, чем кажешься, ведунья, – в его голосе проскользнуло что-то тёплое, похожее на уважение.

«Ещё бы! – тут же влез в голову восторженный писк Шишка. – Мы вообще самые-самые! Мы и палкой можем, и веником! А ещё мы умеем громко визжать, если что! И быстро-быстро убегать! А ещё, а ещё… мы можем сделать ему западню! Точно, хозяйка, ловушку!»

Идея, подкинутая внутренним голосом, показалась на удивление здравой.

– Ловушка! – выпалила я так громко, что Фёдор вздрогнул. – Его можно поймать!

Он скептически изогнул бровь.

– Я ставил капканы. Он в них не идёт. Слишком умный.

– Не капкан! Совсем другую! – я отбросила стеснение и, схватив первую попавшуюся ветку, присела на корточки. Прямо на пыльной земле я принялась чертить. – Нужна клетка! Здоровенная! Из толстых досок. А сверху – дверца. Тяжёлая! Она будет держаться на верёвке. Верёвку перекинем через балку и привяжем к сторожку. Зверь заходит внутрь, задевает верёвку, дверца – ба-бах! И всё! Он попался!

Я тараторила без умолку, активно жестикулируя и тыча прутиком в свой «чертёж». Я была почти уверена, что сейчас он покрутит пальцем у виска и уйдёт, оставив меня наедине с моими безумными идеями. Но Фёдор, на удивление, присел рядом и стал серьёзно разглядывать мои каракули.

– Слишком просто, – наконец вынес он вердикт.

– Простота – залог успеха! – не сдавалась я. – Он же не лиса, не волк. Он – творение человека. Видит цель – не видит препятствий. Он видит курицу, он идёт к курице. Он не будет выискивать подвох в обычном ящике!

Фёдор поднял на меня глаза, и в них плясали любопытные искорки.

– Доски найдём. Верёвка у меня есть. А ты… сможешь всем этим руководить?

– Если ты поможешь таскать, – кивнула я, чувствуя, как кровь приливает к щекам от его взгляда.

«Ура! – заверещал в голове Шишок. – Мы будем строить домик! Большой и страшный дядя будет нам помогать! Он такой сильный! И пахнет от него вкусно! Деревом и лесом! Хозяйка, а давай он всегда будет нам помогать? А потом мы его в этом домике и запрём! Будет наш личный сильный дядя!»

Мы провозились до позднего вечера. Фёдор оказался настоящим сокровищем. Он ворочал тяжеленные дубовые доски с такой лёгкостью, словно это были не доски, а подушки. А когда понадобилось скрепить стены, он просто брал толстые деревянные колья и загонял их в дерево ударом кулака. Я стояла рядом, разинув рот, и чувствовала себя главным инженером на стройке века. Я показывала, куда прибить, где подтянуть, как настроить этот хитрый механизм с падающей дверью.

Мы почти не говорили, но мне казалось, что я никогда и ни с кем не чувствовала такого единения. Я показываю пальцем – он делает. Он хмурит брови, сомневаясь, – я тут же на пальцах объясняю ему основы сопромата из прошлой жизни. От него и правда пахло лесом, смолой и немного потом, и этот запах кружил мне голову. Пару раз, передавая ему инструмент, наши пальцы случайно соприкоснулись. Меня будто током било. Я тут же отскакивала и делала вид, что страшно занята – поправляю идеально лежащую доску или отряхиваю несуществующую пыль.

К ночи наше творение было готово. Посреди двора высился огромный, грубо сколоченный, но на вид очень надёжный ящик.

– Приманка? – спросил Фёдор, вытирая рукавом пот со лба.

– Курица, – уверенно сказала я. – Живая.

Хозяин двора, мельник, всё это время крутившийся рядом и смотревший на нас как на умалишённых, аж поперхнулся.

– Последнюю?! Да вы что, с ума сошли?!

– Утром заберёшь, – отрезал Фёдор таким тоном, что мельник тут же сдулся, покорно пошёл в сарай и вынес оттуда последнюю, самую несчастную на вид курицу.

Мы засунули перепуганную до икоты птицу в клетку, взвели механизм и спрятались в тёмном сарае неподалёку. Отсюда ловушку было отлично видно. Оставалось только ждать. Я нервничала так, что зуб на зуб не попадал. Фёдор же был спокоен, как удав.

«Ну где же он? – заканючил Шишок у меня в мыслях. – Я уже устал ждать! Хозяйка, а давай споём? Или в слова поиграем? А если он не придёт? А если он уже в соседней деревне всех кур доедает? А я так хотел посмотреть на железную зверюгу! Она, наверное, красивая! Блестит!»

И тут мы услышали. Тихий металлический лязг. Потом ещё. Оно приближалось.

В тёмном проёме ловушки мелькнула тень. На этот раз не огромный волк, а что-то поменьше, размером с лису. Тварь замерла, и в темноте загорелись два рубиновых огонька. Курица в клетке от страха издала отчаянное «кудах!».

Это и стало сигналом. Механическая лиса, не чуя подвоха, шагнула внутрь.

Щёлк! Свист натянутой верёвки! И оглушительный грохот! Дверца рухнула, отрезая путь к свободе.

Из ящика тут же донёсся дикий шум: скрежет, лязг, глухие удары металла о дерево. Зверь в панике метался внутри.

Мы выскочили из укрытия. Фёдор бежал впереди, высоко подняв факел, я семенила за ним, зачем-то сжимая в руке молоток. Для храбрости.

В свете огня мы разглядели пленника. И правда, лиса. Аккуратно собранная из тусклых медных пластин, с длинным хвостом и острыми ушами. Она скребла когтями по доскам и билась о стены с такой первобытной яростью, что, казалось, наша конструкция вот-вот развалится. Её красные глаза-светодиоды горели лютой ненавистью.

– Получилось… – выдохнула я, чувствуя, как ноги становятся ватными от облегчения.

Фёдор молча обошёл клетку со всех сторон, придирчиво осмотрел пленника, пнул ящик ногой, проверяя прочность. Потом повернулся ко мне. В его глазах, освещённых мечущимся пламенем факела, плескалось такое детское, искреннее изумление, что у меня сердце сделало кульбит.

– Ты… – он потряс головой, пытаясь подобрать слова, а потом вдруг рассмеялся. Тихо, но от души. – Я в жизни своей много чего видел. Но чтобы вот так… палкой и верёвкой… поймать такое чудище… Ната, я просто поражён.

И от этого его смеха и простого имени «Ната», сказанного низким, чуть хриплым голосом, у меня внутри всё затрепетало. В тот момент я была готова построить для него ещё хоть двадцать таких ловушек. Да что там, я бы ему и звездолёт собрала. Лишь бы он снова вот так на меня посмотрел и рассмеялся.

* * *

Новость о том, что я поймала железную лису, облетела всё Вересково со скоростью света. Теперь меня только и звали, что «Ната-ловушечница». Это было ужасно неловко. Женщины на рынке, стоило мне появиться, тут же начинали перешёптываться и тыкать в мою сторону пальцами, а мужики, завидев меня в таверне, с уважением кивали. Пару раз я даже видела, как соседские мальчишки носятся по двору с палками, играя «в Фёдора и Нату», и гоняют бедную кошку. Я не знала, куда деваться от стыда, но где-то в глубине души мне было даже приятно.

Аглая на эту шумиху смотрела свысока и только хмыкала, но я-то видела – она гордится мной. Даже выделила мне целую полку для моих собственных зелий и отваров. Сказала, что я уже достаточно взрослая, чтобы смешивать их без её присмотра.

Но радовало меня совсем другое. Фёдор. Он стал заходить к нам почти каждый день. Как и раньше, он почти ничего не говорил. Просто приносил то подстреленную утку, то редкие коренья для настоек, а иногда просто сидел на лавке у тёплого очага и молча смотрел, как я работаю. От одного его присутствия у меня внутри всё замирало, а руки начинали предательски дрожать. Я то и дело роняла ступки и путала мешочки с травами, чувствуя себя ужасно неловкой и неуклюжей.

«Ну всё, поплыла, – ехидно проскрипел у меня в голове голос Шишка. Мой фамильяр сидел на полке и делал вид, что спит. – Растаяла от одного взгляда этого хмурого дровосека. Ещё немного, и ты в любовное зелье вместо лепестков розы соли насыплешь. Вот будет весело! Он тебя тогда точно в мешок посадит и к себе в берлогу утащит. Будешь ему готовить, стирать».

«Замолчи, колючка, – мысленно отмахнулась я, чувствуя, как горят щёки. – Он не дровосек, а охотник. И он просто… просто отдыхает. У нас тепло и пахнет приятно».

«Ага, пахнет, – не унимался „вредный ёж“. – Тобой пахнет. Ты для него как валерьянка для кота. Он на тебя смотрит, а у тебя лапки подгибаются. Жалкое зрелище».

В один из таких дней, когда Фёдор как раз ушёл, а я, глупо улыбаясь, смотрела ему вслед, колокольчик над дверью звякнул как-то особенно нарядно. Я обернулась, думая, что охотник что-то забыл, и застыла на месте.

На пороге стоял не Фёдор. На пороге стоял мужчина, словно сошедший с обложки модного журнала из моего мира. Высокий, стройный, в безупречном кфтане из тёмно-синего бархата, расшитого серебром. Его белоснежная рубашка была украшена таким пышным кружевом, что я невольно хихикнула. На пальце блестел перстень с огромным синим камнем. А пахло от него не лесом и дымом, как от Фёдора, а дорогими палатами и чем-то сладким, цитрусовым.

– Доброго вам дня, прекрасные дамы! – произнёс он, и голос его оказался таким же бархатным, как и камзол. Он улыбнулся так ослепительно, что я на миг зажмурилась. Зубы у него были идеально ровные и белые, как первый снег.

«Павлин! – тут же пискнул у меня в голове Шишок. – Ната, смотри, настоящий павлин! Весь расфуфыренный и сапоги у него блестят! Может, он их салом натирает?»

Из своей комнаты, привлечённая необычным гостем, вышла Аглая. Она смерила его тяжёлым взглядом с ног до головы.

– Чем обязаны, господин купец? – спросила она таким тоном, будто он пришёл просить у неё в долг.

– О, так вы сразу поняли, кто я! – рассмеялся гость. – Ваша проницательность восхищает! Я Дмитрий, и я действительно купец из стольного града. Приехал в ваши края по делам и наслышан о вашей чудесной лавке. Говорят, у вас лучшие амулеты на удачу во всём околотке.

Он говорил легко и красиво, постоянно вставляя комплименты. Но смотрел он не на Аглаю, а прямо на меня. Его карие глаза с весёлыми искорками разглядывали меня так открыто и беззастенчиво, что я почувствовала себя совершенно голой. Мне отчаянно захотелось одёрнуть свой простой льняной передник и спрятать руки, перепачканные соком зверобоя.

– Амулеты есть, – буркнула Аглая, которую столичный лоск совсем не впечатлил. – На что удача нужна? На торговлю? На дорогу? Или от сглаза?

– Мне бы что-нибудь от всего и сразу, – улыбнулся Дмитрий, не сводя с меня взгляда. – Чтобы и в делах помогало, и в любви сопутствовало. А может, ваша прелестная ученица мне что-нибудь посоветует? У неё такой ясный взгляд, она наверняка видит, что мне подойдёт лучше всего.

Я покраснела до корней волос. Никто и никогда не говорил мне таких слов.

– Вам… вам подойдёт амулет с тигровым глазом, – неожиданно для самой себя выпалила я, схватив первый попавшийся с полки. – Он помогает принимать верные решения и защищает от необдуманных поступков. И в делах, и… во всём остальном.

Дмитрий удивлённо приподнял бровь, а потом снова рассмеялся, ещё громче и заливистее.

– Вот это да! Какая прямолинейность! Мне это нравится! Обычно девицы в моём присутствии теряют дар речи, а вы сразу видите «недуг» и назначаете лечение. Беру! Немедленно беру этот ваш тигровый глаз! Особенно если он защитит меня от необдуманных поступков в присутствии таких очаровательных ведуний.

Аглая поджала губы так, что они превратились в тонкую ниточку, и молча протянула ему амулет. Дмитрий щедро расплатился, бросив на прилавок несколько золотых монет. Глаза моей наставницы на миг потеплели, но лишь на миг.

– Благодарю вас, сударыни, – сказал он, вешая амулет на шею поверх кружев. – Надеюсь, он принесёт мне удачу. Например, удачу увидеть вас снова, прелестная Ната.

Откуда он знает моё имя? Я ведь не представлялась!

Он подмигнул мне, галантно поклонился Аглае и вышел, оставив после себя облако сладкого соблазна и оглушительную тишину.

Я стояла, как соляной столб, и смотрела на блестящие золотые монеты.

– Вот же павлин столичный, – проворчала Аглая, сгребая монеты в ящик. – Весь в перьях, а внутри – пустота. Языком чесать они все мастера, а как до дела дойдёт – ищи ветра в поле. Держись от таких подальше, Ната.

Но я её почти не слушала. В моей голове творился настоящий хаос. С одной стороны – молчаливый, надёжный, как скала, Фёдор, от одного взгляда которого у меня подкашивались ноги. А с другой – этот Дмитрий. Яркий, весёлый, богатый, который не скрывал своего интереса и сыпал комплиментами, от которых кружилась голова.

«А мне павлин понравился! – неожиданно подал голос Шишок. – Он блестящий! И пахнет от него конфетами! А от твоего хмурого охотника только мхом да сыростью. Я голосую за павлина! У него точно в карманах есть что-нибудь вкусненькое! Может, даже орешки в меду!»

Я тяжело вздохнула. Кажется, моя тихая и размеренная жизнь в Вересково только что закончилась. И я понятия не имела, радоваться этому или плакать.

Глава 8

Ежегодная ярмарка в нашем Вересково – это было что-то с чем-то! Я даже вообразить не могла, что в нашем сером, скучном городишке, где самое яркое событие – это когда корова соседа отелится, может быть так… громко. И так пёстро! И до чего же вкусно пахнуть! Казалось, со всей округи сюда съехались торговцы, ремесленники, музыканты и просто любопытные, вроде нас с Аглаей. Воздух гудел, как растревоженный улей: тут тебе и зычные крики зазывал, и мычание коров, и визг поросят, которых тащили на продажу, и весёлая, незамысловатая музыка, которую наигрывал на дудочке какой-то беззубый, но очень жизнерадостный старик. А запахи! Ох, эти запахи! Жареное мясо, от которого слюнки текли, сладкие петушки на палочке, от вида которых слипались глаза, и свежий хлеб, напоминающее о доме.

Аглая, моя строгая наставница, конечно, не изменяла себе и ворчала, что всё это – «пустая трата времени и денег, отвлекающая от важных дел», но я-то видела, как лукаво блестят её глаза. Она даже расщедрилась и позволила мне нацепить на шею свой лучший амулет из речного жемчуга, который я боялась даже трогать, и сунула в руку пару медяков на сладости. Мы медленно брели между торговыми рядами, и я глазела по сторонам, как деревенский дурачок, впервые попавший в столицу.

«Леденец! Хозяйка, смотри, леденец! Красный! В форме петуха! – верещал у меня в голове Шишок, мой маленький фамильяр, который чуть ли не выпрыгивал из глубокого кармана моего передника. – Купи! Ну купи же! Я всю жизнь, все свои три месяца, мечтал попробовать на вкус красного петуха! А потом вон ту булочку с маком! А потом… Ой, смотри, какая смешная собака! У неё одно ухо вверх, другое вниз! Давай её погладим!»

«Угомонись, сладкоежка и трогальщик собак, – мысленно усмехнулась я, стараясь не рассмеяться вслух. – А то и правда слипнется в одном месте. И собаку оставь в покое, у неё, может, настроение плохое».

Я как раз заворожённо смотрела, как могучий кузнец с бородой до пояса подковывает огромную лошадь, высекая из-под молота целые снопы золотых искр, когда кто-то очень мягко тронул меня за плечо.

– Не думал, что в такой глуши можно встретить столь прекрасный и нежный цветок.

Я обернулась и чуть не пискнула. Передо мной стоял он. Дмитрий. Тот самый столичный купец, от которого все местные девицы теряли дар речи. И сегодня он выглядел ещё более сногсшибательно, чем в нашу прошлую встречу. На нём был новый кафтан, на этот раз сочного вишнёвого цвета, расшитый золотом, а на шапке красовалось огромное, переливающееся всеми цветами радуги перо какой-то заморской птицы.

– Здравствуйте, – пролепетала я, чувствуя, как щёки предательски заливаются румянцем. Ну почему я всегда так глупо краснею?

– Я искал вас, прекрасная Ната, – он улыбнулся своей самой ослепительной улыбкой, от которой у всех торговок в радиусе десяти метров, кажется, выпали из рук кошельки. – Ярмарка – это праздник. А какой же праздник без подарков?

С этими словами он, словно фокусник, достал из-за спины красивый свёрток. Развернув его, он накинул мне на плечи… шаль. Но боги, что это была за шаль! Тончайший, почти невесомый шёлк, расписанный диковинными синими и золотыми цветами, которые будто светились изнутри. Она была такой красивой, такой немыслимо дорогой, что я испуганно отшатнулась, будто меня хотели обжечь раскалённым железом.

– Я не могу это принять, – прошептала я, оглядываясь по сторонам. – Она… она, наверное, стоит целое состояние. Больше, чем наш дом!

– Глупости, – рассмеялся он так легко, будто дарил мне не шаль, а полевой цветок. – Красота бесценна. А такая девушка, как вы, достойна самой лучшей оправы. Носите на здоровье и вспоминайте обо мне.

Он говорил, а я видела, как все вокруг пялятся на нас. На меня. На мою простую, сто раз стираную рубаху и эту роскошную, просто кричащую о богатстве шаль. Мне было ужасно неловко. Стыдно. Но в то же время… так приятно. Шаль была нежной, как лепесток розы, и пахла теми же дорогими и терпкими духами, что и сам Дмитрий.

«Ого! Какая тряпочка! – с восторгом пискнул Шишок, высунув любопытный нос из кармана. – Блестит! И мягкая! Хозяйка, давай в неё завернёмся и будем как гусеница в коконе! Очень уютно, наверное! А этот павлин-то не жадный, оказывается! Молодец, павлин! Спроси у него, может, у него и леденец для меня есть?»

Я не знала, что сказать, и только глупо теребила пальцами край этого невероятного подарка. И тут я почувствовала на себе ещё один взгляд. Совсем другой. Тяжёлый, пристальный, прожигающий насквозь. Я подняла глаза и увидела Фёдора.

Он стоял всего в нескольких шагах от нас, у лотка гончара, где продавали простые глиняные горшки. Он не хмурился, нет. Его лицо было абсолютно спокойным, словно высеченным из серого камня. Но смотрел он так, что у меня внутри всё похолодело. Он смотрел на Дмитрия, на сияющую шаль, на мои раскрасневшиеся щёки. И в его серых, как грозовое небо, глазах была такая вселенская тоска, что мне захотелось провалиться сквозь землю от стыда.

Дмитрий тоже его заметил. Он окинул Фёдора презрительным взглядом с ног до головы, от его грубых сапог до простых волос, скривил губы в усмешке и, будто нарочно, демонстративно положил мне руку на плечо.

– Ну что, прелестная Ната, может, позволите угостить вас медовым пряником? Вон у того торговца они просто восхитительны.

Я хотела отказаться, убежать, спрятаться, но не успела. Фёдор сделал шаг вперёд. Он молча подошёл к нам, и столичный купец рядом с ним сразу как-то съёжился, побледнел и потерял весь свой напускной лоск, став похожим на общипанного петуха.

Охотник даже не удостоил Дмитрия взглядом. Он посмотрел прямо на меня, в самые глаза.

– Это тебе, – глухо, но как-то очень по-доброму сказал он и протянул мне свою огромную, мозолистую ладонь.

На его ладони лежала маленькая деревянная фигурка. Птичка. Она была вырезана так искусно, с такой любовью, что казалась живой. Каждое крохотное пёрышко, каждый изгиб крыла – всё было сделано с невероятным терпением и теплом. Дерево было гладким, отполированным до блеска, и пахло лесом после дождя.

Я замерла, перестав дышать. В одной руке я сжимала холодный, скользкий и чужой шёлк дорогой шали, а в другую мне предлагали взять эту простую, но такую настоящую, такую… родную деревянную птичку.

«Птичка! – удивлённо и восторженно прошептал Шишок. – Она почти как я, только с крыльями! И не ворчит, наверное. Интересно, а она умеет летать? Хозяйка, бери скорее! Будет у меня подружка! Мы будем с ней разговаривать! Я ей всё-всё расскажу!»

Дрожащей рукой я взяла птичку. Её тепло тут же согрело мои озябшие пальцы. Я подняла глаза на Фёдора. Он смотрел на меня, и в его взгляде было столько всего – и нежность, и горечь, и какая-то отчаянная, робкая надежда.

Дмитрий громко фыркнул, нарушая тишину.

– Какая прелестная безделушка. Уверен, в столице за неё дали бы целых три медяка на рынке для бедняков.

Фёдор медленно, очень медленно повернул к нему голову. И я увидела, как в его спокойных серых глазах вспыхнул опасный стальной огонёк.

* * *

Я стояла, как дура, посреди галдящей ярмарочной площади, зажатая между двумя мужчинами, которые были похожи друг на друга, как день и ночь. С одной стороны – Дмитрий, яркий, как павлин, и пахнущий дорогими духами. С другой – Фёдор, молчаливый, как скала, и пахнущий лесом и свободой. В одной руке я сжимала холодный, скользкий шёлк роскошной шали, в другой – тёплое, живое дерево птички. А в голове у меня творился такой кавардак, что хотелось просто сесть на землю и разреветься.