Три цветка и две ели. Первый том

Замолчав, она выжидающе смотрела на каменное лицо Рагнера.

– Что ты к нему чувствуешь? – спросил он. – Что-то же есть, так?

– Было когда-то… Кажется, я в него немного влюбилась, но уже после супружества с Иамом, а затем Нинно женился на Ульви. После, когда я влюбилась во второго супруга, все чувства к нему исчезли. Более я о нем никогда не думала… А сегодня… даже не знаю почему, я так захотела на него посмотреть. Он мне дорог, это правда, но не так, как ты. Как брат, клянусь. Если бы ты дал нам пообщаться, то я бы не таилась, подглядывая за ним. Мне просто было интересно, что он делает, омылся или нет, всем ли доволен… Ну представь, к тебе в Брослос Вьён бы приехал, а я бы заявила, что вы до обеда не увидитесь, хотя будете в одном замке. Ну разве ты не желал бы знать, как у него дела и как он обустроился? Сидеть здесь и ждать до обеда – это так долго!

Она снова вытерла щеки и даже высморкалась в носовой платок, а Рагнер оттаял.

– Довольно плакать, – поднимаясь со стула, сказал он. – Я более на тебя не злюсь. И это хоть что-то для меня на сегодня хорошее…

Он вернулся из уборной с полотенцем и кувшином теплой воды.

– Давай тебя умоем, плакса…

Рагнер сел на медвежью шкуру рядом с Маргаритой и стал нежно протирать мокрой тканью ее лицо.

– Надо тебе подарить много маленьких склянок для слез. В королевстве Ламнора дамы, чтобы лицо не опухало, слезы в пузырьки собирают. А их мужья потом хвастаются перед друзьями тем, сколько в тоске по нему супруга пузырьков наплакала. Ты бы всех ламнорских дам посрамила, живи мы там. А я бы самый гордый ходил. Тележечку бы целую возил за собой и звенел бы ею…

– Рагнер! – легонько ударила она его по плечу кулачком, но улыбнулась.

– Нет, что-то я тебя недооцениваю. Вьючного ослика пришлось бы купить – не меньше…

– Хватит уж шутить, – шире улыбнулась Маргарита, представив горделиво шествующего Рагнера, с осликом и тележкой, да шумно завидующую ему толпу прочих мужей. – Рагнер, так что ты будешь делать с Нинно? – серьезно спросила она. – После моего рассказа ты ведь уверился в его вине…

– Нет, еще не уверился. Но, сама понимаешь, упускать я это тоже не могу. Знаешь, похоже, у всех, кроме тебя, нет сомнений, что он виновен, хотя у тебя более чем веские причины его подозревать и бояться. И либо ты совсем дура-дурой, а я так не думаю, либо… Не знаю.

Он дал ей в руки полотенце и поднялся.

– Мне надо хорошо подумать. Увидимся на обеде. Кузнец переночует в узилище, а завтра отправится в Вардоц. Я его до утра не буду допрашивать. Пытать тоже не собираюсь, ведь он твой брат. Вдруг и впрямь невиновен, как ты думаешь. Твоя уверенность для меня вовсе не пустой звук.

– Поцелуй меня, – попросила Маргарита.

– Задействуешь свое второе самое сильное оружие, после слез? – улыбаясь, Рагнер снова присел напротив нее на одно колено. – На меня оно тоже не всегда действует, – прошептал он, начиная ее целовать.

– Да ты мне лжешь, – шепотом ответила она.

– Немного, – обнял он Маргариту, придвинувшись к ней ближе и устраиваясь между ее ног. – Растрепать тебе волосы и измять платье, значит, можно?

– И побыстрее…

Они сперва занялись любовью на ступенях подиума, на медвежьей шкуре, а закончили уже в постели. Потом Рагнер, измотанный за последние дни, задремал. Маргарита же тихо лежала, положив голову ему на грудь и ощущая бой его сердца. Она думала о Нинно, думала с нежностью, печалью и болью, представляя его в холодном подвале замка – одинокого, оговоренного и несчастного. Своих чувств к кузнецу Маргарита по-прежнему не разобрала, но понимала, что не сможет примириться с его позорной, страшной казнью и жить как ни в чем не бывало, зная сердцем, что его убили несправедливо.

________________

Нинно отнесли в узилище медвежье покрывало – на это Маргарита смогла уговорить Рагнера еще до обеда. Более, во время вечерней трапезы, они не упоминали имя кузнеца, а после обеда в опочивальне герцогини их дожидалась купель – пододвинутая к печке, устланная белой простыней и накрытая золотистым шатром. Рагнер подвесил маленький свечной светильник под потолком шатра, залез в ароматную воду к своей женщине и закрыл за собой плотную ткань – внутри шатра стало темно, таинственно…

Голова Маргариты была в белой чалме из полотенца. Другим полотенцем она начала мыть своего мужчину – ласково растирала его тело, отмеченное многочисленными шрамами, а Рагнер полулежал, закрыв глаза и наслаждаясь.

– Рагнер, – услышал он, чувствуя грудью поглаживания, – прошу, выслушай меня: то, что я думаю об обвинениях от Лилии Тиодо.

– Я же сказал, чтобы ты не вмешивалась и не пыталась на меня влиять, – вздохнул Рагнер. – Кузнец получил чертовое покрывало, хотя мне и это не по нраву, – радуйся тому, чего добилась, и не перегибай.

– Но ты можешь меня просто послушать? Я ведь тоже что-то замечаю, – не сдавалась Маргарита. – И мне некоторые мелочи кажутся странными. Я не могу о них не думать. Если я не права, то ты мне их разъяснишь…

– Ладно… – сдался он. – Но еще мне не нравится то, что сейчас, когда мы вдвоем, мы говорим об этом кузнеце. Я его к нам в купель не приглашал.

– Я Лилию Тиодо тоже не хочу сюда приглашать, но приходится… – проворчала она.

– Говори быстрее, и прогоним их отсюда, – улыбнулся Рагнер.

– Мне не дают покоя ее волосы, – задумалась девушка, протирая полотенцем правую руку Рагнера. – Волосы у женщин не волнятся так сами по себе. Она спит ночью с косами, какие туго заплетает. Вроде бы мелочь, но я себя помню в ратуше… Я бы не стала так делать. Мне тогда нравился мой балахон… И точно я бы не распустила волосы перед мужчинами. А ведь Лилию Тиодо тоже твои страшные головорезы охраняют и сопровождают на выездах… Я даже в зеркало на себя тогда не хотела лишний раз смотреть – так я себя чувствовала. А она… волосы, прическа, сегодня брошь с камеей, кроме прочего, была у нее… Она перед зеркалом вертелась! Я не могу этого объяснить.

– Что ты хочешь сказать? – нахмурился мужчина. – Договаривай.

– Рагнер… – внимательно посмотрела она него, переставая обтирать его тело. – Я подозреваю, что Лилия Тиодо всех обманывает и над ней никто не надругался вовсе.

– И зачем ей это? – строго глядел на Маргариту Рагнер.

– Чтобы перебраться в замок. Она бы плакалась тебе, а ты бы ее защищал и был доволен собой, как каждый мужчина и рыцарь.

– Всё? – холодно спросил он.

– Не надо думать, что я говорю так из ревности, – насупилась Маргарита и часто заморгала.

– Только опять не плачь, – теплее попросил он.

– Это правда не ревность. Если Нинно насильник, я согласна, что он заслуживает казни. И я смирюсь с любым твоим решением, но буду считать это несправедливым, если не уверюсь сама. Теперь – всё.

Несколько минут они молчали. Маргарита, выговорившись, сама усомнилась в своей догадке, ведь Лилию могла причесывать Ирмина. Раздумывая над сказанным, она продолжила омовение, теперь уже левой руки Рагнера. Слышался только всплеск воды и тихий треск горевших в печке дров.

– Есть одно «но», – наконец сказал Рагнер. – В твоих словах что-то есть, вот только Лилия Тиодо плачет, как и ты тогда: не может договорить до конца, встает и отворачивается, – я как в прошлое погружаюсь, словно тебя вижу в той ратуше. Есть, правда, одна мелочь, какая мне не нравится. Ее брат, будто бы не переживает вовсе. Вьён весь извелся, а Адреами спокойненько жрет и хлещет вино. Он единственный сегодня что-то съел за тем столом.

Маргарита протяжно вздохнула.

– Мне так не хочется, но тут я должна сказать слово в его защиту. Вернее, не то чтобы я это понимала, но… Просто… Мне лишь так кажется. Но вот мой брат Синоли, как я думаю, тоже мог бы спокойно кушать… Потому что… Потому что себялюб, вот так! Думает в первую очередь лишь о себе.

– Ну что ты наделала? – улыбнулся Рагнер, забирая у нее полотенце, поворачивая девушку спиной к себе и начиная протирать ее плечи. – Разрушила единственное мое сомнение…

– Я не пытаюсь обвинить кого-то напрасно.

– Выслушай теперь меня и не перебивай, – обнял он ее со спины, потянул назад и положил на свою грудь. – Итак, кузнец пришел с той стороны, где всё случилось. Жертва его узнала… Лилия не уверена насчет бороды и думает, что у него был плащ, какого мы не видели. Далее, кузнец был не в себе, а в бреду сказал: «Женщина ночью в лесу». Ты это слышала и Соолма тоже. Когда же я спросил его о том, что он помнит, то про женщину он даже не упомянул. Прибавь к этому свой рассказ и его странное объяснение. Какие-то грабители из Нюёдлкоса… Заведись там банда, то местные сами разделались бы с ней. В таких крошечных городках все всё знают друг о друге. Лесной разбой – это да, но банда грабителей – нет! Мигом накроется всё их раздолье… Я думаю, что кузнец мог затаиться в лесу, чтобы следить за дорогой… Например, ожидая тебя и хорошей возможности для… Не знаю… Не буду пока подозревать самого худшего. Скажем, чтобы просто спасти тебя от меня. Он спускался к Лешийке, где пил воду, а в лес ходил, чтобы питаться. Наелся там какой-то дряни, отчего ничего не помнит, и опьянел. А ведь пьяным он тогда потащил тебя на ложе… Далее он увидел в лесу Лилию, медленно едущую на лошади, в темноте и с тусклым фонарем. Может, со спины он даже ее за тебя принял из-за светлых волос. Она говорит, что видела только образ, метнувшийся к ней из леса, а потом фонарь упал и погас. Он стащил ее с мерина – с его ростом это легко – и уволок ее в лес. Там навалился на нее сзади, вдавил щекой в землю… – едва не выругавшись, перевел дыхание Рагнер. – Я допускаю, что он ничего не помнит… Почти ничего. Возможно, думает, что это ему снилось, потому что он ничего не разумел. Ну и потом он пошел бродить по лесу, пока не вышел на Пустошь к тебе. Почему он вышел и как тебя узнал, раз ничего не разумел, – тоже хороший вопрос. Вот так картина для меня выглядит. Против него всё сходится, и если бы не ты, то я бы не колебался вовсе. Грити, – он поднял за подбородок опечаленное лицо девушки, запрокидывая ее голову и заставляя ее посмотреть на себя. – Если он ничего не разумел, то это его не оправдывает. Я хочу, чтобы ты это знала. Пусть тебя это утешает, но казнь это не отвратит.

Она, соглашаясь, взмахнула ресницами.

– Рагнер, позволь мне завтра поговорить с ним вместе с тобой. Тебе он ничего не расскажет – я его знаю. Он ненавидит тебя и не доверяет тебе. Прошу, ну пожааайлуста, – смотрела него Маргарита своими умоляющими глазищами, а в них отражался огонек светильника.

– Подлиза, – вздохнул Рагнер, начиная протирать ее плечи и грудь. – Не только плакса и врушка, но еще всё норовишь скроить из меня свою тряпку…

Он снова вздохнул, обхватывая рукой ее пополневшую грудь.

– Так, значит, да? – улыбнулась она, чувствуя его возбуждение.

Не отвечая, он нежно протер полотенцем ее выступающий живот.

– Рааагнер, – тихо и ласково позвала она. – Ну правда, пожалуйста. Для меня это крайне важно. Потом ты всё будешь решать, как хочешь. Но должны быть объяснения всему. Говорю, от тебя он закроется. Может, он даже будет рад так умереть, чтобы я всю жизнь его жалела, а тебя… Возненавидела… – шепотом добавила она.

– Возненавидела?

– Я не знаю, что будет дальше, но и это возможно… – честно ответила она. – Мы ссоримся, несмотря на любовь. С каждым днем всё страшнее ссоримся. И мы ревнуем друг друга. Ты более мне не доверяешь, а я стала сомневаться в тебе еще раньше. И ты меня ужасно испугал сегодня. Ты на меня никогда так не смотрел, даже в самом начале, в ратуше. Словно… Мог убить. Я не хочу тебя бояться.

И у нее по щеке покатилась слеза, какую она вытерла.

– Всёёё, – простонал Рагнер, обнимая ее. – Ты победила. Когда ты тут голая и плачешь, то это слишком для меня. Завтра утром вместе поговорим с твоим кузнецом, но потом я всё равно отправлю его в Вардоц. А сам во всем начну разбираться. Идет?

– Идет…

– Домывай меня и себя быстрее, пока вода не остыла, – вернул он ей полотенце. – А то так получистыми и останемся. И больше на сегодня ни слова про кузнеца. Хочу, чтобы все убрались из этой купели, кроме нас.

Рагнер снова прилег и закрыл глаза, чувствуя, как девичьи, нежные руки гладят его по животу и спускаются ниже. Вскоре его будто стрелой пронзило – по ногам потекла приятная сладость, и он простонал от удовольствия.

– Как было бы хорошо, если бы ты не умела говорить, – прошептал он.

– Чего еще?! – шутливо возмутилась она. – Бог дал женщинам нежный голос, оттого что мы сердцем знаем, где правда. А вы, мужчины, лишь одной головой ее ищите… Приподнимись лучше. Я тебе спину и голову помою.

Пока Маргарита, встав на колени, терла ему спину и мыла его волосы, Рагнер прижимался к ее грудям и целовал их, обнимая девушку за ягодицы, приподнимая эти мягкие полушария и сминая их.

– Я рада, что всё тебе рассказала про Нинно, – сказала она, выжимая воду из полотенца на его голову.

– Я же велел, чтобы кузнец убрался отсюда, – недовольно ответил Рагнер, разжимая руки.

– Он и убрался. Я о нас говорю, – произнесла Маргарита, присаживаясь на его бедра. – Я так тебя люблю, – вновь прослезилась она и поцеловала его в седую тоненькую прядку волос.

– Я тоже люблю тебя, – грустно ответил он. – И не хочу, чтобы у тебя от меня были тайны. Нельзя не доверять супруге… даже сомневаться нельзя.

– Конечно, – поцеловала она его в губы. – Но и ты должен со мной всем делиться. Так нельзя: лишь я буду откровенна, а ты оставишь тайны.

– Мои тайны – это чердак, куда опасно заходить… Надо осторожно там всё разгребать, а то это всё рухнет, и нас погребет под хламом.

Рагнер выбрался первым из шатра, вытерся сам большим льняным полотенцем, а затем взял новое, помог Маргарите выбраться на приступку и укутал ее. На руках он отнес ее в кровать-шкаф и разобранную постель, где закончил ее вытирать. Все полотенца он бросил комком на ларь, подложил дрова в печь, потушил большую лампу, свисавшую с потолка на цепи, а с маленьким свечным светильником из шатра вернулся к кровати.

– Раз медвежье покрывало тебе больше не нравится, – забираясь под пуховое одеяло, сказал он, – закажу тебе новое: с подбоем из белого горностая и черными хвостиками, как мантия короля, иначе зимой замерзнешь… Что скажешь?

Маленький светильник теперь висел у ажурного потолка, привнося и сюда, внутрь кровати-шкафа, таинственный полумрак.

– Придется меня уговаривать, – засмеялась Маргарита, натягивая на себя одеяло и не позволяя оголить себя.

Рагнер что-то прорычал, а она опять засмеялась. Вскоре из кровати-шкафа стали доноситься куда как более нежные звуки и стоны.

В ту ночь они сливались в любви так нежно и так страстно, но словно доказывали друг другу свои чувства. «Меридианское знание», назвало бы это началом конца: подлинная любовь в доказательствах не нуждалась, – влюбленные просто знали, что она между ними есть.

Глава XVI

Зима

В основе «Меридианского знания» лежало учение о четырех стихиях и двух силах, приводивших всё в движение. Также знание гласило, что всё в этом мире конечно: всё живое и неживое рано или поздно умирает. Природа тоже гибла, вернее, перерождалась, а перерождение стихии наступало в миг ее ослабления и усиления противоположной стихии. Зима наступала во время сильной Воды, слабеющего Воздуха и набирающей мощь Земли.

Огня же зимой в мире имелось крайне мало, поэтому человек, пытаясь прийти к гармонии, охотно впускал в себя вражду. Особенно дурно зима влияла на женщин, плоть которых сама по себе была холодной и влажной. Женщины становились похотливыми, скандальными и непримиримыми, забывали о благоразумии и покорности. Мужчины, напротив, зимой успокаивались – обилие Воды благостно влияло на их сухую и горячую плоть, оттого в любви они (не путать с похотью), равно как и женщины, зимой едва нуждались, – следовательно, чаще всего именно зимой влюбленные либо остывали друг к другу, либо пребывали во вражде.

Знание многое могло объяснить, но не всё. Например, любовь священники изучали уже тридцать восемь циклов лет, однако до сих пор не смогли разобраться в том, как вызвать любовь по своему желанию или как перестать любить. Не могли они понять и то, почему у одних влюбленных земная любовь обращается во вражду, а у других переходит в духовную любовь. Тем не менее Экклесия твердо знала – любовь и вражда есть силы, подвластные человеку.

________________

Утром выпал первый снег, сделав мир сказочным. Сероватая гладь озера сковалась льдом и будто припорошилась мукой. В ожидании Рагнера Маргарита любовалась через стекло окна на нереальную, безмолвную, белую красоту. Вдруг звонко прозвенел смешок – во внутреннем дворике Нёген счищал снег с крыши «беседки», а Миллё лепила снежки, бросала их в юношу и, смеясь, отбегала от него. Кроме этой девочки, в замке детей не было, оттого она росла робкой и необщительной. При виде ее большеглазого личика, не испуганного, как обычно, но радостного, сердце Маргариты потеплело, да и на душе стало немного легче.

«Всего лет через пять Миллё исполнится двенадцать, – подумала она, – и эту крошку отдадут замуж. Или даже раньше могут… Такая малютка и замужем! А Нёген уже два года как жених…»

– Не спеши выходить замуж и бросать меня, доченька, – смотря на свой живот и поглаживая его, сказала вслух Маргарита.

– С кем говоришь? – послышался негромкий голос Рагнера, и одновременно с этим открылась панель в углу. Ее возлюбленный появился, как всегда, весь в черном, лишь добавил к убранству зимний плащ, подбитый черным соболем. На его поясе горел златом Анарим, на ногах позвякивали вороненые шпоры.

– Я давно уж с дочкой говорю, – ответила Маргарита.

– Дочка? Девчонка? А почему не маленький рыцарь? – улыбаясь, Рагнер положил руку на ее живот.

– Я это чувствую. Не могу объяснить. И я хочу дочку в честь своей мамы назвать – Анге́ликой. Это цветок, какой растет вдоль рек. Ангельская трава – так его в Орензе и Сиренгидии зовут.

– Прости, любимая, но нет. И здесь эта трава изобильно растет в лесах, а из нее дудки да сиринги делают. И зовут ангелику «дудник»… Лучше назовем дочку в честь моей матери – Цальвией.

Маргарита обиженно смотрела на него и хлопала глазами.

– Рагнер, мы же договорились, что будет так, как в твоем роду заведено: ты выбираешь имена сыновьям, а я – дочкам.

– Но ты хочешь назвать герцогиню «дудник», а герцогиню, тем более из рода Раннор, так звать никак не могут!

– А Цальвия – то же самое, что салфетка! Ты сам говорил! Герцогиню могут звать «салфетка», да?

– Цальвия – это шалфей! Невредимая и спасающая! Священная трава древних людей, прогоняющая Смерть! А салфетки – так… никто и не знает, от какого слова пошло их название.

– Рагнер! Ну пожалуйста! Цальвия – это очень красивое и гордое имя. Клянусь, что так мы назовем нашу вторую дочурку, но первую я хочу Ангелику! Это ангельская трава. Ангельская!

Из-за ее живота, Рагнер обнял Маргариту со спины и, целуя ее в висок, прошептал:

– Вторую дочку мы назовем Ма́ргрэтой, как тебя и мою бабулю. А первую – Цальвией. Довольно спорить.

– Меня Маргарита зовут, а не Маргрэта…

– Довольно спорить, – ласково повторил Рагнер. – Смирись: я тебе всё равно не уступлю… И не потому что я хочу дочку-Цальвию, хотя хочу, просто я думаю о будущем нашей малышки – когда она вырастет, то не раз скажет папочке спасибо за то, что ее не дразнили дудкой или даже вонючкой.

– Пошли вниз, в узилище, – недовольно ответила Маргарита.

Рагнер взял ее белый плащ и заботливо набросил его ей на плечи.

– Я люблю тебя, – сказал он.

– Я тоже тебя люблю, – вздохнула она, даже не улыбнувшись.

________________

Низкий потолок подвала будто давил мощью всего донжона. Здесь было по-ночному темно, страшно и очень холодно. Еще спускаясь по винтовой лестнице, Маргарита зябко запахнула плащ на груди. Сойдя со ступеней, она увидела комнатку с двумя толстыми дверьми, в глубине и слева, за какими находились сокровищница и погреб, да приоткрытую решетку напротив – вход в узилище. За решеткой весело перекрикивались два дозорных. Их ноги согревали ящики-грелки с горшком, наполненным горячими углями, но, несмотря на это, они дышали в руки, пытаясь их согреть. На столе, за каким молодые мужчины резались в кости, стоял светильник, а на стенах висели еще две масляные лампы, свет от которых давал зловещие, длинные тени.

Рагнер выругался, подходя к поздно заметившим его дозорным.

– Рернот! – возмутился Рагнер. – Едва я решил, что из тебя толк выйдет! Да охраняй ты меня, то я бы тебя уже убил этими костями! Хоть в карты бы играли! Они хотя бы к решеткам не закатываются.

– Озвиняйте, Вашо Светлость, – не опечалившись, бодро ответил белобрысый, светлобородый парень. – Холодно́ былось в карто-то.

– А я и в карты дуть не разрешаю. Но кости! Я помню, ты трусил кирасу снять в потешном бою, – тихо и зло говорил Рагнер. – С чего ты вдруг осмелел? Я тебе тогда руку пожал, оттого что пожалел дурака. Так знай: мне нынче стыдно за это, и я, как предупреждал, заберу эту руку себе, а потом – на остров Фёо, Рернот! Я не для того раздаю приказы, чтобы их нарушали. В дозоре – не играть, а следить в оба! Если еще раз увижу… Я тебя предупредил – домой, на свой Фёо, и без руки.

Рернот испугался и кивнул.

– Вот это верно! Верно: молчать и кивать, – зло бросил ему Рагнер и повернулся к Сиурту. Тот исподлобья поглядывал на Рагнера и тоже опечаленным не казался.

– Сиурт… – развел руками Рагнер. – Я думал, ты еще в Элладанне понял! Ясно всё с тобой… – махнул он рукой. – Отпирайте решетку, – приказал Рагнер и пошел к Маргарите, застывшей у винтовой лестницы.

– Я в Элладанну вся поня́л, – раздалось Рагнеру в спину. – Да вота Лорко и Ольвор набогатеят, а я нета.

– А на кой черт тебе богатство, Сиурт? – не оборачиваясь, спросил его Рагнер. – Бери с брата пример: моим наместником быть отказался.

– Я жанитяся хочу, – ответил Сиурт, направляя ружье на выходящую из мрака, устрашающую тень – с медвежьим покрывалом на плечах Нинно выглядел огромным, похожим на оборотня. – На Миране Вохнесог жанитяся. Она за бедняка не поддет – за ею граф Гельдор увиватася. Стой, – сказал Сиурт Нинно на хорошем орензском. – Дальше ни шагу. Застрелю в башку.

Кузнец остановился, наблюдая за тем, как Рагнер ставит у конца стола стул для Маргариты, помогает ей сесть и подвигает ей под ноги ящик-грелку.

– Ты, Сиурт, даже не дурак, а хуже, – говорил в это время Рагнер. – Хотя орензский выучил получше Аргуса… Свой рот про Эгонна ты должен был намного раньше раскрыть! Иди и встань за мной, – указал он Сиурту. – Жениться на Миране он собрался… – тихо проворчал Рагнер, с шумом двигая ногой второй стул к Нинно. Сам Рагнер присел на край стола, немного загораживая Маргариту. – Бери стул, господин Граддак, и ставь его туда, где ты сейчас. Ты сказал, что скрывать тебе нечего, – сложил он руки на груди, нащупывая рукоять кинжала. – Пора, в таком случае, отвечать на вопросы.

Нинно любовался Маргаритой – в белоснежном одеянии, в плаще с большим пушистым воротником и головном уборе из кружев, она походила на повелительницу снегов с гравированного листа со сказкой, какой он когда-то давно купил для Беати. Ревнивый бог зимы, муж повелительницы снегов, превратил ее сердце в лед, и с тех пор ее снега несли смерть всему живому. Нинно вспоминал сказку и смотрел на ту, которую помнил еще семилетней, смешливой озорницей с двумя золотыми косичками. Та девчонка из любопытства разобрала ножницы тетки Клеметины, играла с ними, и в итоге потеряла болтик – глядя на него заплаканными глазищами, Грити попросила Нинно ей помочь. И он нашел для нее подходящий болтик, выкрутив его из своего нового бритвенного ножа. Ей не попало от тетки за поломку, и она позабыла про тот случай, но вот Нинно помнил. Еще помнил признательность в зеленых, еще детских глазах. Та златоволосая, веселая озорница взрослела, становясь с каждым годом всё робче и краше, да всё реже бывая в его доме – и так, пока навсегда не ушла: сначала из квартала бедняков, затем из Орензы. А нынче Грити даже не желает, чтобы он жил поблизости. Да и будто сами звезды тоже ополчились против него – только он нашел ее, дорогую и любимую, его бросили в клетку. Догадываясь, что может больше никогда не увидеть Маргариту, Нинно старался получше запомнить ее лицо, прекраснее какого не знал. Уже печальное лицо…

– Чего застыл?! – грубо спросил его Рагнер, разозленный и безалаберностью дозорных, и тем, что кузнец пялится на его женщину. – Взял стул и сделал, как я сказал.

– Рагнер, пожалуйста, позволь мне, – тихо произнесла Маргарита, пока Нинно садился на стул.

Герцог, скривив губы, кивнул, и она продолжила:

– Нинно, та женщина, что вчера была в Оружейной зале… Она утверждает, что ты напал на нее. Это случилось незадолго до того, как ты появился. Случилось ночью и в том лесу. Напал… Я имею в виду – надругался… Всё крайне серьезно, Нинно, – говорила она, терзая пальцы, подбирая слова и иногда прикусывая нижнюю губу. – Ей все верят. Тебя же, если ты не сможешь оправдаться… Тебя казнят. И ты же знаешь, какая это страшная казнь. Ответь, прошу тебя, на вопросы герцога Раннора. Он вовсе не хочет тебя напрасно обвинить. Он хочет найти преступника.