Раз

– Нет, Вику я не выпущу из клетки, – прошептала Маша вслух. – И делиться с ней телом не хочу. Поплачет и исчезнет. Второй я не буду – это как снова быть нелюбимой дочерью: вечно видеть, что тебя, Вика, любят, меня же, Машу, не замечают. Прости, Вика, но теперь тебе г…вно, а мне повидло.

*

Такси с «христианским магом» завернуло за угол, скрылось за безлюдными избами.

– Что ж делать-то теперь? – хватилась Анастасия за голову.

Валерий посмотрел на часы и поразился: уже полдень! Ему казалось, что он всего час в Камышовке, не больше, а уже полдень! Эксклюзивные швейцарские часы врать не будут…

– Настя, ты только с ума не сходи… И вот что: тронешь Вику пальцем – я тебе все пальцы и не только пальцы оторву!

– Ты чего? – повысила она голос. – Когда я ее била?! Может, когда она слово на «Г» сказала?!

– Нет, ты сразу схватилась за бухло!

– Валера! Я не пью! Вообще!

– Заметно! Да, кстати, я не понял до конца, как Вика в лесу одна оказалась? Ты что делала в это время?

– Я спала! Я ночь до этого не спала! На часок всего прикорнула в гамаке. Вика телек смотрела. Мультики! Ее не оторвешь от мультиков! Я не знаю, почему она в лес этот, долбанный, вместо телевизора, пошла! Вся в тебя видать! Шашлычник чертов!

– Настя, – спокойным голосом говорил Валерий. – Спрошу раз. Поклянись здоровьем нашей Вики, что не пила, прежде чем уснуть.

Анастасии очень хотелось солгать, но она не смогла.

– Ааа, – опять схватилась она за голову. – Одна бутылка! Клянусь! Одна бутылка пива! Я упарилась, пока коромыслами воду от родника таскала! Я не бухаю!

– Настя, – вздохнул Валерий и неожиданно улыбнулся, – уже не оправдаешься, деревенский ты синяк.

Она с удивлением на него посмотрела – он шутил, значит, ни в чем ее не подозревал.

– Валера, я тебя не понимаю! Чем ты доволен-то?

– Тем, что здоровье Вики для тебя важнее самолюбия… Насть, она боится, что ты ее убьешь. Возьми себя в руки – ты дочь пугаешь.

– Валера, это не наша дочь, – спокойно ответила и Анастасия. – После «Г» я убедилась окончательно.

– А я окончательно убедился в обратном. У нее «пальчик-пенек» Вики и «секретная родинка». Вика говорит, что ей десять. Она растет. Похоже, нам надо смириться с этим. Думаю, завтра нашей дочери будет уж двадцать – как и надо. Поступим так: покушаем все вместе для начала – полдень уж – обедать пора. После отправим ее на сон-час и всё хорошенько обсудим.

– Что обсудим?

– Много чего. С кем она будет жить. В какой вуз ее определить. Надо как-то аттестат ей сделать и паспорт. Надеюсь, она умная была к окончанию школы и сдаст ЕГЭ с высоким баллом по математике. Тогда в МГУ можно… Хотя… она у нас ботает по фене, как зечка со стажем. Тогда ей лучше в МГИМО…

– Валера, ты о чем говоришь? Если ей двадцать, значит, ты ее зачал в двенадцать, а я родила ее в семь лет?! Ой, знаете, у меня ребенок с детства появился! Кто мне поверит?

– Вот это и будем обсуждать. Деваться нам некуда. Конечно, можно еще, как в фильмах, фею искать в лесу, но, честно говоря, Насть, мне проще принять то, что Вике двадцать и ей надо оформлять документы, чем то, что я фей по Камышовкам всерьез разыскиваю – тогда я умом тронусь. Просто возьму – и тронусь. Принять существование фей в природе – это в меня уже не влезет! – процессор мозга крякнет.

– А я верю в ведьм… Еще в упырей… Валер, может, на кладбище сходим? Разрытые могилы поищем, пока светло?

– Нет. Все упыри, если тут и были, давно печально повесились. Кого им жрать? Оглянись – ни души! Пошли лучше сами покушаем.

*

Анастасия нарезала овощи для салата, хлеб, мясо; Маша-Вика ей помогала, а Валерий, уже без галстука, сидел на лавке и пил пиво. Пиво он любил. Когда сложности решены, так приятно расслабиться. Пить пиво Игоря тем более приятно (ну что поделать? – мстил, как мог). Сигнал связи опять пропал. Подумав, Валерий вообще перешел в режим «в самолете»: не дай Бог с работы или партнеры прорвутся, – не до них сейчас. Ныне его коллег заботит синхронное падение на фондовых рынках Европы и Азии: кто-то спекулирует, кто-то радуется, кто-то рвет остатки волос…

К мысли, что Вике двадцать, надо было еще привыкнуть. Вот Валерий и пил пиво да привыкал. С одной стороны, он хотел, чтобы Вика с ним жила. С другой стороны… Все подумают, что это его любовница, а если он начнет объяснять, то прославится как извращенец – типа секс-игры в папочки-дочки. Этого еще не хватало. Ради этого он вылез из села в люди? – чтобы воздвигнуть себе нерукотворный памятник в виде грязной молвы?

И потом, есть Аврора. На самом деле ее зовут Алла – редкое вроде имя, но ей нравится «Аврора» – «утренняя заря». Настя зовет ее не иначе, как «Крейсер».

Аврора – красавица, не хуже Насти, с внушительной грудью, какая на вид – разрази мои глаза, а на ощупь – будто мнешь пакет с дешевым молоком. Аврора всем хороша – женщины, вообще, само масло, пока на них не женишься – женишься – и масло превращается в цемент. Женщины – это сфинксы – «живой образ», если переводить дословно, – зооморфные существа с человеческой головой, телом львицы, орлиными крыльями и хвостом быка. Сфинксы любят загадывать трехсмысленные загадки и, если ты их не разгадаешь, сожрут тебя. Разгадаешь – кинутся с вершин гор в пропасть – «О Боже, как мне жить? – меня разгадали! – жизнь отстой». Ну, может, не совсем так, но примерно так, – сомнений нет. Настя казалась «разгаданным сфинксом» – и Валерию нравилось это, как и то, что она не сигала в пропасть… до поры до времени… пока не покрасила волосы в рыжий цвет и не заявила ему, что у нее есть любовник.

Вот черт, опять он думает об Анастасии, хотя запрещал себе. Так, вернемся к красавице-Авроре… Аврора всем хороша, а главное ее достоинство в том, что с ней легко порвать – скажи «я банкрот, нам придется переехать в Мытищи», так Аврора сама тебя бросит – не сразу – когда найдет тебе замену – такой «товар» долго не заваляется. Валерий не осуждал таких, как Аврора, – желания понятны – надо устроить себе жизнь, пока молода, тем более что она вложила состояние в свою красоту – затраты должны приносить соответствующую прибыль. Да вот ведь незадача – не всегда вложенное состояние приносит прибыль и состояние можно, вообще, потерять при самой устроенной жизни, – как финансист Валерий это прекрасно знал. Вдруг именно в этот самый момент, пока сидит в Камышовке, он теряет парочку не своих миллионов, – и это еще чудесно, если только парочку.

Сие, как говорит Вика, «судьба-злодейка». Едва расслабишься – и тебя сожрут волки – волки всегда голодные, прав Ананч, волков вокруг – рой. Волки и кита сожрут, если кит расслабится.

*

После обеда Вику отправили на сон-час; укладывала ее Анастасия. Когда она вышла из спаленки дочери, то заявила Валерию:

– Всё, дрыхнуть будет до вечера.

– Уверена?

– Уверена. Я ей свое самое сильное снотворное в лимонад подмешала.

– …Настя?

– А что? Телом-то она взрослая баба. Ничего с ней не будет. Я жива – и она сдюжит.

– И всё равно… Мать из тебя, Настя… прям внучка армейского полковника. Так! Садись за стол, давай обсуждать. Я уже всё придумал – ты поправишь меня, если что. Во-первых, Вика хочет жить со мной. Ее желание надо уважать. Будет непросто, но…

– Валер, – хмурясь, перебила его Анастасия, – погоди с этим. Ничего еще не закончилось. Я не знаю, как объяснить, но я чувствую, что Вика зовет меня… и плачет. Чувствую, что ей очень страшно… она умоляет меня спасти ее. У меня под ложечкой сосет…

– Ты не заболела ли часом? Где у тебя эта ложечка?

– Ложечка – между грудиной и животом. Сосет под ней при тревоге! Ну еще при болезнях ЖКТ, паразитах и при… токсикозе…

– Ты чтоо?..

– Да не дай Бог! Только не еще один залет! Я и так из-за Вики…

– Что не договариваешь?

– Валера… Ты же знаешь, Вика – мое счастье. Но уж больно рано я ее родила. Подруги карьеру делали, хоть чего-то добивались и всё чего-то в сеть выкладывали, романы бесконечно крутили, вены резали, в Бангладеше, в конце концов, травились… А я три года подряд одни подгузники видела. Вот скажи, почему ты меня на крыльце не спросил: «А какая у тебя, Настенька, была яркая, несбывшаяся мечта?»

– Спросил бы, но ты же на меня орала – перекричать не мог. И, кстати, не «в Бангладеше», а «в Бангладеш»…Так какая мечта?

– Не скажу.

– Вот в этом ты вся! Молчишь, молчишь и молчишь – а потом – рыжие волосы и любовник-Игорь. Но виноват я!

– Да виноват! В том, что меня не чувствуешь. Но, Валера, сейчас не о нас. О Вике надо думать. Она в беде – и я это знаю. Еще знаю, что ты опять меня ненормальной считаешь. Думай, что хочешь, но я уже всё придумала – ты поправишь меня, если что. Во-первых, ты сиди здесь, следи на этой Викой. Во-вторых, я в лес – фею искать и еще одну Вику. Она где-то в лесу плутает – и ей страшно, очень-очень страшно! Короче, мама спешит на помощь, ее не остановить!

И Анастасия резко вышла в сени.

*

Никто не знает, сколько на самом деле денег у соседа, друга, врага. Иногда жена не знает, сколько денег у мужа, или муж у жены. Тем более дети не знают, сколько денег у их родителей. И правильно – узнай дети, что могут стать богачами, грохнув предков, процентов восемьдесят мажоров встали бы на путь отцеубийства. Не верите – читайте историю, «Историю Древнего Рима» например…

Анастасии тоже не раз хотелось покончить с папой, а маму она хотела придушить еще чаще. Ее мама, дочь армейского полковника, – натура поэтическая. Этой натуре нравится декламировать Блока, слушать ноктюрны Шопена и рисовать акварельные этюды. Не нравится – готовить, стирать, сидеть с детьми. Маленькая Настя ходила в «художку», «музыкалку», бассейн, на гимнастику, бальные танцы, на каток, на лыжах… Возили ее туда няни и шофер. Даже на лето мама стремилась избавиться от Насти – тот отдых в Сочи с пауком был редким исключением, когда они отдыхали всей семьей. Обычно Настю отправляли в летнюю школу – на Мальту, в Венгрию, Лондон… Мама, Юлия Федоровна, считала, что отдыхать с детьми нельзя – что это не отдых, что мужу и жене надо хоть пару недель провести вместе, как влюбленные, а не как заключенные на каторге под названием «родительство» – мама именно так говорила. Став старше, Анастасия поняла, что мама пыталась спасти свой брак, – ничего не вышло. Когда Насте было девять, родители развелись.

Пережить развод родителей в девять лет – ужасно: ты еще ребенок, но многое понимаешь, и ты их обоих так любишь, что не дашь им совершить ошибку. Настя закатывала истерики, угрожала убежать из дома и пару раз театрально чуть не выбросилась из окна. Мама назвала ее эгоисткой – Настя смертельно обиделась.

Что до отца, то это Бориса Федоровича из-за отчества иногда считали сыном Федорова Федоровича, армейского полковника. На Настиного деда Борис Федорович ничуть не походил. Борис Федорович – интеллигентный банкир в очках, либерал, критик власти. Дед Насти был неинтеллигентным коммунистом с поломанными ушами, гроздьями медалей на мундире и незабываемыми афоризмами. Еще у Насти наличествовали два отчима, какие ей не нравились и, слава Богу, они в итоге разонравились ее маме. Юлия Федоровна всегда была упоительно несчастна – за это Анастасия и хотела ее придушить – чтоб не мучилась.

Насколько богат ее отец, Анастасия не имела ни малейшего понятия. Жил он просто: не в хрущевке, конечно, но и не в загородном дворце, – просто московская квартира в ЦАО с пятью спальнями. У центра жила и Юлия Федоровна – на Фрунзенской набережной. Анастасия хотела держаться от них подальше и к своему восемнадцатилетию попросила квартиру у парка ВДНХ. Почему-то никому из ее друзей не нравились павильоны ВДНХ, но они нравились деду Федору и его внучке Насте.

Папа хотел, чтобы дочка училась в Британии экономике, мама жужжала ей про театральное училище. Она, назло им, пошла «в медики» и сразу поняла, что медицина – это не ее, но упорствовала. Да, медицина точно не ее – будущий акушер-гинеколог залетела в двадцать лет, как старлетка, после чего учебу не продолжила.

Сколько зарабатывал Валера, она тоже толком не знала. Она, вообще, едва понимала его род занятий: когда что-то там у них падает – плохо, когда резко растет – снова плохо, – они нервничают, названивают кому-то, срочно совещаются. Но она знала, что, зачиная свои предприятия, Валера, президент трех компаний, выплачивал огромные бонусы успешным работникам, оставляя себе малое. Ей было стыдно брать из семейного бюджета деньги на незапланированные покупки – и она приобретала дорогие вещи на средства со своего счета, оформленного отцом, – Валера бесился. Она делала мужу подарки – он опять бесился. Она отказалась переезжать с ВДНХ в Нагатино – он опять-опять бесился. И Анастасия с одной стороны его понимала, с другой стороны – нет. Почему-то это женщины всегда должны жертвовать всем ради мужа – Валера ей ответил, что ей и жертвовать-то нечем, кроме денег ее отца, – Анастасия смертельно обиделась.

Ну да, она полный ноль, к тому же взбалмошная, капризная – избалованная и одновременно недолюбленная – она вроде бы и хочет стать независимой от родителей, и боится пойти до конца. Она знает, что требует от других повышенного внимания к себе, раз не получила вдоволь тепла от мамы и папы, но измениться не может. Не раз она слышала и о том, что ее, грубиянку, плохо воспитали, – разумеется, ведь нечто настоящее, светлое и доброе ей сумел привить только ее дедушка и перед ним одним ей было стыдно. Сейчас стыдно перед самой собой: к двадцати семи годам нет образования, нет карьеры, нет яркой мечты. Она лишь мама, как миллионы других женщин, какие еще учатся, работаю, мечтают, двигаются вверх, – она стоит на месте. Зато ее Вика растет. Вика – ее счастье, Вика избавила ее от мерзкой «анатомички» и гинекологических кресел, Вика – та, кто вселяет в нее гордость за то, что она, Анастасия, всего лишь мама.

Почти всё прошлое лето Вика провела на даче Бориса Федоровича и его новой жены, в поселке за высоким забором, где были бассейны, игровые площадки, много других деток и аниматоры. Настя природу не любила, в Москве заскучала и неожиданно для всех пошла работать – в скромный салон красоты, на должность уборщицы. Ей, кстати, понравилось. Разумеется, мама, папа, Валера, все они снисходительно усмехались – Насте скоро надоест. Когда настала осень, Анастасия уволилась. А потом случился Игорь. Анастасия с ним познакомилась на той отцовской даче, еще летом. Они общались, когда она забирала по вечерам Вику или привозила ее туда утром. Игорь подарил ей надежду.

*

– Вика?! – шла по лесной тропинке Анастасия и кричала. – Ау? Фея?! Ау? Вика?

– Чаго орешь? – вдруг спросили ее – она оглянулась и вскрикнула от испуга – дед Ананч стоял с кровавым кульком в руке. Присмотревшись, она поняла, что он держит какое-то небольшое освежеванное животное.

– Здравствуйте… А я думала, вы в лес не ходите. Пока электричество мигает.

– Не ходим, но волку-то мне кормлять надобно. А мы тута люди бывалые.

– Не видели мою маленькую Вику? Шесть лет, русые волосы, серые глаза…

– Ээх, – тяжело вздохнул Ананч, – людя вы вроде хорошие, да вот… Слухай, наприезжали тута, ляктричество нам попортили, туды-сюды шныряете на машинах ваших, орете без продыху, сягналы сотиками ищите, вяртолетов зовете. Так не пойдет! У нас тута времечко ой как долго тянулося-то до вас, а нынча – бяжит. А я жениться вздумал – на Нюрке. Но с вами, кажись, сумрем через год!

– Извините… – ошалела от такого наезда Анастасия. – Я просто дочь ищу… Как найду – через миг ноги моей не будет в вашей Камышовке, клянусь! Навсегда!

– А жаних твой? Тот, другай, вчарашний?

– Игорь? А он с радостью жил бы без электричества и любых удобств! Зачем тогда в таком месте, как Камышовка, дом покупать?

Дед Ананч смерил ее подозрительным взглядом, после почесал затылок и молвил:

– Пшли за мной.

Вскоре они свернули с тропинки в заросли коварного борщевика, а за высоченными кустами, обнаружилась торчащая из земли, черная и рваная, похожая на зловещую ведьму, коряга, некогда бывшая толстым деревом – Ананч привел Анастасию к старому дубу, разбитому и сожженному молнией. Меж его оголившихся, покрытых мхом корней жизнерадостно краснели мухоморы.

– Вишь дупло? – показал дед на ствол дуба. – Туды говори, можь, кто ответит. Порой, кады ляктричество мигает, как в теляфону, отвечают…

И Ананч, раздвигая кусты, потопал назад, к лесной тропинке. Анастасия же несмело приблизилась к дуплу величиной с яблоко и заглянула внутрь то одним глазом, то другим, – ничего не видно. Пару минут она постояла в нерешительности, после сказала в дупло:

– Вика?

В ответ ни звука.

– Фея? – тогда спросила Анастасия, думая, что через секунду уйдет: всерьез говорить с дуплом в Камышовках – это чересчур даже для нее. – Ты там, фея? Алло?

– Чё те надо? – ответило из дупла.

– …Дочку ищу. Вику.

– А в лесу чё ее ищешь? Разве она не вернулась из леса домой?

– Она другой девочкой вернулась, а мне нужна моя Вика.

– Другая девочка лучше Вики. Вика – плохая, Маша – хорошая.

– Чем же моя Вика была плоха? Лучше ее нет ребенка на свете! Она такая умная! Послушная! Она – мамина помощница!

– Чё ты гонишь?

– Так! Гонишь, значит! – узнала Анастасия интонацию и «крутецкие» обороты обновленной Вики. – Значит, это ты, дупло, в моей Вике сейчас живешь?! Верни ее немедленно назад! Верни… умоляю! Маша, да? Маша?

Маша молчала.

– Маша, Машенька, ты скажи мне, что тебе надо? Прошу. Ты же сказала, что ты хорошая девочка.

– Я хочу, чтобы меня мама любила, – и всё. Люби меня, как свою дочь, и, может, я однажды верну Вику.

– Машенька, так не пойдет. Я чувствую, что Вике плохо. Верни ее сейчас – и я буду тебя любить тоже.

– Ты мне гонишь! Я не тупая! Я на одни пятерки и четверки училась! Парамарибо знаешь, столица какой страны?

– Нет.

– А я знаю и тебе не скажу!

– Маша… – позвала ее Анастасия – Маша молчала. – Я тебя, Машенька, как никто понимаю. Я тоже была обижена на свою маму! Ей не было до меня дела… В консерваторию сходить или в ее дурацкий театральный кружок, – на это она время находила. А я стояла у окна и ждала до ночи, когда она вернется, – боялась за нее, боялась, как бы ее не обидели. Ведь всё равно она моя мама – уж какая есть. Без нее мне бы было еще хуже. Возвращаясь, она меня так обнимала и так целовала, правда… если только я выбегала к ней навстречу. Иначе она ко мне не заходила и обо мне не помнила…

– У твоей мамы была норковая шуба? – задумчиво спросила Маша.

– Котиковая была, шиншилловая, из рыси… Да! Норковая была! Белая и черная.

– Хм, раз была … Знаешь, тогда, наверно, твоя мама – плохая мама.

– Не совсем так. Моя мама старалась, но материнство упорно не доставляло ей радости. Я долго думала, что она меня, именно меня, не любит, пока мы с ней откровенно не поговорили. Маш, и с тобой будет так же. Я упорно тебя не полюблю. Ты для меня та, кто украла мою Вику. Я никогда, никогда-никогда, до скончания веков, никогда тебя не полюблю! Никогда!

– Я тащусь! А и не надо! Отвали тогда от дупла! Больше не отвечу!

– Нет! Маша! Не уходи! Маша! Маша?! Я буду тебя любить, только верни Вику. Маша! Маша?

Анастасия еще долго звала ее – и в конце концов заплакала. Боль сменилась злостью.

– Будь ты проклята, Маша! – кричала она. – Раз есть душа, то и ад, значит, есть! Гореть тебе в нем! Дрянная ты девчонка! Одна тут выискалась, самая несчастная, да?! И что? Значит, другим будешь гадить? Маленькую девочку, мою добрейшую Вику, обидела! Что она тебе сделала?! В чем она виновата, а? Отвечай, мерзавка мелкая! Г…внофея долбанная!

– Мне тебя жалко, – наконец ответила Маша из дупла. – Но ты сама напросилась! Это тебе за г…внофею!

Что невидимое ткнуло Анастасию меж глаз, а затем ее нутро скрутил острый спазм, закружилась голова, дурнота резко заполонила желудок – и она упала на колени. Ее начало тошнить, да так, как давно не тошнило.

«Ох, – думала она, – и впрямь токсикоз, похоже…»

Она закашлялась, едва не подавилась кашлем с рвотой, как вдруг – к ее ужасу, она исторгла из себя большого черного паука. Мохноногий монстр, пока Анастасия пыталась подняться с колен, проворно вскарабкался на почерневший дуб и скрылся в дупле. Анастасия же с визгом, не разбирая пути, будто снова стала шестилетней девчонкой, побежала из леса к дому.

*

Валерий посмотрел на часы – уже пятый час. Удивительно быстро бежало в этой Камышовке время, что странно. Обычно в маленьких селениях время едва ползет, тогда как в мегаполисах стремительно уносится. И дело тут не в расстояниях, хотя, конечно, и в них тоже. Валерию казалось, что это люди со своей суетой убыстряют время вокруг себя. Вот так носишься всю жизнь за счастьем, свесив набок язык, а счастья всё нет. Зато есть мелкие дозы счастья – приятные покупки, достижения, секс… Однажды наступит день, в какой тебя ничто не обрадует, а также наступит день, в какой всё тебя огорчит, и ты поймешь, что твои достижения – пыль – всё было зря. В такой день твоя жена перекрасит волосы… Но самое гадское – Валерий никак не мог взять в толк, что ей надо? С детства ей были открыты любые дороги – Анастасия не пошла ни по одной. Единственное, что ей вроде как понравилось: мести чужие волосы с пола в парикмахерской! Как там Вика говорит – «Понять это было выше всякого разумения!» Впрочем, он сам не идеал: права Анастасия, он тщеславен, ему нравится выглядеть на отлично, а вот живет ли он на отлично? Даже его глупая мечта о певческой карьере – сплошное тщеславие, даже олимпиады, даже то, что он женился на Анастасии – самой нетщеславной красавице, какую только встречал в жизни…

Он услышал визг – и через минуту в избу влетела растрепанная Анастасия. В ее светлых волосах застряли веточки и листики, она плакала, ее трясло.

– Ааа, – дрожали ее губы, и Валерий ее обнял.

– Что, Настя? Кто на тебя напал? Скажи – убью!

– Ааара-хн-нофобия…

– Что?

– Н-настоящая! Настоящий паук! Аааа! – брезгливо взвыла она. – Я… я в лесу вытошнила из себя настоящего паука! Того самого! Фаа-аа…

– Ого.

– Только скажи еще, что мне не веришь! После Вики! А еще я с дуплом говорила! Оно мне – отвечало! Его, дупло, Машей зовут! Маша – дрянь! С, б и ш! Вот так! Веришь мне?

– Ааа… Конечно, верю! – крепче обнял ее Валера и погладил по голове. – Маша – дупло, с, б и ш! Только одно мне скажи: кто такая Маша?

– Фея эта грибная!

– Так она в дупле живет?

– Нет. Она в Вике живет!

– Причем тут тогда дупло? Наша Вика живет в дупле?

– Да нет. Отдуплись, наконец! Дупло – не важно. Важно – мой паук теперь в дупле живет!

– Настя! – разжал руки Валерий. – Если ты решила меня довести – ты добилась грандиозного успеха! Немного и я заору! – уже кричал он. – Где Вика?! Где дупло?! И где паук?!

Настя же, не отвечая, пошла в спальню дочери – двадцатилетняя Вика мирно спала: ор Валерия ее ничуть не разбудил. Анастасия ее потрясла – Вика сладко почмокала, пробормотала «еще чуть-чуть» и вновь засопела.

– Ты не переборщила с колесами? – взволновано спросил Валерий.

– Не было в них ничего «колесного»… – ответила Анастасия, осматривая дочь: пульс нормальный, дыхание ровное, никаких признаков отравления, – и всё же она спала и не просыпалась, как ее ни тормоши.

– Это все паук! – заключила Анастасия. – В нее теперь, паразит, забрался! Дупло – это не телефон, это какой-то портал… – в задумчивости, поднесла она руки к голове. – Как кротовая нора или как кроличья в «Алисе», между мирами, душами… Так паук через Машу в Вику и пролез!

– Настенька, послушай меня, – медленно говорил Валерий. – У тебя просто приступ. Возьми себя в руки. Живые пауки в людях не живут.

– Ну да! А я знаю. Я в мед из-за этого паука и пошла! Чтобы убедиться! Я – полностью убедилась: пауки в людях не живут. Но это не помешало мне недавно вытошнить паука! Валера, это не паук. Это монстр! Ну или монстрик. Ну или паразит какой-то… Я к бабе Нюре! Хоть какая-то ведьма должна же быть в округе! Или в поселке! Надо срочно доставать паука! Пока он глубже не пролез и новое гнездо не свил в нашей доченьке!

– Хорошо, Настя. Ты только выпей успокоительного, хорошо? А то ты любую ведьму дуплом перепугаешь. Я про твой рот. И про то, что несешь из него.

– Ладно…

Через полчаса Анастасия тоже мирно спала – пока она копалась в аптечке. Валерий принес ей стакан воды, куда высыпал порошок из капсул, что порой пил сам, чтобы уснуть. Настю подрубило минут за десять – она захотела прилечь, всего ничего отдохнуть, закрыла глаза…

*

Настя спала, Вика спала. Валерий, подумав, вышел из избы – он решил сам найти бабу Нюру и свой поиск начал с Ананча – как оказалось, не зря. Баба Нюра была там.

– Ходи, ходи, – позвал его в дом Ананч. – У меня ныне прибрано.

– Простите, что интересуюсь личным, вы совсем один, да? Никого у вас нет?