Раз

– Да не экстрасенс мне нужен!

– А кто нужен?

– Знать бы… Ладно, подгоняй экстрасенса…

– А Игорь где?

– В Москве… К тебе, небось, спешит. Пап, ты только его не разворачивай – я ему уже звонила – если сам не приедет, то такой мне муж не нужен. Мне Валеры хватило.

– Понимаю, дочка…

И связь резко оборвалась.

– Мам, – подала голос Вика. – А кто такой «страх-сенкс»? Это слово можно говорить?

– Да, дочка, это слово можно говорить… тем более, что ты права… «Сенкс» – это «спасибо» по-английски. Он, страх-сенкс, тебя пугает, а ты его благодаришь… Завтра его увидишь – и всё поймешь сама – ты же уже большая.

– Да, я большая! – обрадованная Вика опять повернулась лицом к телевизору, а Анастасия встала из-за стола и достала из холодильника уж третью за сегодня бутылку пива. Пила она ее для храбрости. Допив, позвонила бывшему мужу. Связь опять была «марсианской».

– Валерий, слушай меня и не перебивай, – говорила Анастасия, – ты мне нужен здесь и сейчас, иначе меня завтра упекут в «дурик», а твоя дочь… не знаю, что с ней будет…

Связь вновь оборвалась. Перезванивать Анастасия не стала – вместо этого она достала четвертую бутылку пива. Эта четвертая доза оказалась сладкой – наконец-то пришло спокойствие – «дурик», так «дурик», но свою дочь она отстоит любой ценой. Вику в «дурик» не закроют! Пусть ее, но не Вику.

Вдруг зазвонил смартфон – Валера.

– …Настя, где? – спрашивал через помехи он. – Как ваша деревня хоть называется?

– Аа, какая-то Камышовка, – беспечно ответила Анастасия. – Где-то в Нижнем Новгороде и Владимирировской области, у Пензы…

– Ты что, пьяная сейчас?!

– Пошел ты! Да! Пьяная! – «бросила» она трубку.

Всё – Валера не приедет, а и ладно – так даже лучше.

Ночью Анастасия вновь спала с Викой, крепко прижимая ее, двадцатилетнюю, к себе. Ворвись к ним сейчас нежить, Анастасия махала бы мачете не хуже полубезумной сестренки из «Миссии "Серенити"». Поспала Анастасия от силы часа два, ближе к рассвету. Вика безмятежно сопела – так и надо, мама тебя никому не отдаст.

*

На рассвете ее разбудил далекий ор – кричали «Вика». Продрав глаза, Анастасия слезла с кровати, прошла в «гостиную» и, завернувшись в плед, побрела в сени. Оказалось, это голосил Валера – высокий, русоволосый мужчина тридцати трех лет, одетый «с иголочки» – темно-синие брюки с четкими стрелками, белая рубашка с неброскими платиновыми запонками на манжетах, красный галстук в мелкую крапинку как у президента России (узел галстука не ослаблен у ворота) – всё-то на нем новенькое, как будто он, благодаря телепорту, шагнул из итальянского дома моды прямо в… в то слово, какое Вике нельзя говорить.

– Чего орешь? – приоткрыв дверь, негромко окликнула его сонная Анастасия.

Валера, он же Валерий Валерьевич, президент «Ла-ла-ла financial and banking groups», смерил бывшую жену подозрительным взглядом и открыл калитку, после чего приблизился к крыльцу.

– Где Вика? – скупо спросил он.

Анастасия понимала, что выглядит не то что не ахти, – не ахти сейчас самой на себя в зеркало глянуть: волосы – растрепаны, лицо – отекло из-за пива и двуночного недосыпания, поверх хлопковой итальянской ночнушки в стиле «бабушкино наследство» сереет плед из дешевого скандинавского магазина, ноги – босы.

– Вика спит. Тихо ты! – хмуро ответила Анастасия, а Валерий скривил лицо.

– От тебя перегаром несет!

– Валера, я не бухаю тут! Я же редко пью…

– Я про тебя, как оказалось, мало, что знаю, и знать уж не хочу. Вика где?

– Пошли…

Анастасия завела его в дом, осторожно открыла дверь в спальню и отошла. Валерий с минуту стоял на пороге спальни, глядя внутрь, затем закрыл дверь и с озадаченным лицом повернулся к бывшей жене.

– У меня три вопроса. Где Вика, что за баба и почему рядом с кроватью лежат топор и пила?

– Значит, ты тоже ее видишь… Это хорошо… А это, видишь? – достала Анастасия из-под стола лукошко с долларами.

– Вижу…

– Что ты видишь?

– Пока не понимаю… Настя, ты что, расчленила и продала нашу дочь?

Анастасия нервно хохотнула.

– Прости, – зажимая рот рукой, продолжала хихикать она, – просто в фильмах всегда с богатых требуют выкуп за детей, а тут – миллион похитители сами занесли!

– Настя…

– Прежде, чем ты что-то скажешь, на это взгляни, – прошла она к стеллажу и достала из книги блокнотный лист. – Видишь? Написано «по чаще», а не «почаще». «Папа приезжай к нам по чаще». Помнишь, ее поздравление с открытки на Новый Год? Это оно! Ты еще острил, что приедешь к Вике и по лесу, и по чаще, и по чаще леса.

– Помню, конечно, но это… – тупо глядя на лист, взял его Валерий. – Настя, скажи честно, это ты написала?

Анастасия бессильно опустилась на лавку и потерла лицо.

– Как же я ненавижу все эти деревни, леса… природа и свежий воздух, будь они не ладны! И почему вам не нравится дышать бензиновыми газами Москвы, как мне, а? Почему? Чего вас всё тянет и тянет на эту гадскую природу?

– Настя, в последний раз спрашиваю, где Вика?

– Неужели ты думаешь, что я что-то бы сделала с Викой? Валерий, Валера… – умоляюще подняла она на него свои уставшие, в красных прожилках у голубой радужки, глаза. – Если ты мне не поверишь, ты! – ее отец, отец Вики! – никто другой точно не поверит. Ну прошу, хоть выслушай меня – выслушай, наконец, хоть раз по-настоящему и не перебивай! Я сперва приняла ее за ненормальную, сбежавшую из психушки. Я днем прикорнула – просыпаюсь – и голая коза мне под нос тычет порванные трусики Вики, говорит, что она и есть Вика! Ты что думаешь, я ей сразу поверила? Понимаешь, Валера, она двигается, как Вика, говорит эти свои фразочки про последний шанс, как Вика, смотрит мультики в точности, как Вика… Она обнимает меня и зовет меня мамочкой… Она плачет – плачет, как одна Вика умеет плакать. Она смотрит, как Вика. Ее глаза – это Викины глаза. Еще у нее ее родинки. Не все, но такое бывает. Иногда родинки появляются, иногда исчезают. У меня вот была родинка на щеке – довольно крупная – на всех моих снимках из детского сада она есть. А потом – попал в меня паук – и стала бледнеть родинка – так и исчезла… Валера… Она – моя Вика! Я буду ее защищать, но если у меня не выйдет – придется тебе. Этот миллион – ты его ей отдай на безбедную жизнь. Она не сумеет пока им распорядиться верно – она шестилетняя девчонка по разуму, но однажды она повзрослеет и станет нормальной – главное, чтобы ее не положили в «дурик, понимаешь? Ее там напичкают лекарствами и сделают из нее овощной салат «Цезарь», как Наполеона… Я не могу этого допустить – и, кажется, ты моя единственная надежда этого не допустить… – резко заплакала Анастасия.

Валерий молчал. Долго молчал – Анастасия же тихо плакала, закрыв лицо руками, давясь слезами и глотая рыдания. «Нет, – решил он, – так нарочно плакать невозможно…»

– Ну… – огляделся он. – Так поступим: доллары сейчас в печь спрячем, ты – идешь умываться и одеваться, я – собак найду. Раз ее белье осталось – след могут взять… И, конечно, я к ней присмотрюсь. Как иначе? Но собак-ищеек всё равно найду – вдруг та Вика в спальне – всё же не наша Вика, понимаешь, Настя? Вдруг наша Вика убитая в лесу, вдруг у извращенцев, а ты с ума сходишь. Иначе я не могу, уж извини.

– Да, – вытирая нос, кивнула Анастасия. – Ты верно всё говоришь: надо убедиться. Просто… Валера, я вчера была одна… Мне было не на кого вчера опереться… Ты к озеру иди – там родник, там деревенские собираются – новости обсуждают. А по домам не ходи – не откроют…

– Ты мне будешь про деревню рассказывать? – усмехнувшись, покачал головой Валерий. – Ты? Мне?

– Ну да… Ты же всё всегда обо всем и так знаешь лучше других, – устало махнула рукой Анастасия.

*

Валерий Валерьевич, президент трех финансовых компаний, был, что называется, от сохи – родился практически в деревне – в селе Ярославской области. Его родители до сих пор там обретались и не желали переезжать ни в столицу, ни в любой другой нормальный город. А ведь их село ныне – убожество, во времена его юности – тоже всё там было убого. Как так? – все хотят хоть понюхать этот райский плод под названием «красивая жизнь», – так появляется мечта. Одни измеряют «красивую жизнь» понятием «качество», вторые – «количество», третьи – и тем и тем. Валерий Валерьевич хотел быть из «первых», зная, что «третьи», скорее всего, и «вторыми»-то никогда не станут.

Выбраться из его родного села в «красивую жизнь» «третьи» пытались, нарушая закон, – и финал очевиден – в конце такого «легкого» пути маячит зона, если не безвестная могила. Он же пошел сложным путем – математические олимпиады, МГУ, аспирантура… Капиталов оный путь не приносил до тех пор, пока он не встретил Анастасию – богатую доченьку богатого папочки. Да, есть еще один, самый верный, путь из грязи в князи – выгодный брак.

Вот только Анастасию он полюбил по-настоящему. Как можно было ее не любить? Сногсшибательная внешность, ироничный ум, когда надо женственная, когда надо – внучка армейского полковника. Ему казалось, что она-то не способна предать. Ха! А когда он пытался, дурак, простить ее ради Вики – (мысль о том, что его ребенка будет воспитывать другой мужчина, и ныне была невыносима) – услышал: «Не хочешь терять деньги моего отца?» После этого Валерий Валерьевич сам захотел официального развода.

И самое нелепое в том, что Анастасия загубила его жизнь одним своим в ней появлением. До встречи с ней он и не помышлял о карьере финансиста. Он мог бы стать, как многие его друзья по МГУ, успешным программистом – мог жить и работать в Америке, в Британии, на райских островах…

Лоск Валерия Валерьевича – мраморный фасад на глиняном доме. Ему надо носить на работу сшитые на заказ костюмы, подбирать к ним достойные рубашки, что нигде не жмут и не торчат из-за пояса, ремни, ботинки, галстуки, пальто из кашемира… Он арендует для деловых поездок шикарные тачки, в обычной жизни водит серебристый «паркетник». Он купил московскую квартиру (даже не в центре, даже не в элитном доме!) за семь долгих лет, тогда как его якобы друзей смешит само слово «ипотека». Для него потратить тысячу евро на туфли – это очень дорого. А Анастасия купит такие туфли и скажет – «Ой, повезло, по дешевке взяли!». Самое скверное – когда она покупала такие туфли ему, на деньги ее папочки, что б ему провалиться!

Это Борис Федорович, отец Анастасии, сперва устроил зятя-нищеброда в свою компанию, затем через год одолжил нищеброду на стартовый капитал, затем капал дочке на мозги пять лет кряду, затем познакомил дочку с Игорем – еще одним нищебродом. Борис Федорович знал, что Анастасии нравятся нищеброды. Просто Игорь – это свой нищеброд, Валерий Валерьевич – перестал быть таковым шесть лет назад.

Анастасия искренне считала, что он, Валерий Валерьевич, ставит ее и Вику на второе место, после работы. Он же хотел, чтобы его семья жила в квартире, купленной им, а не отцом его жены, хотел, чтобы Анастасия не брала деньги у своего отца, хотел перестать быть приложением «зять Бориса Федоровича». Ну разве это непонятное желание – чтобы тобой гордилась любимая женщина, а не притворялась из жалости?

Да что уж теперь – всё в прошлом. Теперь важна только Вика. Разумеется, Настя рехнулась – то ли арахнофобия у нее в деревне разыгралась, то ли всё же пьет она… В селе он перевидал разные проявления белой горячки: черти, ангелы и ведьмы с феями, – это обычное дело при «белке».

Камышовка, деревня, по какой он шел, действительно удивляла – размашистая и вся будто нежилая – ни людей, ни скотины. Собаки – сплошь старые-престарые – едва на ногах стоят, трясутся, да угрожающе рычат – рьяно стерегут «грозные Церберы» врата Аида в виде покосившихся калиток. На окрики никто не выглядывал из окон, никто не отворял дверей. Пришлось идти к озеру.

А у родника шептались пять особ в пестреньких платочках – тоже старых-престарых бабушек – таким лет по восемьдесят, если не больше.

– Барышни, – поприветствовал их Валерий Валерьевич, – у меня дочка шести лет пропала – русые волосы по плечи, челка, серые глаза. Не видели такую?

– Видали, – кивнули старушки. – Вчера с ведерком и с мамой своейной сюды ходила. С сих пор – не видали.

– Так, а не подскажете, где мне собаку-ищейку найти? Такую, чтоб не померла от лишнего шага.

– К Ананчу тебе надобно, – ответила баба Нюра. – Ананч у нас в Камышовке самой малой пострел – семьсят пять всяго ему. Ананч на охоты всё еще ходит.

– Онаныч?.. Ладно, где этот ваш пострел живет-то?

– А по соседству с вами, у лесу, где над воротами – подкова. Ты тока с пустыми руками к Ананчу не ходи – не то он пса из сеней выпустит – и загрызет тя, наш ты кавалер, егойное животное.

– Благодарю, барышни… А… как тут с полицией? Куда вы обращаетесь?

– Никуды мы не обращаемся, – переглянулись старушки. – Чаго нам туды обращаться?

«Ну, разумеется, – раздраженно подумал Валерий. – Чаго обращаться – всего-то маленькая девочка пропала и остались от нее лишь клочки одежды!»

Однако вслух он этого не высказал, а вежливо распрощался с «барышнями в пестрых платочках». Отходя, он слышал:

– Чёт он не нравиться мне, Нюр. Скользкий типок.

– Он сам себе не нравится, – ответила баба Нюра.

*

До Ананча Валерий зашел в дом к Анастасии – взять пиво (и «малой пострел» холодненькое заценит, и Насте без бухла под боком – сплошное благо). А она, Настя, похоже, вновь нализалась! Подскочив к Валерию, тихо прошептала:

– Валер, это не она! Не Вика!

«Не Вика», полулежа на лавке и согнув одну ногу в колене, смотрела мультик про Золушку, из ее рта торчала палочка от леденца. На «отца» она внимания не обратила, он же невольно подметил ее сексапильность: из джинсовых шортиков росли такие ноги, какие бывают у танцовщиц кабаре, длинные волосы падали к дразняще-острым соскам…

– Теперь, значит, не Вика… Насть, ты это, не знаю, дай ей лифчик, что ли. Вдруг всё же Вика, а я почти уж завелся…

– Я тебе заведусь! – раздраженно шептала Анастасия. – Немедля думай о гнили и трупах в червях, извращенец! Как я на шестилетнюю девочку бюстгальтер надевать стану? Она же запомнит! Вдруг проститутка вырастет у нас! Ух, – выдохнула она.

– Мне кажется, проститутки вырастают из тех, кто как раз лифчики не носит…

– Знаток, да?! Крейсер свои пушки уж в шесть лет зачехляла?

– Настя! Так!.. Почему это теперь не Вика?

– Во-первых, Вика тебя бы узнала. Во-вторых, она «Золушку» теперь понимает так, как все люди… В-третьих, она не так, как Вика, леденец сосет – она его языком двигает, а Вика двигает руками, за палочку, как я ее научила. В-четвертых, она неряха. Вика, конечно, тоже далеко не Мери Поппинс, но эта! В-пятых, телевизор она иначе смотрит – сам видишь. В-шестых – ее глаза изменились. В-седьмых – у нее пропадают родинки и появляются новые… Валера… Нашу Вику кто-то ест изнутри – она теряется – час от часа всё сильнее теряется. Ее совсем чуть-чуть осталось!

– Понял. Я пива возьму…

– Какое еще пиво с утра, алкаш?!

– На себя посмотри! Пиво – несу владельцу собаки, нашему соседу. Ты, это… дай мне порванную одежду Вики. Знаешь, давай пока только кеды и футболку. А то сосед ваш с говорящим именем – Онаныч…

– Говорящим! Ананий – имя, как имя, Ананием Ананычем лучшего друга моего дедушки звали, пошляк… – уходя, ворчала Анастасия, Валерий же изучал девицу на скамье – Вики он в ней не видел, но внешне она кого-то ему напоминала – кого же? Сексапильная девица наконец оторвалась от телевизора, повернулась к нему и улыбнулась – улыбка была не Викина. «Что и требовалось доказать! Зато Настю, к счастью, белка, похоже, отпускает. Сейчас собака приведет к… лишь бы не… Даже не знаешь, что хуже – найти мертвую дочку или изнасилованную… Убью, выродка!»

Ананч оказался низеньким дедом с неровной бородой, одетым в потертые джинсы (!), мятую клетчатую рубашку и закатанную к макушке шапку, – прям престарелый метросексуал а-ля дровосек. Он так обрадовался четырем бутылкам пива в руках Валерия, что резво похромал из своей избы навстречу гостю и открыл перед ним калитку. Его собакой был натуральный серый волк (Ох, ну и Камышовка! – не перестаешь поражать!). Волк привел Валерия и Ананча к «Вике-не-Вике» и больше никуда не желал идти. Хвостом, как собака, волк не вилял, порой смотрел так, что бегали мурашки по спине – волк явно размышлял, не позавтракать ли ему чужаками. «Вику-не-Вику» же волк не ужаснул, скорее заставил понервничать. Настоящая Вика прыгнула бы с визгом Валерию на руки – так она боялась больших собак.

«Не знаю, сумасшедшая ли эта особа или Настя сумасшедшая, или они обе сумасшедшие, – думал Валерий. – Знаю, что я не сумасшедший, и я ясно вижу, что девица под шестилетнего ребенка косить не старается и Викой не прикидывается тоже. Девица себе и девица. Надеюсь, она не в розыске и Настю не обвинят в похищении человека…»

– Вещи же Викины она… эта Вика… тебе, Насть, принесла, – неуверенно проговорил вслух Валерий. – Вот след сюда и ведет. Так! Мне это надоело – я звоню в полицию и МЧС – через час тут будут собаки, вертолеты, волонтеры, – надо прочесывать лес, овраги…

– Йё, не нада! – испуганно икнул Ананч.

– Что так?

– Когда ляктречиство шалить кончит – тады давай своих вяртолетов, а покедова – не нада.

Валерий помотал головой и достал смартфон – сигнал отсутствовал.

– Ляктричество! – подмигнул Ананч. – Я волку-то в лес комляться пускаю. Да и он сёдню туды не ходит, хоть голоднай ой жуть!

– И не страшно вам с голодным волком рядом жить? – риторически спросил Валерий, поднимая к потолку избы смартфон.

– Эх, а чё волки-то?! – усмехнулся Ананч. – Волков-то по окружью – рой. Волки – голодные завсегды. А этот… так погнанный он со стаи. Деватися ему некуды – без меня сумрет зимой! Мы с им спим в холода вместе – греемся. Волки тех, кто их спас, не убивают. Волки, коль тебя раз учуют, навсегды тебя запомнют! Собаки – не завсегды. Собаки – добрые. Собаки только добрых к им людёв запоминают. Волки – всех людёв.

Валерий едва его слушал – он ходил по избе, поднимая смартфон и пытаясь выловить сигнал сотовой связи. Анастасия делала то же самое.

– Насть, у тебя есть палочки?

– Ни одной… Марс, похоже, атакует…

– Чего?

– Аа, будет время, объясню… Тебе бы фильмы хоть иногда смотреть, а не только засыпать под них…

– Опять? – опустил Валерий свой смартфон.

– Снова! – парировала Анастасия и тоже опустила свой гаджет, после чего посмотрела на «Вику-не-Вику» – та преспокойно смотрела мультики и сосала новый леденец – настоящая Вика не брала конфеты без спроса – Вика была послушной девочкой. – Пошли в сад, – негромко сказала Анастасия Валерию. – Там сигнал половим.

Только тогда они заметили, что Ананч и его серый волк уж ушли.

*

Валерий и Анастасия вдвоем походили со смартфонами по саду на заднем дворе – связи нет.

– А может, к лучшему? – устало села на крыльцо Анастасия. – Полиция приедет – и что?

– Что значит «что»? – возмутился Валерий.

– Ну будет тут суета – это да, а толку…

– Так поступим: я еду в поселок! – решительно заявил Валерий. – Машина-то у меня есть, а в поселке есть полиция и стационарный телефон.

– Валера, не уезжай, – жалобно попросила его Анастасия. – Путь в поселок идет по грунтовке через лес – нельзя сейчас в лес! Если и ты пропадешь… Я одна не справлюсь! Не справлюсь! Вика… Она теперь меня пугает! Она – взрослая! Она точно старше шести лет. Ей будто, не знаю… вредный подросток… И это – не Вика! Это самое страшное! Может, в нее вообще вселилась не другая девочка, – понизила Анастасия голос, – а ведьма… – прошептала она.

– Настя! Кончай эту бесовщину, очень тебя прошу!

– Да будто бы я рада! Валера, сядь рядом, – потребовала Анастасия, и Валерий сам не зная почему, так сделал.

– Валера… – говорила она, а он отводил свои серые глаза от ее голубых, прекрасных, как небеса, глаз. – Я тут думала… Нам надо сжечь этот проклятый миллион долларов. Там ровно миллион – я еще вчера посчитала. Давай сожжем! Вдруг Вика вернется? Ведь нельзя просто так, с бухты, долбанной, барахты, получить лимон бабла – и ничего не потерять. Дедушка мне говорил, что надо двигаться по жизни шагами, а не бежать – что бегут только трусы, дураки и за троллейбусом. Что всё, что мы получаем, оно неизменчиво. Типа, качество-количество, Гегель этот… Как там… Количество переходит в качество… Вот и перешло! Вика с миллионом долларов – плохая Вика! Давай, а, сожжем, к чертям этот миллион – всё равно он уже в печке, а?

– Настя… – взъерошил волосы Валерий. – Боже, за что мне это всё?! Как же непросто объяснить это тебе, именно тебе. Мне этот миллион – не сдался! Хотя я ни разу не держал в руках реальный «лимон бачей» – только цифирками… Цифирки, причем, были не мои… Честно говоря, это, вообще, мечта всей моей жизни – сжечь миллион баксов, да в огне печи, подкидывая пачки в огонь, как тот наркобарон, Пабло Эскобар, – сжигать баксы, будто дрова, чтобы твоя семья не замерзла! Смысл-то какой великий! Но сейчас я боюсь, что ты поймешь меня неправильно. Подумаешь, что мне жалко не своего миллиона… Настя, мы не можем его сжечь. Миллион долларов – это хоть какое-то веское доказательство того, что ты не сошла с ума. Без этого «лимона» твоя история о «Вике-не-Вике» – полный бред и «дурка»… На купюрах есть номера – номера проверить хоть можно, и по ним тоже Вику найти…

Пару минут Анастасия и Валерий молчали.

– Валера… – первая заговорила Анастасия. – Я бы не подумала о тебе, как о жадном подлеце… Иначе я в тебя когда-то не влюбилась бы. Я знаю, что деньги для тебя не самое важное… Правда, что для тебя «важное» уже не знаю… Валера, а у тебя была какая-нибудь яркая мечта, что так и осталась мечтой? Тайная? О какой ты даже мне не говорил?

– Была, – усмехнулся он. – Я когда-то, на заре юности, мечтал стать знаменитейшим певцом, петь рок или гранж. Мне Курт Кобейн нравился… Играть на гитаре и петь от души – и меня одаривали бы и деньгами, и любовью…

Анастасия заулыбалась, и Валерий поспешил сказать:

– Реально мог бы. У меня приятный тембр голоса, и на гитаре я тоже неплохо играл.

– Да ладно! Спой, птичка…

– Поэтому я тебе и не пел… И не только тебе – никому не пел, после МГУ.

Они еще немного помолчали.

– А сейчас мог бы бросить всё и пойти в певцы?

– Да нет, конечно, – заулыбался и Валерий. – Эта мечта была… про другого меня. Хотя… – задумался он.

– Что, и правда пойдешь петь? Попсу? Иначе – ни славы, ни денег, ни любви.

– Я мог бы петь как хобби… В Америке так делают – успешные стоматологи, юристы и ученые создают группы и поют по барам бесплатно.

– Жалкое, должно быть, зрелище.

– Это точно. Лысые, пузатые, фальшивят… Но в этом весь кайф – просто делаешь то, что хочешь, – и плевать на всех. Ты можешь себе это позволить. Впрочем, кому я это объясняю? Уборщице парикмахерской?

– Салона красоты! – уже широко улыбалась Анастасия. – А знаешь, Валера, я так тобой в наши первые года гордилась! На твоем фоне я чувствовала себя полнейшим ничтожеством. Вот и пошла поработать, хоть раз в жизни…

Они пару мгновений смотрели друг другу в глаза – давно они этого не делали – и оба переставали улыбаться. Валерий потянулся к Анастасии – она тоже слегка подалась к нему. Их губы находились так рядом! – и Валерий резко приник к лицу Анастасии, хотел ее поцеловать, но она столь же резко отшатнулась.

– Валер, я не могу, – сказала она. – Игорь…

– Ну конечно, – встал на ноги Валерий. – С ним ты, значит, могла мне изменять, а ему со мной – нет!

– А вот в этом весь ты! – тоже поднялась Анастасия. – Ты всегда на первом месте! Ты! Ты! И снова ты! Я для тебя – опять средство роста на бирже тщеславия! Тебе не я нужна, а реванш над Игорем?! Без этого твое мужицкое альфа-эго зудит? Сперва ты знал, кого берешь в жены, потом – ой ужас-то какой! – квартира тебе не в радость, ведь ее мне подарил мой отец и ты в ней не хозяин! Поэтому ты бросишь меня в ней одну! Да и ладно! Но ты и Вику бросил! И что? Много миллиардов-то заработал?!

– Нет! – повысил голос и Валерий. – Знаешь же, что нет! Я же не твой папочка, какой отмывает бабло самой мерзкой мафии, самой грандиозной язвы нашей страны, самой бездонной черной дырищи – коррупции в армии! Твой дед, Федор Федорович, ярый коммунист, ворочается небось, как танковая гусеница, в гробу! Знал – шашкой зарубил бы зятя!

– Так! Предпоследняя стадия! – мой отец! Давай, сразу переходи к последней! Какая же я – с, б и ш! И что мне с неба всегда всё падало! И что встреча со мной уничтожила тебя, великого Бил Гейтца! В Америке он работать и жить собрался! Так что же нет?! Что мешает?! Железный занавес давно рухнул – если ты не знал! Где твои гуглы в гараже? Где фейсбуки в кампусе? В тридцать три года Христос уж Богом стал! А ты, что? Всё мой папа тебе жить не дает?!

– Мама! – вдруг раздался отчаянный крик – в сенях стояла «Вика-не-Вика». – Хватит, мама! Хватит кричать на папу! Я же миллион долларов тебе дала! Купи ты, наконец, себе шубу! Купи себе тысячу шуб! Тысячу шуб! Тысячу!