Ничья в крови

Дверь открылась с глухим скрипом.

Внутри, на холодном бетонном полу, сидели Эверли и Лора. Девушки сидели неподвижно, на их лице виднелись ссадины и гематомы. Они были очень похожи не смотря на разницу в возрасте ,можно было сразу сказать, что они родные сестры. Их родство, бросалось в глаза – те же тонкие губы , тот же разрез серых глаз. Также как и Гренхолмов можно было узнать по ярким зеленым глазам. Только, их глаза, были похожи на застывшие куски льда, серые, холодные, напуганные. Их зрачки были уменьшены , в них читался страх. Мне нравилось выражение этой эмоции. Я любил его. Но не в таком виде.

Их лица были избиты до состояния кровавого месива. Губы распухли, под глазами чернели гематомы. Светлые волосы Эвэрли, рыжие волосы Лоры чуть вьющиеся, прилипли к вискам от пота и крови. Они сидели, прижавшись друг к другу, будто пытаясь стать меньше.

Больные ублюдки. Я почувствовал, как по спине пробежало раздражение. Кто-то явно перестарался. Кайл замер на пороге. Его взгляд скользнул по Эверли – и в его глазах я увидел слабость.

Жалость.

Кайл присел перед Эверли, его колени почти касались бетонного пола. В темноте камеры его лицо казалось резче, глаза – глубже. Он не торопился, давая ей время осознать его присутствие.

– Эверли, – Его пальцы коснулись ее подбородка, приподняли лицо. Не грубо. Аккуратно.

– Ты знаешь, зачем мы здесь, – его голос звучал тише обычного. Манипулятивно мягко. – Уильям предал наших партнеров. И ты в курсе всего.

Она не ответила. Только сжала губы, но ее зрачки дрогнули.

– Ты знаешь, что я могу быть хуже, – начал он тихо, – но сегодня я не для этого здесь.

Эверли не отвечала. Ее пальцы вцепились в руку Лоры, сидевшей рядом.

Кайл наклонился ближе, но не угрожающе – скорее, как бы пытаясь поймать ее взгляд.

– Ты была его правой рукой. Ты знаешь, где доказательства.

– Я ничего не знаю, – ее голос был хриплым, но твердым.

Кайл вздохнул, провел рукой по лицу. Вдруг его пальцы остановились на свежем синяке у ее виска – том самом, который он оставил.

– Это… – он замолчал, сжал кулак, опустил руку. – Я не хочу, снова причинять тебе боль.

Эверли фыркнула.– ее губы искривились в усмешке.

– Сначала измываешься, а теперь играешь в доброго самаритянина?

Кайл не отводил взгляда.

– Я не прошу тебя верить мне. Но если ты не скажешь, что знаешь, Генри пришлет сюда не меня. А их. – Он кивнул в сторону двери, за которой слышались грубые голоса охранников. – И Лоре будет в десять раз хуже.

Эверли дрогнула. Ее сестра прижалась к ней, глаза широкие, испуганные.

– Ты… – Эверли сглотнула. – Ты гарантируешь, что ее не тронут?

Кайл не моргнул.

– Если ты скажешь правду – да.

Тишина.

Потом Эверли медленно заговорила.

– Уильям хранит копии документов в банковской ячейке. Там все что я смогла найти на его игровых партнеров. Она запнулась произнося последнее слово.

Кайл кивнул, но не сразу встал. Его глаза все еще были прикованы к ее лицу – к темным кругам под глазами, к запекшейся крови в уголке рта.

Эверли отвернулась.

– Уходите, прошу вас. Она прижила голову Лоры ближе. Я слышал как ее голос дрогнул.

Кайл замер на секунду, потом резко поднялся.

Но перед тем как выйти, он бросил последний взгляд на Лору.

– Никто к вам не войдет. Пока я не вернусь.

Кайл выпрямился

– Достаточно?

Я молча кивнул.

Мы вышли, оставив их в темной холодной комнате. Эта комната была идентична комнате Эмили. На прикроватной тумбе, стоял маленький керосиновый фонарь. Который разливался теплым светом. Наши тени удалились. Девушки продолжали сидеть, прижавшись друг к другу.

Кайл пригласил меня в свой кабинет, когда-то давно, Генри выделил ему, особое место в нашем доме. Налил виски в два бокала, протянул один мне. Мы закурили молча. Дым вился в воздухе, смешиваясь с тяжелым запахом кожи и дерева.

– Лукас, – Кайл сделал глоток, потом резко поставил бокал. – Дай им возможность выходить. Хотя бы во двор.

Я медленно повернулся к нему.

– Они не выдержат в заперти.

– Они что? – мои пальцы сжали бокал так, что стекло затрещало.

Кайл замолчал.

Я знал, о чем он думал. О том, как год назад он стоял перед Генри и клялся в верности. А через неделю его нашли с девушкой которую он должен был убить. Если эта история повторится с Эвэрли, Генри застрелит ее.

– Спроси у Генри, – я допил виски, ощущая, как алкоголь жжет горло. – Если он разрешит – пусть выходят. Ты ведь подчиняешься одному Грэнхолму.

Кайл сузил свои голубые глаза в презрении и кивнул. Я не забыл его предательства. Я встал, раздавил сигарету. И направился к Эмили.

Золотистые лучи заходящего солнца пробивались сквозь листву, окрашивая каменные плиты фонтана в теплые медовые оттенки. Воздух был наполнен ароматом нагретой за день земли и свежескошенной травы.

Эмили сидела на краю бассейна, ее босые ноги слегка касались воды. Багс лежал рядом, положив морду ей на колени, его темные глаза блестели в последних лучах солнца. Она рассеянно гладила его шерсть, пальцы медленно двигались между ушей пса.

Я остановился в нескольких шагах, наблюдая. Ее профиль казался почти нереальным в этом свете – слишком хрупким для того ада, в котором она оказалась.

– Тебе не надоело мокнуть? – мой голос прозвучал резче, чем я планировал.

Она не вздрогнула. Значит, чувствовала мое приближение.

– Вода теплая, – ответила она , не поворачиваясь.

Я подошел ближе, остановился рядом. Багс поднял голову, но не зарычал – уже привык.

– Должно быть, у тебя сегодня выдался тяжелый день, раз ты так мечтательно смотришь в никуда.

Эмили наконец подняла глаза. В них не было страха – только усталость.

– А у тебя – легкий? – спросила она, и в ее голосе прозвучал едва уловимый вызов.

Я усмехнулся.

– Ты становишься смелее.

– Смелее, чем уже есть?

Багс заворчал, почувствовав напряжение. Эмили тут же успокоила его, проведя рукой по загривку.

Я наклонился, поднял с земли камешек, бросил его в воду. Круги разошлись, искажая наше с ней отражение.

– Ты должна понимать, что Ллойд не остановится.

Она замерла.

– У меня нет сил бояться каждую секунду, – прошептала она.

Я посмотрел на нее —действительно посмотрел. На синяки под глазами, на то, как кости плеч выпирают под тонкой тканью.

– Иди в дом, – сказал я резко. – Уже темнеет.

Она медленно встала, отряхнула одежду. Багс тут же вскочил, прижался к ее ноге.

Я проводил их взглядом, потом резко развернулся и пошел к дому.

После ужина я направился в зимний сад. Мне нужно было отвлечься – убедиться, что все в порядке.

Лунный свет пробивается сквозь стеклянный купол зимнего сада, окрашивая орхидеи в синеву. Я замечаю Эмили. Она шатается между цветов, её тело – сплошная боль. Синяки, царапины, следы веревок на запястьях и шее. Ллойд сегодня особенно постарался. Смею предположить, это из-за того, что прошлой ночью, я снял цепи и она больше не была прикована. И он все понял. Я просчитался, я должен был вернуться утром чтобы приковать ее снова. А я думал лишь о собаке. Ярость стала разливаться по моим венам. Я наблюдал за ней из тени, как всегда. Она держит левый бок, и прерывисто дышит. Странное чувство сжало мне горло. Я ненавижу, когда трогают мое. Она подошла к фонтану, опустила в воду окровавленные пальцы. Вода окрасилась в красный . Я не выдержал.

– Ты ищешь способ смыть его с себя?– мой голос прозвучал резче, чем я планировал. Она не обернулась. Умная девочка. Она уже знала, что я стою в сантиметре за ее спиной. Мое дыхание обжигало ее шею, а ее – мое лицо. Я медленно обошел ее, заставив отступить к краю фонтана. В лунном свете ее глаза казались огромными – полными боли, но не сломленности. Как же я ненавидел Ллойда в этот момент.

– Я мог бы убить его за это, —прошипел я. И это была чистая правда.

Ее смех прозвучал хрипло

– Не надо притворяться, будто тебе есть дело до чужой игрушки.

Я сжал ее подбородок, ощущая под пальцами учащенный пульс. Мои пальцы дрожали – черт возьми, они действительно дрожали. Когда она попыталась вырваться, я прижал ее к мраморной чаше. Ее тело напряглось от боли, но она не застонала. Никогда не стонала. Это… восхищало меня.

– Боишься? – мои губы коснулись ее виска. Она пахла кровью и тем самым дурацким парфюмом с нотками миндаля. Который догонял меня даже когда ее не было рядом.

– Только твоей лицемерной заботы – прошептала она.

Ложь. Мы оба знали правду.

Моя рука скользнула под ее рубашку, исследуя ребра. Синяки. Много синяков. Я ощутил странный привкус железа во рту – оказывается, я до крови закусил губу. Мои пальцы обвили ее шею, точно поверх следов от Ллойда.

– Он перешел все границы.

Но я не мог показать, насколько это меня задело. Не перед ней. Не перед собой. Когда она бросила мне в лицо:

– А у тебя они есть?– , я схватил ее запястье, ощущая хрупкость костей под кожей.

– Я не ломаю то, что намерен сохранить, – прошипел я. И это была самая честная фраза за весь вечер.

Ее губы дрожали, когда я наклонился.

– Ты ненавидишь меня? – спросил я, уже зная ответ.

– Больше всего на свете – выдохнула она.

– Маленькая лгунья. – и я захватил ее губы, чувствуя, как ее тело отвечает мне прежде, чем успевает запротестовать разум.

Я разорвал поцелуй, оставив ее губы слегка приоткрытыми от неожиданности. Наклонился к ее уху, чувствуя, как дрожит ее тело под моими руками.

– Когда Генри наиграется… – мои губы скользнули по ее мочке, – когда он наконец отдаст тебя мне… я перережу Ллойду глотку. Медленно. Чтобы он видел, как его кровь заполняет узоры на полу.

Я откинулся назад, давая ей увидеть мои глаза – горящие, как раскаленные угли в темноте.

– Интересно, будешь ли ты смотреть? Или зажмешься, как делаешь это, когда я касаюсь тебя?

Моя рука скользнула по ее груди, почувствовала, как под тонкой тканью затвердели ее соски. Она дрогнула, но не отстранилась.

– Ты хочешь, чтобы я благодарила тебя? – ее голос был хриплым, но твердым. – Ты – не защитник. Ты просто… более терпеливый хищник.

Я оскалился, обнажив зубы, и накрыл ее своим телом, прижав к стене.

– О, нет. Я не терпелив. – мои пальцы впились в ее бедра. – Я просто знаю, что сломанные игрушки – неинтересны.

Моя ладонь обхватила ее шею – не душила, а лишь ощущала бешеный пульс под тонкой кожей.

– Ты должна была сломаться. Но вместо этого…

Я наклонился, коснулся губами ее шеи, почувствовал, как вздрогнула она от моего дыхания.

– Ты научилась получать удовольствие от боли. Моей. Его. Даже своей собственной.

Эми закрыла глаза, ее грудь тяжело вздымалась.

– Ненавижу тебя.

И самое ужасное? Мне было плевать. Плевать на ее слова, на ее ненависть, на то, что эта девчонка делает со мной. В этот момент она была моей – полностью, безоговорочно.

Я собирался снова прижать свои губы к ее, но…

Почувствовал, как ее тело прильнуло ко мне. Ее холодные, дрожащие пальцы коснулись моего торса, скользнули по мышцам живота. Каждый нерв в моем теле взорвался от этого прикосновения.

Я не стал ждать. Подхватил ее на руки, ощутив, как ее ноги инстинктивно обвились вокруг моих бедер.

– Ты не вернешься в ту комнату, – прошипел я, уже неся ее по коридору.

Она не ответила. Только прижалась лицом к моей шее, ее дыхание обжигало кожу.

***

Кабинет Генри был затянут сигарным дымом, когда я вошел. Ллойд сидел напротив, развалившись в кресле, с тем же самодовольным оскалом.

– Ты слишком увлекся, – мои пальцы сжали спинку его кресла, ногти впились в кожаную обивку. – Она не выдержит еще одного такого 'урока'.

Ллойд лишь рассмеялся, откинув голову:

– Переживаешь за свою игрушку? Генри прав – ты становишься сентиментальным.

Я наклонился ниже, пока мои губы почти не коснулись его уха:

– Если она умрет, я начну с твоих пальцев. По одному. Потом перейду к глазам , а после отрежу твою голову и она станет первым трофеем в моей коллекции.

Его зрачки расширились – он почувствовал это. Угроза, висящая в воздухе.

– Ты не посмеешь. Генри…

– Генри получит тело, если захочет.

Я отошел, поправляя манжеты. Ллойд больше не улыбался.

Пока Генри допрашивал Лору и Эвэрли в соседней комнате, я обыскивал его стол. Старые документы, фотографии… Ничего. Ни единого следа отца.

До меня донеслись голоса за стеной :

– Ты спала с Уильямом. Знаешь, где он прятал деньги, в банковской ячейке ничего нет ! – рычал Генри.

– Я была одной из многих! – Лора визжала.

Раздался звук пощечины.

Я нашел спрятанный ящик. Внутри – ключ и.. детский рисунок. Мой. Генри сохранил это.

Вернувшись в свою комнату я надежно спрятал ключ и рисунок. Спустился к миссис Майлз, потому что, побои Эмили , заставляли меня тревожиться.

– Вызовите врача, – я бросил ей ключ от восточного крыла. – Только не того идиота, что работает на Генри.

Старуха кивнула, не задавая вопросов.

Через час доктор доложил:

– Переломов нет, но ушибы серьезные. Если продолжится в том же духе…

– Это не повторится, – перебил я.

Миссис Майлз уже меняла Эмили повязки, когда я вошел. Девушка лежала без сил, но ее глаза… Они все еще горели.

Я стоял у окна, сжимая в руке ключ от ящика, Генри что-то скрывал…

Глава 5 Эмили

Я проснулась от того, что кто-то гладил мои волосы.

Сначала подумала – бред. Галлюцинации от боли. Но приоткрыла глаза и увидела его. Лукас сидел рядом, его пальцы медленно скользили по моим волосам, словно боялись сделать больно. В его глазах было что-то странное – не привычная холодность, а… усталость?

Он сразу отдернул руку, когда понял, что я смотрю. Встал, отошел к окну, сделал вид, что просто проверяет замки.

Но я не стала дразнить его. Мне было больно даже дышать.

Думаю ему было неловко но он умел прятать свои истинные эмоции, он всегда хорошо это делал. Лукас начал приносить мне свои футболки. Черные, просторные, пахнущие его одеколоном и чем-то еще – опасностью, может быть. На мне они выглядели как платья, учитывая разницу в росте (его 198 см против моих 165).

После он принес мои чемоданы и поселил меня в смежную комнату, наши комнаты разделяла только ванная , где по утрам мы встречались. Ллойд больше не трогал меня и я чувствовала себя хорошо. Мы дружили с миссис Майлз и иногда я помогала ей готовить, мне нельзя было попадаться на глаза Генри, Лукас мне строго запретил, потому что я не должна была из заложницы превратится в гостью. Иногда я специально кричала и крушила мебель, чтобы Генри думал что Лукас причиняет мне боль. Но Лукас не трогал меня. Иногда я замечала что дверь разделяющие наши комнаты открыта, хотя четко помнила что запирала ее. Я не могла доверять кому-то в этом доме, но меня тянуло к Лукасу. Я начинала влюбляться в монстра. И я прекрасно понимаю что однажды это может закончится моей смертью, он психопат а значит умело притворяется эмпатом. Он может в любой момент раздавить меня, даже если просто ляжет сверху. Я ничего не смогу сделать он слишком большой и тяжелый и представляет опасность. Но я грею себя мыслью что я не безразлична ему. Ведь у меня больше никого нет и единственная нить которая связывала меня с прошлой жизнью, был Багс.

Иногда я громко читала и знала что Лукас слушает, ему нравилось наблюдать за мной. Он был настоящим сталкером, мне нельзя было говорить с мужчинами, выходить из комнаты когда Генри устраивал банкеты, чтобы никто не смог увидеть девушку которая принадлежала Лукасу. Если бы мы когда-то стали парой, думаю он бы колотил всех кто просто дышал со мной в одной комнате.

Через несколько дней, когда я смогла сидеть, он рассказал про ключ.

– В моей комнате есть дверь, – выдохнула я.

Он замер.

– За кроватью . Я нашла ее, когда пыталась… – голос дрогнул.

Лукас не спросил, как я пыталась. Просто кивнул.

Мы спускались по лестнице, Лукас шел позади меня, я надела обтягивающие джинсы скини серого цвета которые подчеркнули мои ягодицы и белый топ с длинными рукавами , у топа было декольте , он едва доходил до пупка. Я слышала как Лукас задышал, а когда мы вошли в комнату он схватил меня за горло и прижал к стене. Мои волнистые локоны которые я накрутила с утра, касались моего живота и щикатили его.

Он зарычал :

– У тебя нет другой одежды?

– Есть – с трудом выдавила я ,как он с новой силой ,сжал мое горло.

– Тогда какого черта, ты одеваешься так?– Эмили, в штате охраны Генри одни мужчины, которые насиловали Эвэрли и Лору, хочешь пополнить этот список??

Я ухмыльнулась.

– Я отрежу им головы , если они посмотрят в твою сторону, так, что мне не понравится, и в этом будет только твоя вина!

Он ударил кулаком по стене так, что он пролетел в метре от моего лица.

Потом ,он отстранился от меня и дернул за руку.

– Показывай замок

Я показала. Лукас агрессивно вставил ключ и замок щелкнул.

Когда мы вошли в потайную комнату, от пыли першило в горле. Первое, что я увидела – ее.

Мама.

На фотографиях она была такой молодой, красивой.

– "Сегодня я встретил ангела…"

Генри.

Мои пальцы дрожали, когда я брала письма. Мамины письма.

"Оставь меня."

"У меня будет ребенок."

"Если ты подойдешь к моей дочери, я убью тебя."

Каждое слово било по голове, как молотком.

– Он… – я сжала бумагу так, что она порвалась. – Он преследовал ее.

Лукас молча поднял последнюю фотографию. Мама. А на обороте – его почерк:

"Ты сможешь убежать. Никогда."

И тогда я поняла.

Генри ненавидел меня не потому, что я была дочерью Уильяма. А потому, что я была ее дочерью. Женщины которая предпочла другого. Которая испугалась его.

Лукас смотрел на меня, его глаза были темными, нечитаемыми.

– Теперь знаешь, – сказал он.

Я кивнула.

И впервые за долгое время почувствовала не ярость. А страх. Перед тем как уйти, я взяла одно письмо. Самое первое. Где мама писала, что ждет меня.

Лукас не остановил.

– Он не должен знать, что мы были здесь, – только сказал он.

Я спрятала письмо под одежду, прямо у сердца.

Когда мы с Лукасом покинули комнату, он стремительно бросил меня, думаю ему есть что обдумать, ну а я пошла в библиотеку.

Я шла мимо длинный пыльных полок библиотеки, до сих пор, обдумывая надпись над фотографией матери. "Сегодня я встретил Ангела" Мне была понятна его ненависть, человек которого он так любил, бросил его, он стал одержимым и слетел с катушек, теперь мы видим того Генри которым он стал вследствие этого "предательства" возможно он причастен к ее смерти?

Может именно его люди застрелили ее? Но я отчетливо помнила что это была женщина. Я медленно, опустилась в кресло у окна, пальцы нервно перебирали края украденного письма. Пыльные лучи света, пробивающиеся сквозь тяжелые шторы, освещали строки, написанные рукой Генри много лет назад.

"Сегодня я встретил ангела…"

Эти слова , написанные с такой… почти детской наивностью, не вязались с тем чудовищем, которым он стал. Я закрыла глаза, представляя его молодым – не тем холодным тираном, а человеком, способным влюбиться.

Но что пошло не так?

Мать выбрала Уильяма. Не его.

Я сжала кулаки. Это был не просто отказ – это было предательство в глазах Генри. Он, привыкший брать все, что хотел, впервые столкнулся с тем, что не может обладать. И тогда любовь превратилась в одержимость, а потом – в ненависть.

"Если ты подойдешь к моей дочери, я убью тебя" – мама знала, на что способен Генри. Значит, боялась его.

А потом ее убили.

Я резко вдохнула. Женщина… Да, я хорошо помнила – это была женщина. Но разве Генри не мог нанять кого угодно? Или…

Может, это была месть?

Он потерял ее дважды. Сначала – когда она ушла к Уильяму. Потом – когда ее не стало. И тогда что-то в нем сломалось.

"Любовь – это проклятие. Слабость – смерть."

Теперь его слова обретали новый смысл. Он не просто ненавидел слабость – он боялся ее. Боялся, что Лукас или Ллойд повторят его ошибку. Что они полюбят – и сломаются, как сломался он.

Я откинулась на спинку кресла, глядя в потолок.

Значит, я для него – не просто дочь врага. Я – напоминание о том, что он проиграл. Дважды.

И если он узнает, что Лукас… Я резко оборвала эту мысль. Нет, Лукас не любит меня. Он одержим, как и Генри когда-то. Но разница в том, что он борется с этим.

А Генри – сдался.

И теперь его мир строился на одном правиле: никто не должен любить.

Я засиделась в библиотеке до глубокой ночи, пока скрип двери не вывел меня из раздумий. В проеме стояла миссис Майлз с масляной лампой в руке, ее морщинистое лицо освещалось теплым желтым светом.

– Опять не спишь, guerriero? – ее голос звучал устало, но с оттенком теплой укоризны.

Я моргнула, не сразу понимая:

– Что это значит ? Guerriero?

Старуха улыбнулась, и в этот момент она выглядела на двадцать лет моложе.

– На моем родном языке – воин. С той ночи, когда тебя подвесили перед гостями… Я видела, как ты сжимала зубы. Не кричала. Не просила пощады. Ее голос дрогнул, и она быстро провела рукавом по глазам. – Эти стены… Они пропитаны болью. Но ты – другая.

Она неожиданно хлопнула меня по плечу, как старый товарищ:

– Пойдем, выпьем чаю с мятой и мелиссой. От нервов.

На кухне пахло сушеными травами и медом. Миссис Майлз двигалась у печи с удивительной грацией, ее пальцы, покрытые старческими пятнами, ловко обращались с фарфоровым чайником.

– Ты нравишься ему, – неожиданно бросила она, подмигивая так, будто мы две школьницы, обсуждающие мальчиков.

Чайная ложка звякнула о блюдце, когда я резко опустила руку.

– Вы ошибаетесь. Лукас видит во мне только… собственность.

Старуха фыркнула, наливая чай:

– Я знаю этого мальчика с тех пор, как он сделал первые шаги. Он сажал со мной розы в саду, а потом плакал, когда Генри приказал вырвать их. Ее глаза стали мокрыми. – Ллойд всегда был… другим. Бесился, психовал, он был избалованным ребенком, для него люди вроде меня были прислугой, в отличие от Лукаса, это был самый добрый ребенок , но Генри сломал его, он заставлял его делать ужасные вещи, но я знаю ,что где-то внутри , еще есть тот малыш который любил вишневое молоко . Он просто забыл, каково это – чувствовать.

Она сделала глоток, изучая меня через клубящийся пар:

– Я вижу, как он смотрит на тебя, когда думает, что никто не видит. Как сжимает кулаки, когда Ллойд рядом.

Дверь на кухню с грохотом распахнулась. В проеме стоял Лукас, его черты были резки в свете лампы.

– Миссис Майлз, вы забыли…– Его голос оборвался, когда он заметил меня.

Три сердца застучали в унисон. Лампа отбрасывала дрожащие тени на стены, когда он медленно вошел, его глаза не отрывались от моих перепачканных чернилами пальцев.

– Я… мы просто…– начала я.

– Чай – резко закончила за меня миссис Майлз, поднимаясь. – От бессонницы. Я оставлю вас.

Дверь закрылась с тихим щелчком. Лукас стоял, вцепившись в спинку стула, его суставы побелели от напряжения.

– Ты должна спать,– его голос звучал хрипло.

– Я не могла,– призналась я, сжимая чашку, чтобы скрыть дрожь. —После того, что мы нашли…

Он резко шагнул вперед, его тень поглотила меня.

– Ни слова. Ни здесь. Нигде.– Его пальцы схватили мое запястье, но не больно – скорее, с какой-то отчаянной необходимостью убедиться, что я реальна.

Я подняла глаза. В его взгляде не было привычного холода – только тревога, почти паника. И вдруг я поняла: он боялся. Не за себя. За меня.

– Я понимаю,– прошептала я.

Его пальцы разжались. На мгновение в воздухе повисло что-то невысказанное. Потом он резко развернулся и вышел, оставив после себя лишь дрожащую тень от лампы и запах дождя, прилипший к его одежде.

Миссис Майлз вернулась ровно через минуту, ее глаза блестели пониманием.

– Видишь?– сказала она, доливая мне чаю.

Снаружи завыл ветер, ударяясь о ставни. Где-то в особняке скрипнула дверь. А я сидела и думала о том, что, возможно, миссис Майлз права.

Возможно, где-то под слоями льда все еще жил тот мальчик, который любил вишневое молоко.

Когда наши кружки опустели , Миссис Майлз проводила меня до самой двери спальни, ее ладонь – теплая и шершавая – ненадолго задержалась на моем плече.

– Спи, guerriero. Ты в безопасности.

Но когда дверь закрылась, а его привычной тени в смежной комнате не оказалось, по спине пробежал холодок. А если Ллойд… Я резко дернула за ручку – замок щелкнул.

Душ смыл с кожи пыль библиотеки, но не тревогу. Тонкая сорочка прилипла к мокрым плечам, мое тело было тяжелым, потому что теплые потоки воды расслабили мои мышцы. Добравшись до постели , я уткнулась лицом в подушку, прислушиваясь к каждому шороху.