Эхо Антеора

Однако то, что мастер-ундина решила рассказать его родителям правду означало, что она не верила в победу Миэ даже при условии использования им техники переноса. А уж без нее Миэ вовсе был безоружен. Все время вплоть до финала он либо тренировался, либо размышлял над возможными тактиками, но, невзирая на надежды, которые возлагала на него Пэт, ничего путного так и не придумал.

Последние пару часов перед битвой Миэ коротал в своей любимой заброшенной беседке одного из садов нижнего города. Он занимался тем, что попивал лимонад и временами призывал аватар, заставляя его исполнить какие-нибудь смешные трюки. Закуток, где он сидел, находился в одичавшей части сада и был довольно уединенным – обычно туда не приходил никто, кроме Миэ и Пэт, для которых он с детства был условленным местом встреч.

Но в тот раз Миэ увидел, что к его тайному логову приближается незнакомка. День финала битвы приходился аккурат на Фестиваль грез, национальный праздник, когда люди наряжались в разных животных и персонажей, ели сладости и ходили на ярмарки. Костюм, в который незнакомка была облачена, Миэ нашел весьма странным… но вскоре с трепетом в груди понял, что это совсем не костюм. Шесть крыльев представшего перед ним существа в белых одеяниях были настоящими, как и шесть его рук…

Очевидно, это была одна из ангелов. Ее лицо было спрятано за маской. Миэ испытал такое благоговение перед внеземным существом, что не сразу заметил, что ангел протягивала ему что-то одной из шести дланей. Когда он наконец опомнился, то принял зеленый тряпичный мешочек, в котором лежали чаройтовые гадальные камни с глифами.

Миэ решил, что столь бесценный подарок был ответом высших сил на его терзания о предстоящей битве. Но, к ужасному несчастью, Миэ никогда не увлекался гаданиями и ничего в них не смыслил. Тогда он взмолился, чтобы дарительница растолковала ему предсказание. Он раскинул камни, вслух задав вопрос: как ему победить в финальной дуэли? Два камня легли рисунками вверх, и он спросил у ангела, что они означают.

«Сосуд» и «тень», прозвучал ответ.

Почесав затылок, Миэ спросил, что подразумевается под этим. Но пока он рассматривал узоры на камнях, незнакомки и след простыл.

В это время в беседке объявилась Пэт, чтобы обсудить тактику на финальной битве. Миэ поведал подруге про явление ангела и показал камни. Пэт была поражена услышанным, но она тоже не поняла сути предсказания. Они посидели в беседке еще некоторое время и вместе поломали голову над возможными смыслами, но Миэ не был до конца сосредоточен; он не мог выкинуть из головы удивительный образ девы-ангела…

…Когда Миэ уже стоял в коридоре амфитеатра, готовясь выйти на арену, к нему вдруг подбежала возбужденная Пэт. Она сказала, что догадалась, о чем толковали камни, и из этого родился план, который мог помочь ее другу победить в битве. И она спешно зашептала его Миэ на ухо…

Спустя полчаса Миэ находился на знакомом постаменте, и от напряжения по его лицу градом стекал пот. На противоположном краю арены стоял в невозмутимой позе аркан, а в центре, под тысячами взоров, под воодушевляющие крики зрителей и боевой ритм барабанов двигались, сближаясь и вновь расходясь, два огромных сияющих духа, желтый и красный, многоглаз и медведь.

Аватар аркана использовал обескураживающие движения, нацеленные на то, чтобы дезориентировать противника. Миэ прилагал все усилия, чтобы не попасть в его западню. Иногда аватары бросались в атаку, вызывая оглушительные возгласы людей на трибунах, но следом отступали. Медведь и многоглаз словно притирались, изучали друг друга, но это было не так. Оба призывателя уже изучили друг друга вдоль и поперек и теперь водили свои аватары по кругу лишь по одной причине – желая разгадать истинный замысел соперника.

«Ты думаешь, что не умеешь сражаться без техники переноса, но это не так, – сказала Пэт перед битвой. – Все это время ты противостоял профессиональным призывателям, и делал это успешно. Ты достаточно отточил навыки, чтобы продержаться до того момента, когда наступит время действовать».

На словах все звучало просто, но на деле Миэ приходилось изрядно напрячься, чтобы избегать восьми коварных и изворотливых щупалец многоглаза. Каждый раз, когда медведь готов был схватить пастью одно из них, оно оказывалось проворнее и ускользало, в то время как другие норовили подползти и обвить лапы или шею. При этом вражеский аватар не гнушался использовать и парение, взвиваясь над землей и заставляя медведя вставать на задние ноги, что делало его, и без того неповоротливого, еще более неуклюжим и уязвимым.

«Нельзя очертя голову бросаться в атаку, – говорила Пэт. – Твой противник очень опасен. Он будет ждать, что ты впадешь в транс, как на всех предыдущих дуэлях, чтобы сделать своего медведя сильнее. Со временем он начнет догадываться, что ты не собираешься этого делать. В какой-то момент он окончательно уверится. Ты должен уловить этот момент. Здесь наступает самое сложное».

Миэ был утомлен. Ему казалось, нужный момент никогда не наступит. И многоглаз, и медведь уже претерпели немало атак друг от друга, и все же второму досталось куда больше. Во время сражения двух аватаров урон не был зримым в обычном понимании, но его можно было установить по интенсивности свечения духа, а еще почувствовать истоком; и теперь Миэ чувствовал, что энергия духа-медведя постепенно теряет стабильность, теряет ее быстрее, чем вражеский многоглаз.

«Самое сложное заключается в том, чтобы поверить: тебе необязательно переносить душу в аватар, чтобы почувствовать с медведем единство, – сказала Пэт. – Но в глубине души ты и так это знаешь. Все призыватели учатся управлять своими аватарами, отдавая им приказы; для них они – лишь орудие, инструмент. Но для тебя аватар всегда был другом».

Похоже, аркан догадался, что Миэ не собирается пускать в ход свой коронный прием, и это заставило его атаковать смелее. Миэ пришлось сражаться еще осторожнее. Пару раз ему даже казалось, что близок конец… Но аркан все еще не выкладывался на полную, уверенный, что его соперник приберег козырь в рукаве. Задачей Миэ было разуверить его; и это стало ох как непросто. Требовалось балансировать на тончайшей грани между обороной и атакой, имитируя обычный бой так убедительно, чтобы завуалировать свой истинный замысел. Он очень, очень рисковал… Но он должен был, черт возьми, поймать ту долю секунды, когда преимущество будет на стороне противника ровно настолько, чтобы тот решился действовать чуть более безрассудно.

И наконец ключевой миг настал. Медведь находился в невыгодной позиции – он упал на бок в результате предшествующей серии маневров, и Миэ ощущал, что аркан уже прочел дальнейшие развитие событий при помощи своего предвидения. Медведь должен был подняться с земли и, чтобы защититься, встать на задние лапы, а многоглаз – обманным движением оказаться сзади и атаковать незащищенную спину. Так и вышло: желтый дух вновь взвился над землей, готовясь нанести решающий удар…

«Сосуд» и «тень» – это твой медведь: то, чем он стал, и то, чем он был, – объяснила Пэт. – Все это время ты использовал его как сосуд, оболочку, вместилище, в которое переносил душу. Но ведь он может быть и большим… твоей тенью. Вспомни детство. Ты не приказывал ему, что делать. Он делал то же, что и ты. Он бежал, когда ты бежал. Он прыгал, когда ты прыгал. Он рычал, когда ты рычал. Вас было двое, но вы были едины, понимаешь?»

Когда конечности многоглаза уже тянулись к своей добыче, медведь вдруг сделал совершенно немыслимый по своей ловкости кульбит: в прыжке крутанулся вокруг оси, избежав соприкосновения со всеми восемью щупальцами, и, выкинув вперед поочередно три лапы, нанес три очень точных удара по одноглазому туловищу врага.

Он сделал это, потому что ровно то же самое сделал и Миэ.

Удары оказались критическими. Опешивший аркан отозвал аватар на некоторую дистанцию. Не менее опешивший Миэ, приземлившись на ноги, сделал два шага назад на своем постаменте.

Их же сделал и медведь.

На несколько секунд призыватели и их аватары замерли.

Потом трибуны взорвались. Миэ утер со лба пот. То же сделал и медведь. Должно быть, это выглядело довольно комично, но разве это имело значение? Пэт оказалась права: их было двое, но они были едины. Миэ и сам не понял, как это произошло, но факт оставался фактом: момент единения аватара и его владельца наступил. Теперь преимущество было на его стороне.

Единственной проблемой оказалось то, что слишком маленький постамент не давал размаха для движений, а по правилам призыватель не имел права покидать его до окончания дуэли. Но разве это было такой уж помехой для Миэ? Ему доводилось сражаться и в более стесненных условиях. Он закрыл глаза, потому что они мешали ему видеть происходящее, и призвал на помощь все свои силы. Он больше не был человеком на постаменте, он был огромным красным медведем из эфира в самом центре арены.

Медведем, готовым задать многоглазу жару!

«Твой противник сразу поймет, что ты делаешь, – сказала Пэт. – Все это поймут. Это будет очевидно. Делай вид, что тебе плевать. Делай вид, что твоя единственная цель – победа. Все это время твоей истинной, тайной целью будет обмануть, провести его».

Аркан не зря считался чемпионом. Он смог быстро перестроиться и сменить стиль. Теперь многоглаз не оставался в ближнем бою подолгу и использовал дистанцию, чтобы подготовиться к новым стремительным атакам. Во время них он вертелся вокруг соперника, выискивая его новые уязвимые места, но при этом осторожничал и пускал в ход лишь одно-два щупальца, опасаясь быть схваченным: медведь, обретший человеческую гибкость, прыгал, кувыркался и орудовал всеми лапами вслед за своим призывателем.

«Вообрази, что ты имеешь дело с самым великим хитрецом на свете, которого тебе ни за что не перехитрить, – сказала Пэт. – Ты сможешь победить его с помощью лишь одного – грубой силы. Заставь его думать так. Нет, заставь всех так думать. Перестань быть воином. Стань игроком. Поставь на кон все. Будь готов проиграть. Пойми, что поражение и победа – лишь стороны одной монеты».

Миэ действительно ходил по краю. Поскольку движения его были стеснены, он использовал любой шанс, чтобы атаковать многоглаза нахрапом, отчаянно и безрассудно. Он висел на волоске множество раз, почти физически ощущая урон, наносимый его аватару. Вскоре очевидный перевес снова был на стороне аркана. Но Миэ чувствовал, что все складывается именно так, как прогнозировала его подруга.

«Только когда противник перестанет читать твой аватар и начнет читать тебя, в твоих руках будет истинное преимущество, – говорила та. – Опять же: не торопись. Нащупай момент. И тогда… Ты уже знаешь, что нужно сделать, не так ли?»

Миэ знал. И понял, что время пришло, когда в очередной раз аркан использовал один из своих обманных маневров.

Многоглаз воспарил, чтобы потом резко спикировать вниз, почти распластавшись по земле, и подсечь оппонента щупальцами. Предчувствие подсказало аркану, что Миэ, избегая этого, прыгнет в одну сторону, и потому он заставил свой аватар уклониться в другую, намереваясь вновь пустить в ход щупальца и опрокинуть врага.

Но в этот момент произошло то, чего он не мог предвидеть.

Миэ разъединился с аватаром. Он действительно высоко прыгнул и ушел вправо, но медведь ушел влево и сгреб многоглаза всеми четырьмя лапами, и кубарем покатился по земле, давя его, уничтожая, и…

Миэ, который должен был приземлиться после прыжка, вдруг ощутил, что теряет равновесие. Чересчур распалившись от предвкушения победы, он потерял ориентацию в пространстве и оказался слишком близко к краю постамента. Время словно растянулось: он все еще видел, как кувыркается медведь, стиснув многоглаза в смертоносных объятиях, но уже падал навзничь…

И не мог ничего поделать с этим.

Хартис замолк и протяжно зевнул. Переварив услышанное, Лу подскочила на локтях и воскликнула:

– Он упал?!

– Ага.

– И проиграл?!

– Ну… Было бы красивее, если бы проиграл, а? Я имею в виду, для истории.

– С какой такой радости?

– Ну ты жаловалась, что в моих историях нет морали, а так бы она была.

– И какая же?

– Ну, что, как Пэт и сказала, поражение и победа – лишь стороны одной монеты. И что нельзя радоваться преждевременно. Как говорится, «не дели шкуру неубитого медведя»… Нет, вернее, вообще не убивай медведей и не сдирай с них шкур. Вот.

– В этом мораль? Что нельзя медведей убивать?

– Да, нельзя. Но насчет морали согласен, ерунда какая-то вышла. Это потому, что меня уже в сон клонит.

Он снова зевнул, привычным движением сгреб девчонку в охапку, чмокнул ее в лоб на ночь и приготовился уснуть. Лу поняла, что тоже засыпает, когда ей померещилось, что она и есть тот желтый летающий глаз в объятиях огромного красного медведя.

– Так Миэ проиграл или нет? – лишь пробормотала он, прикрывая веки.

– Нет. Позже арбитры подтвердили, и даже спесивый чемпион-аркан признал, что аватар-многоглаз был уничтожен раньше, чем Миэ коснулся земли, и это означало, что он стал новым чемпионом Битвы, – сонным голосом поведал хозяин. – Но знаешь… В тот миг, пока Миэ, упав, лежал на земле, ему и правда было наплевать, выиграл он или проиграл. Он просто лежал и глядел наверх, где на темном небе плыли облака и мелькали, озаряя их яркими красками, отблески фейерверков, запущенных в честь Фестиваля грез… Он просто был счастлив – счастлив, что не сдался до конца, не предал своего медведя и повстречался с ангелом; и на душе у него стало так светло и радостно, что он рассмеялся.

Еще в Кауре, слушая эту историю, девчонка догадывалась, кто выступал прообразом ее главного героя. По обыкновению она сочла, что Хартис взял за основу щепотку реальных событий, переместил их в волшебный мир и снабдил изрядной долей выдумки. Она и предположить не могла, что Миэ вполне реален и что она, Лу, в один прекрасный день проснется в его комнате.

Прошлой ночью, будучи мертвецки пьяна, она заняла спальню, на которую ей указала хозяйка дома. Тогда Лу было не до разглядывания интерьеров – в потемках она кое-как нащупала постель, плюхнулась на мягкую перину и тут же отрубилась. Хмельной сон, обещавший стать беспамятным и глубоким, на деле оказался поверхностным и беспокойным. Ей снова снились кошмары. Еще хуже было то, что в полудреме она пыталась по привычке прижаться к Хартису, шарила рукой по кровати справа от себя, но там оказывалось пусто. Это заставляло встрепенуться, вспомнить события последних дней, и разум начинал лихорадочно работать, а сердце – неистово колотиться. Она ждала, пока пульс успокоится, чтобы провалиться обратно в тревожный сон, а через несколько минут снова распахивала глаза, и это повторялось всю ночь, точно медленная пытка.

Когда первые лучи рассвета проникли через тонкие шторы на высоких окнах и озарили окружающую обстановку, Лу почудилось, что она находится не в помещении, а в сумрачном лесу – столь умело в убранстве комнаты сочетались древесные и зеленые тона. С полотка на специальных креплениях свисали изумрудные лозы, расписные панели на стенах очень натурально изображали ели и сосны, зачарованные кристаллы заставляли прохладный ветерок гулять по комнате и колыхали листву растительности в многочисленных горшках и кадках. Для полного погружения в атмосферу дремучей чащи недоставало разве что щебета птиц.

Сев в постели и протерев глаза, Лу начала повсюду замечать предметы в медвежьей тематике – картины, гобелены, статуэтки и даже мебель. В частности, на прикроватном столике стояли на задних лапах три медведя, держа плетеную корзинку с эзеритовым кристаллом. Кажется, это была лампа, которая зажигалась с помощью эфира. Пользуясь тем, что в комнате никого нет, Лу поднесла к корзинке руки, напряглась всем телом и представила, что незримая сила исторгается из кончиков ее пальцев. От усердия и внутреннего надрыва она даже зарычала. Увы, кристалл никак не отреагировал на ее потуги. Девчонка проделала те же манипуляции со второй лампой, но результат по-прежнему отсутствовал. Похоже, ей и правда следовало признать отсутствие у себя истока, базового свойства, которое позволяло местным жителям использовать волшебство.

Обреченно вздохнув, она поднялась с постели и размяла затекшее тело, меря комнату шагами. Растрепанная настороженная девушка в измятой одежде и с чумазой физиономией, отразившаяся в ростовом зеркале, выглядела так, словно ее протащили несколько кварталов привязанной за ноги к лошади… или к медведю, хохотнула про себя Лу, сочтя такое сравнение более удачным. Вопреки внешнему состоянию, ее внутреннее, кажется, было в полном порядке – если не считать першения в горле из-за мучительной жажды.

На полках над письменным столом среди статуэток громоздилась кипа книг. Среди серых и безликих обложек притулилось несколько пестрых – кажется, меж учебников и пособий затесались романы. Бегло – насколько это было возможно при ее скорости чтения – Лу изучила названия на корешках. «История о Сотворении Реверсайда», «Дневник Кёрти, укротителя драконов»… Прошлым днем, в лагере, Хартис признался, что большинство его историй позаимствованы из книжек, и, похоже, не соврал. Тем не менее, как минимум одна из них была вполне реальна… Девчонка потянулась к самой крупной и тяжелой на вид статуэтке, представлявшей собой разноцветных животных, устремленных в разные стороны в порывистом прыжке. Судя по гравировке на подставке, статуэтка была ничем иным, как наградой, которую Миэ – то есть, Хартис – получил за победу в 94-ой Всемирной Битве аватаров.

Осознание, что та история не была вымыслом, уже в который раз окатило Лу, словно ледяной водой из ушата. Наверное, возможность увидеть огромных сияющих аватаров и их невероятные дуэли должна была вселить в нее восторг… Но сейчас она думала не о них, а о Хартисе, и эти мысли сковывали ее сердце туманной тоской. Оказалось, вовсе не загадочный призыватель духов был выдуманной личиной каурского торговца, а наоборот; теперь Лу преследовало чувство, что человек, которого она когда-то полюбила, вовсе не существовал в природе.

Подумаешь – ну знает Хартис пару фокусов, тут же постаралась успокоить себя девчонка. Ведь и так было известно, что он жил в другом городе. Ну и что такого, если этот город был в другом мире?

Да и не так уж различаются их миры. Взять, к примеру, комнату – кроме устройств с зачарованными кристаллами, все в ней выглядело довольно будничным. Одежда в шкафах, подушки на кровати, книги на полке, картины на стенах… кроме одной, перевернутой и задвинутой за комод. Воровато оглянувшись на дверь, Лу вытащила на свет групповой портрет, изображавший шесть стоящих плечом к плечу фигур в нарядных одеяниях – троих электов, Джесс, Йохана и незнакомую шаотку в центре, субтильную, с темно-розовыми кудрями и слегка натянутой улыбкой. Чтобы лучше рассмотреть угрюмое и сосредоточенное лицо своего господина – неужели это тот же человек, который с неизменной беззаботностью травил байки с клиентами в Кауре? – Лу подошла к высокому окну и раздвинула шторы…

На этом ее интерес к картине поугас, ведь на лужайке за домом открылось зрелище поинтереснее. С пяток неуклюжих и чрезвычайно умильных черно-белых медведей валялись на траве, еще несколько мелькало поодаль в садике с красными деревьями и среди хозяйственных построек, а один сидел на берегу окаймленного камнями пруда и игриво плескался в плававшего там Бруно. Наблюдение за тем, как медведь ловит ртом водные брызги, напомнило Лу о собственной жажде. Вернув картину за комод, она решила отправится на поиски питья. Однако стоило ей открыть дверь, как она вздрогнула от неожиданности, столкнувшись с Бха-Ти.

Горничная тоже охнула и выронила поднос. Стопка чистого белья, плывшая перед ней по воздуху, стала падать следом. Быстро опомнившись, ундина перенаправила незримую силу на спасение подноса и успела подхватить его почти у самой земли, да так ловко, что посуда, звякнув, устояла на месте.

– Прощу прощения, – смущенно пробормотала Лу.

Она подняла упавшее на пол белье и отступила назад в комнату. А спустя мгновение вспомнила про свою замаранную одежду, чумазое лицо и грязь под ногтями, и испуганно бросила благоухающую стопку на кровать.

– Вот перепугала! Не ожидала увидеть тебя на ногах в такую рань, – сказала ундина, заходя следом, и тут же участливо осведомилась: – Плохо? Тошнит?

Девчонка помотала головой.

– Уже стошнило? – Бха-Ти, опуская поднос на комод, пристально оглядела имитировавший травяной покров ковер.

– Да вроде нет…

Ундина осторожно, держа дистанцию, приблизилась к кровати, которую Лу по привычке заправила, и бросила туда подозрительный взгляд.

– А чего ты встала?

– Ну… так рассвело же…

Бха-Ти нахмурилась, явно не веря.

– Вы же вчера с Вивис полночи выпивали?

– Наверное…

– И сколько ты выпила?

– Не знаю, после третьей рюмки перестала считать.

– Ты с Вивис пила поровну?

– Ну да.

– А потом сама пришла сюда и легла?

– Госпожа сказала, что можно здесь переночевать. Прошу прощения, я не знала, что это комната Хартиса.

– Да нет, нет! Я ведь ее для тебя и приготовила… Просто, это… что же, у тебя ничего не болит?

– Да нет.

Бха-Ти озадаченно потерла лоб.

– Феноменально, – заключила она и кивнула на поднос. – Я принесла снадобье от похмелья, но, похоже, оно не понадобится…

Лу вожделенно глянула на кувшин.

– А… воды можно?

Она задала вопрос лишь потому, что не была до конца уверена, предназначено ли содержимое сосуда для нее. Но Бха-Ти восприняла это, как призыв к действию: бойко подскочила к подносу, наполнила стакан и преподнесла Лу.

– Что-то не так? – склонила она голову, глядя, как девчонка замешкалась.

– Ничего, просто…

«Просто я не какая-то там аристократка, чтобы мне прислуживали», – хотела сказать она. Но промолчала, забирая стакан, и лишь решила, что впредь сама о себе позаботится.

Выяснилось, что это будет непросто, когда Бха-Ти проводила гостью в небольшую комнату на первом этаже, слабо освещенную через узкие окошки под потолком. Здесь все чудесно пахло и сияло от чистоты, повсюду стояли бутылочки и флакончики, лежали щетки, мочалки и ароматно пахнущие брусочки… А еще, хотя это место очевидно предназначалось для мытья, нигде не виднелось и капли воды. Зато вдоль стен шли трубы с присоединенными эзеритовыми кристаллами. Взмахнув рукой, ундина привела кристаллы в действие, и Лу вздрогнула, когда по трубам зажурчала вода и стала вытекать в круглую каменную купель из похожего на флейту крана.

– Тебя и правда не стошнило? – выясняла Бха-Ти, водя пальцем под струями и проверяя температуру воды. – Я ведь не для того, чтобы ругаться, спрашиваю. Просто не верится, что такое может быть, словно ты чего-то недоговариваешь. Может, все дело в том, что ты из… другого мира?

Последние слова она почему-то сказала шепотом, словно кто-то мог подслушивать. Лу смущенно пожала плечами. Если способность не стошниться после нескольких рюмок водки была ее особым даром, она бы с удовольствием променяла ее на что-то более полезное.

Интенсивно отскребая с себя грязь в купели, она размышляла о Хартисе – о том, чем тот занят и в порядке ли он; а еще то и дело проклинала себя, что послушно уехала из лагеря. С какой стати, злилась девчонка, было вообще слушаться Хартиса, если тот больше не был ей хозяином? Нужно было остаться – открыто или тайком, не важно как. Теперь не пришлось бы сидеть тут и мучиться в неведении, переживая за него и Нами. А еще не пришлось бы в одиночку ломать голову над тем, как существовать в мире, где ты неспособна ни набрать ванну, ни разжечь огонь, ни сделать, как подозревала Лу, многие другие базовые вещи.

После мытья, облачившись в непривычный кремово-красный шаотский хитон с длинным рукавом, она отыскала в гостиной Бха-Ти. Та указала на синий кристалл в форме щита над входной дверью.

– Это барьер, – объяснила она. – Он защищает дом. Чтобы войти, его нужно привести в действие…

– С помощью истока? – уныло догадалась Лу.

– Ну да, – тоже скуксилась Бха-Ти. Но тут же улыбнулась: – Ну а я на что? Позвонишь в дверь – и я тебе открою!

Горничная показала ей особняк – спальни, кроме хозяйской, где еще отсыпалась Вивис, кабинет, библиотеку, комнату отдыха и, наконец, большой бассейн в подвале, вымощенный мозаичной плиткой.

– Можешь здесь плавать, только, желательно, не ночью. – Певческий голосок ундины звенящим эхом прокатился по сводчатым стенам. – Потому что я тут сплю.