Свет

Мирон пришёл в обычное время.

С тем же спокойствием, с той же лёгкой сосредоточенностью, но в его взгляде было что-то, чего раньше не было: будто он внутри себя уже принял решение – и теперь просто ждал подходящего момента.

Мы начали урок, как всегда.

Музыка текла, как вода: осторожно, без лишнего пафоса, без усилия доказать своё право на существование. Его пальцы нашли свой ритм. Я слушала – и чувствовала странную мягкую благодарность за то, что звук всё ещё умеет быть просто звуком.

Мы сделали перерыв.

Он молча открыл тетрадь.

Не спрашивал. Не объяснял. Просто положил её на стол, так, чтобы лист с рисунком оказался между нами.

Я посмотрела – и почувствовала, как в груди происходит едва уловимый, но очень реальный сдвиг.

Рисунок снова изменился.

Опять – без вмешательства. Без новых линий, без очевидных штрихов. Но изменился. Дом стал чуть плотнее, как будто его стены обрели вес. Море – глубже, темнее в нижних слоях. Свет на горизонте – более резким, будто между небом и водой появилась тонкая, острая граница.

Но больше всего изменилась рамка.

Теперь она не просто «отражала».