скачать книгу бесплатно
Да.
Она чувствуется, угадывается в чертах лица, – что, пожалуй, лучше всего согласовываются со словом «волевые», – прячется в цепком взгляде чёрных, как у внука, глазах, в таком же крючковатом носе и благородной седине.
– …slecna[8 - Slecna (чеш.) – мадемуазель.] Krainova, – он произносит на чешском.
Выговаривает старательно.
И в тоже время насмешливо.
– Да, – я подтверждаю.
Не отступаю, когда дон Диего подходит совсем близко, оставляет между нами не больше шага, рассматривает. И моргнуть хочется, закрыться, спрятаться от глаз, что прожигают насквозь, заглядывают в самую душу.
– Как вы думаете, почему «Семь огней»? – он спрашивает неожиданно спокойно, даже равнодушно.
И ошибиться от этого более жутко.
Пусть я и думала, слушая удивлённый шёпот и догадки, над названием весь вечер, а потому почти уверена, что угадала правильно.
– Тэффи, – отвечать всё же приходится, делиться предположением, что даже мне кажется необычным, но… верным. – Надежда Лохвицкая. У неё есть стихотворение «Семь огней»… Я зажгу свою свечу! Дрогнут тени подземелья, вспыхнут звенья ожерелья, – рады зыбкому лучу. И проснутся семь огней заколдованных камней!..
Первые строчки, склоняя голову, я выговариваю выразительно, слежу за реакцией дона Диего, что молчит, слушает внимательно, не отрывает взгляда.
Что сжигает.
Оставляет пепел.
Воспоминания о Тэффи, любви Дима к Серебряному веку и наших декламациях, которые приходится заглушать собственным голосом.
Нервным.
Даже на мой взгляд.
Но рассказывать я продолжаю…
…продолжаю я, мой черед.
И, заложив победный круг с вытянутым фантом по веранде, я заскакиваю на диван и показываю язык Диму.
Вытянуть стихи хотел он.
– Дамы и господа, – я, раскланиваясь во все стороны, получаю аплодисменты Дарийки и Ондры с Никки, – перед вами выступает лучший чтец современности! Тэффи. «Семь огней»…
Семь камней.
Не самое любимое у Тэффи, но я читаю вдохновенно, смотрю на Дима.
– …И бледнеет и горит, теша ум игрой запретной, обольстит двуцвет заветный, лживый сон – Александрит… Ты, двуцвет, играй! Играй! Все познай – и грех, и рай!.. Меркнет…
– Север, сафир, а не изумруд потом! – Дим хмыкает снисходительно.
Получает по роже подушкой.
И отскочить от оскорбленного знатока Тэффи я не успеваю, оказываюсь перекинутой через плечо головой вниз.
Визжу.
А Дим, кружась и крепко удерживая, хохочет, продолжает за меня:
– …васильком цветет Сафир, сказка фей, глазок павлиний, смех лазурный, ясный, синий, незабвенный, милый мир… Ты, Сафир, цвети! Цвети!..
…цвети сафир.
Изумруд и александрит.
Ещё рубин.
Топаз, аметист и, конечно, алмаз.
Семь камней в поэзии и семь камней в коллекции.
Я не могла ошибиться.
Вот только дон Диего молчит, даже когда я заканчиваю, слишком долго он молчит, и тишина кабинета давит, стучит вместе с начавшимся за окном дождём.
– Что ж… – он наконец заговаривает, отходит к панорамному окну, отворачивается, – я думаю, мы попробуем, Кармен. Девчонка не совсем бестолкова и тупа.
– А… – Кармен сказать не успевает.
Поднятая рука с блеснувшей печаткой её останавливает, заставляет замолчать и отданное тихим голосом распоряжение выполнить.
– Мальчишку проводи вниз, пусть сделает снимки.
– Хорошо, – Кармен кивает.
Уходит.
Уводит Марека, оставляя меня наедине с владельцем «Сорха-и-Веласко», что задумчиво разглядывает вечернюю Прагу.
Неприветливую в опустившихся промозглых сумерках.
– В Праге холодная весна, slecna Krainova. Дождливая, как у англичан… – дон Диего выговаривает с непонятной обидой, – и ещё более мрачная. Вы, правда, любите Прагу, slecna Krainova?
– Правда, – я подхожу к нему, чтобы рядом встать и начавшееся неправильно интервью сделать ещё более неправильным, – она восхитительна. Особенно, когда распускаются пионы и зацветают каштаны.
– И когда же это случается? – он интересует иронично.
– В мае, – я улыбаюсь невольно, делюсь своим, личным, – май самый прекрасный месяц в году. Ещё нет летней пыли, толп туристов и палящего солнца. Город дышит, пахнет весной до одури. Цветет. Жасмин, яблони, вишня. Хочется жить и, забравшись на Петршин, раскинуть руки и закричать: «Прага, я люблю тебя!»…
– Вы кричали? – его вопрос звучит серьёзно.
Обескураживает.
И правду вызывает.
– Каждый год.
– Думаю, стоит попробовать, – дон Диего кивает, принимает ответ и к журнальному столику с разложенными украшениями подходит.
Указывает на рядом стоящее кресло.
– Время, однако, быстротечно. Думаю, нам пора начать, только… выберете сначала то, что вам ближе всего, – он усаживается во второе кресло.
Закидывает ногу на ногу, ставит локоть на подлокотник, подпирает щеку и смотрит с любопытством, что вспыхивает подобно алмазам.
И на край своего кресла я опускаюсь, разглядываю показанные мне сокровища, переполняюсь восторгом, от которого перехватывает дыхание.
Мечется взгляд.
…кристально чистое брильянтовое колье в форме перьев с африканским турмалином Параиба, что не продается, принадлежит семье…
…бирманские рубины оттенка голубиной крови в парных браслетах…
…серьги с колумбийскими изумрудами, два идентичных по размеру и качеству камня, на поиски которых ушли, должно быть, года, десятилетия…
– Этот, – я указываю.
Не осмеливаюсь взять, лишь смотрю, как надевает перчатки и берет подвеску дон Диего, подносит к свету, отчего камень в переплетении золота начинает играть всеми оттенками.
Оранжевого.
Розового.
Красного.
– Это рубин? – я спрашиваю завороженно.
Не могу отвести взгляд.
Теряю слова, которых всё равно не хватает, которых нет ни в одном из известных мне языков, чтобы описать, передать всю красоту и великолепие этого камня.
– Нет, – дон Диего качает головой, произносит с благоговением, – это падпараджа, сапфир, что несет в своем название титул князя, цветок лотоса и восход солнца.
И сам он похож на цвет солнца на восходе.
Или закате.
– Он идеален, лучший из всего, что я видела…
– Из того, что мы с вами видели, да, – дон Диего поправляет, улыбается грустно, кладет бережно подвеску на место, – но, говорят, slecna Krainova, эти редкие в наше время пять карат лишь жалкое подобие Великого Падпараджа. Камня, за который человек может убить, который может украсть сердце и ради которого можно безрассудно любить. Он был идеален…
Переливался всеми тремя цветами.
Имел больше семидесяти карат.
А после пропал.
– Канул в глубину веков, оставив за собой кровавый след… – дон Диего чуть склоняет голову, замолкает, и выражение лица у него становится задумчиво-мечтательным.
Что, впрочем, быстро исчезает, сменяется насмешливостью, готовностью услышать мои вопросы, которых много и на которые ответы я получаю.
Отвечаю на вопросы уже самого дона Диего.
Провожу самое необычное интервью в своей жизни, выдерживаю экзамен по азам геммологии и ювелирному делу, увлекаюсь игрой в словесный «пинг-понг», где каждый вопрос становится всё более коварным и сложным, и возвращение Марека с Кармен я не замечаю.
Заканчиваю только во втором часу ночи, выпархиваю на крыльцо «Фальконе» выжатым счастливым лимоном.
– Марек, можно быть выжатым, но счастливым лимоном? – я смеюсь, запрокидываю голову и ладошку, ловя редкие капли утихшего дождя, подставляю.
Не жду особо ответа, но он отвечает.
Правда, не то:
– Знаешь, я сегодня сделал поспешные выводы и на счет тебя ошибся. Ты молодец.
Я киваю.
Соглашаюсь, поскольку ложной скромности и скромности вообще за мной и пани Власта, к своему огорчению, никогда не замечала.
– Ты тоже ничего, даже Аге понравился, – я признаю великодушно, не успеваю рассказать, что его записали в байроновские герои, поскольку дверь позади нас хлопает.
И бархатный голос Алехандро разносится по пустой улице.
Окликает меня.
– Кветослава, позвольте… – внук дона Диего облачается в кашемировое пальто на ходу, догоняет, запинается, спотыкаясь взглядом на Мареке, но продолжает решительно, – позвольте ещё раз принести свои извинения и сопроводить вас до дома. Уже поздний час…
– …и Марек меня проводит, – я перебиваю его.
Огибаю по дуге.
И второй раз за вечер оставляю мужчину смотреть мне вслед.
Глава 5
Март, 28
Кутна-Гора, Чехия
