Сочувствую, что вы так чувствуете

– Нет тут ничего творческого, – возражает Селия, набив рот картошкой, – она чокнутая, вот и все.

Отец вскакивает и отвешивает ей оплеуху.

Все ошеломлены. Селия медленно подносит руку к щеке и ощущает, как кожа горит. На глаза наворачиваются слезы, но плакать сейчас она себе запрещает. Селия осторожно дожевывает картошку и смотрит на мать, однако та молча отводит глаза и глядит в тарелку. Отец, не сказав ни слова, удаляется из комнаты.

– Недолго осталось, – загадочно говорит Кэти, вновь появившись на пороге.

За несколько дней Кэти расколотила все бьющиеся предметы. Она ищет «жучки».

– Поверьте мне! – выкрикивает она, когда родители пытаются остановить ее. – Я пытаюсь вас спасти! Пытаюсь спасти! Поверьте мне!

Прежде Селия еще не видела, чтобы отец плакал, но теперь он всхлипывает, и Селии делается неловко за него.

После того как Кэти разбивает окно на кухне и ранит себе руку, ее снова отвозят в лечебницу.

Селию тянет написать обо всем Анне, но лежащее на столе письмо от подруги напрочь отбивает это желание. «Вчера ходили на пляж костры жечь! Полно знакомых по школе встретили. Очень круто!» Селия осознает, что рассказать обо всем, о чем хочется, не выйдет, и пишет лишь: «С Кэти опять трудно приходится».

«По поводу Кэти очень сочувствую, – пишет Анна в ответ. – Еще несколько недель – и ты вернешься в Лондон. Потерпи чуток. Я вернусь пораньше, может, уже на следующей неделе – Пол что-то затосковал! Мужчины вообще создания довольно нежные, да?»

Селия пялится на последние строки. Анна об этом новом плане не предупреждала. Селия перечитывает предложение – вдруг Анна предлагает ей тоже вернуться раньше, чтобы она была рядом, – но нет, этого в письме не сказано.

Когда в начале семестра Селия возвращается в Лондон, Анна как будто рада ей. С виду ничего не изменилось, и все-таки Селию изводит тревога. Она чувствует, что подруга отдалилась, и, что хуже всего, сама Анна этого не замечает, а если и замечает, ей плевать.

Анна все чаще мечтает о том, что будет после университета, говорит, что хочет поступить на государственную службу. Если, конечно, ее примут. Носить на работу костюм – в этом что-то есть. И ей нужно находиться рядом с Полом.

– А в Хаунслоу есть государственные учреждения? – спрашивает Селия.

Сама она и понятия не имеет, куда пойти работать. Некоторое время она питала тайную надежду снимать вместе с Анной квартиру, однако сейчас осознает, насколько ее мечты нелепы – Анна, разумеется, выйдет замуж и будет жить с Полом. К тому же в планах Анны Селия явно отсутствует. Селию охватывает паника. Будущее – огромное пустое пространство, все движутся к нему, а она, Селия, остается позади.

В октябре Пол просит Селию пройтись с ним по магазинам. Они с Анной встречаются уже шесть лет, и он решает, что пора бы им пожениться. Предложение Анне он собирается сделать на ее двадцать первый день рожденья, то есть через пять недель.

– Не поможешь мне выбрать кольцо? – говорит он. – Сел, ты единственная способна мне помочь.

Селии это льстит, и она сама на себя сердита.

На следующий день она прогуливает занятия, а Пол отпрашивается на несколько часов с работы – так все утро в их распоряжении, а Анна ничего не заподозрит. Они бродят по магазинчикам скупщиков-ювелиров, выискивая красивое и при этом доступное кольцо.

В тот день они ничего подходящего не находят, но заходят в паб обсудить все, что увидели. Пол (в очередной раз) делится с Селией карьерными планами: однажды он станет руководить закупками игрушек в «Аргосе», или «Вулвортсе», или еще где-нибудь. После чего рассказывает о некоторых своих идеях относительно перспектив в этой отрасли.

– Потрясающе! – говорит Селия.

– Знаешь, – продолжает он, – хорошо бы ты рассказала Анне, как это все интересно. Мне порой кажется… ну… – Пол тоскливо глядит в пространство. – По-моему, Анна не очень понимает всех нюансов закупки игрушек. То есть тонкостей. Особенностей.

Селии хочется сообщить, что значение слова «нюансы» ей известно, однако вместо этого она говорит:

– Наверное, людям непосвященным сложно полностью оценить все… нюансы. И уровень сложностей.

– Да. Но ты-то понимаешь, да?

– Да, конечно, – заверяет его Селия.

На следующей неделе они опять отправляются по магазинам. На этот раз они заходят в кафе выпить чаю с пирожными. Пол доверяет Селии свои соображения о «следующем великом прорыве» в индустрии игрушек. При этом он склоняется к ней с таинственным видом ученого, который делится последними разработками в области ядерной физики. Селия старательно изображает заинтересованность.

– Удивительно, – говорит Пол, – не сидеть на работе днем посреди рабочей недели. Такая свобода. Но мне больше нельзя отпрашиваться, – добавляет он, – а то подумают, будто я ничего добиться не хочу. Поэтому нам непременно надо найти кольцо сегодня.

И они находят.

– Вот это. – Пол показывает в самый центр витрины, на изящный рубин в золоте.

Селия присматривается. Он прав – кольцо чудесное.

Не сводя глаз с кольца, она произносит:

– Не женись на Анне. – Чувствуя на себе его взгляд, Селия оборачивается и невозмутимо добавляет: – Она тебе не подходит. Лучше женись на мне.

Пол смеется – короткий удивленный смешок.

– Лучше женись на мне, – настойчиво повторяет Селия.

Смех замолкает.

– На тебе?

– На мне, – кивает Селия, – я в этом уверена.

Лицо ее остается спокойным, но она обращает на Пола всю свою напористость. Раз уж у нее ничего больше нет, пускай хоть это будет.

– Шутишь? – с легкой ноткой недоверия спрашивает он.

– Нет. – Пора бы ему понять, что она не из шутников. Сердце у нее отчаянно колотится, но она смотрит на Пола уверенно.

– Ты всегда?.. – начинает он.

– Да.

– А как же Анна?

– С Анной ничего не случится.

– Это же… невозможно, – говорит он.

– Это легко. С Анной все будет в порядке, я ее знаю.

Пол молча смотрит на нее. И тем не менее Селия чувствует, что от Анны, несмотря на все ее дружелюбие, он готов отступиться. Готов поменять ее на кого-нибудь еще.

– Со мной тебе будет лучше, – говорит она, – я поддержу твою карьеру. Я отношусь к тебе всерьез.

– Мы с ней так давно…

– Вот именно, – подхватывает Селия. – Когда ты познакомился с ней, ты был совсем юным и угодил в ловушку. Вы считай что детьми были. Не на ней тебе следует жениться. Она не понимает, что тебе нужно.

– А вот ты понимаешь.

– Да.

– Но это очень неожиданно…

– Не особо, – перебивает Селия, – такое на каждом шагу случается.

– Она твоя подруга, – говорит Пол.

– Она быстро придет в себя. Такой у нее характер.

– И выйдет замуж за кого-нибудь еще, – произносит он, словно повторяя слова Селии.

– Обязательно. За того, кому она подходит лучше, чем тебе. Она не для тебя. Нельзя тратить свою жизнь на того, кто тебе не подходит.

Пол вглядывается в ее лицо.

– Откуда ты знаешь? – спрашивает он. – И с чего такая уверенность?

– Знаю, и все, – отвечает Селия, – поверь мне.

– И ты… – он запинается, – ты уверена? Ты же не шутишь.

– Я уверена, – говорит Селия, – и не шучу.

После события развиваются легко и просто. Пол покупает кольцо. Едва они выходят из магазина, как Селия надевает его себе на палец.

– Словно тут и было, – говорит она.

Что же касается Анны, то Селия не представляет себе, как ей обо всем расскажет. Воображение, как она его ни подгоняет, упирается и отказывается двигаться дальше. Лучше бы Пол принес Анне эту весть, и тогда для Селии эта страница навсегда останется закрытой. Но Селия догадывается, что ему не справиться. Предложи она ему – и Пол, несомненно, согласится: мол, да, все верно, сообщить должен он. Пол с благородным героизмом вызовется принять огонь на себя, однако никакой беседы не состоится, подходящий момент так и не наступит, их разговор в ювелирном магазине постепенно утонет в прошлом, и в его реальности засомневается даже Селия.

Значит, говорить предстоит ей.

Анна плачет не сразу – ей нужно время, чтобы все осознать.

– Как это? – все спрашивает она. – Что ты такое говоришь?

Ерзая на стуле перед съежившейся на кровати подругой, Селия чувствует, как в ней набирает силу раздражение подружкиной бестолковостью.

– Мы с Полом женимся, – повторяет она и, не дождавшись ответа от Анны, неловко добавляет: – Прости. Мы оба просим прощения. Но так бывает.

Селия машинально отмечает, что Анна побледнела.

– И долго? – наконец спрашивает Анна.

– Что долго?

– Долго у вас это все продолжается?

– Уже некоторое время. – Селия решает, что такой ответ ничуть не хуже других.

Наконец Анна начинает плакать.

– Как больно. Господи, как больно, – говорит она.

– Ну да.

Пока Селия смотрит, как Анна плачет, к ней приходит странное осознание: а ведь Анна совершенно не испытывает неловкости. Она плачет не для того, чтобы произвести впечатление, не ради трагической маски или чтобы Селия еще сильнее ощутила свою вину. И Анне и в голову не приходит держаться в рамках приличий. В отличие от Селии, каждое действие которой рассчитано на молчаливую придирчивую публику, у Анны воображаемых зрителей нет.

Для Селии это важное открытие, и тем не менее оно вскоре уходит в небытие, подобно озарению, которое бывает после пары рюмок, – на следующее утро оно теряет силу, если вообще не забывается. Озарения вообще для Селии нетипичны. Неловкость не помогает ей осознать себя, и через год эта сцена останется в ее памяти лишь в общих чертах, лишившись нюансов (то есть тонкостей, особенностей). Ей запомнится собственная неловкость и реакция Анны – эмоциональная, но без истерики. Ей запомнится, как в конце Анна мягко проговорила:

– Сейчас я бы попросила тебя уйти.

Позже Селия Анну не увидит или разве что мельком. Время от времени она будет замечать ее в коридорах общежития, а однажды – в парке Тависток, с какой-то незнакомой девушкой, на скамейке.

Теперь Селия проводит вечера в одиночестве. Впрочем, иногда к ней присоединяется Пол. Она всегда думала, что с любимыми обсуждаешь нечто важное, однако они с Полом болтают о всяких пустяках. В их разговорах бывают и неловкое молчание, и оборванные фразы, и Селии часто кажется, что они вечно топчутся в начале разговора и никак не добредут до середины. Однако мужчины вообще совершенно не похожи на женщин, к тому же им приходится избегать упоминаний об Анне, и это тоже мешает разговаривать.

Мать шьет Селии свадебное платье – этого Селия не ожидала. Платье простое, до пола, с ажурной вышивкой, короткими рукавами-фонариками и высокой талией. Неотступно следуя выбранному фасону (Селии она предложила выбрать один из двух), мать сосредоточенно строчит на швейной машинке.

– Я и не знала, что ты шить умеешь, – говорит Селия, когда мать, опустившись на колени, подкалывает край подола.

– Разумеется, умею. – В голосе матери слышится раздражение. – С твоей фатой можно будет цветочный венок надеть, – добавляет она, – волосы, наверное, лучше распустить. На ночь перед свадьбой накрутим волосы на бигуди.

Мать обходит Селию и принимается подкалывать подол сзади. Помолчав несколько минут, она говорит:

– По-моему, ты будешь счастлива.

По тону неясно, задается мать вопросом или утверждает. Ее лица Селия не видит, поэтому точный вывод не сделаешь.

– Да, – отвечает она и мнется. Селия понимает, что надо сказать еще что-нибудь, но сказать ей нечего.

Ее родители знакомы с Полом, но видели его лишь раз, на рождественских каникулах. Тогдашняя встреча проходит быстро и довольно натянуто. Мать подает запеканку с курицей, а отец расспрашивает Пола о работе. Кэти с ними не ужинает – похоже, родители договорились об этом заранее и Селии ничего не сказали. К сожалению, ближе к концу ужина Кэти все же выходит из комнаты, поэтому приходится их с Полом познакомить. Она вежливо представляется, и у Селии даже теплится надежда, что встреча пройдет без происшествий. Но потом становится ясно, что Кэти вбила себе в голову, будто Пол военный. Его возражения лишь укрепляют ее в этой уверенности, и она засыпает его техническими вопросами о танковых маневрах.

В конце концов мать обращается к Кэти:

– Милая, давай съедим по мороженому и посмотрим «Улицу Коронации»? – и уводит ее в другую комнату.

Вскоре Пол извиняется и выходит в туалет, и тогда Селия спрашивает у отца:

– Откуда она узнала столько про танки?

– Понятия не имею, – отвечает он, – но вообще впечатляет.

Селия согласна – познания у ее сестры и правда впечатляющие.

После ужина Пол уезжает в Лондон. Селия провожает его до машины, готовясь к вопросам о Кэти, но Пол говорит лишь:

– По-моему, все отлично прошло, как думаешь?

Когда Селия возвращается в дом, родители почти ничего не говорят о Поле, разве что отец роняет:

– Очень вежливый юноша.

А мать добавляет:

– Он, кажется, очень любит свою работу, да?

Свадьбу сыграют в июле, вскоре после того, как Селия сдаст выпускные экзамены. Церемонию устроят скромную, в местной церкви, неподалеку от дома ее родителей, а после венчания гостей ждет фуршет в пабе. Впрочем, гостей немного: родители Селии, Кэти, миссис Кларк из дома напротив и ее муж, две подруги матери – миссис Линден и миссис Джексон, тоже с мужьями. Со стороны Пола – родители, его брат (исполняющий роль шафера), девушка брата, двое школьных друзей Пола, двое коллег из компании, продающей игрушки, каждый с женой. «Каждой твари по паре» – на этой мысли Селия ловит себя, пока, опираясь на отцовскую руку, идет к алтарю.

Друзей у Селии нет, так что и приглашать некого. Когда Пол спрашивает, кого она позовет в подружки невесты, она отвечает:

– Кэти. И все. – И пытается сделать вид, будто ей никто больше не нужен.

Позже она подумает, что родители все равно непременно настояли бы, чтобы она пригласила Кэти. Из ткани от Лоры Эшли мать сшила Кэти кремово-оранжевое платье с цветочным орнаментом, но оно совершенно не красит сестру и лишь подчеркивает ее полноту и нездоровую бледность. Селия наблюдает, как Кэти примеряет платье. Она нежно дотрагивается до ткани, поглаживает себя по животу, а после смотрится в зеркало. Селия смущается – на глазах у сестры блестят слезы.

– Ну вот, милая, – говорит мать, – ты прямо как с картинки.

Во время свадебного фуршета, на котором подают холодные мясные закуски, картофельный салат, хот-доги и разного вида мокрые салатные листья, отец Селии произносит короткую речь. Благодарит гостей за то, что пришли, и особенно Пола – за то, что помог им сбыть с рук Селию (дежурный смех). После наступает черед Пола. В своей продолжительной речи он подчеркивает важность доверия собственным инстинктам, необходимость быть честным с собой и ценность умения жить одним днем.

Не обращаясь ни к кому конкретно, мать Селии бормочет:

– Он кто вообще – жених или коуч?

Последним выступает брат Пола. Он довольно робко рассказывает несколько не слишком приличных историй о Поле в его бытность подростком, а завершает речь словами:

– Мы рады принять Селию в нашу семью. Смею признаться, мы еще не успели как следует с ней познакомиться, но, обещаю, мы исправимся.

Селия не сомневается, что это завуалированный намек на Анну, чей призрак проник на ее свадьбу, ведь родные Пола действительно хорошо знали ее бывшую подругу. Сама же Селия познакомилась с ними за день до венчания – они приехали в Питерборо на свадьбу и отправились с Селией и ее родителями на ужин в итальянский ресторан. На протяжении нескольких месяцев, когда Пол предлагал съездить на выходные в Корнуолл, Селия отнекивалась.

– У меня так много дел, – говорила она, довольная, что у нее есть такой предлог, как государственные экзамены. На самом же деле Селия знала, что ей нельзя возвращаться туда, где живут родные Анны. Родители Пола обращаются с ней вежливо, но без теплоты.

Во время церемонии и фуршета Кэти ведет себя безупречно, и тем не менее Селия все время ждет от нее очередного срыва. Ближе к вечеру они с Полом начинают собираться – в тот же вечер они на поезде уезжают на неделю в Грейт-Ярмут, в свадебное путешествие. Кэти тоже встает, и по мере того, как сестра приближается к ним, Селия все отчетливее осознает неизбежность взрыва. Что Кэти скажет? Возможно, заявит, что Селия предала ее, украла ее жизнь.

Но Кэти лишь целует ее в щеку и говорит:

– Ты красавица, Сел.

И, по-военному отсалютовав Полу, она возвращается к родителям.

Несколько месяцев Селия с Полом снимают квартиру, а затем покупают небольшой домик в Уимблдоне. Селию слегка обескураживают надежды Пола на то, что она, хоть и замужняя женщина, тоже выйдет на работу. Амбициозность – качество важное, даже для женщины, говорит он. Поэтому Селия с неохотой проходит курсы повышения квалификации для учителей, и на горизонте вырисовывается грозный силуэт школы для девочек. Селии приходит в голову, что лучше бы побыстрее забеременеть, вот только процесс, без которого этот план в жизнь не воплотить, не доставляет ей особого удовольствия. Ко всему прочему, Пол считает их обоих слишком молодыми и не спешит обзаводиться детьми.

– Знаю, ты жертва биологических импульсов, – говорит он, – но ты же способна еще немного подождать, правда?

Селия обдумывает его слова. Вообще-то биологические импульсы в ней еще не пробудились. Дети, которых она видит на улице, не вызывают у нее умиления. Она соглашается подождать и на годик-другой заняться преподаванием.

Пока у нее не появилась помеха в лице ребенка, Селия сосредоточивается на доме. Она красит гостиную в кремовый цвет, а спальню – в более смелый сиреневый. Выбирая ткань для занавесок и покрывал, она подстегивает в себе воодушевление, но против собственной воли представляет, как славно было бы посоветоваться с кем-нибудь – с подругой или даже сестрой. Пол особого рвения не выказывает, хоть и говорит, что в доме стало красиво.

Ну вот, ее собственный дом. И муж. Селия знает, что, расскажи ей кто в детстве, как она обустроит свою жизнь, она пришла бы в восторг.

Однако по вечерам, когда Пол еще не вернулся с работы, ее охватывает досадное беспокойство. Селия бродит по безупречно чистеньким комнатам, которые, несмотря на ее приступы украшательства, почему-то не утратили безликость. Она валяется на диване в гостиной, садится с журналом на кухне, но ей все чудится, будто она гостья в собственном доме. Причем дом этот принадлежит не Полу – спустя первые несколько месяцев супружеской жизни тот едва бывает здесь, – а кому-то еще, мрачному и невидимому. По ночам Селия лежит рядом со спящим мужем – как выяснилось, он храпит, а это особенность непривлекательная – и подводит итог достигнутому. Но отчужденность не исчезает. Наверное, решает она наконец, именно поэтому люди и заводят детей. Их подталкивает к этому вовсе не биологическая необходимость, просто дети привносят в жизнь необходимую тяжесть, они словно якорь, с ними ты больше не прикидываешь, чего тебе не хватает, и чувствуешь себя частью твоей же жизни.

Глава 3

Когда по сравнению с остальными детьми тебя любят меньше всех, это чувствуешь. Ханна еще ребенком усвоила иерархию материнской любви. На первом месте Майкл, осененный благословением любимчик. За ним с небольшим отрывом идет прекраснодушная Элис. Дальше натянутая пауза – перекати-поле, птичий щебет, – и лишь потом в облаке неприятностей появляется Ханна.

Еще в детстве слава о ней бежит впереди нее.

– А вот и наша оторва, – тоном средневекового глашатая возвещает мать, когда Ханна входит в комнату. С Ханной непросто, а вот Элис спокойная. На Майкла ярлыков не вешают – он мальчик, и уже это классифицирует его определенным образом.

– Взрывной у нее характер, – говорит отец во время одной из ее вспышек, – но в этом нет ничего плохого.

– Ты просто с ней мало общаешься, – возражает мать.

– Детская истерика! Детская истерика! – дразнит Майкл, стараясь вывести Ханну из себя, и она силится удержать себя в руках.

– Самый важный навык, который тебе необходимо освоить, – говорит мать, – это умение сдерживать чувства.

Про то, как сдерживать чувства, мать Ханны способна немало рассказать. Вероятнее всего, несдержанность Ханны рано или поздно доставит ей немало неприятностей. Какие именно неприятности, мать Ханны не уточняет.

Искательница приключений, бедовая девчонка, (шепотом) позерка, Ханна все детство регулярно сбегает из дома. Каждый раз она считает, что это всерьез, и все же каждый раз вскоре возвращается домой. Она не осознает, что действует по шаблону, и позже, поняв, что стала заложницей стереотипа, ощутит себя униженной. Для Ханны самый страшный грех – это неоригинальность.

Во время одного из побегов она еще до конца улицы дойти не успевает, как отец останавливает ее (сестру, без сомнения, выдала Элис, прирожденная предательница). Пообещав на ужин блины, которые он напечет собственными руками, отец заманивает Ханну домой. Ханна так удивляется и радуется его вниманию, что охотно возвращается.

– Папа, ты не сердишься? – спрашивает она, когда, держась за руки, они шагают назад. Впрочем, Ханна видит, что он не сердится.

– Нет, солнышко.

Воспользовавшись ситуацией, Ханна просит:

– В следующий раз, когда ты уедешь, можно я с тобой?

Отец бросает на нее быстрый взгляд:

– А ты хочешь? Хочешь со мной по делам поехать?

– Я могу чем-нибудь помогать, – предлагает Ханна.

Он смеется.

– Хорошо. Ладно.

Однако в понедельник, спустившись к завтраку, Ханна с удивлением обнаруживает, что отец снова уехал. Мать сообщает, что он в Гонконге и его не будет целую неделю.

– Но я же с ним должна была поехать, – растерянно говорит Ханна, – он обещал.

Мать хмурится:

– Не глупи, Ханна. Он просто пошутил.

Майкл, который только что отправил в рот ложку хлопьев, фыркает. В уголках рта отвратительными потеками выступает молоко.

– С какой стати ему тебя с собой тащить? Господи, вот ты тупая.

Майклу двенадцать, и недавно у него появились прыщи.

– Заткнись! – бросает Ханна.

– Тупая.

– Заткнись! – выкрикивает она.

– Посмотри, что ты наделал, – говорит мать Майклу, – с ней сейчас очередная истерика случится.

Отец Ханны работает в большой, специализирующейся на игрушках компании, в отделе закупок. Он отвечает за игрушки для девочек и мелкие игрушки – по его словам, это наиболее прибыльные товары в их компании. Он приносит домой образцы и отдает их Ханне, Элис и Майклу, и в школе дети всегда пользуются популярностью, ведь у них последние новинки. Именно у них появляются первые тамагочи, первые светящиеся в темноте йо-йо, первый цветной геймбой с синим покемоном, а еще у них есть игрушки из лимитированных выпусков, такими никто больше похвастаться не может, – например, радужный Фёрби, которого в магазинах расхватали за несколько дней. И даже, что круче всего, к ним в руки попадают пробные образцы, которые никогда не выходили в широкое производство и которые позволяют им с жалостью смотреть на одноклассников, спрашивающих, где им купить такую же игрушку. Отца они видят нечасто, тот либо работает допоздна, либо в отъезде, а оставаясь по выходным дома, он обычно подолгу просиживает в кабинете. Работает не покладая рук, утверждает мать, хотя, подсматривая за ним, Ханна и Элис однажды увидели, что отец раскладывает на компьютере пасьянс.

– Он восходящая звезда закупок в индустрии игрушек, – говорит мать, однако в голосе у нее появляются странные нотки – такого тона удостаивается, кажется, лишь отец Ханны.

Ханна старается извлечь больше пользы из того времени, пока отец находится дома. Особенно яркий момент ее детства – Исследовательские воскресенья. Иногда – не каждую неделю, но достаточно часто, чтобы это казалось привычным, – в воскресенье после обеда отец зовет детей к себе в кабинет. Они торжественно, полукругом рассаживаются на полу, а отец расспрашивает их о последних игрушках, которые принес домой. Элис с Майклом оценивают новинки коротко и незамысловато. «Мне понравилось, как она смешно пищит», – говорит Элис, ежась от смущения и глупо улыбаясь, а Майкл сердито зыркает на сестру, словно тупее ничего не придумаешь. Иногда они умудряются вообще ничего не сказать, пока отец не подсказывает:

– А вам нравится, что она светится, или вам все равно? Или вы хотели бы побольше разных вариантов цвета?

Ханне было бы стыдно за брата и сестру, если бы они не давали ей возможности их затмить. В отличие от других, она специально готовится к этим воскресеньям и, полная идей, вприпрыжку бежит в отцовский кабинет. Каждую неделю она подолгу анализирует, что именно ей нравится и не нравится в игрушках, составляя крупными, неровными буквами списки в отведенной для этого записной книжке. Отец называет Ханну, изобретательную и смекалистую, «мечтательницей», чьи мысли «не укладываются в привычные рамки». Она даже берет записную книжку с собой в школу и спрашивает одноклассников про любимые игрушки, настырно заставляя их растолковывать чересчур общие ответы.