Сочувствую, что вы так чувствуете

Она тут «новое лицо», поэтому полагает, что к ней подойдут сами, но никто не подходит. Селия удрученно наблюдает, как собравшиеся сбиваются в группки, а ее оставляют за бортом, как всегда. Некоторым из них хорошо бы вспомнить слова стриженного под горшок – мол, Христианский союз существует ради тех, кто не входит в него и требует спасения души. Она протискивается к столу с закусками, берет канапе с сыром и ананасом и обращается к парню в голубой рубашке – тот стоит ближе всего:

– Знаешь, я особо в Бога не верю. По-моему, все это за уши притянуто.

Но парень, вместо того чтобы выполнять свою миссию, явно настораживается. Криво улыбнувшись, он отходит от стола, а Селия смотрит, как он ретируется, и дожевывает сыр с ананасом.

На глаза наворачиваются слезы злости. Селия с вызовом оглядывает людей вокруг, однако не встречает ни ответных взглядов, ни ободряющих улыбок. Ею словно намеренно пренебрегают. Селия берет кусочек хот-дога, чтобы изящно положить его в рот, но от застенчивости роняет. В смятении она пытается исправить положение и поймать хот-дог, пока тот не упал на пол, вот только тело почему-то воспринимает инструкции превратно и пускает в ход не руку, а ногу. Наподдав ногой хот-дог, Селия с ужасом смотрит, как он описывает дугу над головами тех, кто стоит ближе всего, и стукается о затылок отступающего парня в голубой рубашке. Тот удивленно оглядывается, и Селия едва успевает отвернуться к столу. Она сосредоточенно рассматривает закуски, чувствуя на себе его взгляд. Все равно парню не доказать, что это она кинула в него хот-дог, да и кому вообще придет в голову утверждать подобное? Если ее спросят, она просто-напросто отопрется, и все.

В конце концов Селия решает, что опасность миновала, и снова оборачивается. Парень исчез в толпе.

– Вот это ты метко! – слышит Селия сбоку. – В регби играешь?

Так Селия знакомится с Анной.

Позже Селия будет вспоминать, что на первый взгляд Анна не показалась ей располагающей к себе. У нее ярко-рыжие волосы до плеч, довольно растрепанные, отчего голова словно треугольная, как у мультяшного персонажа. Челка коротковата, да еще и всклокоченная, а в лице есть нечто мышиное – крупный нос, маленькие глазки, брови и ресницы блеклые. Все это Селия оценила, лишь посмотрев на собеседницу. С тех пор как она узнала о собственной невзрачности, она трепетно относится к внешности окружающих.

– Я случайно, – с опаской говорит Селия.

– Ага, конечно. – Анна улыбается и подмигивает ей.

– Правда случайно, – повторяет Селия.

– Знаю, – кивает Анна и снова подмигивает.

– Я просто не хотела, чтобы он на пол упал, – раздраженно объясняет Селия.

– Ну что ж, – говорит Анна, – значит, у этого парня судьба такая. Ты впервые в Христианский союз пришла?

– Да, – отвечает Селия.

– Отлично! Добро пожаловать. Ты давно христианка или недавно?

– Э-э… Наверное, недавно.

– Отлично, – опять говорит Анна, – по-моему, это намного интереснее. Я вот всегда была христианкой. С самого детства ходила по воскресеньям в церковь и все в таком же духе. Внезапно прийти к вере куда как занимательнее. И перед обращением к вере можно много чего успеть, так что будет о чем на вечеринках поговорить.

Селия кивает, хотя на вечеринках она редкий гость, поэтому тут у нее не получилось бы ни опровергнуть, ни согласиться. Она снова смотрит на собеседницу, и та простодушно улыбается в ответ. Селия замечает, что Анна слегка картавит, особенно на «р» в «вере» и «вечеринках».

– Ты на каком факультете учишься? – спрашивает она Анну.

– На физическом.

– Там же в основном парни?

– Ага, – подтверждает Анна, – на нашем курсе нас всего пять. В смысле, пять девушек. И восемьдесят девять парней. То есть женщин шесть процентов. Всего студентов на физфаке триста тридцать девять, и из них только двадцать женщин. Так что и тут шесть процентов.

– Откуда ты знаешь? – спрашивает Селия. Она побаивается, что ее новая знакомая окажется со странностями.

– Я ходила в приемную комиссию, – объясняет Анна. – Сперва они мне не хотели говорить – может, думали, что я журналистка. Статистику по нашему курсу я уже подсчитала, но на лекции не все ходят, поэтому мои подсчеты могли оказаться неточными.

– Зачем тебе вообще это знать?

Анна пожимает плечами:

– Полезно же знать, как дела обстоят, верно? Быть в курсе того, в чем варишься.

– У нас на географическом всех поровну, – осторожно говорит Селия, – в смысле, парней и девушек.

– Это, наверное, неплохо.

– Да. – И, так как Анна по-прежнему с улыбкой смотрит на нее, Селия добавляет: – Хотя у нас и других проблем достаточно. Например, все думают, что мы только и делаем, что картинки раскрашиваем.

Анна смеется. Удивительно – насколько у Селии хватает памяти, над ее словами еще никто не смеялся. Похоже, это первая ее шутка.

– Ты откуда? – спрашивает Анна, и Селия рассказывает, стараясь описать унылую улицу и тревожную бескрайность пустошей. Она узнает, что сама Анна выросла в Корнуолле, в маленькой рыбацкой деревне. Возможно, именно поэтому рядом с ней и становится так легко: она словно приносит с собой морской воздух, отрезвляющий и чистый. У Анны трое братьев, и Селия думает, что, может, выйдет за кого-нибудь из них замуж. Когда Анна спрашивает, есть ли у Селии братья и сестры, Селия сперва чуть было не отвечает, что нет, но потом дает утвердительный ответ.

– Только сестра у меня болеет, – добавляет она, помолчав.

– О господи, – говорит Анна, – а что с ней?

– Да просто… с нервами проблемы, – отвечает Селия.

– Это, наверное, нелегко, – говорит Анна, – очень сочувствую. – И, судя по голосу, она действительно жалеет Селию.

Решив, что Анна не безнадежна, Селия не тратит времени впустую и принимается укреплять дружбу. На следующее собрание Христианского союза она приезжает на полчаса раньше и ждет на улице, пока Анна наконец не прибегает за пять минут до начала (в последний момент, отмечает про себя Селия, с обстановкой это не вяжется – Иисуса она всегда считала человеком пунктуальным). Селия замечает Анну – шапку ярко-рыжих волос вдали на Говер-стрит – раньше, чем та ее. Селия быстро наклоняется, притворяясь, будто завязывает шнурок. Время она рассчитала отлично и выпрямляется как раз в тот момент, когда Анна поравнялась с ней (от неожиданности Анна вздрагивает).

– Привет, Анна, – говорит Селия, когда Анна оправляется от испуга.

– Господи, – выдыхает Анна, – я аж подпрыгнула.

– Я просто шнурок завязывала, – объясняет Селия, – а потом выпрямилась.

– Ясненько, – улыбается Анна. – Ты на собрание?

– Да. – И, словно это только что пришло ей в голову, Селия предлагает: – Давай сядем вместе?

– Конечно, – соглашается Анна, и они входят внутрь.

Дальше Селия с легкостью выясняет, в какой комнате Анна живет (к счастью, в том же корпусе общежития, что и Селия, только этажом выше) и где и когда у нее лекции. А потом Селия начинает сталкиваться с ней в самых разных местах. По ее представлениям, чтобы завязать дружбу, нужно время, но это потому, что она ждала сопротивления. И зря ждала. Анна, совершенно очевидно, рада видеть Селию. Дружба крепнет. Теперь, когда рядом Анна, Селия вдруг перестает быть затворницей. Анна приводит ее в Общество освобождения женщин, и пусть доклады там скучноватые, но Селия гордится тем, что она приходит туда в качестве подруги Анны. Анна, похоже, знает всех и каждого и приветствует знакомых с неразборчивым, по мнению Селии, дружелюбием. И все же садится она рядом с Селией. Они вдвоем по-прежнему посещают собрания Христианского союза, где на беседах тоже сидят рядом, а во время перерывов общаются в основном между собой. Они записываются в киноклуб и каждый четверг по вечерам дремлют на показах претенциозных черно-белых фильмов, а потом хихикают над ними в пабе. Прежде Селия хихикать не умела, но сейчас, по всей видимости, освоила эту науку. Они вступают в «Международную амнистию» и участвуют во всяких эпистолярных кампаниях – например, пишут Иди Амину с требованием прекратить расправы над политическими оппонентами. Подписываясь собственным именем и указывая свой настоящий адрес, Селия даже некоторое время переживает. Вдруг Амин ее тоже внесет в список своих политических оппонентов? Когда она делится своими страхами с Анной, та хохочет.

– Селия, – говорит она, – думаю, ты окажешься в самом конце списка.

Селия чувствует, что поддразнивания Анны ее не раздражают.

В отличие от Селии, у Анны есть и другие друзья, однако Селия думает, что запросто отвадит их. Благодаря своему дружелюбию Анна располагает к себе, и тем не менее она непопулярна, одевается немодно и ведет себя странновато, поэтому ее подружки – это преимущественно серые мышки, соседки по этажу, у которых нет возможности войти в тусовку покруче. Может, Анна только и ищет кого-нибудь поживее, чем они. Перед напористостью Селии «мышки» пасуют и тушуются. Когда им случается пойти на обед вместе с Селией и Анной, Селия демонстративно игнорирует их и разговаривает только с Анной, пока непрошеные компаньонки смущенно не замолкают. Анна будто бы не замечает этого. Она относится с одинаковой доброжелательностью ко всем, однако Селии удается переключить внимание Анны на себя. Через несколько месяцев терпеливых усилий Селия радостно приходит к выводу, что остальные подружки отошли на второй план и что она теперь – лучшая подруга Анны.

Они с Анной дожидаются друг друга после лекций, садятся рядом в библиотеке и каждый день вместе обедают. Но больше всего Селия любит вечера, когда они пьют какао или джин в комнате у нее или у Анны и болтают о жизни. У них вошло в привычку засиживаться до ночи: им столько всего надо рассказать друг дружке, а времени явно не хватает. Селия даже в подробностях рассказала о болезни Кэти. То, что прежде казалось невозможным, с Анной делается простым. Ей открываются тайны дружбы.

Единственная проблема – парень Анны. Впервые услышав о нем, Селия удивилась: Анна, как и она сама, не из тех, у кого бывают парни. Тем не менее Пол, как выясняется, появился в жизни Анны давно. Они начали встречаться, когда Анне было пятнадцать, а Полу семнадцать, и еще Пол – друг старшего брата Анны. Селия приходит к выводу, что эти отношения, надежные и скучные, выросли, скорее, из обстоятельств, а не из страсти.

Когда Анна рассказывает, что первой на свидание пригласила Пола она, а не наоборот, Селия удивлена.

– По-моему, будь его воля, он и не сподобился бы меня пригласить, – говорит Анна, – но, к счастью, Пол очень внушаемый. – И она смеется.

Селия думает, что есть в этом нечто неправильное, но Анне не говорит.

К счастью, Пол приезжает нечасто. Он работает в Плимуте – что-то рекламирует, или продает, или покупает, или нечто в этом роде (в любом случае для Селии все это пустой звук). Она прислушивается к подружкиным интонациям, когда та рассказывает о нем, – а рассказывает та будничным тоном и довольно редко, поэтому в конце концов Селия делает вывод, что Пол настоящей угрозы не представляет.

Она знакомится с ним только во втором семестре первого курса, когда Пол приезжает в гости к Анне. Селия поражается, насколько нормальным он выглядит. Не красавец – подбородок слабоват, глаза посажены слишком близко, – но неплох. Словно природа вознамерилась сделать его красавцем и слегка перестаралась.

Селия совсем иначе представляла себе парня Анны. Ее воображение рисовало образ странноватого ботана, который встречается с Анной, потому что оба они занимают в обществе одну и ту же нишу, потому что никому из них не светит ничего получше. Этот же парень – или ей следовало бы назвать его мужчиной, ведь он, как сам то и дело им напоминает, уже карабкается вверх по карьерной лестнице – совершенно выбил Селию из колеи, и виной этому – его почти-красота, его нормальность. В отличие от Анны, в нем нет и намека на странность. Нет, ни особой крутости, ни харизматичности Селия в нем не видит, однако в его поведении присутствует определенная легкость, которой сама Селия – и она это знает – лишена. Он может находиться рядом с другими людьми и безмятежно общаться с ними на некоем тайном языке, которого Селия не понимает. Пол умеет маскироваться и делается неотличимым от обычных людей. С момента поступления в университет Селию занимает вопрос, врожденная это способность или она просто не освоила ее. Она полагала, что Пол принадлежит тому же миру, что и они с Анной, и, поняв, что ошибается, никак не может свыкнуться со своей ошибкой.

Впрочем, Пол не отличается ничем особенным. Впервые знакомятся они в баре в Кэмдене, и поначалу он Селию не впечатляет.

– Ну что, Селия, – обращается он к девушке, за чью выпивку щедро вызвался заплатить, – к чему ты в жизни стремишься?

– Хм, – мычит Селия.

– Давай выкладывай, – настаивает Пол, – наверняка к чему-то ты стремишься. Иначе не бывает. Я вот честолюбивый – Анна же рассказывала, да?

Селия бросает беглый взгляд на Анну.

– Ага, рассказывала, – беспечно подтверждает Анна.

– Моя главная цель, – продолжает Пол, – это стать ведущим специалистом по закупкам игрушек в какой-нибудь крупной компании. Может, даже в «Вулвортсе».

Ни таких слов, ни искренности, с которой Пол их произнес, Селия не ожидает, поэтому ей хочется расхохотаться. И все же она сдерживается.

– А чем ты сейчас занимаешься? – спрашивает она.

– Закупками, – отвечает Пол, – в супермаркетах «Бадженс». Прямо сейчас в консервах работаю, но не исключено, что меня повысят до фруктовых соков и газировки.

– Селия юристом будет, – говорит Анна, – или учителем. Или может в цирке выступать, – она ухмыляется Селии, – мы с ней парный номер придумаем. Гимнастками станем. А то и укротительницами львов.

Селии думается, что Анна как-то легкомысленно относится к их будущему, однако она с удовольствием отмечает, что Полу в этом буйстве фантазии места не отвели.

В приступе великодушия Селия поворачивается к нему и спрашивает:

– А почему именно игрушек?

– Они приносят людям радость, – объясняет Пол, – согласна? У многих самые счастливые воспоминания связаны с какой-то игрушкой. Помнишь, какая тебя охватила радость, когда тебе подарили игрушку, о которой ты мечтала? Для меня такой игрушкой был «волшебный экран» – до сих пор помню, как все Рождество с ним просидел.

Селия задумывается. На ее памяти у нее вообще не было любимой игрушки.

– Я Синди свою любила, – придумывает она.

– Вот видишь! – радуется Пол. – Она тебе как лучшая подружка была или даже сестра, верно? Ты с ней болтала и делилась секретами.

Такое у Селии в голове не укладывается. Она внимательно смотрит на Пола, прикидывая, доверяет ли он свои тайны банкам бобов и чечевицы, воображая их своими друзьями и братьями. Пол решает, что ее молчание вызвано приливом чувств.

– Вот так-то, – продолжает он, – мы очень трепетно относимся к воспоминаниям о любимых игрушках. Игрушки – символ надежды. В часы радости мы с ними дружим, а в миг печали ищем у них поддержки.

Селия замечает, что время от времени Пол разговаривает так, словно играет на сцене. Он говорил так же чуть раньше, когда описывал Плимут как «город великих возможностей». «Успех, – заявил он, – это не только про стремления, но и про то, чтобы оказаться в правильное время в правильном месте». Анну его манера, похоже, не раздражает, однако, как Селия выяснила, Анну вообще сложно вывести из себя.

Когда Пол отправляется на вокзал, чтобы ехать домой, Анна говорит:

– Как я рада, что вы наконец познакомились. Я ему столько о тебе рассказывала.

Селия с удовольствием думает, что ей о Поле Анна рассказывала не так чтобы много.

Однако ее совсем не радует, когда, это уже в середине ее второго курса, Пол находит работу в Лондоне (видимо, Плимут больше не «правильное место», а может, это время перестало быть правильным). Селия делает вид, что она, как и Анна, тоже рада. Пол на пути к достижению мечты, теперь он младший закупщик и отвечает за игрушки в небольшой компании, которая торгует канцтоварами и подарками. По словам Пола, Лондон – это центр закупок в отрасли игрушек и здесь море возможностей для такого, как он. («Тогда жаль, – думает про себя Селия, – что работать ему придется в Хаунслоу, на отшибе».) Еще Пол добавляет, что новая работа – сплошные разъезды. Он снимает комнату в Патни, покупает подержанную машину и то и дело маячит где-то рядом.

Селия пристально наблюдает за тем, как складываются отношения Анны и Пола, сравнивая их с тем, как общается с Анной она сама, и готовится разозлиться, едва они вознамерятся отодвинуть ее на задний план. Однако Селию никто никуда не отодвигает. Анна по природе своей великодушна, поэтому вечера и выходные они часто проводят втроем – ходят в кино, по кафе и пабам, гуляют по набережной в Патни или вдоль каналов Кэмдена, Кингс-Кросса и Энджела. Хорошо, что Пол не вдруг появился, что он давно был, хоть Анна явно не из тех, кто бросает друзей ради парня. Селия решает, что они с Полом выполняют различные функции в жизни Анны. Вовсе не обязательно устраивать с ним смертельную битву.

И Анна с Полом не спит, в этом Селия почти не сомневается. Анна у него в берлоге на ночь не остается, да и он в их женском общежитии не ночует. Судя по всему, они общаются только на людях. Селия внимательно наблюдает за ними, но представить, как они трахаются, – нет, не получается, и она с облегчением понимает, что ей не придется менять мнение об Анне в худшую сторону.

Впрочем, порой – и с этим не поспоришь – Анна все же расстраивает ее. Например, летом после второго курса они с Анной и Христианским союзом едут на выходные в Оксфорд, на совместную конференцию Оксфордского университета и Христианского союза. Ночуют они в хостеле для студентов, а днем слушают студенческие доклады, прерываясь лишь на обеденные пикники в университетских парках. Анна с Селией садятся вместе, но все остальное время Анна болтает с другими – и теми, кто приехал с ними из Лондона, и со студентами из Оксфорда. Что, интересно, Анна им всем говорит? Ребята из Оксфорда даже более странные, чем лондонские, а это, по мнению Селии, еще умудриться надо. На пикнике Анна подсаживается к большой группе оксфордских девушек. Она и Селию к себе подзывает, но ничем не дает понять, что та ее лучшая подружка и занимает особое место в ее жизни. В тихой ярости Селия смотрит, как Анна говорит, смеется и предлагает всем сэндвичи с сыром. Словно Селия – одна из многих, словно они с Анной только что на этой конференции и познакомились.

Селия часто напоминает себе, что Анна ценит их дружбу, – Анна много раз это говорила и постоянно называет Селию лучшей подругой, и Селия тает от удовольствия. И тем не менее Селия тревожится. Иногда она ощущает, что привязанность Анны чересчур поверхностная, что она не делает особых различий между людьми. В характере Анны есть некая радость и открытость, которым Селия не доверяет. Каково это – быть Анной, она себе не представляет. Время от времени ей кажется, будто тоска и стремления сжигают ее изнутри.

Первые два курса на Рождество и на Пасху Селия ездит домой, в Питерборо, где потихоньку занимается и считает дни до начала семестра. Кэти теперь ей не досаждает – сестра притихла и уже не совершает странных выпадов. Селия без труда представляет себе, будто той вообще нет.

Лето таит больше неприятностей. Три месяца – это немало, если тебе предстоит просидеть их дома в компании родителей и сестры. После первого курса она проводит две недели у Анны в Корнуолле, после чего возвращается в Лондон и до начала семестра работает в пабе. Родителям Селия говорит, что ей надо часто ходить в столичную библиотеку, и те возражать не пытаются. Затея удается, вот только на работе она не сказать чтобы преуспевает.

– Ты помрешь, что ли, если улыбнешься? – распекает ее начальник. – Сдачу отдаешь с таким видом, будто тебе не терпится зарыть клиента где-нибудь под крыльцом.

Селия награждает его взглядом, в котором читается, что если уж ей выпало общаться с хамами и придурками, то, по крайней мере, выражение лица ей никто не навяжет. Бармен качает головой и выходит. На следующий год летом ей отвечают, что в сотрудниках бар не нуждается (а точнее, не нуждается в ней). Селия пробует устроиться официанткой, но тщетно, и в конце концов ей ничего не остается, как поехать домой.

Лето выдается непростое. Селия пишет Анне длинные письма. Подруга работает летом в кафе в Корнуолле. В этих письмах Селия выворачивает наизнанку душу и делится даже самыми незначительными мыслями.

«Сегодня утром я сидела у окна и читала, – пишет она, – и тут на подоконник села сорока. Сороки же обычно парами летают, да? А одна сорока – это к слезам. Я увидела эту одну и расстроилась – подумала, что вид у нее какой-то мрачный».

Селия с удовлетворением перечитывает написанное – ей кажется, что получилось очень проникновенно. Потом задумывается: поймет ли Анна, что сорока – это метафора? Немного поразмыслив, она приписывает: «Сорока – это довольно символично, правда?»

Она снова перечитывает последний абзац. Очень хорошо получилось. Но догадается ли Анна, что именно символизирует сорока? Иногда Анна воспринимает все очень буквально. Селия взвешивает все и наконец добавляет последнее предложение: «Прямо как я, верно?»

Этого должно хватить.

Анна на ее письма отвечает, но лишь спустя неделю, не раньше, и ответы написаны будто в спешке. «На выходных приезжал Пол, – пишет она, – и мы все время провалялись на пляже! В этом году такое солнце, что главное – не обгореть! Для таких рыжиков, как я, это настоящая беда! Мама с папой слегка поднадоели, но ради домашней еды и потерпеть можно! Не понимаю, с чего ты решила, что похожа на сороку. По-моему, совсем не похожа, не волнуйся. Целую, Анна».

Письма Анны намного короче, чем у Селии, поэтому Селия старается писать меньше, чтобы не было перекоса, но у нее всегда накапливается столько всего, о чем рассказать, и рассказать больше некому. Она отвечает на письма Анны, едва получив их, и потом, в ожидании следующего, с трудом сдерживается, чтобы не написать еще одно, чувствуя, как рвутся наружу слова, которые ей не терпится сказать Анне. Каждый раз, читая ответы Анны, Селия ощущает недовольство. Их живость отчасти разочаровывает. Какая это мука – любить больше, чем любят тебя!

Как назло, как раз тем летом поведение Кэти меняется. Первые несколько недель Селия прожила в родительском доме спокойно, но в июле что-то пошло не так. В этом месяце Ирландская республиканская армия подорвала бомбу в лондонском Тауэре. Один человек погиб, многие пострадали, и Кэти это событие пробуждает, хотя такой же теракт в британском парламенте месяцем ранее она словно не заметила. Возможно, это совпадение, просто Кэти не приняла таблетки или они перестали действовать. Она часами просматривает газеты, выискивая статьи о бомбе в Тауэре, или сидит, прижавшись ухом к радиоприемнику. Она утверждает, что погибшая женщина – это приманка, но почему она так говорит, никто не понимает. К концу месяца мир населяют враги Кэти. Они подслушивают через стены и следят за ней, когда Кэти с матерью отправляются на ежедневную прогулку.

– Она была моя дублерша, – повторяет Кэти, – на самом деле им нужна я.

Селия видит, что сестра в ужасе, но сколько бы ее ни успокаивали, ничего не помогает. Учитывая взрывы, Селия думает, что родители, наверное, побоятся отпускать ее в сентябре в Лондон.

– Не бойся, со мной ничего не случится, – говорит она однажды вечером матери.

– Ты о чем? – спрашивает мать, не отрываясь от очередной вышивки с нарциссами.

– Когда я в Лондон вернусь. Ничего со мной не случится.

На миг мать раздраженно поднимает голову:

– А с чего оно должно случиться?

Селия, хоть и обескураженная, вида не подает.

– Просто чтоб ты знала: я не боюсь.

– А чего тебе бояться-то?

– Ирландской республиканской армии, – объясняет Селия.

– Ой, я тебя умоляю, – отмахивается мать, – не начинай, Селия. Мне есть о чем подумать, помимо твоих театральных представлений. – И она, покачав головой, возвращается к вышивке.

Наступает август, а Кэти так и не становится лучше. Однажды за ужином она зловеще произносит:

– Когда-то мир был един. Потом был знак, и земля раскололась, и появились различные континенты. А между ними – море. Это дело рук древних богов.

Селия вскидывает брови.

– Вообще-то это называется континентальный дрейф, – говорит она.

– Не выпендривайся, Селия, – одергивает ее мать.

– Я ключ, – говорит Кэти, – вот в чем дело. Запри, поверни.

Она выбирается из-за стола и, оставив нетронутой еду на своей тарелке, берет тарелку Селии и выходит из комнаты.

Как только она скрывается за дверью, мать придвигает тарелку Кэти Селии, и Селия вновь принимается за еду.

– Кэти всегда была творческой натурой, – говорит наконец отец, – с самого раннего детства. И сейчас мы просто имеем дело с необычным проявлением этой ее стороны.