Сочувствую, что вы так чувствуете

Селия разрывается между разными вариантами и наконец решается:

– Скалолаз, который забрался на Эверест и там умер.

Короткое молчание. Отцу явно не по себе.

– Что? – переспрашивает он. – Нет. Неправильно. Не угадала.

– Это возраст, – спокойно отвечает Кэти.

Отец, похоже, успокаивается.

– Да, милая. Молодец. Это возраст.

– Почему такой ответ? – недоумевает Селия.

– Потому что это так.

– А как же все остальные ответы?

– Они неправильные, – говорит отец.

– А кто решает, какой ответ правильный?

– Хватит, Селия. – Отцу явно начинает надоедать.

– Ты неправильно рассуждаешь, – говорит Кэти, – это игра в слова, а не в факты.

Это Селия старается запомнить, но к загадкам, к спрятанному в них превосходству у нее сохраняется недоверие: их единственная цель – подловить тебя.

В своем стремлении завести друзей Селия не понимает, что вызывает у других детей своего рода отвращение. Чересчур напористая, от других она требует слишком многого. Она влезает в игры и пытается командовать, а когда никто ее не слушается, когда остальные не понимают, меняют правила, прогоняют ее или смеются над ней, она плачет. Они инстинктивно отворачиваются от нее, от всей ее потребности дружить и впечатлительности.

Правда, в последний год начальной школы появляется проблеск надежды – тогда в класс приходит новенькая. Мэри маленькая и робкая, и Селия с несгибаемой решимостью завоевывает ее внимание. Мэри не отталкивает ее, видимо радуясь так быстро появившейся подруге. Две четверти они считаются лучшими подружками. Селия ревниво оберегает Мэри. Они вместе сидят на уроках, играют на переменах и ходят обедать. Селия также настояла, чтобы они носили клетчатые платья одинакового цвета. Девочкам разрешается выбрать зеленый, розовый или голубой, и Селия решает, что они с Мэри будут ходить в зеленом. Играть с другими девочками она Мэри не позволяет, а когда та однажды ослушалась и пошла прыгать с кем-то через скакалку, Селия проучила ее и два дня не разговаривала. Воля у нее железная, и в конце концов Мэри расплакалась и стала молить Селию о прощении. Они постоянно ходят друг к другу в гости и ведут общий дневник – для этой цели им служит блокнот в кожаном переплете, который Мэри подарили на Рождество. А затем, в летней четверти, случается несчастье. Селия подхватывает какой-то мерзкий вирус и неделю сидит дома. Когда она возвращается в школу, Мэри старается избегать ее и перешептывается в углу с Хелен Уилсон. Стоит Селии приблизиться, как они убегают от нее. Если же Селия заговаривает с Мэри на уроке, то Мэри спрашивает Хелен:

– Что это жужжит? Ты не слышишь? Похоже, муха в класс залетела, да?

Селия плачет от злости и пытается пнуть Мэри, но та юрко уворачивается. И Мэри, и Хелен наблюдают за Селией, удивленно вытаращив глаза.

– Что-то Мэри давно не заходила, – замечает спустя несколько недель мать Селии, – вы с ней что, поссорились?

Селия пожимает плечами. В глазах щиплет от подступивших слез.

– Ненавижу ее.

– Некрасиво так говорить, – упрекает ее мать.

Тут подходит отец:

– Ну-ка, Сел, перед тобой лодка, и в ней полно народа, но на борту ни единого человека. Как такое возможно?

Селия выскакивает из гостиной и бежит к себе наверх.

Кэти тоже живет одиночкой, но, в отличие от Селии, обходится без отчаянных попыток это изменить. В школе Кэти ведет себя застенчиво и сторонится других детей, проводя перемены в библиотеке, а порой даже в туалете. Иногда на большой перемене Селия идет искать Кэти, однако та ее прогоняет или просто не обращает на сестру внимания. Селия слышала, что часто сестры – лучшие подруги. А вот они с Кэти, кажется, нет, хотя наверняка она не знает. Дома она зовет Кэти поиграть вместе, но Кэти предпочитает играть одна и часто с головой погружается в собственный мир. Она обожает их кота Ревеня, постоянно гладит его и разговаривает с ним. Несмотря на странности, Кэти кроткая, и это пробуждает в окружающих нежность к ней.

– Она у нас в облаках витает, – с гордостью говорит отец, – и дружит с феями.

До Селии уже тогда доходит, что привлекательным больше сходит с рук, чем невзрачным.

Так как Кэти симпатичная, пускай Селия будет умной – так выйдет справедливо. И все же жизнь – Селия быстро это усваивает – от справедливости далека. До средней школы Селия считает себя интеллектуалкой. Она годами коллекционирует выражения на латыни и старается ввернуть их в разговор.

– Против брокколи per se я ничего не имею, – заявляет она за ужином, – просто брокколи очень мягкая. Но для брокколи мягкость не sine qua non.

– Господи, ну и дура, – качает головой Кэти.

Хотя после одиннадцати лет и Селию, и Кэти принимают в местную гимназию для девочек, они там ничем не выделяются. До отличниц им далеко, а по некоторым предметам – и таких не один – они плетутся в самом хвосте. Несмотря на то что средне учатся обе, поступление в университет мать обсуждает только с Селией.

– Тебе бы высшее образование получить, – говорит она, – сейчас многие девочки в университет поступают. Сможешь потом учительницей устроиться в какую-нибудь славную школу для девочек.

Селия, которой уже тринадцать, сомневается. Судя по ее опыту, школа для девочек – место не сказать чтобы славное.

– А Кэти будет в университет поступать? – спрашивает она.

В школе Кэти учится без особого рвения, и оценки у нее средненькие.

– Возможно, – уклончиво отвечает мать, – посмотрим.

Селия догадывается, что для Кэти совершенно неважно, будет она учиться в университете или нет. Кэти все равно выйдет замуж.

Сестра уже встречалась с мальчиками – правда, всякий раз недолго. Каждого своего кавалера Кэти обвиняет в неверности, словно каждый из этих сопляков – настоящий донжуан, перед которым девки в штабеля укладываются. Тем не менее после отставки третьего по счету ухажера, спокойного и обходительного Робби, Селию осеняет: а что, если проблема в Кэти?

– Им доверять нельзя, – утверждает Кэти, – никому из них.

Селия, как обычно, кивает, но теперь она смотрит на Кэти другими глазами. К шестнадцати годам Кэти, прежде такая послушная, сделалась склочной и вредной. Если в детстве она обладала кротостью и смирением, благодаря которым ее появления в комнате никто не замечал, то сейчас Кэти заявляет о своем присутствии, громко хлопая дверью. Когда родители просят ее помыть посуду или убрать вещи, Кэти заявляет, что они ее обижают.

– Отстаньте все от меня! Вечно вы ко мне цепляетесь!

В конце концов, махнув рукой, они перестают просить ее. А вот от Селии по-прежнему требуют, чтобы та мыла посуду, даже если она и обижается.

Больше всех Кэти раздражает Селия.

– Чего ты пялишься на меня? – бесится Кэти. – Хватит таращиться. Уродка.

Селия и впрямь имеет привычку довольно пристально разглядывать окружающих. Но иначе она просто не может – Кэти стала крайне увлекательным объектом для наблюдения.

– Вы все против меня, – напрямую говорит Кэти однажды за завтраком. – Селия всегда мне завидовала, а вы, – она поворачивается к родителям, – ее подначивали.

– Ничего подобного, родная, – возражает мать.

– Вы ее прихотям потакаете! – упирается Кэти.

– Каким еще прихотям? – удивляется Селия, но на нее никто даже не смотрит.

– Никому мы не потакаем, – говорит мать.

– Вы всегда принимаете ее сторону, – Кэти не отступает, – и поощряете зависть.

– Мы не принимаем ничью сторону.

– Да не завидую я тебе! – возмущается Селия, хоть ее и не слушают.

Ее сестра сделалась такой непредсказуемой, что весь дом трясется. Проснувшись как-то ночью, Селия видит, что Кэти сидит рядом и смотрит на нее. Селия с трудом удерживается, чтобы не заорать, но все же спрашивает:

– Ты чего делаешь?

– Слежу за тобой, – мрачно отвечает Кэти.

Еще немного поразглядывав Селию, она встает и уходит к себе в комнату.

Примерно в то же время Селия начинает обращать внимание на обстановку, в которой живет, и это вгоняет ее в грусть и вызывает беспокойство. Вести романтическую жизнь на окраине Питерборо совершенно невозможно (Селия знает, Селия пыталась). Их улицу не отличишь от всех остальных улиц вокруг, а дом у них такой же, как другие дома на их улице. Невозможность никуда уехать (разве что в Уэльс на каникулы, но это вряд ли считается) ужасно расстраивает Селию, однако ей кажется, что в определенном смысле она уже везде побывала, – наверное, все пригороды выглядят одинаково, а значит, она, можно сказать, всю страну видела. Облегчения эта мысль не приносит.

За унылостью городских окраин ее не ждет ничего лучше. Когда дома заканчиваются, на смену им приходят низины, раскинувшиеся во всей своей бескрайности до горизонта. Гнетущее однообразие – Селия чувствует, как оно просачивается ей внутрь, притупляет чувства, обтачивает ее. Она пытается представить, какая жизнь ждет ее во взрослом возрасте, но ей это не удается.

– Ты где хочешь жить, когда вырастешь? – спрашивает она у Кэти.

– Чего-о? – переспрашивает Кэти. – Преследовать меня будешь? Отвали от меня, сучка тупая. Я за тобой слежу и все вижу.

Ничего непохожего на ее уже существующую жизнь представить не получается, и из-за этого Селия расстраивается.

Экзамены Кэти сдала средне, но, узнав результаты, родители все равно ведут ее в ресторан. Селию с собой не берут, хотя в ресторане та была всего дважды и ей очень хочется пойти. Родители говорят, что это праздник Кэти и что Селии надо дождаться своей очереди, однако Селия понимает: просто-напросто в ее присутствии Кэти чаще срывается. Когда Селии придет время сдавать экзамены, родители совершенно забудут о своем обещании повести ее в ресторан.

Спустя месяц-другой после того, как Кэти переходит в старшую школу, в ее жизни появляется Джонатан, и Кэти, похоже, перерастает тяжелый подростковый возраст. Она больше не мучает Селию – теперь Кэти в основном не обращает на нее внимания. Селию девятнадцатилетний и очень здравомыслящий Джонатан приводит в восторг. Он каждое воскресенье приходит к ним обедать, и они с Кэти, разделенные стоящим на столе соусником, улыбаются друг дружке. Стоит Кэти обронить, что весь мир на нее ополчился, как Джонатан говорит:

– Нет, радость моя, не говори глупостей.

Селия, хоть и не совсем понимает, откуда взялось это «радость моя», все же испытывает признательность Джонатану за такое благотворное воздействие на сестру. Она уже представляет себе его своим будущим зятем и рисует в воображении день помолвки – это наверняка случится, когда Кэти исполнится восемнадцать и она разделается с выпускными экзаменами.

О причинах разрыва не знают ни Селия, ни родители. Просто как-то в субботу, которую Кэти собиралась провести с Джонатаном, она посреди дня приходит домой и, швырнув сумку посреди гостиной, заявляет:

– Он мразь. Настоящий мерзавец.

Селия с матерью сидят на диване. Селия читает, а мать вышивает.

– Солнышко, что случилось? – восклицает мать.

Кэти всхлипывает, а когда мать бросается обнимать ее, начинает рыдать. Рыдает она жутко – безутешно и надрывно, и Селия вскакивает и выбегает из гостиной. После Кэти закрывается у себя в комнате и сидит там весь оставшийся день, даже ужинать отказывается. Селию посылают отнести ей ужин на подносе, но Кэти не открывает.

– Вали отсюда, – шипит она из-за двери, – радуйся.

Из комнаты снова доносятся всхлипы.

– Ничего, переживет, – утешают друг друга родители, а Селии, когда та пытается пожаловаться на злобные выпады Кэти, говорят: – У нее сейчас возраст непростой.

Вернувшись на следующий день из школы, Селия обнаруживает свое любимое нарядное платье от Лоры Эшли разрезанным на ленточки, которые валяются на кровати. Как ни нелепо, но Кэти свою причастность к злодеянию отрицает, и, к возмущению Селии, родители ничего не предпринимают, лишь рассеянно обещают купить новое платье.

Селии запомнилось, как в детстве Кэти отрывала у цветов головки, – тогда Селии это показалось очень жестоким, но позже она увидит результат: головки цветов плавают в керамической миске. Эту композицию Кэти преподносит матери на день рождения. Мать восхищенно ахает: какая же Кэти чуткая и творческая! Чашку, ярко-розовую с зеленым рисунком, Кэти купила в антикварной лавке. Селия смотрит на изящную каемку, и ей хочется отломить кусочек, как от шоколадки.

Сама Селия купила для матери красивый шарф цвета морской волны. За несколько месяцев до дня рождения Селия ходила с матерью и Кэти в торговый центр, где мать заметила этот шарф и похвалила его. Селия сохранила этот день в воспоминаниях и принялась копить деньги. Однако, открыв ее подарок, мать едва улыбается.

– Спасибо, родная, замечательный шарф – правда, цвет не совсем мой.

Селия понимает: мать забыла, как восхищалась этим шарфом. Лучше бы ей поступить, как Кэти, и подарить что-нибудь, что ей самой нравится. И что, пообрывай она головки у цветов, ей бы этого не простили. Подаренная Кэти чашка такого цвета, который мать тоже не особо любит, и все же чашка красуется на столике в гостиной, неуместным пятном разбавляя оранжево-коричневые тона. Она обосновалась там на много лет, и каждый брошенный на миску взгляд оборачивается для Селии уколом зависти. А потом однажды Кэти воображает, будто внутри чашки прослушивающее устройство, и сама разбивает ее.

Как-то за завтраком, вскоре после случая с платьем, Кэти вдруг вскакивает и яростно выплескивает молоко с хлопьями на Селию, а миску нахлобучивает ей на голову. Селия вопит, но тут стекающее по лицу молоко попадает ей в рот, и она захлебывается. Мать кричит:

– Кэти!

А отец восклицает:

– О господи!

Кэти с довольным видом откидывается на спинку стула.

– Подавись, стерва тупая, – говорит она.

Селия так и сидит с миской на голове. Оцепенев от ужаса, она утратила способность защищаться.

Подобные случаи, как и изрезанное платье, вызывают тревогу, но бывают нечасто, поэтому родители успевают убедить себя, что Кэти переутомилась или перенервничала, что у нее месячные или что, заявляя, будто хочет отравить Селию, Кэти выражается фигурально.

– Она с ума сходит, – говорит Селия, – это все ненормально.

– А ты ее не накручивай, – отвечает отец.

– Да я и не накручиваю! – только и остается ответить Селии. Что, интересно, по их мнению, она, Селия, вытворяет у них за спиной?

Всего за несколько месяцев до экзаменов Кэти перестает ходить в школу. На уговоры она не поддается, даже когда ей обещают подержанную машину за то, чтобы она пошла и отсидела на экзаменах, – отсидела, а не сдала, родители умерили запросы.

Речь Кэти делается бессвязной и часто непонятной. Порой она принимается тараторить и перескакивать с одной темы на другую. Затем, посреди словесного потока, она будто теряет нить и внезапно умолкает. Иногда начало и конец фразы кажутся несвязанными друг с другом.

– Мне надо на море, – говорит она однажды вечером, – песок винтовой и грунтовой.

Что это означает, никто не понимает, но родители вывозят дочерей на день в Скегнесс. На пляж Кэти выходить отказывается – что-то там опять про песок, – но мороженое берет. Ест она неаккуратно и с явным удовольствием. Глядя на сестру, Селия с удивлением ощущает, что от тоски у нее перехватывает горло. Кэти с перепачканным лицом, жадно поедающая лакомство, напоминает ей ребенка. Селия вспоминает, какой Кэти была в детстве, – совсем другой. Сестра утратила и свою привлекательность. Волосы у нее жирные, немытые, под глазами темные круги, а на лбу и подбородке прыщи.

Кэти вдруг отрывается от мороженого и перехватывает взгляд Селии.

– Я знаю, что ты делаешь. Мы знаем. Они знают. Нет-нет. Без толку. Свободных комнат нету.

По возвращении домой, когда Кэти запирается у себя в комнате, Селия говорит матери:

– По-моему, Кэти надо врачу показать.

Она ждет, что ее опять обвинят в зависти, но мать лишь сокрушенно кивает и произносит:

– Да. Знаю.

Семейный врач прописывает Кэти транквилизаторы и направляет к психиатру. Что именно сказал психиатр, Селия не знает, – все, чего она добилась от матери, это что врач прописал Кэти еще таблетки. Селия проверяет шкафчик в ванной, но таблеток не находит.

Похоже, этих таблеток Кэти не принимает. Да и с чего бы? К этому моменту она воображает, что не одна Селия хочет ее отравить. Кэти почти целыми днями сидит у себя в комнате, зато ночью выходит – бродит по дому и что-то бормочет себе под нос. По ночам Селия боится выходить в туалет и, когда приспичит по малой нужде, справляет ее в баночку, содержимое которой каждое утро выливает в унитаз. Родители выглядят уставшими и рассеянными. Однажды утром, собравшись опорожнить баночку, Селия сталкивается возле туалета с матерью.

– Это что? – Мать кивает на баночку.

– Моя моча, – отвечает Селия.

– Ясно, – безучастно бросает мать и проходит мимо.

Врач рекомендует Кэти покой, но Кэти с ним явно не согласна. Вообще большой вопрос, спит ли она. Судя по виду, нет. Днем они слышат, как она тихо разговаривает у себя в комнате, – вот только с кем?

– Кажется, она наизусть какую-то пьесу декламирует, – с надеждой предполагает отец, – она в школе вроде Шекспира играла? Там еще сумасшедший король и какие-то очень сложные погодные условия.

– Это не Шекспир, – возражает Селия, – она Шекспира не понимает.

– Хватит язвить, Селия, – осаживает ее мать.

Однажды в субботу в дверь звонят. Это соседка, миссис Кларк, пришла вернуть форму для запекания. Селия в этот момент как раз идет из гостиной в кухню и поэтому становится свидетельницей того, как Кэти стремительно слетает с лестницы и бросается к двери. Она с силой отпихивает миссис Кларк и выскакивает на улицу. Селия, ее мать и миссис Кларк оторопело провожают взглядом ее щуплую фигурку, скрывшуюся за углом. Кэти убежала босиком, в одной ночной рубашке.

Мать Селии быстро приходит в себя и зовет мужа. Они садятся в машину и отправляются на поиски. Селия, сидя на заднем сиденье, пристально всматривается в окно, а отец так сжимает руль, что костяшки пальцев белеют. Время от времени мать делает неутешительные прогнозы, и тогда Селия старается переубедить ее: они в Питерборо, вероятность, что на Кэти нападет шайка бандитов или что ее сожрут дикие животные, ничтожно мала.

Три часа спустя, когда Кэти они так и не нашли, отец отчаивается и вызывает полицию. Кэти, как выясняется, уже поймали. Похоже, она пробежала милю-другую, после чего вошла в супермаркет и попробовала залезть в холодильник. К вечеру ее перевозят в психиатрическую лечебницу, где она проведет следующие три месяца. На первой неделе ее пребывания там Кэти исполнится девятнадцать.

Когда Кэти наконец возвращается, Селия приходит в ужас. В отличие от родителей, она не навещала Кэти в больнице – на радость Селии, от нее этого никто не требовал. Кэти совершенно преобразилась, и это поражает. Злоба и непредсказуемость уступили место безучастности. Теперь, даже не за едой, Кэти странно, будто пережевывая что-то, двигает челюстями. Она подолгу сидит неподвижно и смотрит в пространство, а потом неожиданно дергается, точно ее током ударили.

Мать почти все время проводит с Кэти и хозяйством занимается лишь урывками. Она читает ей вслух, разговаривает с ней (иногда Кэти даже отвечает, и порой осмысленно), и они вместе смотрят «Улицу Коронации», хотя «смотрят» – это слишком громко сказано применительно к Кэти. Отец загадывает Кэти загадки, но ответы ему приходится называть самому. На выходных родители куда-нибудь вывозят Кэти, а вот Селия увиливает от этих поездок и говорит, что ей надо делать уроки. Она готовится к выпускным экзаменам, только ее успехи никого не интересуют.

Селия знает, что сейчас ей надо найти способ побыстрее убраться из дома. Возможности срочно выскочить замуж она не видит – у нее даже и мальчиков-то знакомых нету, не говоря уж о том, чтобы с кем-то встречаться. К тому же ее непривлекательность никуда не деть. К счастью, на горизонте маячит университет. На протяжении следующих месяцев она усердно зубрит вопросы к экзаменам (впрочем, у нее не сказать чтобы было много других занятий). Оценок она в итоге добивается неплохих: четверки по английскому и французскому и пятерка по географии, которую она и выбрала своей университетской специализацией – не потому что как-то особенно любит предмет, а просто потому что по географии успеваемость у Селии на удивление лучше, чем по другим предметам. К собственной радости и отчасти изумлению, Селия поступает в Лондонский университет. Для нее этот университет первый в списке приоритетных: во-первых, Лондон – это роскошно, а во-вторых, он достаточно далеко, чтобы не ездить домой.

Селия полагает, что родители, как и обещали, наконец-то устроят ей торжественный ужин в ресторане. Она ни разу в жизни не пробовала пиццу и не сомневается, что это вкусно, поэтому присмотрела итальянский ресторан. «Пицца? – небрежно бросит она своим новым друзьям в университете. – Да, очень люблю». Но когда Селия поднимает эту тему, мать раздраженно заявляет:

– Сейчас не самый подходящий момент. И по отношению к Кэти несправедливо. Разве ты сама не понимаешь?

Селия понимает, что мечты о пицце пошли прахом. Но какая разница, успокаивает она себя. Ведь совсем скоро ее здесь не будет.

К сожалению, университетская жизнь оказывается ей не по душе. Она напоминает Селии школу. В первые же недели студенты сбиваются в кучки, но ее ни в одну компанию не зовут. Откуда все они знают, как разговаривать друг с другом, что сказать? И, что важнее, каким образом это говорить. Ведь Селия тоже пытается задавать дежурные вопросы.

«Что ты изучаешь? Откуда ты родом? А вот отгадай загадку!» – наседает она на собеседника, однако собеседники едва ли не игнорируют ее. У Селии складывается впечатление, что она просто поменяла одноклассников, которым она не нравилась, на однокурсников, которым она тоже не нравится.

Занятия в университете, хоть и не всегда интересные, кажутся сносными, а вечера Селия проводит по большей части в одиночестве – готовит себе безвкусную еду на кухне общежития или прилежно занимается и пишет конспекты у себя в комнате. На некоторое время она заводит привычку подолгу сидеть на кухне – приносит туда книги и тетради и с чашкой чая ютится за маленьким столиком в надежде завести разговор с кем-нибудь из девушек, которые заглядывают на кухню. Однако и тут дело не заходит дальше обмена репликами. Вопреки надеждам, в паб ее не приглашают.

На занятиях Селия пробует подружиться с однокурсниками, и тоже почти безуспешно. Она разработала стратегический прием: делает вид, будто забыла ручку, и просит ручку у соседа. Как нарочно, получив ручку, она не знает, что предпринять дальше. Она восхищается тем, как легко ручка скользит по бумаге, как ее удобно держать, хвалит оттенок чернил или, если ручка шариковая, делится каким-нибудь интересным фактом о братьях Биро. Тем не менее выстроить на этом полноценную беседу, не говоря уж о дружбе, у нее не получается.

Селия звонит домой раз в неделю, вечером по воскресеньям, и каждый раз поражается, насколько сильная тоска по дому охватывает ее при этом. Иногда мать настаивает, чтобы Кэти тоже поговорила с Селией, и бывает, что Кэти не против, и Селии приходится терпеть натянутую, мучительную беседу с сестрой.

– Как дела? – спрашивает Селия.

– Хорошо.

– По телевизору что-нибудь интересненькое смотрела?

Молчание. И немного погодя:

– Нет.

– А что сегодня на обед ела?

Молчание.

– Жареную курицу.

– А на сладкое?

Молчание.

– Пудинг с изюмом.

В ответ Кэти вопросов не задает. Прежде худышка, за последний год она здорово прибавила в весе, и Селия представляет, как Кэти сидит на диване между родителями, оплывшая, с пустыми глазами.

«Ты все еще считаешь, что я тебе завидую?» – хочется спросить Селии.

Во втором семестре Селия решает, что пора принимать активные меры. На глаза ей попадается объявление, где говорится о собрании Христианского союза, и хотя в Бога она не верит, ей все равно хочется сходить – студенты-христиане, руководствуясь хотя бы верой, должны с ней подружиться.

Первая встреча, которую она посещает, проводится в актовом зале одного из университетских корпусов на Говер-стрит. Стулья поставлены в ряд, на столах вдоль стен разложен перекус и расставлены стаканчики с апельсиновым соком. Селия собиралась приехать пораньше и сесть в первом ряду – попытать счастья до того, как начнется беседа, возможно, попросить ручку у кого-нибудь из христиан. Как назло, сперва она ошибается корпусом и понимает это, лишь уткнувшись в запертую дверь. Вспотевшая, она прибегает в другой корпус, едва успев к началу беседы, и втискивается на сиденье в заднем ряду.

Перед слушателями стоит паренек, стриженный под горшок, словно Генрих V, а рядом полукругом выстроились члены комитета. Почти тридцать пять минут паренек разглагольствует о природе «миссии». Говорит он размеренно, в нос, и картавит на «р» – Селия даже сочувствует, учитывая, сколько раз в его речи встречается слово «воскрешение». Он утверждает, что Христианский союз существует ради тех, кто в нем не состоит, и что долг его членов – это нести Благую весть всем друзьям и сокурсникам. («“Друзья и сокурсники”, – думает Селия, – этих слов ему тоже лучше избегать».) Парень продолжает говорить, а мысли Селии идут своим ходом. Она смотрит на выступающего, разглядывает его тонкое лицо, прическу, вслушивается в его нарочито отчетливую речь, а потом переводит взгляд на других членов комитета. Их неприглядный вид ее разочаровывает. Один парень одет в кожаную куртку с бахромой, на шее галстук шнурком, словно у героя вестерна, на следующем строгий костюм, который ему на несколько размеров велик. У девушки с краю длинная коса до пояса, но последняя треть этой косы такая тоненькая и хилая, что смахивает на хвост какого-то животного. Пока парень со стрижкой под горшок говорит, девушка нежно поглаживает косу. На второй девушке что-то вроде жабо. Селия думает, что эти люди – не лучшая реклама для христианства. Впрочем, в качестве материала для дружбы сойдут, к тому же среди публики вокруг попадаются и совершенно нормальные с виду, и Селия надеется, что когда выступление закончится и придет время общения, она с кем-нибудь познакомится.