Политология права

Как и почему возникает и функционирует право в политическом пространстве?

«Юридические практики и дискурс в действительности являются продуктами функционирования поля, чья специфическая логика двояко детерминирована: с одной стороны, особой расстановкой сил, определяющей его структуру и задающей направление конкурентной борьбе, или, точнее говоря, конфликту компетенций, которые в нем имеют место; и с другой стороны, внутренней логикой юридических текстов, очерчивающих в каждый отдельный момент времени пространство возможного и тем самым универсум собственно правовых решений. Принцип изменения юридического поля заложен в нем самом, то есть в борьбе интересов, связанных с различными позициями. Конфликт компетенций в конечном счете выливается в борьбе символического уровня норм и воззрений и реального процесса конкуренции агентов и институтов за право устанавливать право»[51].

Существенным в данном положении П. Бурдье является введение понятия «конфликт компетенций». Автор не раскрывает детали данного явления, хотя, с нашей точки зрения, это принципиально. Дело в том, что именно в этом вопросе содержатся принципиальные ответы на то, где и как формируется право. Оно формируется в многофакторном конфликте компетенций и фокусируется в основном в борьбе субъектов законодательной инициативы. В России – это структуры института президента, правительства, депутатского корпуса, сенаторов Совета Федерации, судей Конституционного суда, Верховного суда и арбитражных судов, а также субъектов Российской Федерации. То же самое происходит и в других странах применительно к нормам национального права, а также с нормами и договорами международного права. На практике наблюдается попеременная борьба сил юристов и политиков той или иной стороны, в результате которой самым важным является тот участок, где окончательно решается и разрешается ситуация права устанавливать право и форму и порядок его толкования.

Классической юриспруденцией эту работу назвать нельзя. Не стоит ее считать и политикой в чистом виде. В первом случае не хватает того, что, собственно, отстаивает любая юриспруденция – итоговой формализации и универсализации правовых норм и практик. Во втором случае – недостает обращения к публике, чем, собственно, всегда занимается и предпочитает заниматься политика, а также отсутствует элемент пространственно-временной экспансии как имманентное свойство политического события, действия, результата. Следовательно, речь можно и нужно вести о том, что конфликт компетенций и борьба за право устанавливать право – как реальное, так и право толкования – есть достаточно автономный и специфический коридор современной политико-правовой работы.

Нормативная позиция политического класса

В известном смысле слова можно сказать, что политическая деятельность вокруг и по поводу права является несовершенной. Правда, оговоримся сразу, что суть несовершенства есть производная временного отсутствия теоретического концепта политико-правовой работы. Пока неясно, где, в каком объеме и в каком пространстве это несовершенство проявляется в большей мере. Сейчас следует признать, что пока мы не погрузились в полной мере в это самодостаточное состояние, как следовало бы сделать и как, собственно, это сделано классической юриспруденцией применительно к множеству правовых состояний и проявлений права. Политико-правовая работа, еще недостаточно осмысленная современными политологами, не позволяет в полной мере представить формальные требования принципиальности права применительно к многообразным состояниям политического процесса. С другой стороны, нам еще не до конца ясно, как и каким образом архитектура политических циклов и стадий способна влиять и формировать тот или иной оттенок правовых состояний и свойств.

Однако в этом процессе есть и другая сторона – вольная или невольная, иногда далекая от совершенства, реальная политическая борьба вокруг и за монополию юридических норм. Именно она так или иначе нивелирует многие и совсем неправовые интенции политической деятельности как таковой. Политическая борьба и конкуренция стихийно или сознательно приучает политический класс занимать нормативную позицию, не позволяет политикам длительное время оставаться в ненормативном поле, хотя соблазн таких действий достаточно велик. Даже такое право, напрямую сопряженное с политикой далеко не рационализированное и в значительной степени не осознанное, пресекает искушение насилием и выполняет свою регулятивную функцию.

Предпринимаемая же нами попытка концептуального осмысления представленной проблемы, несомненно, позволит выявить все пока еще существующие теневые стороны этого процесса и сделать их доступными для рационального применения и использования. Не сомневаемся, что может оказаться так, что сам процесс политико-правовой работы достаточно прост и лаконичен, подвержен устойчивым тенденциям и циклам своего развития. Но в этом-то как и раз и состоит аристотелевское – мыслить проблему правдоподобно и непротиворечиво, используя паралогизмы научной дисциплины.

Знание правовых смыслов

С одной стороны, право образуется как борьба компетенций за монопольное владение и доступ к иерархии действующих юридических норм, способов и практик их интерпретации и толкования. С другой стороны, оно несет в себе техники и практики формализации и универсализации правил человеческого поведения, которые через состояние государственной власти становятся венцом легальности действующего политического порядка. В этом своем качестве право творит социальный мир и порядок, придавая ему смыслы процедуры, последовательности и устойчивости. Именно поэтому знание этих смыслов, образуемых в разноуровневом процессе конкурентной борьбы агентов и институтов, и представляет собой главное в праве применительно к той или иной исторической, социальной и сугубо нормативистской ситуации. В нашем понимании это могут быть такие смыслы, как право государства, право политических партий, право организаций и объединений, право массмедиа, право гражданина и этноса.

Это содержание правовых состояний всегда находится в политической плоскости и в политологическом научном методе познания и интерпретации его свойств. Исключение составляет лишь «мертвое» или застывшее, невостребованное право и невостребованная правовая ситуация. Как говорят юристы – ситуация с отложенным сроком исполнения обязательств.

Именно это научно-практическое знание права, осознаваемое и конструируемое через политическое пространство, затем становится сферой теоретической интерпретации юриспруденции, правоприменительной практики субъектов юридического действия и в конечном счете суда как института восстановления утерянного или нарушенного права, как «постоянная воля предоставлять каждому его право»[52]. На практике получается так, что именно в политике рождается право, хотя про правовые состояния принято говорить в большей степени как оформленные или не оформленные законом, как писаное или неписаное право. В то же время существует совершенно еще не описанное наукой пространство политипической конкуренции вокруг правовых смыслов и категорий.

Может ли быть так, что политическое пространство полностью исключает возможность и наличность правового присутствия как такового? (Может ли быть неправовая политика?)

На поставленный вопрос ответим определенно: да, может. Такие ситуации не столь редкое исключение. Как правило, они связаны с поиском момента и условия, при котором право либо не действует, либо прекращает свое действие в силу объективной невозможности или нежелания его исполнять. В этих случаях нормативность права либо снимается политическим классом с повестки дня, либо приостанавливается на тот или иной промежуток времени. Классический прием такого сценария – введение нового смысла действий или новой концептуальной парадигмы. Бывают ситуации, когда право не приостанавливается, но его просто не замечают и тем самым не включают в орбиту политических практик.

Получается, что наличие на практике политических ситуаций, которые приостанавливают действие права, – вот что составляет политологический интерес к правовой материи. Анализируемая ситуация начинает считываться в этом случае совершенно в ином ключе. Она понимается и интерпретируется не как потребность оформить политику как правовую, придав ей тем самым предметное поле как поле предмета правового регулирования, а как потребность раз оформить юридические догматы во имя новых политических целей. Идеальным вариантом развития таких событий является неотвратимая потребность политиков вновь и мгновенно войти в новое правовое поле. Хотя исключать длительного периода неправовых действий со стороны политиков также не стоит, поскольку они, как и все люди, подвержены предрассудкам, о чем, по Канту, мы рассуждали ранее.

Неправовые политические действия – вещь естественная для современного этапа развития общественных отношений

Получается, что если юристы настаивают на росте объема формализации и универсализации общественных отношений и профессионально заинтересованы в расширении предмета правового регулирования, в увеличении удельного веса и объема юридических действий и состояний, то политологи должны идти другим путем. Они должны представить и описать ситуации, как, например, ситуации суверенизации или чрезвычайного положения, предотвращения политических преступлений и военного вмешательства, при которых исключается старое право и вместо него вводится нечто иное, как, например, такие политические практики, как политический авторитет или политическое решение, образ или манера властвования национального лидера, новая концептуальная парадигма и технологии информационной поддержки.

Итогом такой постановки вопроса получается системная и завершенная ситуация. Устойчивые линии и тенденции развития такой ситуации могут быть сформулированы так: от знания условий необходимости возведения в норму и определения предмета правового регулирования – к правовому закону (юридическая работа и законотворческая деятельность) и от него к условиям и практикам перехода нормативного и законодательного действия в лоно человеческого поведения в условиях новой социальности и культуры (политическая работа).

Получается, что формулировка о допустимости неправовой политики, имеет совершенно иной смысл, нежели тот, который проистекает или может проистекать из традиционного юридического мышления. Юристы в тех случаях, когда речь идет об отсутствии или сложности юридической квалификации нового или неизвестного в правоприменительной практике политического действия, такие события, скорее всего, будут трактовать как девиантные, отклоняющиеся от нормы права. С той же уверенностью можно будет говорить и о их желании рассматривать неправовое политическое поведение как тяготеющее если не к преступному, то, по крайней мере, к тому, которое может быть квалифицировано как проступок с вытекающими отсюда санкциями и последствиями.

В политологическом же контексте неправовые политические действия – вещь естественная для современного этапа развития общественных отношений. Она естественна в силу динамической активности современного человека и достаточно высоких темпов общественных изменений.

С юристами и правоведами по этому вопросу необходимо договариваться о смыслах и формах интерпретации политических и правовых приоритетов. Юридическое и политическое сообщество должно быть профессионализировано не только на предмет «введения в право» – что и как облекать в форму закона, но и на предмет «выхода из правового поля» – что и как делать взамен нормативизма (нормативного действия) социальностью – социальными практиками и социальным действием.

В итоге логика всей цепи юридических и политических действий должна укладываться в общий, системный тренд – от пороков социальности к праву, норме и закону и от них – к исправленной и совершенной социальности, характерной для культуры, истории и темпа общественных изменений данного государственно-пространственного образования.

Такой системный тренд вытекает из универсальной устремленности социальности к физическому миру[53], являющемуся конечным пределом человеческой жизни как таковой. Именно физические параметры окружающего нас мира и должны стать индикаторами скорости и быстроты человеческих действий, их универсальности и неповторимости, а политика и право этому не только не должны мешать, а всячески способствовать.

Современное политическое и правовое действие

Результативная современная политика не может обходиться без правовой составляющей, не может ее не учитывать. Но, как результативная и эффективная, политика становится таковой в тех случаях и в тех ситуациях, когда действует «поверх права». В этом смысле политическое действие «поверх права» есть действие «поверх» старой системы юридических координат. Современное политическое действие есть одновременно и правовое действие, обеспечивающие, гармонизирующее, нормализующее, например, такие ценности, как права человека или права народов на самоопределение. Бесконечное юридико-правовое регулирование, как то: настройка и перенастройка парламентских и околопарламентских законодательных процедур – эффективной политики не создает. Современная бюрократия в этих случаях всегда выигрывает у политиков, а следовательно, не дает шанса для развития гражданских инициатив, «проваливая» их в процедурных согласованиях. Получается, что, если политики исповедуют старое право и старое учение о соотношении права и законодательства, политика в лучшем случае становится стабилизационной, но никак не политикой развития. И наоборот, там, где используются современные подходы политологии, в том числе применительно к правовым сферам, результат становится более значимым. Ключевым фактором и инструментом этой предельно сложной работы является универсальное, исходное для политика и юриста, понятие права, а также политики как таковой.

Право, как предприятие по подчинению человеческого поведения руководству правил

Понятие «правовой» имеет свою историю. «Право» в настоящее время обычно определяется как «корпус правил». Правила, в свою очередь, обычно считаются производными от статутов и там, где признается судебное законотворчество, от решений судов. Право в действии включает правовые учреждения и процедуры, правовые ценности и правовые понятия и образ мысли, равно как и правовые правила. Оно включает то, что иногда называют «правовым процессом». Лон Л. Фуллер[54] определил право как «предприятие по подчинению человеческого поведения руководству правил».

Это определение справедливо подчеркивает примат правовой деятельности над правовыми правилами. Цель этого предприятия – не только создание и применение правил, но и другие способы руководства, включая подачу голосов, выдачу ордеров, назначение официальных лиц и вынесение суждений. У права есть и другие задачи, кроме руководства в обычном смысле этого слова: право – это предприятие по облегчению добровольных договоренностей через переговоры по сделкам, выпуск документов (например, кредитных или документов на право владения) и другие акты правового характера. Право в действии состоит из людей, занимающихся законотворчеством, отправлением правосудия, вынесением судебных решений, переговорами и другими правовыми действиями.

Важным моментом такого подхода является предпосылка, что формируемые и создаваемые нормы и правила человеческого общежития не всегда приобретают юридическую форму, оставаясь при этом правовыми. При этом гораздо значительнее и многообразнее сохраняется объем неотфиксированных неправовых действий, сохраняющих достаточно устойчивый неправовой тренд в условиях современных общественных изменений.

В этом смысле с правом происходит то же самое, что и с политикой. Ведь не вся политика и не всегда облекается в ясные и доступные формы. Если бы этого не было, то не было и необходимости в политологии. Политология же как научное объяснение и интерпретация политики необходима в силу постоянной неясности и непрозрачности практической политики как таковой, ее постоянной иррациональности и практического несовершенства человеческой, в том числе политической, деятельности в принципе.

Но при этом важно, что политологическая интерпретация этого процесса, как существующего в действительности, становится несколько иной, нежели процедурная и нормативно-формально-законодательная юридизация. Происходит это в силу различия политического и юридического мышления как такового, политической и юридической квалификации экспертов как родственных, но принципиально различных.

Политическое мышление и действие

Качество и содержание политики и политических процессов определяется и выводится не из предметного мира жизни людей, а определяется индикативной способностью профессионалов-политологов. Именно они способны формировать политическую повестку дня, равно как и «снимать» с политической повестки дня сюжеты, которым не следует придавать политического смысла.

В концептуально-теоретическом и культурологическом плане такой подход, несомненно, тяготеет к основаниям и истокам постмодернизма. В его основе лежит отказ от подражания действительности и расхождение с философами просвещения, которые считали, что они в состоянии открыть причины поступков человека, а следовательно, и политика, а также целостных и системных изменений в обществе, которые лежат в их основе и в то же время скрыты как от тех, кто в этих изменениях принимает непосредственное участие, так и от тех, кто совершает поступки[55].

Из такого подхода следует, что для понимания сути политического нужно, прежде всего, понимать не то, почему произошло то или иное политическое явление, а его собственные границы как такового. Важно для сохранения темпа постоянных политических интерпретаций «рассекать», идентифицировать, расчленять и выделять политическое и неполитическое. Четко дифференцировать политическое как политическое и правовое, экономическое, финансовое, социальное и культурное как неполитическое. Понимать, что нет масштабных социополитических тенденций и закономерностей как существующих вечно, по аналогии с постоянными физическими законами Вселенной, а есть созданные и постоянно создаваемые проекты и сценарии развития политических событий и действий. Важно понимать не просто то, что случилось в политическом пространстве, а то, как и каким образом оно смоделировано или интеллектуально срежиссировано политическим или околополитологическим сообществом.

Важным моментом этого процесса является научно-универсальная фиксация профессиональной сцепки политолога и политика. Политик, действующий сам по себе, вне рамок принятого и обозначенного политического сценария и тренда политического развития, не представляет политологического интереса. Такой политик, скорее, похож на хорошего спортсмена, который по тем или иным причинам никогда не попадает в профессиональный спорт, а поэтому не участвует в чемпионатах разного уровня или на Олимпийских играх. Точно так же не представляют политологического интереса и аналогичные политические сети, институты или организации, в которых он работает или с которыми он сотрудничает. Интересен только тот политик, который включен в сценарный проект и который работает с политологом, а вместе они, осуществляя политическую работу, наращивают политическую силу и мощь, меняя и изменяя исторические условия социальной среды и правила проживания в ней.

Политик, следуя экспертным суждениям политолога или суждениям, вырабатываемым совместно или существующим в силу необходимости, может и должен играть именно политическую, и никакую другую, пьесу. Тексты политолога должны сбываться в контексте политической истории и в каждом конкретном политическом цикле политического актора. Мелочей тут быть не должно. Каждое политическое действие и событие должно быть упаковано в большой поток политологических интерпретаций. Должны, кроме смелости как с той, так и с другой стороны, для обоих наступать постоянно действующие и присутствующие в ежедневной коммуникации политика и политолога постоянно действующие и реально работающие процедуры.

Что из сказанного важно для нас в контексте излагаемого подхода? Важно то, что, в отличие политического мышления и действия, юридическое мышление и действие представляют собой не динамическую, а статическую конструкцию. Ее статичность проявляется в том, что она выступает мерилом справедливости, оценки, фиксации факта и его документирования. Право как системная организованная защита всегда предельно консервативно и представляет собой деятельность документально-разоблачительного свойства. Оно и только оно берет на себя смелость и ответственность каждому воздавать должное, обличая виновных, распределяя меру наказания (вины) и меру оправдания (невиновности). В этом качестве и смысле «юридическому», в отличие от «политического», никогда не свойственен дух романтизма, изменения и общественного созидания. Праву свойственно охранительное, документированное свойство факта и прагматизма, хладнокровное «взвешивание» результатов человеческих поступков и разработка процедур доказательности и безальтернативности реализации юридических норм, правил, процедур, законов, кодексов и конституций, а также способов и подходов их толкования и интерпретации.

Политическое пространство является в современном мире «ведущим», а юридическое «ведомым»

Необходимо признать, что именно политическое пространство является в современном мире «ведущим», а юридическое «ведомым», равно как и то, что властно-политические комбинации предопределяют сферу юриспруденции и состояния судебной власти. При этом каждое пространство – и политическое, и юридическое – остаются самодостаточным и самостоятельным.

На первый взгляд может показаться странным предположение о том, что фактическое состояние юридической сферы, ее устойчивость и стабильность, определяется не только формой и состоянием организации и организованности юридической власти, но и извне, а именно качеством и содержанием политического пространства, сориентированного на нормативизм. Однако в этом нет ничего странного. Именно в процессе политической коммуникации, наиболее ярко выраженной и представленной различными парламентскими процедурами, и происходит процесс формирования права. Политический дискурс политико-правового пространства впоследствии и становится ориентиром юридического и фактического применения права. При этом нельзя забывать и политическую роль современного суда, и правовые последствия, сюжеты и процедуры, вынуждающие политиков действовать тем или иным образом. С этой стороной вопроса, несомненно, сталкивается современная политика, и право может формировать тренды ее функционирования и развития. Но это другие тренды – тренды вынужденного, предписанного и заданного, а не свободного коммуникативного поведения, которые в значительно большей мере формируют общую архитектуру социального нормативизма и правотворчества.

Иными словами, современное состояние общественного развития можно считать таковым, что форму и содержание предмета правового регулирования, который впоследствии детально разбирают, интерпретируют и применяют юристы, первоначально создают и вырабатывают политики и реальные акторы реального политического процесса. Получается, что сначала право «считывается» дискурсно-коммуникативными технологиями, договоренностями и процедурами, в которых участвуют политики, а только затем оно приближается и становится формой жизни закона.

При таком подходе и при таком понимании роли и значимости права политику необходимо про право знать нечто иное, нежели юристу. Политик, в отличие от юриста, не применяет, а «пишет» и тем самым создает право и закон. Именно поэтому он должен в большей мере владеть техниками и практиками лингвистики, феноменологии, герменевтики и формальной логики, проходя институциональную и создавая собственную школу правотворчества.

В этой связи политологическое знание права предполагает знание о праве как о целостной системе, создаваемой и воссоздаваемой действующими социальными дискурс-коммуникациями, отношениями и взаимодействием граждан и институтов гражданского общества. С другой стороны, политик должен безошибочно интерпретировать тот или иной сегмент или факт общественной жизни как правовой, отличать его от факта неправового и уметь делать его, в случае нормативной необходимости, элементом целостной правовой системы. Политик, работая с правом, не может не понимать, что его политическая деятельность нередко влечет изменение отдельных правовых норм или целых правовых систем.

Такая постановка вопроса означает, что политику следует понимать и рассматривать право как некоторое актуальное событие, предписанное или предписываемое как практикой, темпом и содержанием политического процесса, так и целым комплексом гуманитарных дисциплин и культурных институций. Речь идет о знании истории права, современных школ права, антропологии, философии, социологии и политологии права, сравнительного правоведения, состояния теории и практики в области прав человека[56].

В отличие от юриспруденции, строящейся исключительно на понятийно-логическом и догматическом обосновании содержания и значимости правовых норм, политология учитывает все состояния права, которые включаются в политический процесс и нормируют его процедуры. Поэтому важным моментом политологического подхода является знание о стратегии правовых норм и законодательных систем и вопросов плюрализма правового выбора. Стратегии правовых норм содержат цели, ценности и идеалы общественных изменений, общественного развития, консолидации и стабилизации общественных отношений. Сюда входят такие ценности, как справедливость, свобода, ответственность, свобода и права человека. Стратегии законодательных систем содержат цели и идеалы общественных изменений, общественного развития, консолидации и стабилизации общественных отношений, закрепленных системой национального законодательства. Речь идет о переложении правовых идей в рамки законодательных текстов, когда, например, права человека становятся, как, например, в современной Германии, системой действующего национального законодательства и правоприменительной практики. Плюрализм правового выбора означает состояние и условие принятия политических решений в ситуации одновременного существования международного права, современного европейского права, права Всемирной торговой организации, Конституции РФ, конституционных федеральных законов, федеральных законов, нормативно-правовых актов, народных традиций и обычаев. Именно этим искусством – искусством одновременного и попеременного владения всей палитрой правовых подходов – должен владеть современный политик. Он должен точно определять тональность изменения общественных отношений в связи с интерпретацией и нормированием той или иной системой права и законодательства. Точно так же он должен поступать при формировании правовых норм, участвуя в законодательном процессе. В этом состоит его принципиальное отличие от юриста, который работает исключительно в системе писаного права, в системе действующего законодательства и, осуществляя правоприменение, добивается единственного варианта толкования и применения написанной нормы закона. Единственность такого рода определяется единичным и вполне конкретным юридическим фактом.