Объятые иллюзиями

После очередной размолвки я, внутренне проклиная себя за это, каждый раз с нетерпением ждала его звонка, а, если он не перезванивал достаточно долго, то на меня накатывал такой безумный страх потерять его, что к горлу подступала тошнота, а все тело покрывалось липким потом. Я не могла работать, не могла читать, не могла спать, мечась на подушках, – все мои мысли крутились только вокруг него. Я не выдерживала и звонила ему сама, и сбивчиво говорила, что я вспылила, что я совершенно потеряла голову и сейчас сама не могу понять, почему так разозлилась. Мне было наплевать, кто из нас был неправ и теряла ли я достоинство, потому что мои чувства в то время полностью заглушали здравый смысл. И, если я и невольно позволяла ему почувствовать мою слабость, то и награждена была в достаточной степени. Брайан никогда не мог долго обижаться не меня, даже если я и перегибала палку. Он лишь вздыхал с облегчением, говорил, что все это его вина, что он слишком сильно давит на меня, и что он хочет только, чтоб я была рядом с ним. Лед между нами мгновенно таял, и мы по многу раз просили прощения, бросаясь друг к другу в объятия с удвоенной страстью и любя друг друга так отчаянно и неистово, словно объявили скорую гибель всего живого на земле.

***

Но я понимала, что так не может длиться вечно. Конечно, в нашем кипении страстей была своя манящая притягательность и добавляющий остроты накал. Но долго ли мы сможем удержаться на этом? Таким двум характерам со сложным противоречием чувств было сложно уживаться вместе, и сейчас мы не могли делать это по-другому. Мы открывали друг другу свои сложные и запутанные чувства так, как умели, и вместе старались их распутать. Но что будет, если мы не справимся? Я понимала, что после жаркого огня остается лишь горстка остывшего пепла. Однажды мы снова разойдемся, он не перезвонит, а я не наступлю на горло своей гордости. И на этом все закончиться.

Мы встречались, как правило, в его квартире или студии, в которой я стала появляться довольно часто уже не в качестве просто одной из клиенток Брайана, к вящему неодобрению Марты, которая предпочитала быть здесь полноправной хозяйкой. А, возможно, у нее были и более личные причины недолюбливать меня, тщательно скрывая свои неприязненные чувства за натянутой улыбкой на бледных губах. Или она считала, что я не замечаю взгляды, которые она украдкой бросает на него? Что ж, если она за столько времени не добилась от него внимания, то сейчас ей тем более не на что было рассчитывать. Но, честно говоря, мне было наплевать. Она была мне не соперница, и я не собиралась даже тратить силы на то, чтоб зацепить ее каким-то невинным комментарием.

У меня находились более серьезные причины для забот. Разумеется, Брайан фотографировал не только меня, ведь ему нужно было зарабатывать на жизнь. Клиентов у него хватало, и теперь он стал работать гораздо больше, ведь и так с начала нашей встречи упустил достаточно заказов. А он не мог себе этого позволить, ведь рассчитывал только на себя самого. Так что вокруг него сейчас вилось куда большее количество девушек, чем мне бы хотелось, и мне приходилось, скрепя зубы, мириться с этим.

Иногда я приходила в студию, чтоб понаблюдать за его работой. Мне было крайне любопытно увидеть, с каким чувством он работает, когда ему позируют другие, сверкает ли в его глазах такой же неподкупный интерес и запал? Однако в этом вопросе Брайан был непреклонен, чем немало удивил меня: он не допускал меня к своей работе ни на шаг. Это имело для него какое-то сакральное значение, и он всегда четко разделял свои отношения со мной и рабочую деятельность с другими. Он заходил в студию со своими клиентами, и дверь решительного захлопывалась перед моим носом, оставляя меня в неведении. Наверняка Марте это доставляло немало удовольствия.

– Ты должна понять, Летти, – пытался он успокоить меня, мягко, но непреклонно. – Так же, как я никогда бы не допустил посторонних глаз и лишних комментариев, когда я фотографирую тебя, так же я не могу позволить и тебе присутствовать во время съемок с другими людьми. Наш с тобой мир особенный, поэтому любое чужое присутствие было бы словно осквернением той связи, которая возникает между нами. Но, когда я фотографирую других, я должен полностью сосредоточиться на них, сконцентрировать все свое внимание, постараться понять их. Это мое обязательство. И я не могу допустить никаких отвлекающих факторов, даже если это ты, Летти. Особенно, – он сделал ударение на этом слове, – если это ты. Моя работа и ты – это два отдельных мира, и я ни в коем случае не хочу их смешивать. Я надеюсь, ты будешь это уважать.

И, хоть как бы я не злилась от того, что время от времени Брайан безраздельно отдает свое внимание другим людям, другим женщинам, однако мне совсем не хотелось казаться истеричной ревнивицей, которая преследует своего мужчину, так что я перестала донимать его. К тому же, разве Брайан не давал ясно понять, что я занимаю особое место в его жизни, разве не выделил меня среди всех? Но, несмотря на это, мы по-прежнему не внесли никакой ясности в противоречивое хитросплетение наших взаимоотношений, и я по-прежнему не знала, в каком статусе мы пребываем. Наше будущее казалось все таким же неопределенным.

Сама же я так и продолжала работать в редакции, потому как со всеми крутыми поворотами моей жизни, которые произошли с появлением в ней Брайана, мои надежды о модельной карьере так и остались висящими в воздухе. И, ко всему прочему, на то имелась еще одна причина, из-за которой я и медлила, не решаясь решительно приступить к осуществлению своих планов.

Я понимала, что возможный успех на этом поприще привел бы меня к неизбежному разрыву с Брайаном. Мы никогда этого не обсуждали, и он никогда даже намеком не наводил меня на эту мысль, но все и так было предельно ясно. Если я действительно всерьез займусь модельным бизнесом, у меня не останется ни времени, ни желания, ни внутренних ресурсов для того, что было для него столь важно. А, как не крути, разве не фотографии составляли сердцевину наших с ним взаимоотношений? Для Брайана делить меня с множеством других фотографов было бы равнозначно тому, что ко мне каждый день прикасались бы тысячи чужих мужских рук, после чего я возвращалась бы к нему. Конечно, мне хотелось бы верить, что наша душевная связь выдержала бы это испытание и перестала бы строится на наших общих фантазиях, порождающих фотографии. Но, даже если бы мои надежды оправдались, отношения наши стали бы гораздо более сложными, а, видит бог, они и без того были в достаточной мере запутанными. Наверное, некоторое время мы бы еще сопротивлялись, стараясь делать вид, что все в порядке, и в нашем мире по-прежнему существуем только мы вдвоем. Но призраки всех, кому я позировала, незримыми тенями встали бы между нами, и вскоре для Брайана это стало бы невыносимым. Разве он не говорил, что ему претит всякая неестественность, наигранность, фальшивость, которые стали бы моими постоянными спутниками, если бы я ступила на тот путь? И тогда вся наша история, зажегшаяся так ярко, болезненно и необратимо сошла бы на нет. Пусть я действительно часто приукрашивала действительность, но я достаточно хорошо знала Брайана, чтоб не питать в этом отношении радужных фантазий. Так готова ли я была потерять его еще до того, как даже не успела сполна насладиться столь сильно, столь неожиданно, столь страстно ворвавшимися в мою жизнь чувствами?

Что ж, по этой причине я все еще продолжала работать в редакции, и это обстоятельство все больше и больше угнетало меня. Каждое утро, приходя на работу, я все сильнее падала духом. Никогда еще она не представлялась мне в столь мрачном свете. Обрывки недавних надежд тяжелыми тучами витали надо мной, неустанно напоминая о себе. Я задыхалась, чувствуя, как мои легкие отравляет скука, склоки и монотонная рутина этого места. Я заражалась его пропитанной пылью и бумагами угнетающей атмосферой, как чумой. После ощущения небывалой свободы и эйфории, которую я испытывала с Брайаном, это место словно накидывало на меня железные цепи, тяжело сковывая по рукам и ногам. Меня сверх меры раздражала каждая буква, написанная мной, каждое слово, обращенное ко мне, каждое предложение, которое мне приходилось произносить самым любезным тоном. Мне была противна каждая минута, проведенная здесь, и каждую минуту я стремилась вырваться отсюда и никогда больше не возвращаться. Когда Брайан встречал меня после работы, я была мрачная, как туча, и выжатая, как губка. Даже радость от встречи с ним не могла развеять моего настроения.

– Не понимаю, почему ты продолжаешь там работать, если это настолько изматывает тебя? – не выдержал он, глядя однажды на мое безучастное лицо и поглаживая меня по волосам. Мы находились в его квартире, где я дольше обычного ждала его со студии, что тоже не способствовало улучшению моего настроения. – Ты закончила колледж с отличием, так что вполне могла бы попробовать устроиться в другие компании, которые пришлись бы тебе больше по душе.

Меня разозлило то, каким легко исполнимым ему это казалось. Ну разумеется, он ведь давно нашел себя, так что ему казалось, что и для других это не представляет никакой сложности.

– Не так-то это просто, Брайан, – угрюмо сказала я. – Во-первых, я не окончила магистратуру, поэтому вряд ли буду «нарасхват», как ты себе это представляешь. Во-вторых, чтоб поступить на магистратуру, мне нужно накопить денег, чтоб не быть кругом обязанной родителям. А, в-третьих, какая разница, это место или какое-то другое, которое будет отличается только другой локализацией. Ничего от этого не измениться. Я все так же буду писать про ничего не значащие события, которые увлекают мысли людей лишь на несколько минут в перерыве между ленчем и походом за покупками. Все это навевает на меня тоску. Это не для меня, Брайан.

– Почему же ты вообще изучала журналистику? – недоуменно спросил он.

– Почему? Родители утверждали, что из меня получится неплохая журналистка. Да, впрочем, и я сама так считала. Собственно, для меня в то время не имело большого значения, куда поступать. Я хотела лишь одного – изменить свою жизнь, уехать в Нью Йорк, стать актрисой. Но мама убедила меня в том, что я должна получить достаточно надежный оплот. А журналистика показалась вполне перспективным направлением для родителей, и достаточно интересным для меня, чтоб определить наш выбор… А сейчас… Что ж, возможно, я просто не нашла своего места. Знаешь, я думаю, что мне тяжело быть одним и тем же человеком – столько противоречий тянет меня в разные стороны… Поэтому я и не могу надолго нигде прижиться. Стоит задержаться на одном месте – и меня одолевает скука. Иногда мне кажется, что сам этот мир отвергает меня, Брайан.

От этих слов мою душу снова заполнила жгучая боль, старая рана от разбитых надежд вновь открылась. На глазах невольно выступили слезы, хоть как я и не старалась их сдержать. Брайан осторожно вытер слезинку, скатывающуюся у меня по щеке, крепче прижал меня к себе, положил макушку мне на голову, прикоснулся губами к волосам.

– Не говори глупости, Летти, – тихо прошептал он у меня над ухом. – Знаешь, ведь и меня часто одолевает это чувство. Тебе только кажется, что во всем, что я делаю, я вижу свой смысл жизни, что меня никогда не одолевают сомнения. Порой я занимаюсь обычными вещами, пересматриваю фотографии, редактирую их… И тут, как снег на голову, на меня накатывает осознание глупости и бессмысленности своих действий. Кажется, будто, пока я сосредотачиваюсь на том, как бы получше запечатлеть жизнь, эта самая жизнь проходит мимо меня. А я лишь остаюсь растерянно разглядывать цветные квадратики в руках.

Он говорил это, рассеянно перебирая пальцами пряди моих длинных волос, как всегда, когда его мысли уносились далеко.

– Однако это проходит. Я смотрю на мир новым взглядом и вижу, что блеск глаз, запечатленный мной в краткий момент безмерного счастья, поблекнет. А фотография – нет. И тогда я понимаю, что я все делаю правильно. Состоит ли в этом мое предназначение или же нет, однако я живу не зря. То, что я делаю, оставляет след. И ты тоже испытаешь это чувство, Летти. Ты обязательно найдешь свое место. Но пока что…

Он вдруг неожиданно твердой рукой приподнял меня за подбородок, заставив посмотреть себе в глаза и не отводить взгляд.

– Пока что твое место здесь. Рядом со мной. И я хочу, чтоб ты всегда была рядом со мной.

Мне казалось, что я ослышалась. Но и в его словах, и во взгляде ощущалась небывалая решительность и непоколебимость. И – кое-что еще, чего я не могла распознать.

– Что ты хочешь этим сказать? – я сама едва расслышала собственный голос.

– Ты ведь сама понимаешь, что мы должны что-то решить. Не можем же мы вечно метаться, разбегаясь и сходясь обратно. Я боялся, что ты начнешь этот разговор, а я не найдусь, что тебе ответить. Теперь же я больше не колеблюсь. К черту все! Я не хочу больше расставаться с тобой. Давай попробуем, Летти. Моя квартира не так велика, но места нам вполне хватит.

– Ты хочешь, чтоб мы жили вместе? – я опешила настолько, что даже отступила на шаг, отстранившись от него.

Сколько времени я мечтала и ждала того, чтоб он произнес эти слова, и, как это обычно бывает, когда он наконец сказал это, то совершенно застал меня врасплох

– И не только это, – продолжил он, решительно настроенный сегодня довести меня до обморока. – Я настаиваю, чтоб ты ушла из редакции. Я больше не хочу видеть твое состояние, когда ты возвращаешься оттуда. Я не хочу видеть, как в тебе умирает вся радость, вся беззаботность, вся жизнь.

– Но, Брайан… что ты такое говоришь?! – я чувствовала, что меня бросило в жар. – Мне нужна эта работа! Мне нужны деньги! Неужели ты не понимаешь?!

– Денег у меня пока что хватит на нас обоих. Нет, послушай, – прервал он, видя, что я хочу возмущенно возразить. – Если захочешь, подыщешь себе новое место, где тебе было бы комфортно. У тебя будет достаточно времени на это. Серьезно, Летиция, если хочешь, считай это моей благодарностью за то, что благодаря тебе я оттачиваю свое мастерство, открываю в себе такие способности, о которых и не догадывался. Ты – неисчерпаемый источник вдохновения для меня. Средоточие моих сил. А работа в редакции так тебя изматывает, что ты выражаешь лишь желание очертя голову сигануть с высокого моста прямиком в Гудзон, – постарался пошутить он.

Но я даже не улыбнулась, исступленно глядя ему в глаза и находя там все больше доказательств того непонятного чувства, которое, однако же, приобретало все более определенное выражение. Неужели…

– Ты уверен в этом, Брайан? – спросила я, на этот раз недрогнувшим голосом. – Ты думаешь, у нас может получится?

– Только, если ты сама этого захочешь, – не менее твердо ответил он. – Я же готов на все, только чтоб со мной была моя радостная и смеющаяся Летти. Теперь решение только за тобой.

Планы на будущее, голос рассудка, неприятное объяснение с родителями – все это промелькнуло у меня перед глазами и тут же исчезло. Весь мой мир и вся моя жизнь сейчас заключены были в этих лучистых глазах, которые серьезно смотрели на меня, ожидая ответа так, словно от этого зависела его жизнь.

И я порывисто подалась вперед, целуя его глаза, щеки, шею, каждый пальчик его волшебных рук, открывшиеся мне навстречу губы и чувствуя, как он поднимает меня и прижимает к себе. Я обхватила ногами его талию, прижалась к нему всем телом и закрыла глаза, чувствуя, как мы вместе падаем на кровать, чувствуя жар его разгоряченного тела и руки, умело срывающие с меня одежду. К черту! Зачем быть правой, если можно быть счастливой.

Глава 16

И я была. Я была счастлива, как никогда. Наверное, впервые за всю мою жизнь я просто наслаждалась этим вселенским безграничным счастьем, не омраченным никакими тревогами и заботами. Мне казалось, что я нахожусь в сверкающем коконе света и тепла, который ласково согревает меня и надежно отгораживает меня от остального мира. И я была надежно укрыта в этом коконе, оплетена его сияющими нитями, не видя и не желая видеть ничего вокруг.

Для меня в ту пору существовал только один мир – мир, который мы создали вместе с Брайаном. Да, он был сложный, запутанный, противоречивый и туманный, а где-то даже неправильный и неестественный… Но это могло смутить меня только в том случае, если бы я давала себе труд над этим задуматься. А мне… впервые в жизни мне не хотелось ни размышлять, ни анализировать, ни терзать себя вопросами и сомнениями. Ничего этого не существовало. Только он. Только я. Две жизни, по странному стечению обстоятельств сплетенные воедино.

Все, что раньше так волновало меня, исчезло без следа. Неосуществленные мечты, неудовлетворенность жизнью, необходимость искать новую работу, мое шаткое и неустойчивое положение… Все это словно меня не касалось. В моем новом мире нет и не могло быть, попросту не находилось места таким совершенно посторонним вещам, которые когда-то по неясной причине так сильно занимали старую Летицию. Все это осталось где-то за гранью моего сознания, не приближаясь ко мне достаточно близко для того, чтоб как-либо меня взволновать. Все коварные мысли, которые воспринимались мною как злобные тени, желающие омрачить мою жизнь, быстро блекли и развеивались от источника света, который ярко пылал в моей душе. И лишь иногда мимолетная темная тучка сомнения могла набежать на меня, однако она была слишком слаба, одинока и призрачна, чтоб причинить вред.

Я поссорилась с родителями. Я не могла, да и не хотела скрывать от них всего, что происходит со мной. Ведь владеющее мною безоблачное чувство было столь сильным и всеобъемлющим, что я не могла сдерживать его в себе. Да и у меня не было ни малейшего сомнения, что они порадуются за меня. Иначе просто не могло быть. Разве они могли в чем-то меня упрекнуть? Разве, когда я была так счастлива, кто-то еще мог испытывать гнев, обиду, разочарование? Мое чувство было настолько безграничным, что оно переливалось через меня, распространялось по миру, заполняло его собой, охватывало каждую, даже самую маленькую его частичку, заставляло сиять радужными переливами самые невзрачные серые камни. Мне казалось, что вся вселенная должна разделить со мной это удивительное чувство. Вот, как счастлива я тогда была!..

Но все произошло совсем не так, как планировалась. Когда мама услышала, что я бросила работу, благодаря которой, по ее мнению, должна была основательно закрепиться в Нью Йорке, то, конечно, пришла в недоумение. Но она пока еще оставалась спокойна, предположив, что я собралась переходить на новое место, более для меня подходящие. Когда же она услышала, что у меня пока что вообще нет других вариантов, то ее охватил настоящий ужас. Никогда еще я не слышала, чтоб она настолько теряла контроль над собой.

– Боже мой, Летиция, за что же ты будешь жить? – срывающимся голосом кричала она. – Да ты что, с ума сошла?! Уйти с работы, не найдя никакой другой… Даже не имея подстраховки, не имея вообще никаких вариантов… Детка, Нью Йорк ведь не то место, где можно не работать и жить припеваючи… А за что же ты будешь оплачивать квартиру?! Ты что же, хочешь вернуться обратно домой?! Господи, да о чем ты только думаешь…

– Нет, мам, – очень спокойно и терпеливо сказала я. – Я не собираюсь возвращаться домой. И я не могу понять, что тебе так удивляет в моем решении. Мне кажется, что я уже несколько раз недвусмысленно говорила о том, что ненавижу это место и мне глубоко отвратителен каждый день, проведенный там. Или тебе легче было пропускать это мимо ушей? Или же тебе важнее всего то, чтоб я жила в Нью Йорке и работала на так называемой престижной работе, чтоб ты могла похвастаться мной перед знакомыми, как хвастаешься Джорджем?

Я сама поняла, что меня занесло, но слова эти вылетели помимо моей воли – я совсем не ожидала такой ее реакции.

– Ты несправедлива, Летти, – неожиданно тихо сказала мама. – Я никогда не оказывала на тебя давления. И уж тем более не принуждала тебя ни к чему, только чтоб «похвастаться перед знакомыми», как ты изволила назвать гордость за дочь. Я лишь забочусь о твоем будущем.

Она судорожно вздохнула, пытаясь взять себя в руки.

– Послушай, милая… Ты постоянном мечтала о чем-то, чего у тебя не было, стремилась к недосягаемому, была недовольна и не удовлетворена всем, что получала. Когда-то это было простительно – ты была совсем ребенком. Но что движет тобой сейчас? На что ты рассчитываешь, на что надеешься? Я просто не могу тебя понять. Летти, этот путь в никуда становиться опасным. Мы с папой ведь не всегда будем рядом, чтоб поддержать тебя, когда ты соскользнешь с него.

– Меня не нужно поддерживать, мама. Я больше не соскользну. Наконец-то я стою на ногах ровно, как никогда, – твердо ответила я. Сейчас я все ей расскажу, и она, конечно же, сразу поймет меня, поймет, как мелочны все эти вещи, о которых она так печется, по сравнению с тем, что я обрела.

И я рассказала ей все – о том, что переехала к Брайану, что мы теперь живем вместе и у нас все прекрасно. Я молилась, чтоб мой голос мог передать хотя бы частичку того счастья, которое я испытывала, чтоб мама знала – обо мне совсем не нужно беспокоится.

– Погоди, Брайан – это тот фотограф, о котором ты упоминала? – в ее голосе скользило неприкрытое удивление. – Но ты так редко говорила мне о нем… Только то, что ты несколько раз была его моделью и ему нравилось, как ты позируешь… Не могу понять, откуда это вдруг взялось? Откуда такая великая любовь за столь короткий срок?

– А откуда вообще берется любовь? – я просто не знала, как облечь в слова то, что испытывала, чтоб она поняла меня. – Боже мой, мам, это ведь не официальный документ, в котором вы договариваетесь о сотрудничестве на взаимовыгодных условиях. Это не четко оговоренный промежуток времени, на протяжении которого вы хорошо узнаете о плюсах и минус друг друга, о сходствах и различиях, а только потом приходите к выводу, влюбляться вам или нет. Да, быть может, все это произошло слишком резко, слишком неожиданно, но…

– Я знаю, что такое любовь, Летиция, – резко перебила она меня. – Не забывай, что и я читала те же книги, что и ты. И, боюсь, что твои представления о любви во многом формировались на книжных страницах. Но это не всегда правда, Летти… Иногда можно принять желаемое за действительное, попытавшись перенести на подходящий объект уже вынашиваемые в себе чувства, ждущие своего часа. Ты уверена, что любишь Брайана, а не просто хочешь любить? – она повысила голос, потому что я собиралась бурно протестовать. – Летиция, ты моя дочь и, уж поверь мне, я была бы больше всех рада, если бы ты обрела то, к чему стремится твоя душа. Неужели ты думаешь, что я против твоего счастья? Но именно потому, что ты моя дочь, и я знаю тебя лучше кого-либо другого, я и не могу не переживать за тебя. Все эти резкие скачки, нежданно возникшая любовь, переезд и ни малейшего волнения о реальных проблемах… Прости, детка, но все это напоминает лишь сильное увлечение, которое заставляет забыть о всем и вся. А когда оно пройдет, ты оглянешься и поймешь, что отдала всю себя и принесла в жертву свое будущее ради мимолетного наваждения.

Я была поражена и оскорблена до глубины души. Мамины слова оскверняли то чувство, которое было мне столь дорого, порочили его важность и ценность. Я с надеждой обратилась за поддержкой к отцу, но и он был явно недоволен моим решением и с больно задевшей меня прохладцей отнесся ко всем моим словам о Брайане. В конце концов, они с мамой сошлись на том, что не будут вмешиваться. Как не крути, но я уже взрослая и могу сама отвечать за свои поступки. Это звучало так, словно они сделали все, что было в их силах, и теперь оставляли меня один на один с моим ошибочным выбором. И с его последствиями.

Конечно, если бы я постаралась получше подобрать слова, если бы смогла поделиться хоть малой толикой того, что испытываю сейчас, они бы меня поняли. Но я не стала больше предпринимать попыток их убедить. Слова слишком опошляли и оскорбляли ту святыню, которой была для меня моя любовь, и теперь я ревностно оберегала ее от грубого чужого вторжения.

***

Впрочем, вся эта ссора, хоть и оставила горьковатый осадок, однако прошла для меня мимолетно и почти безболезненно. Конечно, жаль, что родители не разделили со мной моего счастья, но, я уверена, со временем они поймут. Ничего не могло ни поколебать мое душевное равновесие, ни тем более омрачить его.

Я не преувеличивала только ради того, чтоб мама была спокойна. И я не обманывалась. Все ее слова лишь подкрепили и усилили мою уверенность.

Я любила Брайана. Боже, как же я любила его. Я никогда еще не испытывала таких чувств. Все, что происходило со мной до встречи с ним, показалось бессмысленным, фальшивым, бумажным, словно до него я никогда и не жила по-настоящему. Все волновавшие меня до него чувства были лишь бледным, жалким подобием происходящего со мной сейчас. Все занимавшие меня когда-то вещи показались мне настолько несущественными, что я только удивлялась и смеялась над тем, какими важными для меня были такие глупости. Теперь я знала: все, что со мной было прежде – все мои ошибки, падения, сомнения, переживания, разочарования, боль, увлечения, тщеславные желания, – через все это я прошла, чтоб в конце концов прийти к нему.