Али и Разум

– Моими любимыми занятиями являются чтение и размышление… Но на что это можно употребить? На писательство? Нет, не думаю, что это мое и… и что у меня к этому есть какая-нибудь предрасположенность, или, говоря иначе, талант.

– Помнишь, – сказал Разум, – как однажды один турист из Англии на Красной площади попытался с тобой заговорить?

– Да, он еще долго будет помнить мой английский, – усмехнулся Али.

–Желая выразить свою мысль на английском, ты был вынужден употреблять только те слова, что тебе были знакомы, в надежде на то, что этот турист, по опыту жизни, поймет правильно твою мысль. В то же время ты понимал, что слова, которые ты используешь, не совсем верно передают смысл того, что ты хотел бы сказать. Но ты не особо переживал, что он посчитает тебя слабоумным или даже глупым, потому что знал, что турист понимает, что ты говоришь с ним на чужом для тебя языке и что неточность выражения мыслей обусловлена незнанием иностранного языка, а не скудностью знаний вообще или глупостью ума. И вот вопрос: мог ли тот англичанин, основываясь на вашей беседе, заключить о тебе, что с ним общался человек весьма неглупый, несмотря на то, что он понимал, что ты хочешь ему сказать? Мог ли он вполне оценить уровень твоих умственных способностей и эрудицию? Думаю, что нет. Почему? Потому что ты был вынужден уродовать свою мысль до уродливого уровня своего знания английского языка. Вот так и люди: они могут иметь богатое внутреннее переживание, но ввиду неумения хорошо владеть инструментом выражения чувств и мыслей– словом – бывают вынуждены казаться людьми весьма ограниченными. Писатели и поэты, много читающие и искусно владеющие словом, изначально подталкиваются к чтению книг не желанием становиться писателями и поэтами, а, повторюсь, желанием выразить, придать правильную смысло-словесную форму тем внутренним переживаниям, что волнуют их сознание и душу изнутри. Итак, писатели приходят к писательству по внутреннему побуждению. Знание и опыт жизни – или, если хочешь, судьба – дает им материал, из которого они могут конструировать строения сообразно своим душевным переживаниям. Это пытливое, врожденно-чувственное переживание, предшествующее неимоверному труду и знанию, и приводит под конец к великому результату и успеху своих носителей.

Разум сделал паузу и внимательно посмотрел на Али.

–Ты понимаешь меня? – спросил он его.

– Да, продолжай, – в задумчивости, с застывшим на одной точке взглядом, медленно крутя в руке вилку, тихо ответил Али.

–Чтобы, – продолжал Разум, – стать хорошим, по-настоящему первоклассным писателем или мыслителем, ну или просто хорошо смыслящим в людях и жизни человеком, нужна тонкость восприятия. Восприятие настолько тонкое и в то же время обширное, что его нельзя сразу передать в словах. Нужна любовь к уединению, к размышляющему, интроспективному уединению. Нужен критико-аналитический ум, способный соизмерять и делать выводы. Анализировать нужно не только внешние явления и других людей, но и в первую очередь себя самого. Постоянный самоанализ, самоконтроль и самокритика. Процесс рефлексии должен быть непрерывным. Тишина должна стать любимым фоном мысленных переживаний и творений. Взгляду надобно быть созерцательным. Трудности бытия должны восприниматься дорого оплаченными уроками учителя – жизни. И вообще, к трудностям необходимо иметь философское отношение. Потому что творчески развитый, одаренный в чем-то человек, в натуре падкий до различного рода развлечений, глубиною мысли поражая, творит великие дела лишь тогда, когда утрачиваются губительные условия праздности, дурное воздействие которых ограничивает творческую направленность и активность его ума. Иногда лишь удары судьбы могут вернуть к пути правильному заблудших. Другом и врагом всего великого, чего достиг в этом мире человек или человечество, являются трудности, которые, мешая, помогают. Кого-то отрезвляя, а кого-то отбрасывая на обочину важных процессов, они, как строгое, но объективное жюри, пропускают к конечной цели лишь искренних и настойчивых, лишая всяких возможностей недостойных, которые при первых же проблесках успеха начинают купаться в лучах собственных достижений и славы или от первых неудач готовы опустить руки и обернуться вспять. Не будь оно так, всякий успех был бы лишен смысла и радости, ибо был бы до банального простым. Итак, всякое чувство – наслаждение это или в особенности боль – должно обогащать твой Разум и жизненный опыт, из которого делается определенный вывод. Помни: как слабость и глупость ведут к проигрышу, также сила и ум влекут к победе. Быть сильным – это не придавать большого эмоционального значения своим маленьким неудачам и провалам. А быть умным и проницательным – это учитывать эти моменты проигрыша и работать над тем, чтобы они больше не повторялись. Человек, обладающий всеми этими качествами, на общем фоне людей может выглядеть немножко чудаковатым и странным. А разве может он быть таким, как все? Понятие «нормальность» в обществе имеет относительный характер, и к исключительному оно не применяется. Все величественное среди людей является или являлось исключением. Хочешь быть нормальным– будь как все. Не хочешь, чтобы твои действия выглядели странными, —делай то, что делают все. Не хочешь быть на виду– растворись в серой массе. Но знай: страшащийся критики большинства никогда не станет великим в глазах достойных, как не станет таковым и тот, кто всем плюет в лицо. Придерживайся золотой середины, и ты достигнешь успеха… И да, – заключил Разум, – у тебя к этому есть предрасположенность.

– Ну, – сказал Али, – мнение людей меня точно не волнует.

–Все вы, люди, так говорите. Говорите потому, что хотите в это верить, чтобы этою верою придать себе уверенность, значимость и свободу. Но, – продолжал Разум, – в наименьшей степени на мнение людей обращают внимания только два типа людей: великие праведники и великие грешники, великие гении и великие злодеи, люди с высокими достоинствами и люди с низкими качествами. Они не признают посредственности и сами ей не подвержены. В своей свободе они стоят на возвышенностях разных ценностей и интересов. А масса людей как по отношению к первому, так и второму находится далеко внизу, со своими мелкими заботами и хрупкой уязвимостью. Один игнорирует мнение черни в правильных делах, другой – в делах дурных. Где-то посередине этих двух противоположных личностей расположено большинство. Бери первую крайность, которую в этом случае и можно назвать золотой серединой. Конечно, это будет тяжело, но путь к верху всегда тяжек, зато под конец ты окажешься на вершине. Тяжесть пути второй крайности облегчается низкими как устремлениями, так и качествами идущего по нему. Середина же – это ровный конформистский путь в толпе, по которому движется большинство людей.

– И что мне теперь делать?

–Продолжай и дальше себя находить, – сказал Разум. – Собирай пазлы своих ощущений, воплощай их в мысли и слова; читай, размышляй, пиши и еще раз читай, и ты в конце увидишь, какая прекрасная картина у тебя сложится. Обрывистость твоих разрозненных мыслей со временем приобретет цельность, которой ты и сам поразишься. Главное– стремиться к этому, без лени и глупых поступков. Повторяю, дар глубоких ощущений требует от человека возможности самовыражения, что ему и дарит созерцательный взгляд, размышляющий ум и чтение книг. Когда дар – душа —облачается в тело труда и знания, это и есть прекрасная демонстрация таланта. Следовательно, талант – это дар, воля, знание и действие. Если один из этих компонентов отсутствует, талант ни в ком и ни в чем себя не обнаружит. Поэтому в мире много было и есть одаренных людей, дар которых, во многом из-за их лени, не находя своего прекрасного практического проявления, погибал и будет гибнуть вместе с ними.

–А что, – сказал Али, – если я не нахожу эту жизнь достойной того, чтобы в ней добиваться каких-либо успехов в чем бы то ни было? Ведь чем больше я читаю и размышляю, чем больше узнаю людей, тем меньше бывает тех дел, направленных на успех в этом мире, в которых я вижу смысл.– Он отложил вилку, откинулся на спинку стула и, чуть собравшись с мыслями, продолжил:– Когда начинаешь смотреть чуть дальше остальных, то замечаешь вещи не слишком тебя обнадеживающие. Поэтому чаще всего несчастным бывает тот, кто лучше разбирается в людях: способность легко угадывать в них лицемерие и истинную сущность слишком быстро лишает его интереса к ним. Иногда мне кажется, что тот, кто не анализирует прошлое и не смотрит вдаль, желая понять судьбу свою и человечества в будущем, плохо разбирается в людях и мало смыслит в жизни – вот такой вот, мне кажется, живет гораздо лучше и легче остальных. Но потом я думаю, что такая жизнь в неведении была бы слишком примитивной и скучной, чтобы ею довольствоваться… Но будь я таким, я же этого не понимал бы, верно?

Вопрос был риторическим, и поэтому, не дождавшись ответа, Али продолжил далее:

– Время неумолимо движется вперед. Человечество тысячелетиями переживает цикл: рождение, взросление, старение и смерть; и старение при этом – не обязательный к прохождению этап. «Сегодня» очень скоро превращается в «завтра», потом «на той неделе», после – в «месяц назад» и «тот день, что был год, десять, двадцать лет тому назад». За время своей жизни я успел увидеть этот мир в мире и войне, в нужде и относительном достатке, в добре и зле. Имел возможность наблюдать людей в разных жизненных условиях. Знания доказывали мне ограниченность и ничтожность всего, в чем их нет; благодетель – низость того, в ком его нет; злу я нередко находил оправдание в действительности, которая его породила; страсть и алчность объясняли себя человеческим естеством; жестокость оправдывалась несправедливостью; справедливостью нарекала себя власть, что поступала несправедливо с тем, кто придерживался иного мнения. – Али остановился, подался чуть вперед, грудью прижимаясь на сложенные на столе руки, и, задумчиво смотря в окно, спокойно сказал:– А ведь, по сути, все это лишь игра, интриги и споры жизни, что разыгрываются человечеством на плоту мира, который быстрым течением уносит в пропасть. Река жизни, своим стремительным течением уносящая плот мира со всеми, кто на нем есть, к пропасти смерти, дробя цельное и умерщвляя живое. Вот и конец всей мирской суете, раздорам и истории жизни.

Али замолк и спустя некоторое время, снова откинувшись назад, добавил:

–Так велик ли смысл посреди всего вышеизложенного, плывя на этом плоту мира, уносимого течением времени к обрыву смерти, пытаться добиться каких-либо успехов? – Сказав это, он испытующе посмотрел Разуму в глаза.

–Ну так напиши об этом, – сказал спокойно Разум. – Тебе есть что сказать, более того, тебе надо сказать, так выскажись. Не видишь смысла в успехе – ничего страшного. Но это не значит, что ты должен ходить загруженным. Разгрузись, а там уже увидишь, как быть дальше.

– Если бы у всех людей их Разум мог их сопровождать, как ты меня, – сказал Али, – то все было бы намного лучше.

–Разум зачастую играет лишь последнюю и посредственную роль в образе жизни человека.

– Хочешь сказать, что твое влияние на людей не столь существенно, как принято считать? – удивленно спросил Али.

– Люди в основном используют меня для достижения своих целей.

– А разве не ты задаешь людям цели?

– Цели ставятся посредством меня, но не мной. Я лишь придаю понятную форму тому иррациональному, что доходит до меня. Формирование характерных особенностей человека, как правило, завершается тогда, когда Разум его еще не успевает окрепнуть. Я нечто цельное всего конгломерата твоих внутренних оттенков. Но моя цельность затрагивает в основном лишь логическую составляющую тебя. Я понимаю суждения морали, но чувство морали мне чуждо. Я понимаю симптомы чувств, но переживать сам я не могу. Мне понятна логика прагматизма, но материальное меня не волнует. Я также Разумею доводы страсти, хоть я и не могу вкусить усладу наслаждения. Я есть рациональная составляющая всего, что есть в тебе. И одной из самых важных моих функций является роль советчика.

– Это важная роль, – заметил Али.

Разум усмехнулся:

– Это как сказать… Хотя да, роль, может, и важная, но не всегда действенная. Понимаешь, в жизни каждого человека наступают времена, когда он под воздействием разных факторов, таких как великое горе, потрясающая радость успеха, злобное бешенство, теряет здравость рассудка. В таких случаях он, как правило, мало что соображает: эмоциональное зашкаливание глушит в нем голос Разума. Для пребывающего в подобном состоянии совет близкого и толкового человека потому и важен, что советчик в силу его непричастности не подвержен опьяняющему эмоционально-чувственному восприятию и рассудок его сохраняет свою трезвость. Но именно в подобных состояниях, когда человек особенно нуждается в дельном совете, он, как правило, от него и отмахивается. И не важно, кто выступает в роли советчика: я или кто-то из людей. А те, которые и способны хоть как-то уловить мой голос в гуще своих переживаний, лишь говорят: «Разумом понимаю, что это неправильно (или правильно), но я иначе не могу».

– Понятно,– сказал Али. А потом, спустя некоторое время, в каком-то отчаянии продолжил:– Я не знаю… Не знаю, кто я, что я… Я прилично цивилизованный, в меру образованный, достаточно эрудированный дикарь, живущий в этом дивном мире, в обществе рациональных животных, ведомых только своими инстинктами и страстями, в услужение которым они в качестве единственной внутренней отличительной черты поставили свой Разум. Иногда я становлюсь одним из них, а иногда вижу себя обособленным.

– Все негативное, – сказал Разум, – что есть в этом мире, в то же время помогает людям обретать ценности и ставить их высоко. Если бы не войны, бедность, страх и трудности, если бы не лицемерие и предательство отдельных людей, много ли было бы в истории человечества выдающихся мыслителей, ученых, писателей, полководцев и спортсменов? Все то, что человечество не любит и ругает, в то же время дает этому человечеству драгоценных личностей, примеры и труды которых живут в веках, обучая современников и последующие поколения великому и правильному. И все это потому, что эти единицы сумели извлечь пользу из невзгод своих судеб, направили в правильное русло свои опыт и знания. И это стоило им куда больших усилий, нежели те, что они прилагали для преодоления трудностей и лишений. Ведь люди зачастую испытывают трудности от незнания или неспособности от них избавиться. Но вот чтобы в трудностях не потеряться, не опустить руки от бессилия или не поднять их в знак капитуляции, а, наоборот, использовать во благо себе и другим удары бытия, действовать, созидать и творить под напором жизненных невзгод и разочарований – для этого нужно иметь огромную силу духа, и именно таких и называют закаленными в трудностях и жизнью умудренными людьми. Их в настоящем ими правильно использованное прошлое помогает им в их делах, потому что придает особый почерк, особую ценность их словам и поступкам. За великим словом стоит не умный, или не только умный, человек, а великий. Мудрое высказывание ценится не столько от глубины его смысла, сколько от величия жизненного пути того, кто его изрек. И никакие книги не способны одарить прозрением и мудростью в высшей степени, как достойно и длительно перенесенные лишения и боль души и тела, ибо мудрость неразлучна со страданиями так же, как и со справедливостью. В этих сложных жизненных перипетиях и коллизиях и состоит прелесть человеческого бытия и природы. И не будь человек таким, а, скажем, будь он «сверхчеловеком», а общество – обществом сверхидеальным, живущим без каких-либо страданий и лишений, люди потеряли бы свою прелесть, яркость, живость, контрастность, оригинальность и неповторимость жизни.

В комнате воцарилась тишина. Али, слушая Разум, в какой-то момент закрыл глаза, и когда, вдруг образовавшейся тишиною вырванный из размышлений, он открыл их вновь, в помещении был только он один. В задумчивости просидев еще некоторое время, он медленно встал, выключил свет и пошел в свою комнату. Подойдя к окну в спальне, Али долго смотрел на подвижные огни машин, по тротуарам передвигающихся редких людей, рекламные щиты и бегущие и горящие неоновые надписи. Ему не хотелось ни читать, ни спать, ни говорить, ни даже думать. Он, находясь под впечатлением всего услышанного и сказанного только что, пребывал в том редком состоянии, когда человек, существуя, не существует, думая – не думает, хочет и не хочет. Состояние, в котором и мысль, и душа, и даже тело пребывают в какой-то забытийной невесомости. Состояние внутренней апатии и жуткого безразличия—и этим безразличием порожденного спокойствия и расслабления. Никаких мечтаний, никаких переживаний, никаких желаний и беспокойств; он испытывал нечто между радостью и депрессией. Он находился в том состоянии мрачной гармонии беспечности, что порою ласкает душу человека.

16

Шли дни и недели. Али часто ходил в библиотеку и книжные магазины, возвращался со стопкой книг, прочитывал их, библиотечные нес обратно и вновь возвращался с новыми. Его записная книга почти заполнилась фразами из его соображений и мыслей. Зима понемножку уходила, таяла. Воздух был уже не морозным, а прохладно-холодным. Весь мир словно ожил, предвкушая цветущую весну. Али вернулся к своим парковым прогулкам. Учеба тоже шла своим чередом. Та новенькая, Аня, что когда-то привлекла его внимание, давно уже перестала его интересовать. Однажды, когда она во время перемены стояла у окна в коридоре и, разговаривая по телефону, сильно и как-то неприятно захохотала, Али испытал к ней первое чувство внезапно отторгающего разочарования. Вся ее таинственность мигом растворилась. Потом было что-то неприятное в ее внешнем виде, потом в манерах, и в конце она ему показалась такой же заурядной, как все. «Да, —подумал он тогда, —человек состоит из мелочей… они же его и выявляют». Два, а иногда и три раза в неделю он ужинал у дяди. За столом шли обычные расспросы и разговоры: как дела, как учеба. Дядя в светлых тонах разрисовывал ему его перспективу после того, как он если и не на отлично, то хотя бы с хорошими отметками окончит университет. Али слушал внимательно, напустив на себя притворный благодарный интерес. А по сути его это мало волновало.

Однажды вечером в автобус, на котором он возвращался с ужина у дяди, поднялся пожилой мужчина с костылями, без одной ноги, с виду похожий на бомжа. Али встал и уступил ему место. Сколько их он видел, без рук и ног, во время войны в Чечне.

Выйдя на своей остановке и направившись пешком к себе в квартиру, он обдумывал эту картину, и в голове у него засело слово «сострадание». Слово это вызывало в нем нежность, пока он не применил его по отношению к себе. Как только он вспомнил, как его жалели, как ему сострадали после того, как он осиротел, в тот же миг сострадание вызвало в нем какое-то резкое отвращение.

– Что, – сказал Разум, – ты возненавидел жалость, представив себя слабым?

–Способность проявлять сострадание– это черта благородная, но вместе с тем и презрительная благородным, если оно проявляется по отношению к нему, – спокойно ответил Али.

Рзум ничего не ответил. Али внимательно посмотрел на него и, улыбнувшись, сказал:

– Гм, даже не знаю, мне радоваться тому, что я сумел поставить мат своему Разуму, или огорчаться.

– Не обольщайся, дружок. Я разве с тобой спорил?

– Бла-бла-бла.

– Вот идиот.

– Эй! Поосторожней, – сказал Али. – Иначе я ведь могу тебя… могу с тобой…– Он осекся, не находя, что сказать.

– Что? Ну? Продолжай! Что ты можешь сделать со мной? Вышибить себе мозги, что ли? – Разум рассмеялся.

–Да нет, почему такие радикальные меры?

– А что тогда?

– Ну, просто отупею, вот тебе и конец.

– Ну прям очень умный ход! И твоя жизнь сразу же преобразится.

Али в ответ лишь улыбнулся.

17

Как-то вечером Али, после окончания занятий в университете, зашел в фастфудочную и пил кофе у витрины. За окном шел легкий дождь, капли которого, порывами ветра ударяемые о витрину, неспешно, прямо и зигзагами, сползали вниз по стеклу. Люди, как пешие на тротуарах, так и находящиеся за рулем своих автомобилей на проезжей части, чуть быстрее обычного шли и ехали с работы домой. На дороге иногда образовывалась пробка, и застывшие машины с мерно работающими дворниками начинали сигналить, потом движение снова начиналось, но спустя некоторое время опять образовывались заторы, и все повторялось заново. На тротуарах же картина не менялась. С зонтиками и без, мужчины и женщины, пары и одиночки, молодые и пожилые – все беспрестанно двигались одни в одну сторону, другие – в другую. Али, наблюдая эту картину, призадумался.

Рядом появился Разум, и Али, заметив его периферическим зрением, не отводя своего взгляда от окна, тихо сказал:

– Каждый из них имеет свою судьбу и историю жизни, но когда смотришь на них в целом, то воспринимаешь их как толпу, живущую однообразной жизнью. Я иногда думаю, способен ли хоть кто-нибудь из них меня понять; потом думаю, нужно ли мне это; потом отвечаю себе, что от ответа на этот вопрос зависит то, могу я считаться одиноким в этом мире или нет.

– Как уже было сказано, мысли людей зависят от образа жизни. Твои мысли – от твоей жизни, их мысли – от их жизни. Однако человек способен знать то, чего он не испытал, но не понять. Люди не хотят признаваться в ограниченности своих познавательных возможностей. И только познав нечто новое, они понимают, что ранее ничего, в сущности, в этом не смыслили. Но, опять же, эту ограниченность они относят только к одному конкретному явлению и живут дальше, по-прежнему не веря в свою ограниченность, пока снова не познают нечто новое, в очередной раз убеждаясь, что ранее они заблуждались. И так до самой смерти.

– Черт возьми, о чем это ты? Я лишь спросил, одинок я среди них или нет?

– Возможно. Как возможно и то, что каждый из них одинок среди других.

– А возможно ли то, что они не задаются теми вопросами, что я?

– И это возможно. Но возможно и то, что они задаются другими вопросами, которыми не задаешься ты.

– Есть ли схожесть между нашими вопросами?

– Их вопросы, как я уже сказал, обусловлены их жизнью, твои – твоей. Скажи мне, что ты пережил и как ты живешь, и я скажу тебе, кто ты и о чем думаешь.

Али молча продолжал смотреть в окно. То он фокусировал свой взгляд на ползучих дождевых каплях, швыряемых ветрами о витрину, то на людях за окном. Разум тоже умолк.

– Когда-то, – прервал Али недолгое молчание, – я завидовал той жизни, которой они живут. Но теперь, когда я познакомился с ней изнутри, я понимаю, что и завидовать-то здесь особо нечему. Внешнее благополучие, оказывается, не является признаком внутреннего благоденствия. Все здесь предстает мелким, бессмысленным и ничтожным. Их смех, радость, проблемы, работа, мечты, мысли – все кажется незначительным и бедным. Есть такое убеждение, что большинство из них не испытали ни настоящих лишений, ни искреннего счастья. Их жизнь насыщена карликовыми проблемами и мимолетными радостями. Это образ мирной жизни. А вот что касается войны, то ужасы ее видны: ты видишь, как стреляют, как взрываются бомбы, рушатся дома, течет кровь и гибнут люди. Шум, гам, хаос, истерика, разрушения, смерть, раны и голод – демонстрация гармонии уродливой жестокости. А что здесь? Мир? Да, здесь не стреляют, не взрывают, дома не рушатся, от пуль, осколков, голода и холода люди массово не гибнут. Но здесь вовсе не мир, здесь просто другая война, в которой в зависти, алчности и меркантильном хаосе жизни гибнут сердца и чувства. У Бернарда Шоу есть такая пьеса…

– «Дом, где разбиваются сердца», – докончил его мысль Разум.

–Да, именно. Вот в этом Доме эти люди и живут. Духовно-душевное вымирание на счастливом фоне ярких декораций мирной жизни – вот что здесь происходит. Считается, что война ожесточает сердца. Наверное, оно так и есть. Но лишь на войне, что являет собой образец великой беды, люди проявляют высшую степень сострадания, взаимопонимания и взаимоподдержки, потому что нет опьяненных достатком и успехом: все отрезвлены естеством войны, все одинаково нуждаются, все одинаково друг друга понимают. И поэтому мне даже трудно сказать, где больше проявляется жестокость, черствость, хладнокровие: в благоденствующих в мирной суете городах или средь пламени войны. Нередко и враги, стоя по разные стороны баррикад и стремясь каждый убить другого, находясь в одинаковых условиях уничтожения, друг друга лучше понимают, чем иные в мирной жизни. И именно тем и хороши войны – если к войнам вообще можно применить слово «хорошо», – что дают понимание ничтожности вещей и важности добрых отношений между людьми. Это понимание, увы, дается не всем, но те, что это поняли, хватают его крепко и на всю жизнь.

– Когда ты начинаешь хорошо смыслить в людях и жизни, – сказал Разум, – твои интересы не могут быть заключены в тех же вещах, что и у большинства. Но когда ты хорошо понимаешь себя в жизни среди людей, то тебя радует каждая мелочь.