Золотой город

– Овсянка не может выглядеть аппетитно, папа. Она должна быть питательной и только, – возразила девушка, присаживаясь в кресло напротив отцовского ложа. Он полулежал, завернувшись в три слоя одеял, потому что в пристройке всегда было довольно прохладно, но зимой – особенно. И при этом он всё равно предпочёл бы ночевать здесь, а не в уютной и тёплой спальне. – Ты будешь рад узнать, что я прекрасно справляюсь со всеми делами! Можешь ни о чём не беспокоиться и набираться сил.

– Я и не сомневаюсь, милая, – уплетая свою кашу, отозвался Юбер Мелюсан. – Просто жаль отрезать тебя от общения с друзьями и общественной жизни, но не беспокойся – завтра я встану на ноги и сниму с тебя это бремя. А то, знаешь ли, вчера звонила Марго…

– Неужели? Это когда? – напряглась Николетта, догадываясь, к чему этот разговор начинается клониться.

– После обеда, когда ты уходила за газетами.

– И ты встал с постели, чтобы дойти до телефона? Я же просила тебя отдыхать! И доктор Кох…

– Небольшая прогулка до коридора меня не убила, как видишь, – отмахнулся отец небрежно. – Звонила твоя тётушка и жаловалась на то, что ты отказалась идти на праздник в честь дня рождения Аннабель Дорсей. Из-за меня ты собиралась пропустить это событие? Милая, это неправильно. Аннабель – твоя подруга, да и её семья, наверняка, очень ждёт тебя. Ты знаешь, как…кхе-кхе… Дорсеи тебя любят.

– Я им всё объяснила, и мадам Дорсей вроде бы ничего не возразила. Кроме того, тётушка явно звонила тебе до того, как прочла последние корректуры прогнозистов. В день рождения Аннабель обещают туман, папа.

– Вот как?

– Да, прогноз сдвинулся на неделю раньше. Теперь уж не я одна не приду на праздник Дорсеев. Бедняжка Аннабель, наверняка расстроится, но что же поделать?

– Тогда, конечно, это всё меняет. Думаю, они перенесут основные мероприятия на другую, более подходящую, дату, – собирая серебряной ложечкой остатки каши со стенок пиалы, задумчиво протянул отец. Аппетит вернулся к нему, а, значит, он и впрямь шёл на поправку. Ники это обрадовало. Каждый раз, когда папенька заболевал, она чувствовала болезненный укол страха где-то в груди. Её мать тоже поначалу казалась всего лишь слегка простуженной, но болезнь поглотила её и уничтожила за пару недель. Никто из них оказался к этому не готов, и Николетта цепенела от ужаса при одной только мысли, что однажды может остаться совсем одна. Она старалась справляться со всеми делами и даже немножко помешалась на контроле всего и вся в пансионате, но в глубине души всё же страшилась одиночества и перспективы новых утрат. Да, она смогла бы заселять постояльцев, заключать договора и нанимать ремонтников, но печаль и тоска от потери любимых непременно разъела бы ей душу, словно ржавчина, и от мадемуазель Мелюсан осталась бы лишь человекоподобная оболочка – так ей думалось в те мгновения, кода девушка оказывалась наедине со своими мыслями. Быть может, права была тётушка Маргарита, когда говорила, что красивым молодым барышням вредно много думать?..

– Давай сменим тему, – предложила Николетта, обращаясь как будто даже и не к отцу, а своему собственному внутреннему голосу. Юбер поднял на дочь свои светло-зелёные глаза и, не разрывая зрительного контакта, быстренько облизнул опустевшую ложку. Совсем как ребёнок, ей богу! Не удивительно, что маменька всегда хохотала над этой его легкостью и непосредственностью, совершенно не свойственной людям того круга, из которого отец вышел. Ники весело улыбнулась и заявила гордо: – Я заселила новую постоялицу вчера!

– Вот как? Молодец! Кто там? Какая-нибудь вдовушка?

– Нет, молодая незамужняя женщина – Амелия Мейстер. Я проверила её документы, рассказала ей про все наши условия, и она сегодня уже ночевала в комнате на третьем этаже. Заплатила за месяц вперёд.

– Прекрасно, Никки! Ты просто умница. Правда, молодые девушки, как правило, не задерживаются у нас надолго. Все стремятся выйти замуж, как наша Изабелла. Что у неё там происходит, кстати? Вчера весь вечер слушал, как она топталась у телефона в холле. Стряслось чего?

– Всё, как всегда. Очередная ссора с этим её ухажёром из рыбной лавки, о которой она просто обязана была сообщить всему городу. Не думаю, что она скоро съедет, папа. Похоже, он не торопится звать нашу Иззи под венец.

– Бедняжка, – Юбер покачал головой и звучно отхлебнул тёплого чая из чашки. – А нашей новой постоялице сколько лет? Жених у неё есть? И где она работает?

– Ей тридцать лет, и она только приехала в город, никого не знает. По профессии швея, так что, думаю, она быстро устроится куда-нибудь.

– Тридцать? – переспросил отец, полностью игнорируя всю прочую информацию. – Ах, так это же замечательно! Старые девы даже лучше вдов. Они остаются надолго! Как правило, ведут себя очень прилично и соблюдают чистоту. Большая удача!

– Ну, уж со старой девой не сильно ли ты поторопился? Она всего на шесть лет меня старше!

– Не сравнивай, малышка, – отец слегка хихикнул, увидев возмущение на лице Николетты. – Барышни подобных профессий без связей и приданого после тридцати лет очень редко выходят замуж. Конечно же, это возможно, и мы порадуемся за нашу гостью при случае, но что-то мне подсказывает – она здесь надолго. И это хорошо, как для пансионата, так и для нас самих. Всегда приятно встречать знакомые лица за завтраком, не правда ли?

– Пожалуй, – тихо согласилась Ники. Она вдруг задумалась о том, смогла бы она сама, как Амелия Мейстер, покинуть свою семью и с одним-единственным чемоданчиком отправиться за тридевять земель от родного дома. Ей страшновато было представить себя блуждающей в одиночестве даже здесь, в их пансионате, где она выросла и знала каждый уголок, а уж за его пределами, да ещё и без родных и друзей, она не видела себя вовсе. Поразмыслив над этим, она невольно проговорила вслух: – Думаю, мне стоит попробовать с ней подружиться…

– С новой постоялицей? Уверен, у тебя легко это получится. Любая девушка в Вильдорее была бы рада такой дружбе, – охотно поддержал эту мысль папенька и тут же смачно чихнул, еле успев прикрыть раскрасневшееся лицо носовым платком. Когда он принялся с интересом разглядывать содержимое платка и рассуждать про его цвет и консистенцию, Николетта поняла – пришло время переключиться на другие задачи и занятия.

– Отдыхай, – приказала она строгим тоном, поднимаясь с кресла и забирая у Юбера поднос. – Набирайся сил и соблюдай рекомендации доктора Коха. Он обещал зайти завтра с утра и проведать тебя.

– Будет исполнено, генерал! – отсалютовал Юбер Мелюсан дочери, а затем улёгся на свои пышные подушки и укутался одеялами. – Только ты держи меня в курсе всех дел, хорошо?

– Конечно, – согласилась девушка и покинула кабинет отца. Где-то в коридоре надрывался телефон, но мадам Куле опять куда-то умчалась и не спешила брать трубку. Тяжело вздохнув, Николетта отнесла поднос на кухню и успела добежать до телефонного аппарата до того, как он замолк бы.

– Пансионат Мелюсан, слушаю вас, – деловито произнесла Ники и порадовалась тому, как авторитетно звучал её собственный голос. Она ощутила себя настоящей хозяйкой дома в этот момент, но это чувство быстро испарилось.

– Наконец-то! Я уж думала, вас дома нет! – прокричала в трубку тётушка Марго. – Где ты пропадаешь?

– Я была с папой в пристройке, – объяснила Николетта и осознала, что все нотки профессионализма и строгости мигом улетучились из её образа. В разговоре с тётушками девушка всегда ощущала себя ребёнком, оправдывающимся за разбитую вазу.

– Как он там? Оклемался?

– Приходит в себя, но всё ещё слаб. Доктор Кох завтра придёт и…

– Ясно, значит, скоро поправится, – Марго явно не собиралась дослушивать ответ племянницы до конца. – Я хотела поговорить с тобой по поводу четверга. Раз Юбер уже достаточно неплохо себя чувствует, ты можешь пойти на праздник Аннабель Дорсей! И не спорь – я говорила с твоим отцом вчера, и он согласился тебя отпустить!

– Но, тётя, в четверг ожидают приход тумана! Я полагаю, мадам и мсье Дорсей теперь перенесут торжество…

– Ничего подобного! Я только что говорила с Вероник Дорсей, и она сказала, что Аннабель и слышать ничего не желает. Девочка наотрез отказалась переносить свой праздник и закатила отцу такой скандал, что тому пришлось пить настойку от мигрени! И, знаешь, я её не виню. Восемнадцать лет бывает лишь раз в жизни! Нельзя отнимать у молодой девушки волшебный момент её триумфа, поэтому Вероник всё прекрасно продумала, чтобы угодить дочери!

– И что же она затеяла?

– Праздник начнётся днём до обеда, и все гости успеют разойтись до пяти-шести вечера. Каково, а? Это будет чудесно! Они подобрали для именинницы такое прелестное пастельно-розовое платье – идеально для дневного мероприятия! Тебе тоже непременно надо будет найти пастельный наряд! Думаю, тот светло-жёлтый ансамбль с розами прекрасно подойдёт. Ты помнишь его? Мы шили его для вернисажа в прошлом году…

– Помню, – Ники тяжело вздохнула. Ещё бы она не помнила эти шёлковые розы на корсете, выполненные в жутком оттенке залежалого сливочного масла, из-за которых её бюст казался раза в два больше обычного. В прошлом году первая леди – мадам Итан – появилась в подобной вещице на каком-то светском мероприятии, и все городские модницы принялись на свой манер повторять этот образ. К сожалению, этот цвет оказался к лицу далеко не всем, а, если говорить откровенно, не льстил он вообще никому. Одной лишь Сеголен Итан, наверное. Николетта планировала подождать сезон-другой, пока тётя Марго не позабудет об этом безумии, прежде чем разрезать его и пустить на наволочки для декоративных подушек в гостиной. Пуговицы, крючки, шнурки и эти проклятые розы она легко бы продала, тем более Марго никогда не экономила на материалах и фурнитуре. Хорошо хоть Николетта не успела пока ещё воплотить этот дерзкий план в жизнь.

– Чудесно! Сегодня же достань его и отнеси в ателье, чтобы они подготовили его и привели в порядок. Кстати, ты уже придумала, что подаришь Аннабель? У тебя есть деньги на подарок?

– Я… да, уже нашла кое-что, не стоит беспокоиться… – Ники чувствовала, как жизнь и радость покидают её тело с каждой секундой этого разговора. – Но, тётя, я же не близко живу от дома Дорсеев. Мне всё равно придётся уйти раньше и…

– Не проблема! Мишель уже вызвался сопроводить тебя домой в своём экипаже. Как мило с его стороны, не правда ли?

– О…Господи прости…

– Что-что? Я не слышу тебя, Николетта!

– Говорю, да-да, очень мило с его стороны, – выдавила из себя эти слова мадемуазель Мелюсан. Мишель Дорсей был другом её детства и, вне всяких сомнения его мать, Вероник Дорсей, и тётушка Марго вознамерились его с Николеттой поженить. Собственно, под эту благую миссию всё и затевалось – тут не могло быть сомнений. И, хотя Николетта всегда хорошо относилась к Мишелю, он уже давно был не тем милым мальчишкой, с которым они вместе пели в церковном хоре. Несколько лет назад Дорсеи внезапно разбогатели, и их сын изменился не самым лучшим образом. Ники до сих пор не могла взять в толк, что именно такого произошло тогда, преобразившее её дорогого друга столь радикально. Она совершенно не понимала, как вести себя с ним, и не особо стремилась проводить время с Мишелем наедине, к чему всякие родственницы настойчиво её подталкивали. К сожалению, в этот раз путей к отступлению у девушки как будто бы и не осталось.

– Знаю, ты беспокоишься об отце, Ники, – настойчиво продолжала гнуть свою линию тётя Марго, – но ты не можешь нянчится с ним и тратить свою драгоценную молодость на вечера в компании прислуги и ваших этих странных постояльцев. Ты создана для большего, моя милая девочка. Надеюсь, ты это понимаешь?

– Понимаю, – Ники соглашалась уже просто по привычке, стараясь не спорить с Марго, потому что споры эти никогда и ничем хорошим не заканчивались. Да и папенька расстраивался, когда случались какие-то распри среди Мелюсанов. Он уважал своих старших сестёр, к тому же они нередко выручали его после того, как он стал неугоден собственным родителям и оказался отлучён от родного дома. После смерти матушки именно эта родня полностью взяла на себя расходы на похороны, и отец не переставал напоминать Ники о том, как сильно они теперь тёткам обязаны. Впрочем, сама покойная мать Николетты сестёр отца недолюбливала при жизни и Марго – особенно, но и она терпела навязчивое присутствие этих дам в своей повседневности, надеясь, таким образом, обеспечить своей единственной дочери хорошее образование и дополнительную поддержку в обществе. Так что подчинение воле тетушки Марго и всем остальным сёстрам отца стало своего рода семейной традицией.

Николетта слушала жалобы и последние сплетни ещё минут пятнадцать прежде, чем тётя наконец выговорилась и выпустила из себя всё накопившееся. Ещё раз напомнив племяннице отнести платье в ателье и попутно накидав сверху ещё с десяток разрозненных советов и рекомендаций, мадам распрощалась и повесила трубку.

– Всё в порядке, мадемуазель? – спросила вернувшаяся мадам Куле и заставшая Николетту в коридоре. Девушка вот уже минуту стояла неподвижно, бездумно глядя на пустую стену.

– Да, а что? – не отрывая взгляда от обоев, переспросила Ники негромко.

– Вы кажетесь такой… измождённой, уж простите за прямоту. Как бы не подхватили простуду от отца!

– Знаешь, Жюльетт, это было бы чудесно!..

***

Ателье Гийома Клермона располагалось на границе между академическим районом и Розовыми холмами. Почему это место называлось «Розовые холмы»Амелия прочла в путеводителе: когда-то, когда Вильдорей ещё не разросся до нынешних размеров, здесь и впрямь начинались зелёные холмы, пастбища для скота и небольшие частные хозяйства, а потом местные жители увлеклись разведением роз и построили для этих целей огромные оранжереи. Представить нечто подобное на этом месте сейчас было довольно сложно – вокруг плотными рядами тянулись кафе, рестораны, магазины и ателье. О том, что здесь когда-то прогуливались овечки и пастушьи собаки не говорило буквально ничего. Растения здесь попадались только в горшках и редких клумбах, всё остальное заместило собою стекло, камень и кирпич. Впрочем, это был очень красивый и чистый район, расположенный всего в паре автобусных остановок от площади Святой Элспет, что для Амелии Мейстер могло бы стать просто идеальным решением. Вот уже четвёртый час она разъезжала по городу, посещая разные ателье и швейные мастерские, намеренно оставляя это место напоследок. Она планировала поговорить с сотрудниками и уже отсюда отправиться обратно в пансионат.

Яркие солнечные блики отражались от позолоченных решёток первых этажей зданий, мерцали в каплях талой воды, срывавшихся с крыш и балкончиков, переливались в витринах магазинов. Эхом по улицам разносился бодрый стук копыт, отголоски чьих-то голосов и звон колокольчиков. Город жил и шумел, двигаясь быстро и отрывисто. Всё вокруг дышало и менялось, и Амелия еле-еле поспевала за всем этим. Казалось, Золотой город живёт в своём собственном ритме, не подчиняясь законам времени, а преодолевая их. Минуты и часы ускользали сквозь пальцы, словно песчинки. Ни к чему подобному Амелия была не привычна, но очень старалась соображать быстро и действовать решительно. В очередной раз чуть не угодив под колёса экипажа, она взбежала на тротуар перед зданием ателье Гийома Клермона и, вскинув голову, принялась оглядывать его со всех сторон.

Дом изумрудно-зелёного цвета с большими и широкими арочными окнами, украшенными коваными деталями в виде огромных ирисов и парящих бабочек, завораживал своей изысканной красотой. Прежние ателье, которые Амелия посещала, выглядели куда проще. В районе Розовых холмов, впрочем, почти все здания были очень красивыми и совершенно уникальными, словно их хозяева активно соревновались за звание лучшего из лучших, самого сказочного из сказочных. Кто-то делал упор на цвет, украшая стены разноцветными кусочками плитки и мозаики, другие направляли фантазию на лепнину и колонны, а третьи «селили» на скатах крыш и фризах волшебных созданий и полуобнажённых крылатых фей. Особенно популярны здесь были разноцветные витражи и конструкции из гнутого металла. По правде говоря, никогда в жизни своей Амелия прежде не видела, чтобы кто-то в её родных краях украшал свои дома подобным образом. Наверняка для того, чтобы железо изогнулось таким замысловатым образом, нужны были очень сложные и дорогие технологии, и она не могла не восхититься этим в очередной раз, когда потянулась к дверной ручке широких дверей ателье.

– Добрый день, мадам. Чем могу быть полезен? – поприветствовал её высокий и худой мужчина с пышными чёрными усами и огромным орлиным носом, как только за спиной у девушки прозвенел колокольчик. Одет мужчина был с иголочки – тёмно-серый костюм-тройка сидел на нём безупречно, что при его росте и необычном телосложении кое-о-чём говорило. На шее его висела сантиметровая лента, и это стало самой очевидной подсказкой относительно его личности.

– Мсье Клермон, полагаю? – догадалась девушка и, набрав воздуха в лёгкие заявила уверенно: – Меня зовут Амелия Мейстер. Я бы хотела у вас работать.

– Вот как? – оглядев гостью снизу-вверх, Гийом Клермон произнёс эти слова с нескрываемым скепсисом. Деловито скрестив длинные паучьи руки на груди, он криво усмехнулся, что не так-то просто было увидеть под толстым слоем усищ. – У меня многие хотят работать, знаете ли. Что вы умеете?

– Кроить, обрабатывать швы, вышивать крестом и гладью. У меня есть опыт работы со сложными тканями, в том числе с бархатом и тапирским шёлком.

– Вы работали прежде в ателье? У кого и почему ушли? – мсье Клермон не особенно впечатлился списком навыков, перечисленными гостьей. На чуть загорелом и неестественно гладком лице его застыло выражение неимоверной скуки.

– Я приехала в Вильдорей из Альтаберга вчера вечером. Работала я там же, в ателье мадам Фишер…

– Я не знаю, кто это, – оборвал рассказ девушки мужчина и тяжело вздохнул, всем своим видом демонстрируя усталость. Этот разговор утомил его в самом своём зачатке. – Мне ничего не известно об Альтаберге и мастерах, работающих там. Понимаете, что это значит, милочка?

– Что вам не интересны мои рекомендательные письма?

– В точку! – Гийом звонко щелкнул пальцами и неторопливо побрёл вглубь зала, небрежными движением подманивая гостью за собой. В ателье было тихо и безлюдно, лишь одна сотрудница у стенда с тканями тихо орудовала ножницами на широком столе, отрезая кусок атласа насыщенного вишнёвого цвета. Клиентки сюда приходили отнюдь не простые – в этом можно было не сомневаться. В воздухе витал приятный аромат ванили, а диваны в зоне ожидания были обтянуты изумительно переливающимся медного оттенка бархатом. Да уж, со стороны Амелии и впрямь было смелым решением заявиться сюда, особенно после всех тех мест, где она побывала до этого.

Миновав главный зал, мсье Клермон повёл гостью мимо примерочных в свой офис. Где-то в удалении уже был слышен знакомый прерывистый стук – звук работающих швейных машин – его бы Амелия ни с чем не перепутала. Она очень хотела пойти дальше и подглядеть, где и как трудятся сотрудницы этого заведения, но кабинет Клермона оказался сразу за примерочными. Это был весьма уютный уголок без окон, но очень аккуратно, даже педантично, организованный: журналы и каталоги лежали на деревянных полках идеально ровными стопками, нигде не было ни пылинки, а пахло вокруг чистотой и свежим постельным бельём. Стянув с плеча ленту, Гийом потратил молчаливую минуту на то, чтобы скрутить её в идеальный плотный диск и только потом убрать в карман. Затем он поправил лацканы своего пиджака и, усевшись в своём кожаном кресле, кивком указал гостье на стул.

– И так… – начал он, но тут же загадочно замолчал, как будто о чём-то задумавшись.

– И так? – переспросила Амелия осторожно.

– У нас очень приличное заведение, мадам…

– Мадемуазель. Мейстер, мсье.

– Допустим, – Клермон кивнул, но с таким видом, как будто он был не совсем согласен с тем, как девушка себя называет. – Так вот, мадемуазель Мейстер, у нас нет недостатка ни в клиентах, ни в персонале…

– Но вы меня приняли, хотя могли прогнать ещё на входе, – возразила Амелия, улавливая ход мысли хозяина заведения.

– Вы меня перебиваете, – вскинув ломаную чёрную бровь, негромко возмутился мужчина. Тон у него был такой, словно он не собирался тратить время и силы на более яркие эмоции, но и подчеркнуть своё превосходство вроде как был обязан. Амелию это повеселило, но она изо всех сил постаралась подавить подступающую усмешку.

– Прошу прощения, – вместо этого выдавила она из себя извинения. Гийом вновь загадочно замолчал, внимательно осматривая собеседницу.

– Мне нравится ваш костюм, – произнёс он, наконец, но тут же добавил презрительно: – Точнее, конечно же, он абсолютно ужасен! Отвратительный оттенок коричневого, как вода из сточной канавы, но он очень качественно сделан. Прекрасные ровные швы, вытачки расположены идеально по изгибу фигуры и по спине крой лежит прекрасно. Вы его шили?

– Нет, его шила мадам Фишер, моя наставница.

– Вы сейчас могли просто сказать, что сами его сшили и получить работу, – криво ухмыльнулся Гийом.

– Зачем? Чтобы вы в первый же день догадались, что я солгала? Я не так хороша, как мадам Фишер, но я училась у неё и многое умею. И полагаю, мой опыт работы с дорогими тканями мог бы вам пригодиться. Вряд ли к вам часто приходят швеи, хоть раз державшие в руках тапирский шёлк?

– Мы одни из немногих в Вильдорей, мадемуазель Мейстер, кто работает с тапирским шёлком на регулярной основе. Если вы пытаетесь впечатлить меня своей смелостью и напором – сдавайтесь, я не впечатлён, – Клермон презрительно закатил глаза и почти что рассмеялся.

– Так мне уйти? – спросила Амелия, начиная понемногу выходить из себя. Все хозяева всех ателье, в которых она побывала сегодня, не спешили расплываться перед ней доброжелательными улыбками и не особо стремились расположить к себе безработную провинциалку, но театральное безразличие Клермона задевало какие-то очень знакомые струны в душе девушки. И, наверное, первый свой заряд наглости в разговоре с ним Амелия почерпнула именно из тех своих воспоминаний, которые удивительным образом связывали её и с домом, и с Золотым городом.

– Значит, так, – деловито выпалил он, не давая посетительнице сорваться с места, и, сплетая пальцы замком, чуть подался ей навстречу, – через неделю начинается подготовка к сезону ассамблей. Заказов будет много, и моим девчонкам понадобится помощь. Постоянное место пока не предлагаю, но нам нужен кто-то на подхвате, кто будет делать всю мелкую и грязную работу. Приходить надо будет три раза в неделю – подрубать края, пришивать пуговицы, отпаривать ткани и всё в таком духе. В общем и целом, о чём девочки попросят – то и надо сделать, понятно? Платить буду немного, но зато, если уж ты окажешься действительно хороша, по окончанию сезона возьму к себе в штат. Что скажешь?

– Давайте подробнее про «платить буду немного», мсье, – устало вздохнула Амелия, не припоминая, в какой момент позволила Клермону перейти с собой на «ты». – О какой сумме идёт речь?

– Полкроны за смену.

– Это слишком мало.

– Это то, что я предлагаю. И, между прочим, для начала это неплохие деньги. Многие в нашей профессии зарабатывают и того меньше…

– Но я буду работать всего три дня в неделю!

– Вот именно! Сможешь найти подработку, если уж на то пошло. Такой график тебе это позволит. Конечно, ты вольна отказаться. Уверен, в городе полно швейных фабрик, которые примут тебя с распростёртыми объятьями. С тапирским шёлком они, конечно, не работают. По большей части с дешёвым хлопком, но, уверен, тебя это нисколько не смутит.

– Мы можем договориться хотя бы на целую крону за смену? Мне нужно платить за комнату, чтобы не оказаться на улице…

– Простите, мадемуазель, но ваши проблемы за пределами моего ателье не должны меня волновать, – внезапно возвращаясь к более формальному обращению, Гийом весь скривился и отшатнулся от девушки так, будто от неё дурно пахло. Небрежно он отмахнулся от неё, как от жужжащей мухи. Амелия напряжённо стиснула челюсти. Как же ей хотелось послать этого усача куда подальше, но…

– Допустим, – поборов гнев, выдохнула она медленно. – Как насчёт семидесяти пяти сентимов?

– М-м… это приемлемо, – нехотя согласился мсье Клермон, невыносимо растягивая слова. Пока он издевался над своею собеседницей, та вся кипела внутри и одним лишь чудом до сих пор не засвистела, выпуская пар из ноздрей, словно чайник на плите.

– Могу ли я взять небольшую паузу на размышления?

– Только до завтра, – хитро сощурил свои крохотные чёрные глазки Гийом Клермон. – Потом начну искать кого-нибудь другого.

– Договорились. Завтра я дам ответ, – Амелия протянула свою ладонь мужчине, но тот медлил неприлично долго прежде, чем вяло и не особо охотно пожал руку собеседницы. Наконец, их встреча была окончена. В довершение ко всему, когда девушка направилась было обратно в зал, мужчина окликнул её.