Двойная шутка

– Спасибо, всегда приятно послушать начитанного человека. Я бы еще посидела, но надо бежать.

– Может быть, еще как-нибудь встретимся? – с наигранно-беспечным видом поинтересовался он. В начале встречи они успели обменяться телефонами по его инициативе, и он счел это хорошим знаком.

– Думаю, не стоит, – мягко ответила Элла. – У меня есть предчувствие, что это ни к чему не приведет… Ты очень милый, правда, но…

– Всегда это «но», – грустно произнес Фил.

– Давай я тоже расскажу тебе историю, – сказала Элла. – Однажды на обложке «Татлера» появилась леди Венеция Бэринг. Она наполовину китаянка. Ее отец граф Кромер, когда ему было чуть за двадцать, сбежал из семейного банка «Банк Бэрингс» в Шанхай и влюбился там в китаянку. Любовь была сильна, и он на ней женился. В браке родились Венеция, которая потом стала актрисой и моделью, и ее брат, виконт Эррингтон. Венеция призналась, что быть двухрасовой персоной в высшем английском обществе тяжело, а ее матери пришлось еще труднее. Потому брак ее родителей в итоге распался. Венеция тогда училась в Манчестерском университете, а до этого – в пансионате для девочек. Из-за развода родителей она даже некоторое время принимала антидепрессанты. А может, из-за всего вместе – отрочества в пансионате, давления общества33…

– Но мы же одной расы, – неловко произнес Фил.

– Я говорю в целом, про неприятие чужака, – пояснила Элла. – Лишь в сказках девушка выходит за лорда, и все счастливы. Это только кажется, что билет счастливый, но за ним всегда кроется подвох. В реальности это очень большое давление на человека из другой среды. Такую цену не все потянут. Я вот не готова ее платить. Ты очень милый и сразу мне понравился, и будь ты просто актером, я бы не раздумывала, но… Лучше нам не начинать, пока мы по-настоящему друг к другу не привязались.

– Ты очень трезвомыслящая, – пробормотал Фил.

– Никогда не хотела быть Золушкой, – сказала Элла немного печально. – А ты обязательно встретишь подходящую женщину из своего круга, – она ободряюще погладила его по плечу и вышла из паба. Видимо, предпочитала уходить без всех этих «пока», «до встречи» или «прощай».

Филипп постучал в дверь подозрительно скоро, еще не было и восьми. Вид у него был не слишком счастливый, когда Алекс задал вечный вопрос всех времен и народов:

– Ну как?

– Она не заинтересована в продолжении, – печально сказал Фил. Он ощущал невероятное опустошение.

Выходит, все было зря.

Зря он торчал здесь полтора месяца, терпел этот дым, заказывал, мать ее, новую одежду!

Теперь у него больше не было резонов приходить за книгами.

– Хочешь пойти в паб? – спросил Алекс сочувственно.

– Если только на пару часов, – ответил Фил. Завтра ведь был рабочий день.

Однако едва открыв дверь в двухэтажный паб «Абингдон» рядом со станцией Хай-Стрит-Кенсингтон, Алекс увидел их. И главное, они увидели их с Филом. Наверно, когда-нибудь это должно было случиться, просто по закону вероятности.

– Ты глядь, – сказал сам себе на русском Алекс.

– О, там в углу парень с золотой цепью, – заметил Фил. – Где-то я видел такой челлендж…

– Он из албанской группировки, – шепнул Алекс, – держись от них подальше.

Это все были знакомые лица: с толстой золотой цепью на шее – Ринор, рядом его приятель рыжий Энвер и их шеф – седовласый степенный Далмат – отстраненно, будто наблюдая за сценой со стороны, отметил Алекс. У него имелись с албанцами старые счеты. Точнее, у них возник счет к нему.

Это произошло как-то случайно, даже внезапно, когда он только приехал в Лондон и впервые попал на скачки в Эскотт. Тогда он ничего толком не знал – например, о том, что от некоторых парней нужно держаться подальше, даже если одеты они с иголочки. На скачках Алекс поддался общему очарованию и азарту, понадеялся на удачу и совершил сразу две ошибки: поставил не на ту лошадь и сделал это в долг. И, что самое критичное, занял не у тех людей.

Он не знал тогда еще одну важную деталь: как головокружительно может расти пеня. И каждый месяц отдавал почти же сумму, что занял тогда у албанцев, – это были только проценты. И теперь тупо пахал, чтобы выплатить разом основной долг.

– А не то что? – спросил Фил.

– А не то уроют, – ответил Алекс, прикидывая, как бы теперь не втянуть в это мутное дело и его. – Давай сымпровизируем?

– Во что? – Филипп приосанился.

– В плохого русского и хорошего британца.

– Это как?

– Я буду задирать, а ты парируй. Повеселим публику, а?

– Но я еще не очень умею импровизировать, – с беспокойством сказал Фил.

– Вот и потренируешься. Просто подыграй мне, – Алекс откашлялся и заговорил неуловимо изменившимся голосом: – Английские аристократы любят охоту – хоть в мире, хоть на войне.

– Британия уже не воюет, – не очень уверенно отозвался Фил.

– Воюет, просто чужими руками.

– Это грубый поклеп.

– Вы любите провокации.

– Всегда есть выбор – поддаваться или нет.

– А вы уже вернули Индии Коханур?

– Коханур здесь совершенно не при чем, – сказал Фил несколько растерянно.

– Ты же актер, играй, – прошептал Алекс.

– Для этого мне нужна концепция.

– Ладно, тогда план Б. Изображаем драку. Деремся понарошку.

– Это как? – удивился Фил.

– Как на сцене, в четверть силы.

– Признаться, я особо не дрался…

– Чему вас только учат в академии, – вдохнул Алекс и первым ударил.

Не в лицо, конечно, – в грудь. Как и сказал, в четверть силы, но и этого Филу хватило. Он охнул и рухнул как подкошенный на липкий деревянный пол.

Албанцы с интересом смотрели на импровизацию.

– А ты вообще отвязанный, – с одобрением заметил Далмат. – За что ты его?

– За плохое обращение с колониями. – Алекс так сказал, будто Филипп лично плохо с ними обращался.

И Фил, конечно, это услышал – он ведь получил удар в грудь, а не по голове.

Глава 7. Английское чаепитие

Родственники Фила уже вернулись из Эдинбурга, и вечером в конце февраля он обязательно должен был явиться на семейный ужин. Ужин давала его кузина Мадлен с мужем Персивалем Говардом или, как его в шутку называли в семье, «нашим клерком». Это не самое почетное прозвище Перси получил в связи с тем, что работал в полицейском управлении, хотя Фил, например, не видел тут никаких оснований для иронии. На его взгляд, достоин уважения был уже сам тот факт, что Перси где-то работал.

Они с Мадлен жили в Найтинг-Хилле, на Хиллгейт-стрит. Элегантный эдвардианский особняк с розами на витражах стоял среди себе подобных в лабиринте из узких улочек. Фил не любил опаздывать, но в этот вечер припозднился к семейному ужину и вошел в гостиную к Говардам, когда уже подали чай. Сегодня была суббота, а значит, массаж и физиотерапия, и процедура продлилась дольше обычного. Раз в неделю ему приходилось ходить в спортивный центр на процедуры, работать с ногой – это было необходимо (хотя и болезненно), чтобы мышцы окончательно не атрофировались.

На ужине, помимо самих Говардов, бабули и родителей Фила, присутствовала его сестра Селеста и брат Мадлен – лопоухий Кристофер с невестой Розой. Кристофер впервые пригласил ее на семейное мероприятие, что свидетельствовало о серьезности их планов на год. Он, как и Фил, был белокож, светловолос и в обществе довольно застенчив, а сейчас еще и скован в движениях. Зато Роза – красивая мулатка с редким серым оттенком глаз – наоборот, держалась довольно расслабленно.

На длинном столе в гостиной вперемешку с канделябрами и цветами располагались вазы с фруктами, фарфоровые чашки, молочник и этажерка с пирожными и кексами. И все было довольно предсказуемо и привычно, непривычным оказалось лишь еще одно лицо за семейным застольем. А именно Алекс.

– Воры должны сидеть, – громко говорил он с нарочитым американским акцентом и обращаясь почему-то к Розе, – и желательно за решеткой. И желательно делать там что-то полезное, а то большинство проблем, знаете ли, от безделья.

И, будто мало было акцента, Алекс еще и оделся странновато – в байкерскую кожаную куртку и кожаные же штаны. Его появление сулило неожиданный поворот для привычного семейного вечера, вплоть до непрогнозируемого хаоса, и Фил от расстройства, сев за стол, сразу же отпил горячего глинтвейна из термостойкого стеклянного стакана. Он не любил смешивать рабочие и семейные моменты – обычно из этого не выходило решительно ничего хорошего.

Слуга бесшумно и оперативно поставил перед ним тарелку с говяжьим языком и черносмородиновым муссом. Филипп кивнул с признательностью – он целый день почти не ел – и взглянул на своих родителей и сестру Селесту как будто со стороны, как посмотрел бы человек с улицы.

У мамы были темно-каштановые волосы, убранные сегодня, как и обычно, в высокую аккуратную прическу, и создавалось ощущение, что из всей косметики она пользовалась только белилами и карандашами для губ и бровей – и при этом выглядела еще довольно свежо. У отца до сих пор была светлая густая шевелюра, в которой, может, и пробивались серебряные нити, но на общем белесом фоне это было незаметно. Его лицо было привычно загорелым – ведь большую часть года он проводил на свежем воздухе, в их поместье Мастерфилде. Он бы тоже выглядел моложе своих лет, если б не глубокие морщины на лбу. Селеста пошла в маму цветом волос и привычкой строго поджимать тонкие губы, а вот ее курносый нос и веснушки, которые она тщетно пыталась замазать, были неизвестно в кого.

Отец, Кристофер и Перси были одеты в костюмы без галстуков, а на Филиппе красовались синие джинсы и оранжевый свитер с оленями, который связала бабуля. Заметив на нем свое творение, бабуля чуть заметно наклонила голову.

– Всем привет, – сказал он, – надеюсь, вы хорошо съездили.

– Добрый вечер, Филипп, – суховато отозвалась мама, – да, нам повезло с погодой. Надеюсь, в следующий раз ты составишь компанию. А Персиваль пригласил на ужин своего знакомого из управления – знакомься, мастер34 Александер. Мастер Александер, это наш старший сын Филипп. – По ее светскому тону никак нельзя было бы догадаться о том, что она не очень-то одобряет службу Персиваля. Да и в целом подвижный живчик Перси смотрелся как-то чужеродно в кругу неторопливой жениной родни.

– Скажите, Александер, – вступил в разговор отец Фила, – как в вашем управлении смотрят на проблему бездомных?

– С беспокойством, – ответил Алекс. Подумал и уточнил, хотя и так же кратко: – Мы наблюдаем.

– Я не просто так спросил. Видите ли, у нас под носом есть проблема, которую никто не хочет решать. В Лондоне растет число бездомных, – сообщил отец, – за последние пять лет оно выросло уже на сорок процентов. И если в связи с этим ничего не предпринимать, я могу поручиться, что… – Он оседлал любимого конька и явно не собирался сворачивать речь слишком быстро, поэтому Персиваль решил вмешаться:

– Этой проблемой у нас занимаются другие люди.

Однако отец не желал так просто оставлять волнующую тему:

– Некоторые бездомные взяли моду будить по утрам громкими звуками, и боюсь, однажды мы проснемся и узнаем, что город уже в их руках. Или даже узнаем не сразу.

– Почему не сразу? – уточнил Персиваль.

И тут Алекс слегка вышел из роли, пробормотав вполголоса:

– Потому что мы ленивы и не любопытны35.

Мадлен его услышала и слегка возмутилась:

– Говорите за себя, – слегка возмущенно сказала она, не поднимая верхней губы. Сегодня на ней было платье в пол с традиционным якобинским принтом, и она, как обычно, собрала свои каштановые волосы в высокий гладкий пучок.

– Это цитата, – сказал ей Филипп. По крайней мере он это предполагал.

– Филипп, откуда ты знаешь нашего гостя? – немедленно поинтересовалась мама.

– Это мой коллега по сериалу, – ответил ей Филипп (врать маме на прямой вопрос он никак не мог).

Тема сериала для собравшихся была своего рода табу, наравне с политикой, религией и деньгами, поэтому все вмиг поскучнели. Мама же перевела взгляд на Алекса и с обманчивой благожелательностью спросила:

– Зачем же понадобилось это представление? – От актеров она была еще в меньшем восторге, чем от полицейских.

Перси в дурашливо-покаянном жесте вздернул руки:

– Это была моя идея, я просто хотел немного вас разыграть. Что бы вы, так сказать, прочувствовали, услышали в красках, как непроста наша работа.

– Мы и так безмерно уважаем ваш труд, – произнесла мама с едва заметной иронией.

– Значит, вы не из Большого яблока? – с ощутимым разочарованием спросила Роза.

– Нет, я из Москвы, – отозвался Алекс уже на чистом английском. Собравшиеся поскучнели еще больше. Только миссис Сноудон постаралась сохранить любезный тон:

– Как бы то ни было, мы стараемся ко всем относиться без предубеждения, несмотря ни на какую политическую ситуацию.

– По-моему, эту ситуацию раскачивают специально, – вступил в разговор Кристофер.

Алекс глянул на него и спросил:

– Откуда у вас ссадина на щеке?

Мама Фила иронично подняла бровь. Как-то не принято было обсуждать за столом подобные вещи.

– Ниоткуда, – после неловкой паузы ответил Кристофер. – Я неудачно упал.

– Похоже на след ногтей. Будь я психологом, заподозрил бы в вашей с невестой паре классический тоннель, – заметил Алекс, – в данный момент на этапе манипуляций.

– Что, пардон? – переспросила Роза.

– Это прием, который заключается в том, что человека постепенно вводят в жесткий сценарий и постоянно добавляют ограничения. Закрепляют за ним роль, принуждают отказаться от части интересов, пытаются стереть некоторые его черты, манипулируют им, чтобы продлить игру, и все это в итоге приводит к полному параличу воли.

– И во всем этом вы обвиняете моего жениха? – холодно уточнила Роза.

– Что вы, – возразил Александер, – как я могу обвинять вашего жениха? Я вас имел в виду. В гипотетическом смысле, конечно, ведь я же не психолог, – с безмятежной улыбкой добавил он. И поднялся из-за стола: – Я, пожалуй, пойду. Хотя вы и отличная публика, но у меня сегодня еще пара мероприятий.

– Постойте, а песня? – вдруг громко спросила Селеста. Ей недавно исполнился двадцать один год, и она вовсю запудривала свои веснушки и старалась держаться солидно, хотя не всегда получалось. На ней, как и на Мадлен, было платье макси, но с цветочной вышивкой. – Перси сказал, что вы споете под гитару «Отель Калифорния», потому что вы американец и потому что Роза любит кантри-рок…

– Тихо ты, – шепнул ей Перси, но было поздно.

– Точно, – Алекс хлопнул себя по лбу, – а я чувствую – что-то забыл.

Он внимательно осмотрелся, как будто запоминая детали сцены для создания нужной атмосферы, и Филипп тоже машинально огляделся, хотя знал тут буквально каждый дюйм.

Стены были белыми, а карниз декорирован изображением сцен охоты. На окнах висели светлые занавески с желтыми цветочками, на полу раскинулся персидский ковер. Стулья и диван были покрыты тоже цветочным ситцем, а на викторианских креслах красовались алые плюшевые сиденья. У газового камина между креслами девятнадцатого века выглядывал мягкий столик. На стене рядом с черно-белыми картинами висело круглое винтажное зеркало. Да и вообще в целом в гостиной – никакой недорогой новой мебели, только старина, передаваемая по наследству.

Конечно, никакую «Калифорнию» Александр петь не стал, а затянул куплеты из какого-то иностранного романса. В процессе он откупорил бутылку выдержанного красного вина из бара Перси, налил себе в хрустальный бокал, выпил, проникновенно обращаясь к Филиппу и фамильярно хлопнув его по плечу, исполнил с Селестой элементы танца, хоть и не вприсядку: несколько раз закрутил ее и выполнил поддержку, а потом, усадив ее на место, бросил бокал через плечо, к вящему удовольствию бабули. Несколько красных капель при этом сорвалось на его белую рубашку.

Перси смотрел на Алекса с глухим неодобрением – по уговору, он должен был танцевать с Розой, а не с Селестой.

– Это не то, – плюхнувшись обратно на стул и отдышавшись, заявила Селеста, – я даже слов не разобрала.

– Тихо ты, – сказал ей уже Филипп.

А Алекс обронил на стол пятидесятифунтовую купюру и со словами «это за вино» с достоинством удалился. Филипп залпом допил свой пунш и, объявив: «Пойду верну деньги», взял трость и вышел следом.

– Что ты здесь делал? – нагнав его уже у изгороди, спросил Фил. На самом деле у него отлегло от сердца: вечер принес не хаос, а всего лишь незапланированное шоу.

– А ты? – поинтересовался Алекс на ходу, направляясь к метро. Песенный запал прошел, и как часто бывало, теперь он ощущал опустошенность.

– Они мои родственники, – вынужден был признать очевидное Филипп. – Но что там было за шоу?

– Этот Персиваль нанял меня как актера, чтобы я сыграл крутого полицейского из Америки и попытался охмурить Розу. Не так чтобы сильно, а просто чтобы расстроить ее свадьбу. Персивалю она почему-то не нравится. И мне уже почти удалось найти с ней общий язык, пока ты не появился.

– А ты ударил не понарошку, – сказал Фил, машинально потерев грудь.

– Как и сказал, в четверть силы. Если б я бил по-настоящему, ты бы так просто не отделался.

– Все равно, это была неудачная импровизация.

– Мне жаль, – неловко произнес Алекс, – я хотел промазать, но промахнулся.

Фил помолчал, наморщив лоб.

– Как Онегин?

– Что? – Алекс недоверчиво на него посмотрел.

– Мы ставили отрывок в Академии.

– Ты меня сейчас удивил, – признал русский. – Ладно, давай я внеурочно сочиню новый провенанс?

– Лучше другое, – сказал Фил. Роза ему тоже не слишком нравилась. Было в ней что-то фальшивое. Может быть, линзы? – Ты не мог бы помочь разорвать помолвку Кристофера с Розой?

– Что-что?

– Ты же сам говорил про «тоннель». Ну, психологический.

Как и с прочими родственниками, Фил никогда особо не разговаривал с Кристофером по душам. И с самого детства Крис казался Филу (даже Филу!) каким-то несуразным: прямые жесткие волосы цвета промокшей соломы, одно ухо оттопыривается больше другого и, главное, какая-то вечная невнятная и будто извиняющаяся полуулыбка. Наверно, такой недотепа просто не мог не привлечь какую-нибудь властную хищницу, но это же не повод бросать Криса на произвол судьбы.

– Разрывать чужую помолвку не совсем прилично, – наставительно произнес Алекс.

– Да знаю я про приличия, – с досадой сказал Фил, – но тут особенный случай. Вы же, русские, любите кого-нибудь выручать, вот сейчас это действительно нужно!

– Кристофер взрослый человек и сам может решить, что ему делать со своей помолвкой.

– В том-то и проблема, что не может, – вздохнул Фил. – Еще немного, и она совсем его проглотит. Дело у них и правда дошло до потасовок. Неужели ничего уже не изменить?

Алекс подумал.

– Есть такой принцип – клин клином вышибают.

– А?

– Есть у меня одна знакомая. – Алекс отхлебнул пива, впервые за вечер. – Может, она согласится помочь.

Глава 8. Уголок ораторов

Ульяна была давней знакомой Алекса, еще со времени института, и несмотря на прожитые в Англии годы не разучилась заразительно громко смеяться. Она была обаятельной энергичной блондинкой из тех, что всегда ему нравились. И может, у них могло бы выйти что-то серьезное, не заключи они однажды деловое соглашение по принципу «ничего личного». Еще Ульяна была известна в их эмигрантской среде тем, что держала небольшой частный детсад. Детский сад располагался в Кентиш-Тауне, на Графтон-террас, где она и сама жила после развода и куда Алекс иногда наведывался.

– Ну что тебе, жаль выручить? – спросил он у нее шепотом во время тихого часа. Одним из ее твердых убеждений было то, что днем всем детям нужно спать36.

– То есть ты предлагаешь, чтобы этот Кристофер просто переключился на меня? – уточнила Ульяна.

– Ну ты по крайней мере не позаришься на его душу, максимум попользуешься поместьем, – пожал он плечами.

– Думаешь, это так просто?

– Ты же актриса по образованию.

– Спасибо за предложение, но я еще не отошла от прошлого развода, – покачала головой Ульяна. – У меня есть другая идея… Только учти, даром это тебе не обойдется.

– Ты хочешь взять с бывшего мужа деньги? – изумился Алекс.

– Нужны мне твои деньги, – отмахнулась Ульяна, однако не стала продолжать мысль.

Алекс, конечно, и без того отлично знал: Ульяна бы предпочла, чтобы он в ответ подежурил в ее детском садике – помощницы скоротечно менялись, и всегда не хватало лишних рук.

***

– Роза! – Ульяна широко улыбнулась, будто доброй старой знакомой.

Фил сказал, что именно в эту субботу с трех до четырех пополудни Роза с Кристофером будут прогуливаться в северо-восточной части Гайд-парка у Мраморной арки, рядом с Уголком ораторов. Мол, именно там она хочет, чтобы он сделал ей предложение. – Сколько лет, сколько зим! – Она подбежала и с размаху хлопнула ее по плечу.

– Вы кто? – прищурилась Роза, отступая. Сегодня она распустила свои густые черные (видимо, распрямленные) волосы и надела светло-бежевое пальто с полусапожками в тон. Мартовское солнце вовсю припекало и удачно подсвечивало ее запоминающуюся внешность. Может, на это сочетание эффектности и сильного темперамента и клюнул когда-то сдержанный и застенчивый Кристофер. – Я вас не знаю.

– Как это кто? – Ульяна сделала вид, что обиделась. – Не узнаешь подруженцию! А сколько мы с тобой исплавали на яхте в том жарком пятнадцатом, забыла?

– Это какое-то недоразумение. Ни на какой яхте я не плавала, а в пятнадцатом вообще еще училась.

– Так это ж летом было, – добродушно пояснила Ульяна, обратившись к Кристоферу как бы за поддержкой. Тот же молча стоял и смотрел на нее во все глаза. – А осенью мы вместе устроились в один стрип-клуб. Задала же ты тогда жару – многие завсегдатаи до сих пор о тебе вспоминают!

Роза тоже обернулась к Кристоферу.

– Я ее вообще не знаю, она сумасшедшая. Пойдем отсюда! – И она подхватила его под руку, готовясь увести.

– Сумасшедшая? – предсказуемо оскорбилась Ульяна. – Вот так ты с подругой – подцепила лорда, а теперь нос воротишь?

Роза с Кристофером под руку стремительно уносились к выходу из парка в сторону метро Марбл Арч. Он, правда, все пытался оглянуться.

– Хорошо, тогда вот доказательство, – крикнула им вдогонку Ульяна, – у тебя под левой грудью родинка в виде яблока!

Тут Кристофер остановился, и Розе тоже пришлось притормозить.

– Ты за мной следила, – прошипела она, – смотрела фотки в инстаграме!

– А еще одна – пониже поясницы, – торжественно закончила Ульяна. – Ведь голый зад ты в инсте не выкладывала? Говорила, что в женщине должна быть хоть какая-то загадка.

– Ты не упоминала, что работала на яхте, – растерянно произнес Кристофер, глядя на Розу. Можно сказать, взглянув на нее другими глазами. Не столько факт яхты, сколько реакция Розы его удивила – она сейчас не выглядела ни сильной, ни стильной.

– Или мы уходим, или между нами все кончено, – бросила Роза и снова зашагала к выходу из парка.

Кристофер остался на месте, глядя в землю.

Роза оглянулась всего один раз, бросила напоследок жгучий взгляд – почему-то на Алекса – и скрылась за деревьями.

Возникла неловкая пауза.

– Интересно, – сказал Алекс, – что изначально в этом месте вместо Уголка ораторов была виселица под названием «Тайнбернское дерево», и осужденный мог высказать свое последнее слово. Потом здесь выступали Карл Маркс и Джордж Оруэлл, а Ленин с Надеждой Крупской, наоборот, слушали в толпе. Как вспоминала Надежда, однажды здесь друг за другом выступали священник, атеист и торговец-философ. Еще тут есть неплохой паб поблизости, в викторианском стиле.

– Пойдешь в паб? – спросил у Кристофера Фил, и тот безучастно кивнул, как будто ему было все равно, где скоротать остаток сегодняшнего дня и жизни.

Они вчетвером двинулись в сторону «Карпентерс Армс», и по дороге Алекс негромко спросил у Ульяны:

– Откуда ты узнала про родинки?

– Я вчера загуглила, – ответила она. – Ее фото в купальнике всплыло в соцсети. А про вторую предположила. Родинка на попе есть у ее ребенка. Получается, я угадала.

– У нее есть ребенок?

– Да, мальчик, ходил к нам одно время. Ему тогда было четыре, его приводила и забирала бабушка. Роза один только раз была, да и то нервничала и торопилась, так что немудрено, что не узнала меня. Я бы не увидела его родинку, если б он еще не ходил в памперсах. Но, как понимаешь, все это коммерческая тайна.

– Понятное дело, – кивнул Алекс. – Спасибо, с меня дежурство в саду.

– Два.

– Два, – вздохнул он. Времени не хватало решительно ни на что, оно утекало сквозь пальцы, будто золотой песок пополам с обычным, но Алекс по привычке пытался структурировать его и ужать, чтобы вместить в плотное расписание всё новые дела.

Глава 9. Снежный коллапс

На вторую неделю марта в Лондоне внезапно выпал снег, и наступил транспортный коллапс.