Двойная шутка

Елена Вольных

Двойная шутка

Двойная шутка

Часть 1. Большая шутка

Пролог

– Если вы купили дорогие часы в переходе, а браслет немного в крови, то они наверняка настоящие, – пошутил аукционист, чтобы на пару градусов снизить сгустившееся в зале напряжение. После чего зычным голосом объявил: – Итак, тридцать три тысячи, продано!

Это был знаменитый аукционный дом «Кристис» на Кинг-стрит в районе Сент-Джеймс, и в пятничный вечер 14 января 2028 года, ровно в семь там начался часовой аукцион.

Филипп Сноудон еле успел домчаться сюда со съемочной площадки, потом долго искал место на парковке и пробрался в зал уже вначале восьмого, усевшись на одно из свободных мест в последнем ряду.

Оказалось, на соседнем кресте сидел работник его же сериала. Да, Филипп определенно видел этого высокого человека на площадке. Кажется, осветитель.

– Добрый вечер! Вы ведь Александр, осветитель? – шепнул Филипп соседу, пока аукционист представлял второй лот.

Вторым лотом оказались дайверские часы «Ролекс Панерай» сороковых годов с водонепроницаемым корпусом и надписью «Военный пловец» на задней крышке. Их выпустили в количестве тридцати штук для немецких офицеров в начале войны, и Филипп поежился при мысли о том, что конкретно на этих могла быть кровь. А более-менее опытные коллекционеры знают, что не стоит приобретать вещь, если есть сомнения. Что вещь с плохой историей может «заразить» всю коллекцию, и тогда не будет с ней счастья.

– Привет. Да, это я, – кивнул сосед несколько равнодушно. После съемочного дня он успел не только добраться сюда раньше, но и переодеться, и сейчас был одет как полагается для подобных мероприятий, в стиле «галстуки опционально».

– Не ожидал встретить вас здесь!

Сосед ничего не ответил.

– А я Филипп Сноудон, – на всякий случай представился Филипп. Он был худощав, светловолос и, хоть являлся одним из ведущих актеров сериала Би-би-си «Большой знак», обладал довольно-таки незапоминающейся внешностью.

– Я в курсе, ты играешь ангела, – отозвался сосед. Он говорил с небольшим манчестерским акцентом.

– Продано, – объявил аукционист. Сомнительные «Ролекс Панерай» ушли за 56200 фунтов. – Следующий лот – «Ролекс Дайтона»…

Тут уж Филипп оживился. Он давно их искал – эту «Дайтону» Джоанна Вудвард подарила своему мужу Полу Ньюману в шестьдесят девятом году, во время съемок фильма «Победители», в котором они оба снимались. Аукционист не сказал, но на задней крышке корпуса выгравирована надпись «Води осторожно». Незадолго до того Пол попал в небольшую аварию на мотоцикле, поэтому по просьбе Джоанны и сделали надпись. Пол вообще любил погонять и потом использовал часы как секундомер, чтобы замерять время заездов в автогонках.

– Стартовая цена пять тысяч фунтов, – объявил аукционист, и Филипп аж подпрыгнул на кресле.

– Ты чего? – удивился осветитель.

– Мне очень нужны эти часы, – тихо сказал Филипп, не отрывая взгляда от «Дайтоны».

– Тогда предложи свою цену в самом конце, и с самым незаинтересованным видом, – подумав, предложил Александр.

– Это же раритет!

– Не важно, сыграй покерфейс. Концепция такая: ты дилетант, не разбираешься в вопросе, пришел сюда от скуки и хочешь просто купить на память безделушку.

Возможно, если бы аукционист сообщил про надпись, то участники торговались бы активнее. Пока же цена набирала высоту неторопливо и застопорилась в районе семнадцати тысяч.

– Думаю, пора, – Филипп снова заерзал.

– Чтобы не переплачивать, нужно выдержать паузу, – сказал Александр с таким непоколебимым спокойствием, что сразу становилось ясно: он не особенно рьяный коллекционер.

– Восемнадцать тысяч раз, – произнес аукционист, – восемнадцать тысяч два…

– Сейчас, – шепнул Александр.

Филиппу потребовалась вся сила воли, чтобы поднять руку не вскакивая и произнести не срываясь на крик:

– Девятнадцать тысяч.

Все на него посмотрели. Тот, кто предложил восемнадцать тысяч, досадливо поморщился.

– Девятнадцать тысяч раз.

– Покерфейс, – шепнул Александр.

– Не получается… – Филипп физически не мог скрыть свой страх, вожделение и беспокойство.

Другой претендент на часы как будто что-то прикидывал.

– Где твоя твердая верхняя губа? Ты же актер.

– Это прошлый век! – Филипп даже привстал от волнения.

– Сколько будет семьдесят на семьдесят семь? – тихо спросил Александр.

– А?

– Девятнадцать тысяч три, – аукционист стукнул молоточком, – продано.

Филипп откинулся на сиденье, подавив детское желание захлопать от радости. Даже не верится, что дело выгорело. В самый последний момент! Давно он так не нервничал.

– Не верится, – выдохнул он, – они достались мне почти даром…

Александр снова глянул на него с удивлением.

– Ну, не даром, конечно, – поправился Филипп, – но дешевле, чем могли бы.

– Чтобы верно сыграть в импровизации, коллеге нужно доверять, – заметил осветитель. Похлопал по карманам и чуть заметно поморщился, взъерошив темно-русые волосы. И прежде, чем аукционист успел объявить следующий лот, направился к выходу из зала. Филипп взял свою трость темно-вишневого цвета и, хромая, двинулся следом – пока он не собирался больше ничего покупать. Из-за хромоты он смог нагнать осветителя только у дверей.

– Извините, я не успел поблагодарить…

– Не стоит благодарности, – Александр, выйдя на улицу, вытащил из пачки сигарету и закурил.

– Наоборот, стоит, я ведь долго искал их…

– Дались вам всем эти часы, – пробормотал осветитель с непонятной досадой.

– А вы что же, не увлекаетесь? – спросил малость сбитый с толку Филипп. – Что же вы делали на торгах?

– Заглянул по просьбе одного товарища. Не важно, просто пара бездарно потраченных часов, – Александр одним щелчком выбросил окурок в урну.

–– А вы не могли бы помочь мне достать еще одни часы? – повинуясь внезапному порыву, спросил Филипп.

– Не могу, я занят, – покачал головой Александр.

– Но вы даже не спросили, когда.

– Ну хорошо, когда?

– Завтра в пять. Я хочу поменяться со знакомым часами, но мне нужна убедительная легенда…

– Не могу, я занят, – повторил Александр.

– Я могу заплатить!

– Не нуждаюсь, – сказал осветитель. – Если это все, то у меня и сейчас полно дел.

– Извините за беспокойство, – расстроенно кивнул Филипп.

– Что ты все время извиняешься, – с досадой произнес осветитель.

– Просто нужно торопиться, – попытался объяснить Филипп, – временный интерес к советским часам пройдет, и уже не получится совершить настолько выгодные сделки. У меня как раз советские, – добавил он. В этом году советские часы в хорошем состоянии и, главное, с индивидуальной историей действительно получили неожиданный ажиотаж среди любителей.

– Вижу, тебе советские часы не особенно интересны.

– Ну, – Филипп пожал плечами, – я не гонюсь за модой. И, без ложной скромности, разбираюсь в часах почти профессионально.

– Не хочу я ничего сочинять, – осветитель двинулся по Кинг-стрит по направлению к Сент-Джеймс-сквер.

– Постойте, наш продюсер Камилла – давняя знакомая моего отца, и… – Филипп прикинул, о чем с ней можно побеседовать. На увеличение гонорара она явно не пойдет. – Я могу с ней поговорить.

Осветитель остановился.

– Судя по выговору, у вас есть какое-то театральное образование, – сымпровизировал Филипп. – Колледж, школа. Может, театральный кружок?

– Кружок тоже, да, – кивнул Александр.

Филипп приободрился, довольный своей догадливостью.

– И музыку, наверно, тоже преподавали?

– С какой целью интересуешься?

– Боссы хотят поменять заставку сериала, – стал объяснять Филипп, – вместо мелодии пустить песню, и сейчас ищут исполнителя. Я бы мог поговорить с Камиллой, и она бы устроила для вас прослушивание…

– Окей, что нужно сделать?

– Вам просто нужно сыграть русского, – сообщил Филипп, – который от нужды продает семейный раритет.

– А на самом деле? – уточнил осветитель.

– Это часы «Победа», я купил их у одного коллекционера.

– То есть это подлог?

– Вовсе нет, – возразил Филипп, – всего лишь хитрость. Эти часы не поддельные, они выпущены в 1951 году на Самарском заводе в лимитированной серии, весь вопрос лишь в провенансе. Они ведь действительно могли оказаться вашей семейной реликвией! Я прошу лишь немного приукрасить историю.

– И что, у тебя нет ни одного доверенного человека?

– Что за вопрос? Есть, конечно, – с достоинством ответил Филипп, – я просто не хочу их беспокоить.

– Хм, – произнес осветитель и вытащил из пачки еще одну сигарету.

Глава 1. Первая сделка

– Он хороший русский, я ручаюсь, – сказал Филипп.

Была январская суббота, начало шестого, и в лаунж-зоне отеля «Коринфия» в Вестминстере сервировали стол к послеобеденному чаепитию. Рядом с фарфоровым чайным сервизом с молочником на этажерке высились конноли, заварные булочки с маракуйей, сандвичи с копченым лососем и брауни с шоколадным кремом. Чуть поодаль стояли бокалы с шампанским.

– Ладно, – кивнул его однокашник Харвей, – поверю тебе на слово. – Он повернулся к Александру: – Вы действительно хороший русский?

– Вы даже не представляете, – усмехнулся он в ответ, – насколько я плохой русский. Однако часы отменные.

– Он мой коллега, – сказал Филипп, – тоже актер.

– Что-то я не слышу акцента.

– Во-первых, он умеет говорить без акцента, он же актер.

– Надо же, – Джеймс Харвей явно не поверил. Он был владельцем хронографа XVIII века, по поводу которого Филипп уже полгода пытался сторговаться. Лондонскую резиденцию Харвеи продали, так что Джеймс жил в Икторпе, а будучи в городе, останавливался обычно здесь. – А во-вторых?

– Я играю в пабном театре, – на чистом английском, разве что с легким манчестерским акцентом сказал Александр. Мог хотя бы попытаться изобразить жесткое «р», «т» или «в», с досадой подумал Филипп.

– А что за театр?

– «Плезант».

– Что-то не слышал.

– Он небольшой, на шестьдесят мест, – пояснил Александр, – в Айлингтоне неподалеку от Каледониан-роуд. Именно там шла пьеса «Король говорит», когда мать режиссера Тома Хупера пришла на представление, а потом рассказала о ней сыну. И он снял фильм.

– Не хожу в пабные театры, – признался Харвей.

– Как бы то ни было, часы первоклассные, – сказал Александр. Это были часы «Победа» калибра 2602, выпущенные в 1951 году, в честь советско-китайского договора о дружбе, и потому с китайскими иероглифами. Двойная экзотика. – Они достались мне от отца, а тому от деда. Однажды они даже защитили его от пули. Потом в мастерской починили, и они стали как новенькие – даже не скажешь, что на них была кровь.

– От пули на войне? – уточнил Харвей.

Филипп ощутил, как на лбу выступили капли пота. Это был вопрос с подвохом. Упомянул ли он, что часы выпущены в 51-м? Если нет, то пиши пропало.

– Нет, просто от шальной бандитской пули. Часы ведь выпущены в пятьдесят первом, после победы. К тому же моему деду на начало войны исполнилось только пять лет. Сражался мой прадед, и он всю войну прошел без всяких часов. Только под Берлином приобрел трофейные.

– Почему же вы их продаете?

– Жизнь в Лондоне дорогая, – кратко сказал Александр.

Харвей еще немного посомневался.

– Дайте рассмотреть.

Александр протянул ему советский хронограф с белым матовым циферблатом, кафедральными стрелками и раритетными иероглифами.

– Мечта любого коллекционера, – заметил Филипп. – Только посмотри на иероглифы!

– Ладно, по рукам, – после еще одной драматической паузы кивнул Харвей и вытащил свой хронограф. Это были часы работы мастера Хентона Брауна 1730 года с корпусом, украшенным высокорельефной чеканкой с изображением сцены «Семейство Дария перед Александром»1. Особенно Филиппа привлекали в них золоченый рельефный чеканный циферблат и стальные вороненые стрелки в стиле «таракан и кочерга». Они выпили шампанского, как бы скрепляя сделку.

Получив вожделенные часы и выйдя из «Коринфии», Филипп шумно выдохнул.

– Хорошо вы придумали про историю.

– Это реальная история, только не с «Победой». У деда были те трофейные, и выглядели они потом не очень. Дед, конечно, отдавал мастеру…

– А что за модель? – деловито уточнил Филипп.

– Не знаю, какие-то швейцарские.

– Они еще ходят?

– Когда я видел их в последний раз, ходили.

– Значит, они не с вами?

– Нет, у брата.

– Он старший?

– Что за допрос? – возмутился Александр. – Дед оставил их мне, я брату, вот и все. Я бы их все равно рано или поздно потерял или разбил. Не любят меня как-то часы, всё время норовят сбежать или сломаться.

– А ваш брат не согласился бы продать их мне, скажем, за тысячу фунтов? – осторожно спросил Филипп.

Александр удивленно на него посмотрел.

– Можно за две, – добавил Филипп, – но это максимум. Если серия не лимитированная, то не представляет особой исторической ценности, меня заинтересовала их индивидуальная история.

– Они гнутые, потрепанные жизнью и они не продаются, – решительно сказал Александр.

– Может, за три? – с надеждой спросил Филипп.

– Давай закроем этот вопрос.

– Вам не понять, вы не коллекционер, – вздохнул Филипп. Это было похоже на неутолимую жажду, и сколько бы часов ни прибавлялось в коллекции, ему все равно казалось, что их слишком мало.

– Брат не будет их продавать.

– Хотя бы спросите у него. Это же три тысячи фунтов!

– Это просто деньги, которые однажды закончатся, а часы останутся.

Филипп уныло кивнул. Собственно, эта мысль когда-то и сделала его коллекционером (и еще семейное наследие). Наверно, со стороны его одержимость часами уже походит на обсессию?

– В любом случае я благодарю вас, и при первом же удобном случае я поговорю с Камиллой. Давайте подброшу, вам куда?

– В Брентфорд, – не стал отказываться Александр.

– Это там, где вода?

– Я бы даже сказал, большая вода.

У Филиппа был темно-синий «Ягуар», и он вел его очень аккуратно, мягко выражаясь.

– Ты всегда водишь так медленно? – поинтересовался Александр.

– Я стараюсь не нарушать правила, – пояснил Филипп.

 Александр досадливо покачал головой и огляделся. Над зеркалом заднего вида висело цветное фото в рамке, вырезанное из одного солидного журнала.

– Серьезно? – Александр посмотрел на рамку. – Ты возишь с собой фото часов? Они ведь даже не новые, – проявил он неожиданную осведомленность.

– Не просто не новые, – вздохнул Филипп. – Это модель «Патек» тридцать седьмого года с вечным календарем, а главное, принадлежали они китайскому императору2. Император побывал в советском плену, подружился там со своим переводчиком Георгием, а когда освободился, подарил их Георгию. Якобы еще сказал на прощание, что кроме водонепроницаемости часы обладают функцией замедления времени. Как он выразился, разовой остановкой секунды. Наверно, неточный перевод. В последний раз официально они всплывали в Швейцарии в девяностые. Теперь, если найдутся, будут стоить еще дороже благодаря своему провенансу. Но я все равно их раздобуду, – убежденно закончил он. Радовало, по крайней мере, что удалось заполучить хронограф Харвея.

– Может, владелец не захочет их продавать.

– Я предложу цену побольше.

– Не всегда дело в цене, – заметил Александр.

– Почти всегда дело в цене, – упрямо сказал Филипп.

– Ты пьешь? – спросил вдруг Александр.

– Смотря что. Воду, чай…

– Пиво.

– Нет, конечно! Я ведь актер, а алкоголь плохо влияет на мою память.

– Жаль, – сказал Александр. – Тут как раз неподалеку на одном пятачке семь пабов. – Они проезжали район Вест-Энда и Пикадилли.

– Это где?

– Ты живешь в Лондоне и не в курсе? – удивился Александр.

– Я вообще не особенно хожу по пабам. Так где? – Филипп и сам не знал, зачем ему понадобилось это выяснить, – он все равно туда не собирался.

«Ягуар» остановился на светофоре. Александр приоткрыл форточку, достал сигарету и закурил, хотя вообще-то курить в машине было не принято. И в облачке дыма, задержавшемся в салоне, Филипп ощутил тревожное предчувствие.

Он решил, что в крайнем случае пойдет только в один паб, выпьет только один стакан пива и с чистой совестью отправится домой.

Глава 2. О превышении нормы

Лестер-сквер, паб 1

– Слушай, а почему ты предложил сыграть русского именно мне? – спросил Александр.

– Ну у вас такой вид, немного… – Филипп щелкнул пальцами, отхлебнув мягкого эля из своей кружки, – ну…

– Мрачный?

– Нет.

– Угрюмый?

– Да нет.

– Может, славянский? – предположил Александр.

– Скажете тоже, – Филипп даже рассмеялся, – нет, просто ощущается авантюрная жилка.

– Хм, – сказал Александр и одним глотком осушил полкружки старого темного эля.

– А я слышал, вы в драке что-то сказали на иностранном. Вы знаете еще какой-то язык?

– Да, – кратко ответил осветитель. Из него как будто приходилось вытягивать реплики.

– Какой, если не секрет?

– Французский, итальянский и русский. Принялся за немецкий, но пока не идет.

– Вот так совпадение, – сказал Филипп. Сам он знал только родной язык. К чему изучать другие наречия, если весь мир учит английский? – Вы в самом деле знаете русский? Почему же на встрече с Харвеем не использовали акцент?

– Я пытался не спалиться с этой историей и забыл про акцент, – признал Александр.

– Сложно, наверно, было его изучить?

– Не особенно.

– Я слышал, в России по полгода зима, – продолжил Филипп, не оставляя попыток завязать беседу, но начиная уже падать духом. Напрасно он согласился пойти в паб.

– Угу.

– Ну французский с итальянским ладно, – не выдержал Филипп, – но зачем вам понадобилось учить русский? Может, у вас там какие-то знакомые?

– Скажешь тоже, – произнес Александр и допил стакан. – Просто я сам русский.

– Не расслышал? – после паузы переспросил Филипп. Беседа зашла явно куда-то не туда. – Мне показалось, вы сказали…

– Я из России, – любезно повторил Александр.

Тут наступила очень долгая пауза.

– А я думал, вы родившийся в Англии этнический поляк, – пробормотал Филипп в некотором ступоре.

– Такова была легенда, – кивнул Александр, – по предложению начальства.

– У вас же чистый манчестерский акцент!

– Да, под него удобно было замаскировать.

– Фантастика.

– Просто терпение и труд, – возразил Александр, – и работа лицевых мышц.

– У меня идеальный фонетический слух, я различаю любые акценты, – Филипп все никак не мог поверить.

– Да никто бы не различил, – заверил Александр, – никто и не прислушивался.

– Но если вы славянин, почему у вас темные волосы?

На самом деле волосы у него были русыми.

– Потому что я славянин, а не альбинос.

Филипп тоже не был альбиносом – в детстве проверяли.

– Так вот почему вы не играли в шарады на нашем тим-билдинге, – пробормотал он.

– Просто я не люблю шарады и тим-билдинги. Как говорили в «Понедельнике», работать интереснее, чем развлекаться в старинном смысле этого слова.

– Где говорили?

– Не важно, в одной русской книге.

– Не читал русские книги.

– Ну это понятно, – кивнул Александр, – англичане не читают русские книги, у вас один Шекспир полбиблиотеки занимает.

– Я и Шекспира не всего читал, – зачем-то сообщил Филипп. – Мама говорила, что излишнее чтение напрягает мозг.

– Мозг как мышца – его и нужно напрягать.

– Интересная теория, – вежливо сказал Филипп. Он не знал, что у русских считается достаточным основанием для мордобития, поэтому старался не нарываться. Как иногда говорил отец после семейных встреч, если есть возможность избежать драки, то лучше избежать.

– Это не теория, это аксиома.

– Русские на редкость категоричны, – забывшись, выдал Филипп одну из дедовых фраз.

– На редкость категоричное утверждение, – не полез за словом в карман Александр. И добавил, подумав: – Но это между нами про мою национальность. А то есть подозрение, что это может плохо сказаться на моей карьере.

– Конечно, между нами.

– Честное английское слово? Хотя о чем я. – И Александр добавил почти беззвучно: – Это почти оксюморон.

Филипп услышал.

– Англичане всегда держат свое слово! – Он почувствовал себя задетым.

– Скажи это кузену Никки.

– Не знаю, что там вышло с вашим кузеном, но это не повод, чтобы вешать ярлыки. Я домой, – он поднялся, осматриваясь в поисках уборной. Требовалось зайти туда перед дорогой.

Паб 7

– Хорошо, – сказал Филипп, когда они выпили за космос, – вы первые были в космосе и почти первые изобрели радио, но почему проиграли в холодной войне?

– Вы победили за счет бытового комфорта. То есть за счет его пропаганды, преувеличенной значимости.

– А кто вам мешал заниматься комфортом и пропагандой?

– У нас были цели поважней.

– Вот, вы забыли об обычных людях в погоне за глобальными целями, и это стало критичной ошибкой. Ведь эти цели должны были достигать простые люди! Следовало сделать скидку на человеческие слабости, вот что. – Кто бы мог подумать, что дедовы аргументы однажды помогут Филиппу в споре.

– Кто бы говорил о простых людях, представитель классового общества.

– Не такое уж у нас и классовое общество, – возразил Филипп. – Даже на скачки в Эскотте теперь пускают всех желающих.

– Но не всем желающим дают приблизиться к аристократам, – заметил Александр.

– Думаете, вам бы понравились аристократы вблизи? – с сомнением сказал Филипп.

– Уверен, что нет, – отрезал Алекс. – Я отношусь к нобилитету, как Лонгрен к Мэннерсу.

Филипп не знал, кто эти люди, но, судя по контексту, отношения у них были так себе. Возможно, даже не без мордобития.

– И я без восторга, – кивнул он, – хотя вряд ли смогу поднять руку на человека.

– Не зарекайся, – кратко посоветовал Алекс. – Я вот уже ни от чего не зарекаюсь.

– О, – произнес Фил и решил сменить тему (перед выходом на работу он просмотрел все четыре сезона их сериала): – А в «Большом знаке» повторяется такая идея… Как думаете, это нормально – готовность пожертвовать жизнью ради другого человека?

– Зависит от контекста, – ответил Алекс и опрокинул в себя разом треть пинты. – Что за человек, что за жизнь.

– Шуточки у вас, конечно.

– Ну ладно, можно сказать по-другому. Еще это зависит от системы координат. В рамках альтруизма – вполне нормально, а в логике индивидуализма, конечно, нелогично. Хотя жизнь вообще-то шире всяких рамок, – подумав, добавил он. – Я в этом убедился, когда работал водителем на «скорой».

– Вы работали водителем на «скорой»? – удивился Филипп.

– Всего год. Но таких историй там навидался – хватило бы на целый роман. Самое обидное, когда дергают по пустякам, и опаздываешь к тяжелому. Я даже научился по первому взгляду определять живучесть.

– Это как?

– Если на первый взгляд пациент скорее жив, чем мертв, то его наверняка откачают, если наоборот – то увы. Верная примета.

– Но как можно сказать, что пациент скорее мертв, если у него, допустим, временная остановка сердца?

– Если б ты увидел, то понял бы. Лицо становится каким-то пустым, будто его покидает нечто важное.

– Душа?

– Все, кто сталкивались со смертью, знают, что в этот момент душа отправляется в другое место, – с непоколебимой уверенностью сказал Александр. – Ты ведь знаешь, что есть теория о квантовой природе души3, что после физической смерти информация в ней не уничтожается, а рассеивается во Вселенной?

– Это просто теория, – сказал Филипп, который впервые о ней слышал.

– Интересно, что дискуссия об этом завязалась еще в Древней Греции. Плачущий философ и смеющийся, Гераклит и Демокрит, – пояснил Алекс. – Первый известен идеей о Логосе в основе мира и мыслью о том, что все течет. А Демокрит разработал атомизм как основу для материализма.

– А вы за кого?

– Идея о Логосе мне как-то ближе.

– Значит, вы религиозны? – уточнил Филипп.

– Просто верю.

– А в кругу моих знакомых вера как-то вышла из моды, – Филипп почему-то вздохнул – видимо, все-таки уже перебрал. – Наверно, накопилось слишком много вопросов, чтобы можно было верить безоглядно.

– Может, не в каждой ситуации надо задавать вопросы.

– Не исключено, – кивнул Филипп.

– Что же держит вас на плаву в трудный час? – Алекс сам не заметил, как сбился на реплику из сериала.

– Наверно, принципы, – предположил Филипп. – Или чувство долга, как вариант. А вас?

– Может, вера в чудо.

– А в моей жизни ни разу не было чуда.

– Во-первых, ты точно не знаешь.

– А во-вторых?

– Не нарывайся, – посоветовал Александр.