Двойная шутка

– В смысле?

– Не искушай судьбу.

– То есть вы думаете, наш разговор сейчас кто-нибудь слышит?

– Ничего, знаешь ли, нельзя исключать.

– Но ведь подслушивать нехорошо.

– Некоторые слова настолько громкие, что слышны и в другом конце галактики.

– Интересная теория, – вежливо сказал Филипп. – Раз уж мы начали челлендж неловких признаний…

– Если ты про то, что я русский, то мне не неловко, – перебил Александр.

– Да я скорее про себя.

– Ты-то уж точно англичанин?

– С примесью валлийской крови, но не важно. У меня при рождении была гипоксия. Мама рожала тридцать часов, и в целом все могло бы выйти удачней. Вокруг моей шеи обмоталась пуповина, три раза. Остались проблемы с ногой и речью, ну с речью в детстве решили. А с мозгом все тоньше…

– Все могло быть хуже, – заметил Александр. Он один из немногих мог оценить, сколько сделали родители Филиппа или те, кто занимался в детстве его реабилитацией. – А ты говоришь, не было чудес.

– Я и не считаю это за чудо, скорее наоборот, – возразил Филипп, – врачи могли бы действовать и оперативнее.

– Врачи тоже не боги.

– Как бы то ни было, я не самый удачный представитель рода, – добавил Филипп, – даже не знаю, как буду его продолжать. Мозги – это не мышцы, их так просто не прокачаешь.

– Первое, что тебе нужно прокачать, – это самооценка.

– Мне постоянно приходится зубрить сценарий. – Помимо плохой памяти, у Филиппа была еще одна особенность: он не мог выносить общения с людьми больше двух-трех часов подряд. Причем работы это не касалось – на съемочной площадке он был в основном в образе и проживал как будто чужую судьбу.

– Хорошая память редкость, – заметил Александр. – Когда младшему брату было четыре с половиной года, он еще не освоил счет до ста. Я сказал маме, ну, ограничь его в гаджетах. А она ответила – как же, ведь там в мультиках рассказывают про цифры!

– А мне в детстве нечасто разрешали смотреть мультики, – вспомнил Филипп.

– Да, у тебя было суровое детство, – посочувствовал Александр. – А зубрежку сценария порой отлично заменяет импровизация. Тебя-то проверять не будут.

– Не всем дан дар импро…визации.

– Ну так тренируйся. Артисты раньше разыгрывались во дворах.

– Когда, пять веков назад?

– Да, во времена величайшего барда тоже.

– Ты про Шекспира? – на всякий случай уточнил Филипп.

– Едва ли в то время здесь жили другие величайшие барды. Есть, конечно, шекспировский вопрос… Кристофер Марло, Роджер Мэннерс, пятый граф Рэтленд, граф Оксфорд… Но это не более чем разминка для ума. Официально шекспироведы закрыли этот вопрос.

– А, – сказал Филипп. – Ну да, в принципе закрыли. – И вызвался сходить за новым сетом. – Но зачем все же на этом пятачке так много пабов? – Он заказал здесь яблочный сидр из графства Сомерсет и решил растянуть его подольше, потому что в глазах уже двоилось.

– А восьмой паб снесли, и теперь там пируют ангелы, когда кто-то из людей спасается, – задумчиво произнес Александр, склонившись над стаканом темного эля и разглядывая его грани.

– Это тоже цитата? – Филипп, прищурившись, посмотрел в окно. Окружающие предметы разъезжались в разные стороны.

– Нет, я сам сочинил, экспромтом. Туристы любят, когда вворачиваешь что-нибудь этакое.

– Какие туристы?

– Я вожу туристические группы иногда в свободное время.

– Какое свободное время? – не понял Филипп.

– Ну, в сутках ведь двадцать четыре часа.

– Да, всего двадцать четыре. Надо еще и поспать успеть. – Все расплывалось перед глазами у Филиппа, и он уже не был уверен, что самостоятельно доберется до дома. – Кстати, про сон. Может, по домам?

– Давно пора, – кивнул Александр. – Я думал, ты свалишь еще после первого паба. Неплохо держишься для трезвенника.

– Это врожденное, – скромно сказал Филипп. – Англичане так просто не пасуют.

– А русские так просто не сдаются.

– А англичане не отступают, – Филипп подумал, что уже говорил про это. Или нет? – И мы знаем толк в выпивке.

– Ха, – произнес Александр, – да вы учились там, где мы преподавали, Фил.

– Филипп.

– По-моему, Филипп – это слишком длинно.

– И это говорит человек с именем Александер?

– Можно Алекс. «Я знаю, что уйду, но я очнусь, раз надо, так было всякий раз, так будет в этот раз»4, – затянул по-русски Алекс и оглянулся, будто в поисках чего-то. – Так дымно, – добавил он по-английски.

– Где? – Филипп тоже огляделся, но, как и в других пабах, дымить здесь было запрещено.

– Я потерял мысль, – признал Алекс.

– Конечно, английский ведь не твой родной язык.

– Стихи – это закодированная реальность… нет, не то. У каждой эпохи свои коды… фак. А, вот, нашел!

– Что нашел?

– Нашел свою мысль, – гордо сказал Алекс. И негромко, буквально в четверть голоса запел по-русски: «Так дымно, что в зеркале нет отраженья…»5

– Не понял, но мне понравилось, – сказал Филипп, когда он закончил куплет. – А про что там?

– Про дым… В Лондоне тоже еще лет шестьдесят назад было дымно6. Так называемый Большой Смог. Когда пишешь, все время хочется исправить «смог» на «знак»…

– Ты про статьи?

– Статьи, очерки. – Алекс подумал, что, пожалуй, слегка перебрал. Превысил обычную норму. Все-таки семь пабов – это уже чересчур. Он решил прыгнуть выше головы – надо было остановиться хотя бы на пятом. – Гляди-ка, опять стаканы пустые. Значит, надо идти.

– В следующий паб? – бодро, хоть и запинаясь, предложил Филипп. – Какой он там по счету. Седьмой?

– А надо ли? – Алекс хотел предложить идти к метро, но тогда получилось бы, что он сдался первым.

– Если не пойдем, это будет как нечто… незавершенное… – Филипп уже с трудом формулировал мысль. Сложно было даже сфокусировать взгляд, что заметил и Алекс:

– Ты косишь на меня как-то с опаской, будто русскость заразна.

– Это что, сарказм? – неуверенно спросил Филипп.

– Какой же это сарказм? – удивился Алекс. – Просто старая добрая ирония, – и он нетвердо поднялся с места. – Ладно, пойдем, раз не шутишь.

Снова паб 1

– «Я уеду жить в Лондон, мне Москва будет сниться, но проблема одна: в направлении том из Москвы никогда не идут поезда…»7.

– Станиславский и Чехов были русскими, – утомленно признал Филипп, зайдя в интернет с телефона Алекса (у него снова не ловилась связь). – Я думал, поляки. – Лучше всего он разбирался в той части истории, которая была связана с редкими хронографами. – Славян так много.

– Уже не так. Но ты проспорил, – заключил Алекс. – Помнишь уговор?

Филипп некоторое время слабо пытался протестовать, ссылаясь на то, что сейчас не в форме для песен и голос осип.

– Крикни всего одну фразу, – сказал Алекс.

– Прямо здесь?

– Можно на улице.

– Только не снимай!

– Вот еще.

– Хорошо, – Филипп, пошатываясь и хромая больше обычного, поднялся и, зайдя по дороге в туалет, вышел на улицу. С неба шел мокрый снег, улица была украшена яркими рождественскими гирляндами из переработанных материалов. Филипп задрал голову, так что небо слегка закружилось, и крикнул зычным голосом с чистым «королевским» произношением:

– Русские и англичанцы – братья навек!

Немногочисленные оставшиеся посетители паба – дело близилось к одиннадцати – вздрогнули и заозирались.

Когда он вернулся, Алекс чуть под стол не скатился от смеха.

– Сам понял, че сказал? Вот хохма! Ты должен был другое крикнуть.

– Да уж, – Филипп смутился, насколько может смутиться сильно перебравший актер. – Слышала бы меня мама… Или дед! Он бы просто позеленел от злости. Он всю жизнь был убежденным анти… соци… листом.

– Союза уже нет.

– Но соци… лизм же где-то остался?

– Где-то в других мирах.

– Только деду это не говори, а то он потеряет смысл жизни! – Филипп тоже засмеялся, и так беззаботно, как умеют смеяться лишь дети или перебравшие актеры. – Дед был бы в шоке, узнав, что я кричал такое. Сейчас не та полити…тическая ситу…рация, сам понимаешь.

– А что дед, вычеркнул бы тебя из завещания?

– Нет, но был бы недоволен.

– Неужели сказал бы «фак»?

Филипп на секунду задумался.

– Нет, скорее «проклятье».

– Ля, я бы принци… пинально сделал наоборот.

– Мама говорит, зрелые личности никогда не делают наоборот.

– Лично я редко встречал зрелых личностей. Обычно это сначала ребенок, потом большой ребенок, потом переросток, а потом бац – и уже старик. Вот как твой дед.

– Все равно с ним шутки плохи, – опасливо сказал Филипп. – Семья и так не в в-восторге от моего актерства.

«Не в восторге» в переводе с королевского английского означало, что это считается чуть ли не позором.

– Фил, а тебе никогда не хотелось, ну, пойти против системы? Сделать что-нибудь… типа, как грится, порвать шаблон? – спросил Алекс.

– Иногда хотелось, – Филипп снова икнул. Собственно, он это и сделал – продолжил заниматься театром и после школы.

Алекс пристально на него посмотрел. Мелькнувшая было идея показалась вдруг забавной. Он заговорщицки улыбнулся:

– Ты думаешь о том же?

– О туалете? – с готовностью подхватил Филипп. Он и сам не знал толком, сколько пинт уже употребил.

– Да сколько можно, – Алекс перестал улыбаться – однако от идеи не отказался, о чем впоследствии не раз пожалел.

Глава 3. Знакомство с книгами

Алекс жил в четвертой зоне метро, на Док-роуд, на северном берегу Темзы, неподалеку от станции Бостон-мэнор. Это был район старых доков, окруженный водой. Раньше он назывался Старой Англией, и здесь был Брентфордский док, вокруг которого располагались склады, подъездные пути и погрузочные площадки. В шестидесятые годы его закрыли, как и другие доки вниз по Темзе, и его место заняли жилой квартал и гавань. В 15 минутах езды отсюда находился Хитроу, так что казалось шумновато.

Квартира Алекса была в многоэтажке из так называемой новой застройки, которая ничем бы не выделялась на фоне смурного неба, если бы не огромный стрит-арт. Простой, но зато во всю стену: черно-белое объемное изображение поднятого большого пальца.

Как будто сюда уже незаметно подкрался Шордич8.

После вчерашнего сумбурного пабскролла Филипп спал неспокойно, а под утро ему даже приснился кошмар из далекого детства, когда его дразнили в школе: «Ему четыре, а он еще почти не говорит!» Проснулся он на тахте в гостиной у Алекса. И первым, что бросилось в глаза, были книги. Много книг. ОЧЕНЬ МНОГО КНИГ.

В одном углу гостиной виднелась стеклянная перегородка, за которой стояла кровать, а в другом – барная стойка, заменяющая собой обеденный стол и выделяющая кухонный уголок. В гостиной же располагалась сама тахта, компьютерный стол с вращающимся стулом, диван королевского синего цвета и огромные книжные шкафы. Все книги там, однако, не помещались, поэтому в центре комнаты, прямо на ковролине, были расставлены высокие книжные горки. Телевизионной плазмы в квартире не обнаружилось – видимо, его заменяло черное радио, стоявшее на подоконнике.

– Я что, ночевал с книгами? – Филипп потер спину. Подушка оказалась не под его головой, а под ногами, но по крайней мере больная стопа не затекла. На тахте тоже лежала пара книг. Он был в джемпере и джинсах, а зеленый пуховик висел на гвоздике в крошечной прихожей. И к счастью, «Лонжина» оказалась на месте, в кармане.

– Да, – кивнул Алекс, – и теперь обязан с ними хотя бы познакомиться.

– То-то чувствую, спину ломит.

– Вчера ты был так пьян, что тебя и в метро бы не пустили. – Алекс так говорил, будто сам не был пьян.

– А как же убер?

– Я вызвал, но ты отказался садиться в обычную машину, тебе понадобился черный воронок.

– В смысле кэб?

– Нет, воронок.

– Видимо, это была неудачная шутка, – с неловкостью произнес Филипп.

– Очевидно. Водитель, правда, не понял юмора. А во второй раз никто не приехал.

– А долго мы вчера пили? – спросил Фил. Не может быть, чтобы больше трех часов.

– Часа три, – сказал Алекс. – И еще пару часов добирались домой.

– Постой, и эти два часа я сам шел? – В это Филипп не мог бы поверить.

– Преимущественно, – кивнул Алекс.

– А мне приснился странный сон, – поделился Филипп, – как будто мы на улице, в компании каких-то бродяг у костра пили дешевое вино прямо из бутылки. И даже пускали ее по кругу!

– А что если это было по правде? – сказал Алекс.

– Абсурд, – покачал головой Филипп, – абсолютно исключено.

– Да, это был бы нонсенс.

– Надеюсь, я не доставил неудобств.

– Я все равно работал.

– Где? – не понял Филипп. Насколько он помнил, Алекс вчера не пропустил ни одного сета.

– Ваял статью про хобби англичан. Пришлось срочно загуглить про бердвотчинг9 – отзывы, мнения, подводные камни. У тебя на сегодня есть планы?

– Конечно, – кивнул Филипп, – отдохнуть.

– А мне надо в Дагенхем.

– Что может быть в Дагенхеме? – удивился Филипп. Он еще не совсем пришел в себя после вчерашнего, и вдобавок очень хотелось пить.

– Ничего особенного, в основном ломбарды, букмекерские конторы и кафе с жареной курицей, – ответил Алекс. – Просто захлопни дверь, когда пойдешь. – И, надев свою ретрошляпу, ушел.

Филипп, умывшись в крохотной ванне, совмещенной с санузлом (кроме умывальника и туалета там помещался только душ), зашел за барную стойку на кухню и первым делом от души напился из крана. Вот уж не думал, что когда-нибудь будет пить из крана и что вода там окажется настолько вкусной.

Ну а кухня – это было сильно сказано, конечно. Просто закуток с плитой, парой шкафчиков, маленьким холодильником и деревянным столом-стойкой. Здесь запросто могла бы развиться клаустрофобия. На сковороде лежало пол-яичницы со всем, что, видимо, нашлось в холодильнике: сыром, беконом, помидорами, консервированной фасолью, петрушкой и оливками. На столе-стойке обнаружились еще чашка, ложка, несколько хлебцев, поджаренных на той же сковороде, и банка малинового джема. Кофе в кофейнике на плите оказался еще горячим. Хотя Филипп сейчас выпил бы что угодно, даже растворимую бурду (только вот есть совершенно не хотелось). Ему самому готовила приходящая домработница, а в те дни, когда ее не было, он ходил в ближайшее кафе или заказывал доставку готовых блюд.

В углу стола лежал раскрытый ноутбук. Наверно, Алекс забыл выключить. На экране танцевали балерины в белом. Танцевали, крутились и кружились – и при этом, казалось, были готовы оторваться от земли. Филипп налил себе вторую чашку кофе, и тут входная дверь хлопнула. Он вышел посмотреть и увидел двоих бангладешцев (кажется), мужчину и женщину. Приветливо улыбнувшись, они по-хозяйски направились к книжной куче посреди комнаты.

– Нет-нет, нельзя брать!

Филипп не был уверен, что они знают английский, а сам он, конечно, не знал бангладешский. Поэтому энергично замотал головой и для верности замахал руками:

– Чужое, не надо!

Но условные бангладешцы не обратили на это внимания. Наклонившись над книгами, женщина вынула из своей широкой хозяйственной сумки несколько книг и аккуратно положила в кучу, а мужчина, наоборот, выудил из нее парочку взамен. Женщина сунула их к себе в сумку, и они, помахав Филиппу на прощание, степенно вышли.

– Ну ладно, – сказал он неуверенно, – главное, чтобы сохранялся общий баланс.

Было уже пол-одиннадцатого, и значит, к остеопату он не успевает. Что же, из-за одного пропущенного занятия проблем быть не должно.

В следующие полчаса квартиру посетили еще человек десять. Некоторые стучались, некоторые входили без стука; одни сразу брали, что хотели, другие долго бродили возле книг, выбирая; третьи просто клали в книжные горки принесенные экземпляры и молча удалялись.

Филипп надеялся только, что в целом баланс сохранялся, и следил, чтобы куча не сильно уменьшалась. Он никогда не любил вступать в конфликты, которые теоретически могли закончиться мордобитием, ведь актеру нужно беречь лицо.

Когда он стоял перед разбросанными книгами, размышляя, что нужно было всем этим людям – неужели их забанили в гугле? – в дверь вошла она.

Точнее даже не вошла, а влетела, не утруждая себя стуком.

– Мне срочно нужно пособие по…

Она недоговорила, увидев Филиппа. Молодая синеглазая женщина, похожая на Шэрон Стоун в «Основном инстинкте». Со строгим светлым каре с мелированными прядями. Ее пальто оливкового цвета – кажется, «Hannoh Wessel» – было расстегнуто (видимо, расстегнула, когда поднималась: Фил смутно помнил, что лифт не работает, а ступенек очень уж много), на плече висела коричневая сумка из мягкой кожи «England Newey». Она была глубоким винтажом – с ней могли гулять еще хиппующие лондонки в 50-60 годах. Очевидно, эта девушка хорошо разбиралась в раритете.

Такой бы в кино сниматься, а не бродить по Брентфорду – району старых доков. Филипп подумал, она сейчас скажет: «А вы кто»? Или «Где Алекс?» Или на худой конец: «Я возьму пару книг?», как говорили предыдущие посетители, но она, разувшись, сказала неожиданно:

– У вас порез на руке.

У нее был небольшой жестковатый акцент.

И как только усмотрела – на Филиппе ведь была рубашка. Он почесал запястье:

– Да, порезался вчера где-то в дороге, мы немного перебрали… Мы с Алексом коллеги, – зачем-то уточнил он.

– Надо чем-то смазать, – объявила она.

– Да тут разве найдешь.

Но она, небрежным движением плеч сбросив пальто, уже решительно направилась в кухонный закуток. Почти не глядя сунула руку в навесной шкафчик и вытащила пузырек с зеленой жидкостью. И, не слушая неуверенные возражения, завладела его рукой и провела по порезу на запястье мини-лопаточкой из пузырька. Немедленно защипало, и Филипп дернулся.

– Старая добрая зеленка, – улыбнулась она (улыбка вспыхнула и в ее глазах) и отпустила его руку. – Будьте впредь осторожнее в дороге.

– Постараюсь, – Филипп тоже улыбнулся, несмело и искательно, но она уже смотрела на что-то другое.

– Любите балет? – Она кивнула на ноутбук. Филипп забыл нажать на «стоп». Девушка в белом буквально порхала над сценой, а вокруг кружились ее коллеги.

– Просто смотрю, – он тоже глянул на экран. – И как они это делают? Ведь есть же гравитация.

– Наверно, они о ней не думают, – предположила гостья.

– Но как?

– Все просто: надо всего лишь забыть о том, что ты человек, – она так сказала, будто это и в самом деле просто.

– И все? – с подозрением спросил Филипп.

– И все, – она многообещающе улыбнулась и вдруг тут же на месте закрутила фуэте – просто так, без музыки. То есть музыка, наверно, где-то звучала, просто Филипп не слышал.

Он смотрел во все глаза: три, четыре… двадцать девять, тридцать… Она в прямом смысле отрывалась от земли. На счете тридцать ее бежевые носки как будто уже не касались пола.

– Браво, – сказал Филипп, когда она, присев, легко поклонилась.

– И лучше надеть обувь с каблуками, чтобы отталкиваться при кружении. Главное – держать баланс.

– Думаю, тут я необучаем.

– Никто еще ничему не научился, просто глядя на экран, – заметила она.

– Что же делать? – растерянно спросил Филипп.

– Только практика! Человечество за века не придумало ничего лучше.

Она первая протянула ему руку, как будто не замечая его изъяна. Из ноутбука доносились уже звуки вальса, и какие-то леди и джентльмены в старинных нарядах кружились по комнате, освещенной свечами, и, кажется, не знали слов «устать», «упасть» и «наступить на ногу».

– Я не могу, – покачал головой Фил, – видите ли, я…

– Слушайте музыку, отдайтесь стихии танца, почувствуйте свое тело, – говорила она вдохновленно. – Когда вы плывете или любите женщину, вы же не заморачиваетесь со счетом раз-два-три!

– Признаться, я асексуал, – вырвалось у Филиппа. Ее глаза осветились улыбкой, но тут же она посерьезнела.

– Так, что тут у нас, – она положила ладонь ему на грудь. – Ага, властная мама, школа, одиночество, травмы… Ну, при таком раскладе еще хорошо, что вы не стали маньяком из подворотни… О, сколько же у вас тут защит!

– Откуда вы знаете про маму? – спросил сбитый с толку Филипп.

– Я дополнительно училась на психолога, – сообщила она. – Да и у вас все на лбу написано. Ну же, сделайте шаг!

Фил, машинально шагнув к ней, неловко наступил ей на ногу, она оступилась, и они, не успев удержать равновесие, вместе упали на пол. Точнее, на книжную кучу. Книги теперь были повсюду – тонкие, толстые, старые, новые, и Филиппу даже показалось, что мелькнула одна под названием «Романтическая история танца».

– О, как неловко, – она оказалась сверху. И не успел Фил извиниться, добавила неуловимо изменившимся голосом: – На книгах так необычно.

Под ее взглядом Филипп почувствовал себя раздетым.

– Но я же г-говорю, – он даже начал заикаться. Они ведь не подписали никакого листка о согласии, и теперь, если вдруг дойдет до разбирательств, ему совершенно нечем будет прикрыться. – Я ас… асе… У меня ни разу ни с кем не получилось…

– У тебя просто женщины нормальной не было, – все тем же грудным голосом произнесла она и совсем уже тихо добавила: – Не переживай, это всего лишь тело.

И потом на некоторое время им стало не до слов.

После того как все случилось (два раза) Филипп впервые пожалел о том, что не курит. Сейчас бы сигарета-другая пригодилась, чтобы заполнить неловкую паузу.

Впрочем, женщина, кажется, никакой неловкости не ощущала. Она как раз одевалась, что-то негромко напевая на незнакомом языке.

– Я даже не знаю, как вас зовут, – заговорил, почему-то хрипло, Филипп.

– Элла, – она деловито протянула руку. – Агент Алекса.

– Но вы сказали, что вы психолог.

– Это по второму образованию, а по призванию агент, – она вгляделась в его лицо. – А вас я узнала, – сообщила она, – вы играли в Королевском придворном театре. Но, видимо, сильно гримировались, да? В жизни вы немного бледнее.

Сложно выглядеть ярко, когда от природы тебе достались белесые волосы и ресницы, светло-серые глаза и склонная к веснушкам кожа, подумал Филипп. На экране и сцене он выглядел лучше, чем в жизни: нужный ракурс плюс грим выгодно подчеркивал тонкие черты. Он сказал:

– Это просто фокусы освещения. А меня зовут Филипп Сноудон.

– Ну да, я же говорю, что узнала, – Элла улыбнулась, и на ее щеках заиграли две милые ямочки.

– А…

– Признаться, я иногда ходила в театр на Слоун-сквер. Мне нравилось, что в игре вы не фальшивили. Кстати, не подумайте плохого, обычно я не набрасываюсь на симпатичных актеров. Просто сегодня что-то… примагнитило, – и после этого она просто ушла, женщина с лучистыми глазами, и он ничего не смог придумать, чтобы ее задержать. Просто сидел полуголый на полу, на смятых и разбросанных книгах, и потирал лоб, вспоминая, как уверенно она вела в танце, какая нежная у нее оказалась кожа. Он и не думал, что это будет так…

легко. 

Когда ближе к вечеру вернулся Алекс, Филипп листал книги, все так же сидя на полу и пытаясь отыскать ту «Романтическую историю танцев». Попадались самые разные, неожиданные манускрипты, некоторые даже на других языках, но именно та как в воду канула. Время от времени появлялись новые книгочеи, однако Филипп уже не обращал на них внимания.

– Ты все еще здесь? – удивился Алекс, снимая пальто и шляпу. – И что тут за бардак?

Можно подумать, до этого здесь был образцовый порядок.

Филипп поднял на него взгляд, уже отчаявшись отыскать то, что нужно, и тут раздался стук в дверь. Он дернулся – вдруг это Элла вернулась, на сей раз решив постучать? Но это была не Элла.

– Дебби, ты, что ли? – крикнул Алекс в сторону коридора и закурил. Хотя за весь день в квартире так и не проветрилось полностью от дыма. Даже странно, что не работает пожарная сигнализация. Может, потому что это фактически чердак?

– Как ты всегда узнаешь? – жизнерадостно вошедшая девушка. Это была молодая темнокожая женщина в очках в тонкой стальной оправе и со множеством тугих косичек, собранных в конский хвост.

– Только у тебя так смешно стучит зонт.

– Я за своей табуреткой. Кстати, это ваше книжное собрание в последний раз вышло малость скучноватым.

– Хорошо, что следующее еще не скоро. Будешь кофе?

– Боюсь, я со своим зонтом у тебя уже не помещусь. – Она так и стояла на пороге, и с зонта стекали капли. Очевидно, на улице пошел снег с дождем, а Филипп и не заметил, поглощенный книжной кучей. – Вообще не представляю, как в этом большом доме нашлась такая крохотная каморка.

– Я выбрал ее только из-за балкона.

– За такую цену это должен быть королевский балкон, – хмыкнула Дебби.

– Так и есть, с него открывается отличный вид на Темзу и сады Кью10. И на звезды в ежедневном режиме, – подумав, прибавил Алекс.

– Не может быть, сегодня ведь облачно, – сказал Филипп.

– Фил, это Дебора, моя соседка, – представил Алекс, – Дебби, это Филипп, актер из нашего сериала.