Научный «туризм»

Закончив сбор грибов, мы выкопали рюкзаки и Сережа принялся разбивать лагерь, а я, поддерживая свой авторитет лесного жителя, полез в речку ловить форель. Я глубоко раскаялся в своем намерении, как только вошел в ледяную воду, но выдерживая марку под сочувственными взглядами коллектива, засунул руки под ближайший камень. Ничего я там, естественно, не нашел и побродив по речке с полчаса я, не чувствуя ни рук ни ног, вышел на берег. Третья часть дневной "программы" оказалась невыполненной полностью.

У Сережи на ноге распух пальчик и он остался в лагере жарить грибы, а мы с Витей отправились за покупками в село. До открытия лавки оставалось 20 минут, но я, зная местные обычаи, предложил идти в центр села (4 км). Витя уговорил меня остаться, напирая на тот факт, что походов с него на сегодня уже достаточно. Мы ждали час. Наконец явилась дородная продавщица и объяснила собравшимся, что у нее было много работы дома. Я суровым голосом потребовал 3 буханки хлеба и мы ушли домой, подыскивая по дороге место для основного лагеря. Сережа все еще жарил грибы, изо всех сил дуя куда-то под котел. Он нам объяснил, что на данном этапе приготовления главная задача – не дать блюду остыть, а жариться они, возможно, будут позже.

На ужин грибы, сгущенка, чай со зверобоем и мятой. Решили сменить место. Принялись за уборку лагеря. Близорукий Витя заодно с мусором выбросил в речку весь наш запас чеснока. Собрались, перешли реку. Через полчаса вспомнили, что забыли топор. Пришлось возвращаться на поиски. Устроились на новом месте, рядом с малиной, в урочище Шпачкив на берегу одноименной речечки. Пошли опять есть малину, но уже без внутреннего волнения. Витя по дороге, зацепившись ногой за корягу, упал всем тельцем в болото и мы его минуты три оттуда выковыривали. Место для лагеря оказалось очень уютным – ровная площадка надежно скрытая зарослями кустов и папоротника. Палатку можно было найти только случайно наткнувшись на нее. Построили из камней плиту на две "комфорки", натаскали дров и начали устраиваться на ночлег. Сережа тоже решил спать на улице, так как в палатке его будил мощный храп Вити и он не высыпался. Предложили и Вите поспать на свежем воздухе, но он с негодованием отказался от оскорбительного предложения – не для того, мол, он ехал в Карпаты, чтобы спать как дикарь на улице! Мы примостились с двух сторон у входа, как рабы оберегающие покой господина. Ночью начался тихий дождик. Я несколько раз порывался встать и залезть в палатку, но естественная лень победила и я остался спать под дождем. Утром я опять поднимаюсь раньше всех и объявляю "ефрейторским" голосом подъем. В рядах коллектива снова явное неудовольствие. Когда я возвращаюсь от ручья, сонный Сережа, с колтуном на голове уже ковыряется возле печки. Из палатки живописно торчат голые ноги Вити. Сам он сидя внутри заряжает фотоаппарат. Плотно завтракаем: каша с мясом, швейцарский сыр, чай из малины и мяты. Свернули лагерь и все вещи спрятали в яму за ручьем. Сегодня по плану исследовательский поход в верховья нашего ручья. Шли очень свободно – заходили в лес, ели подолгу малину, фотографировались возле живописных скал. Нашли пару сыроежек, лисички, один белый. Наконец вышли на вырубку. Начала попадаться земляника, и, вскоре, мы забыв о великой цели похода предавались обжорству, рассыпавшись по территории огромной просеки. Солнце жгло немилосердно. Сережа разделся и устроился на большом пне загорать, я зашел в лес посмотреть грибы, а Витя сосредоточенно сидя на корточках все ел и ел ягоды. Через час решили идти дальше. С огромным трудом, продираясь сквозь заросли ежевики и малины поднялись на водораздел. Пошли по гребню в поисках хорошего спуска. Залезли в болото и заросли крапивы (впоследствии оказалось, что это самый гнусный участок хребта на всем его двадцатикилометровом протяжении). Принялись опять продираться сквозь заросли ежевики, теперь уже вниз. Мои спутники мрачно молчали, но в душе были готовы меня удавить за такое путешествие. Попали в лесоповал и теперь, чтобы пройти два метра вперед, необходимо было столько же пролезть вверх по стволам полусгнивших деревьев. У Сережи разболелся пальчик и, если он и ударялся обо что-то ногой, то непременно больным местом. Витя также выражал крайнее неодобрение моим руководством. Наконец вышли на тропинку, нашли ручей и устроили привал. Есть не хотелось, зато поминутно бегали пить. Обратно в лагерь шли по дороге и только по дороге – ни шага в сторону! В лагере разлеглись в тенечке на спальниках и Сережа сразу же категорически объявил, что завтра он из лагеря ни ногой. После отдыха мы с Витей опять отправились на Сирет за форелью. Вода немного прогрелась и уже не обжигала холодом, как день назад. Ловил я долго, но безуспешно. Необходимо пояснить, что я неплохо ловлю рыбу руками и в этих же местах в 1974 году во времена сильной засухи я ловил по 2–3 крупных рыбины за один заход. В этом году я не поймал ничего. Витя с вещами и закатанными до колен брюками ходил в некотором отдалении и подавал мне советы. В таком виде он напоминал мне большую, нескладную цаплю. Вскоре постановили лов рыбы прекратить. Витя захотел запечатлеть свой образ на фоне небольшого водопада и, закатав штаны повыше, вошел в речку. Я снимал. Витя старался выбрать позу поэффектнее, пока, оступившись, не упал в воду в брюках. Это его вдохновило на купание и он, уже раздетый, решительно забежал в речку и один раз с криком присел, после чего еще быстрее выбежал на берег. По дороге в лагерь я увидел небольшую медянку. Витя смело подбежал к ней и ударил палкой, затем стал на нее ногой в позе Георгия-Победоносца и потребовал, чтобы я его сфотографировал. Ужинали грибами, которых было собрано уже значительно меньше. Вообще мои коллеги оказались не очень подходящими компаньонами для "тихой охоты". Один мог ходить, но не мог отличить сыроежку от коровьего кизяка. Второй умел отличить, но не мог ходить по причине сильных болей в пальчике ноги. После ужина решили укладываться спать. Сережа опять решил вернуться в палатку, так как снаружи ему мешали разные погодные явления – дождь, рассвет и т.д. Витя, однако, храпеть не перестал и я, проснувшись как обычно в полседьмого, увидел злого как тарантул Сережу разводившего костер. По его словам Витя храпел этой ночью особенно злокачественно – с присвистом и переливами и Сережа, окончательно проснувшись в пять утра, хотел в приступе дикого гнева его зарубить, но не смог найти топор в темноте палатки. Сережу оставляем дома и долго инструктируем – чтобы нарвал малины, сварил компот, не отлучался далеко от палатки… Мы с Витей идем в поход за грибами и черникой. Вначале сходили в магазин за сахаром. Шли по полю (я не переносил пыльной дороги) и Витю это привело в крайнюю степень раздражения – его брюки намокли от росы и больно хлопали по ногам. Затем перешли речку и двинулись по чудесному лугу на заветное место. Там мы ничего не обнаружили и отправились на гору с живописнейшими скалами. Идя по тропинке, я скорее почувствовал, чем увидел два огромных белых гриба. Это были настоящие красавцы – на толстых ножках и Витя долго их фотографировал – со мной и без, каждый гриб в отдельности в различных ракурсах. На том же склоне я нашел множество лисичек и с этого момента грибная проблема разрешилась сама собой. В случае необходимости, мы приходили и набирали нужное нам количество грибов. Усадив Витю со скальпелем на лисички, я отправился на разведку и вскоре убедился, что весь склон представляет собой естественную плантацию этих грибов. Затем мы полезли вверх среди огромных валунов, покрытых пышным сизым мхом. Витя тут же начал снимать пейзажи. Возле одного, особенно привлекательного с его точки зрения булыжника он простоял минут двадцать, дожидаясь когда солнце выйдет из тучи. Я напрасно упрашивал Витю продолжить движение, обещая еще много хороших камней – он был неумолим. Наконец светило появилось, довольный Витя спустил курок аппарата и мы двинулись дальше. Нашли огромную скалу, величиной с типовый девятиэтажный дом и долго возле нее фотографировались. Вначале я делал вид, что взбираюсь на камень, затем Витя, причем он взобравшись не мог слезть вниз, а прыгать с высоты 5 метров ему не хотелось и он медленно, мотыляя ногами и втискиваясь всем телом в скалу, сползал к основанию. На вершине скалы росла черника, но какая-то низкоурожайная. Спустились в ущелье и устроили обед под водопадом – традиционные сало и сыр, запиваемые водой из ручья. Сняли пейзаж – водопад + Витя. Я советовал ему стать под струю, но Витя пощупал рукой воду и отказался. Возвращались усталые, с чувством выполненного долга. Грибы приятно отягощали руку. В лагере нас встретил вымытый и выбритый Сережа, смахивающий на рекламную картинку в парикмахерской. Мы получили по банке охлажденного в ручье малинового компота и наслаждались им лежа на спальниках в тени деревьев и папоротников, а затем любовались ликером из малины же. Вообще за время своего отпуска я наверное пропитался малиной до мозга костей. Сережу услали чистить грибы. Собирать лисички и чистить их – это разные вещи, и его настроение заметно ухудшилось. Форель больше не ловили. Пожарили грибы и съели каждый по полной миске. Витя все время ел и пил меньше нас, так как его миска и кружка оказались самыми маленькими, а ложку он взял чайную. В результате Витя ел как китаец – очень быстро орудуя ложечкой. В мои ёмкости входило содержимое Витиных и Сережиных вместе взятых, зато у Сережи была самая большая ложка. Грибы у нас (то есть у меня) всегда получались очень вкусными. Я жарил их на прекрасном сале из Сережиных запасов с чесноком и зеленым лучком, по всем правилам. К еде мы относились по-разному. Сережа долго мостил себе сидение, накрывал стол чистой бумагой, аккуратно раскладывал миски, ровно нарезал хлеб. Ел он с большим чувством и с таким выражением на лице, что мне невольно чудился за его спиной лакей с накрахмаленной салфеткой, блюдом и свежими приборами. Временами казалось, что Сергея угнетает отсутствие возможности переодеваться к обеду. Витя, напротив, ел как будто в последний раз в своей жизни – без особой разборчивости и последовательности в блюдах и Сережа его очень осуждал за простоту подхода к столь ответственному моменту нашего бытия (правда, после некоторого периода наблюдений за Витей он пришел к выводу, что Витя "божий человек" и оставил его в покое). Ел Витя обычно сидя на корточках и поместив миску между коленями. Я старался есть, как древние римляне, лежа на левом боку. Ел я в основном так же, как и Витя, но только не тогда, когда на обед были грибы. Грибы я не ел – я наслаждался, смакуя каждый отдельный грыбочек и перекатывая его во рту, как леденец. Ем я вообще медленно, а грибы тем более, поглощая при этом значительное количество хлеба. Поедание грибов в моем исполнении превращалось в органолептическую поэму, под конец которой во взгляде ребят появлялась озабоченность (очевидно, беспокоились за мое здоровье) и они старались отодвинуть хлеб от меня подальше. После обеда – массовый отдых на спальниках. Витя, как обычно, готовил корреспонденцию (которая пришла в Киев всего через две недели после его возвращения), я изучал тонкости "нового курса" Рузвельта, а Сережа вынимал книгу Хаксли в очень красивой обложке, на английском языке (что-то про свежее сено). Эту книгу он доставал из рюкзака каждый вечер, но я никогда не видел, чтобы он ее читал. Вероятно, вид книги, лежащей где-то у него под ногами, создавал Сереже необходимую и достаточную духовную атмосферу. Витя однажды взял ее в руки, и с той поры его восклицания и междометия приобрели явно проанглийский характер (Оу!).

Вечером – Шашлык с большой буквы, ритуал, событие скорее эстетического, чем гастрономического плана. Развели огромный костер. Я делил мясо на три шашлыка, как Паниковский деньги (…"это мне, это Остап Ибрагимовичу"…) – раскладывая его на три кучки, затем отходил немного в сторону, сравнивал, потом перекладывал кусочек из одной кучки на другую, снова отходил и т.д. – равных долей не получалось. Витя убежал в лес и долго отсутствовал, затем появился, таща на себе среднего размера ель, которую мы так и не смогли перетянуть на наш берег. Разложили шашлыки над углями. Сережа сидел на корточках и со строгим выражением лица жарил самый большой шашлык. Витя ходил кругами, не сводя горящего взора с шампуров. Я Сережиной ложкой поливал мясо специями. Шашлыки получились прекрасные, с румяной корочкой со всех сторон, чудным ароматом и изумительным вкусом. Мы их разыграли, и самый маленький достался Сереже. Он быстро съел свой шашлык и смотрел на нас голодными глазами. Затем мы с Витей брились. Моя электрическая бритва оказалась в данных условиях бесполезной – некуда было втыкать вилку, и я за 4 дня приобрел антиобщественный вид (отдаленно смахивал на Харченко), что меня, как натуру благопристойную, очень угнетало. Поэтому, когда Сережа предложил свой импортный несессер с полным набором инструментов для одинокого джентльмена, я не стал отказываться и принялся осваивать технику бритья безопасной бритвой. Наука давалась мне с трудом. Я сидел с окровавленной бритвой в руке в позе буддистского монаха и тщетно пытался поймать в зеркальце свое изображение. Когда я наконец появился перед сожителями в оновленном виде, в их поведении наметилась некоторая неуверенность, а Витя непроизвольно замычал свою любимую песенку про Кука. Растительность на моем лице осталась в основном без изменений, а многочисленные порезы придавали мне уже явно уголовный вид. В 23.00 – отбой. Сережа опять спит на улице.

День пятый. В 8.30 – подъём. Завтракаем, сворачиваем лагерь и прячем вещи в яму. Переходим через Сирет и приступаем к сбору урожая на нашем участке. Затем идем искать белый гриб. Сережа находит подберезовик, мы делаем остановку и вскоре он находит еще 4. Я, спускаясь с вершины, нахожу 2 гриба, Витя, по обыкновению, не находит ничего. Правда, под конец он все же изучил сыроежку и лисичку, но мы этих грибов уже не берем – зажрались. С сыроежками у Вити получился маленький карамболь. В первый же день мы нашли несколько сыроежек, и я, отобрав две самые хорошие с голубыми шляпками, испек их и угостил ребят. Вите понравилось, и он, выбрав из кучи большую сыроежку ядовито-красного цвета, слегка ее подогрел и принялся есть. Вся гамма чувств в этот момент нашла отражение у него на лице. Затем он убежал к реке и долго полоскал рот водой. Я объяснил Вите его ошибку, но не до конца, и он, взяв такую же красную сыроежку, поджарил ее уже по всем правилам и, с трудом дождавшись, пока она немного остынет, начал жевать. Результат оказался таким же, и Витя проникся ко всем грибам большим подозрением. Только после дополнительных разъяснений и консультаций Витя с просветленным лицом изжарил себе голубую сыроежку (они, в отличие от красных, не горькие) и съел ее с видимым удовольствием, как награду за свои мучения.

Собрав подберезовики, двигаем дальше, и прямо над нашими головами на вершине большого камня я замечаю двух красавцев-белых с классическими ножками и темно-шоколадными шляпками. У Сережи (он шел первым) появляется плачущее выражение на физиономии. Осмотрев место, решаем разыграть Витю – если он увидит эти два гриба (а не увидеть их было трудно), то мы сделаем вид, что он нашел их первый. Витя выходит из-за скалы, смотрит на нас и произносит традиционное: "ну шо?" Мы, с легким разочарованием показываем ему грибы, он оживляется и приступает к документальной съемке, а мы с Сережей ложимся рядом с грибами в позе русалок. Вышли на берег реки, пообедали, искупались. Затем устроились на плоских камнях загорать. Это был самый лучший день нашего похода. Казалось, все вокруг создано для нашего удовольствия и добросовестно исполняло эту функцию. Шли домой по чудесному лугу с умопомрачительными запахами и ароматами, а затем я завел всех в болото. Это вызвало массовые протесты, но наградой нам было открытие зарослей малины, исключительных по урожайности. Буквально за 20 минут мы наелись и отягощенные побрели в лагерь. По дороге Витя куда-то пропал. Дома долго отлеживались на мягких спальниках. Вскоре пришел Витя, таща на себе множество всяких растений, выкопанных с корнями и землей – мхи, чернику, большой куст ежевики. Затем готовили грибы, причем Витя в процессе добросовестно "сполнял" песню Высоцкого "Почему аборигены съели Кука". Эта песня, исполняемая Витей регулярно, вызывала у Сережи раздражение и неопределенные угрозы в Витин адрес, и как-то Сережа пояснил ему, что, по его (Сережиному) мнению, Кук очень много пел и это стало причиной его (Кука) ужасной гибели. Витя принял намек к сведению, но петь не перестал, по-видимому, это было выше его сил. После ужина привели себя в порядок, подготовились к закрытию лагеря. Легли позже обычного. Ночью пошел дождь. Я его игнорировал. Дождь усилился. Перспектива тащить на себе полпуда воды в спальнике заставила все же меня подняться. Растолкал Сережу. Он, жалобно стеная, полез к Вите в палатку и начал наводить там порядок. Я стоял на улице под дождем и подгонял его. Наконец, все разместились в палатке. Внутри было тесно, но очень уютно и тепло. Снаружи барабанил довольно-таки сильный дождь. Я быстро заснул, а Сережа лежал и мечтал о транзисторе. К утру дождь перестал, но все вокруг было насыщено водой. С большим трудом развели костер, разогрели грибы и чай. Устроили прощальный фейерверк из лапника, и с чувством легкого сожаления покинули наш лагерь.

Постскриптум

Наша жизнь представляет собой вереницу серых, безликих дней (дом-транспорт-работа-магазин-транспорт-дом), не оставляющих никаких следов в памяти и, с возрастом, мелькающих все быстрее и быстрее. Но иногда на серой простыне этих будней вдруг выскочит какое-нибудь событие, выделяясь своей яркостью и неповторимостью и становясь как бы точкой отсчета в будущих воспоминаниях. Именно таким ярким памятным островком для нас стала эта неделя карпатского лета 1981-го года.

Один день в Карпатах

(Из серии "Жизнь на четвереньках")

Утро шестого дня нашего пребывания в Карпатах было пасмурным. Выйдя из палаток и увидев это безобразие, мы тут же призвали к ответу нашего лагерного синоптика Толю Коломийца – мол, что же ты, нехороший человек, со своими прогнозами, хлябь твою твердь! Толя лучезарно улыбнулся и, оглядев хмурые небеса, удовлетворенно констатировал: "Наконец-то проклятая жара спала". Мы смягчились и больше Толю не трогали. В этот день решили не дежурить, а еду готовить всем вместе. Все же какое-то разделение труда наметилось. Мы с Ларисой Саутиной и Сережей Швыдченко отправились за Сирет по грибы для праздничного ужина. Следует заметить (при всем уважении к остальным участникам экспедиции), что в плане поставок грибов к столу мы с Ларисой были самыми надежными работниками и практически даром кормили всю остальную ораву бездельников, для которых каждая находка съедобного гриба была важным и памятным событием в их жизни. Сережа увязался с нами, преследуя единственную, мелкую и эгоистическую цель – найти себе белый гриб для последующей сушки. Толю с Юрой оставили в лагере с наказом изжарить картошку к двум часам пополудни. Через речку перешли вброд – я налегке, Сережа перенес Ларису на руках в позе новобрачного после завершения торжественного акта записи. Пробежались по грибным местам вдоль Сирета, пошли по склону горы. Я вверху, по своим местам, они – внизу. В короткое время я нашел две семейки белых – около десятка, затем еще семейку, семь штук. Встретились с Ларисой и Сережей. Последний весь светился от счастья – он нашел белый гриб. Решили заканчивать поиски, и я в последний раз взбежал наверх. Картина, открывшаяся взору, потрясла даже мое воображение: на сравнительно небольшой площади росло более двух десятков больших белых грибов, причем три огромных старых гриба – прямо над дорогой, по которой когда-то стягивали лес. Когда я все это собрал, моя большая кожаная сумка впервые оказалась с верхом заполненной белыми грибами. Всего их было где-то под пятьдесят. Возвращались с триумфом. Сережа опять перенес Ларису через Сирет, на этот раз небрежно, за ноги, как мешок с мукой, причем большая и, я бы сказал, лучшая часть Ларисы свисала ему за спину.

Ровно в 14–00 мы были в лагере. Первым, кого я увидел, был Саутин, моющий картошку. Я мысленно передвинул обед на час вперед. С другой стороны палатки в ручье сидел Толя и тоже мыл картошку. Такой расклад нас заинтриговал. Сначала мне показалось, что они поссорились, затем я решил, что они будут готовить два разных блюда (из картошки их можно приготовить не менее сотни). Тут подошел Юра и важно, с профессиональным апломбом объявил нам, что это будет картофель-фри. Я скептически осмотрел орудия и результаты их труда и в уме передвинул обед еще на час вперед. В этот момент Юра с Толей открыли дебаты относительно качества очага, потребного для изготовления намеченного блюда. Юра (романтик) стоял за натуральный костер, Толя (прагматик) отстаивал надежный примус. Стороны приводили разнообразные аргументы, но в самый острый момент дискуссии я занял примус под грибы и тем разрешил все их сомнения. Затем приступили непосредственно к жарке. Попутно Юра живописал, какое чудесное блюдо нас ожидает и что сказал один его знакомый шеф-повар, когда ему довелось попробовать фри, изготовленную Юрой. Лариса смотрела на всю эту суету с плохо скрытым сомнением. Наконец, картошка была кое-как измельчена на куски разного калибра, и первую порцию засыпали жариться. Должен объективно признать, что часть картошки попала и в котел, хотя и не так много, как бы нам хотелось. Основную массу овощей Юра, видимо, решил использовать для поддержания костра (возможно также, что таковой была изначальная идея – жарят же шашлыки на специальных породах деревьев). Еще часть картошки валялась вокруг костра и обозначала дорожку к ручью, где неустанно обновлял запасы очищенного овоща Толя. Уже через каких-нибудь сорок минут Юра понял, что фри на костре не получится и, переборов себя, перенес картошку на сковороду, а последнюю – на примус. Надо ли говорить, что еще треть полусырой картошки оказалась на земле и была тут же подобрана и съедена оказавшимся в тот момент поблизости Сережей.

Как работал наш примус, я описывать не буду – это бессмысленно даже при использовании такого могучего языка, как русский. Мы долго думали над тем, почему он так работает, но так и не смогли прийти к определенному выводу. В тот момент он горел, испуская шлейф ядовитого черного дыма, хотя и уступающий знаменитому пожару на бакинских нефтепромыслах, но несомненно способный взволновать местную противопожарную службу. Промах ребят был не в том, однако, что они воспользовались прибором не в самый удачный момент его жизнедеятельности. Ошибка состояла в том, что сковородку с картошкой накрыли крышкой. По неизвестным для нас физическим законам весь дым, испускаемый этим удивительным прибором, тут же втянуло под крышку и, когда мы обнажили блюдо, нашим глазам открылось жуткое зрелище – картошка (вернее, то, что раньше было ею), покрытая слоем черной бензиновой сажи, толщиной с полпальца. У Юры, когда он выбрасывал весь верхний слой картошки (на которую не покусился даже нетребовательный к еде Сережа) за борт сковородки, сделалась истерика. Лариса, видимо плюнув на фри, занялась грибами. Здесь необходимо отметить, что такого количества грибов у нас еще никогда не было. Мы отваривали очищенные белые в пятилитровом котле в четыре приема. Наконец, в 16–10 первая порция "картошки" (Юра уже не рисковал называть ее фри) была готова, и Лариса брезгливо отвесила нам по ложке месива, которое следовало есть прижав ноздри большим и указательным пальцами левой руки. При этом продукт тщательно отжимался от черного жира, который предстояло использовать еще раз (к этому времени запасы жира у нас были на исходе) – для приготовления второй порции картошки. По мере съедания этого "обеда" злоба во мне поднималась, как вода в испорченном погребе. Вскоре (минут через тридцать) съели и вторую порцию – ее уже целиком жарила Лариса и получилось вполне съедобно. А тут и лисички поспели. Поели и лисичек. Как-то незаметно обед перетекал в ужин.

Ах, как славно попито было вчера!

Как громко спето!

Какие делались попытки танца!

Как динамичен был замах протезом!…

(С.Довлатов "Эмигранты")

А на ужин у меня была припасена бутылка шампанского, которую я, тщательно окутав запасными трусами скрывал в недрах своего рюкзака. И вот мы, во время короткой паузы в еде, давясь картофельно-бензиновой отрыжкой и тяжело икая, разместились в нашей палатке для обсуждения ритуала. И надо сказать, что была у нас небольшая фляга со спиртом, которую я взял с чисто медицинской целью – ну там пальчик помазать или компрессик наложить. Тут, кстати, и случай подвернулся – Сережа, нося Ларису по Сирету, заболел ангиной – так сказать, удовольствие требует жертв. Вот только сейчас он ее носил, а вот вам уже и ангина. Естественно, я великодушно отлил 10 миллилитров Сереже на излечение, посоветовав намотать на палку тряпочку и, куная ее в лекарство, тщательно смазать заболевшие железы. Сереже мой совет не понравился, и он предложил мне обменять весь спирт (300 мл) на свою пайку шампанского. Я, как человек деловой и к тому же малопьющий, тут же согласился. И вот мы в палатке обсуждаем торжественный ужин. Из еды планировались белые грибы, жареные в сале, и остатки овощей. Затем начали делить шампанское. Приходилось по 160 мл (у меня соответственно 320). Толя, как подлинный джентльмен, получив разрешение у Сережи на пайку спирта, свою порцию вина отдал даме. Окрыленная успехом Лариса попыталась присоединить еще и пайку своего родного мужа, но не тут-то было! Более того, и 160 мл показались Юре оскорбительно малой дозой, по сравнению с нашими 320 мл. В конце концов, глядя на его муки, я в порыве щедрости отлил ему от своих 20 мл.